Вернулась Маруся, посмотрела без всякого выражения на неподвижное тело Игоря Мамошина и сухо произнесла:
- У парадного маячит один шпинтиль, а во дворе никого.
- Яхши, - одобрительно кивнул Татарин и встал из-за стола.
Тело завернули в простыню, а как стемнело, вынесли во двор и, привязав к нему тяжелый камень, бросили в колодезную яму аршин в пятнадцать глубиной. После чего покинули дом вместе с Марусей, чтобы уже больше здесь никогда не появляться…
"Шпинтиль" забил тревогу утром, когда Мамошин из дома не вышел. На адрес выехала бригада Бахматова, поскольку сразу было выдвинуто предположение, что Мамошина убили.
Квартира Маруси Слепян была пустая. На столе стояла непочатая бутылка бургундского. Крови, следов борьбы и иных следов пребывания в ней Игоря Мамошина обнаружено не было.
Бахматов и Осипов занялись обыском квартиры. Жоре Стрельцову поручили опрос соседей. Одна из соседок Слепян, женщина в возрасте и с манерами обер-гофмейстерины двора императрицы, показала, что в их доме частенько появлялись "темные личности", захаживающие в квартиру Слепян. Уходили они почти всегда под покровом ночи, а поскольку сон людей в пожилом возрасте очень чуток, то хлопанье дверей и приглушенный разговор они слышат весьма хорошо.
Еще "обер-гофмейстерина" сказала, что слышала, как по темной лестнице тащили что-то тяжелое.
Еще больше поведал дворник, проживающий в подвальной каморке с единственным оконцем, выходящим во двор. Он рассказал, что видел около полуночи трех человек, тащивших большой белый сверток, который они сначала положили на землю, а потом бросили в колодезную яму. Примет людей из-за темноты он, конечно, не разглядел.
Георгий доложил обо всем Бахматову. Сразу стали исследовать колодезную яму, наполовину заполненную водой, и на самом ее дне был обнаружен длинный предмет, похожий на спеленатое тело. Когда его подняли на поверхность, оказалось, что это труп милиционера Игоря Мамошина…
Эта смерть вызвала много вопросов.
Откуда преступники узнали, что Игорь Мамошин - милиционер? Не для того ли они заманили его в квартиру, чтобы выведать о его задании и убить? Откуда произошла утечка? Кто именно донес преступникам о Мамошине?
В Государственном политическом управлении все люди проверенные. Да и об операции с Мамошиным знали только начальник оперативного отдела московского губернского ОГПУ Артем Игнатьевич Крымский и начальник всего Московского губернского отдела ГПУ Филипп Демьянович Медведь. Значит, утечка произошла непосредственно в отделе Мамошина.
В то время как МУР ставил капканы на банду Татарина, ГПУ начал шерстить городской отдел милиции, в котором Мамошин служил младшим милиционером. На допросы таскали всех, начиная от начальника отдела Свирского и заканчивая младшими милиционерами, только-только поступившими на службу. Через две недели был арестован помощник начальника шестого городского отдела милиции субинспектор Зиновий Миневич. Он был из старых спецов, до революции служил в полиции участковым приставом, а до поступления на полицейскую службу имел чин штаб-ротмистра и служил в лейб-гвардии драгунском полку ее императорского высочества великой княгини Марии Павловны.
- Как же так: из лейб-гвардии и в полицейские? - не без удивления спросили его на первом дознании в ГПУ.
- Так получилось, - уныло ответил Миневич.
Потом стали спрашивать о его связях с преступным миром Москвы, что бывший участковый пристав решительно отрицал. Но Государственное политическое управление много чего раскопало из недалекого прошлого Зиновия Миневича. И на третьем допросе бывший штаб-ротмистр признал, что имел отношение к спекулятивным махинациям "Российского союза торговли и промышленности", покрывая расхищение народного добра деятелями Союза. Касательно же связей с бандой Татарина, Миневич по-прежнему все отрицал, и это походило на правду. Уличить его во лжи гэпэушникам не удалось…
Дело Миневича, изгнанного из рядов милиции и осужденного на десять лет, а вместе с ним еще некоторых других спецов из бывших (нескольких из них за связь с контрреволюционными организациями), привело к вынужденной чистке милицейского аппарата. Специальным правительственным указом регламентировалось освободить ряды милиции от бывших дезертиров, покинувших в свое время самовольно фронт и проникших в органы милиции обманным путем, от лиц, замеченных в организации контрреволюционных заговоров и участии в них, от сотрудников царской политической полиции (охранки), а также сотрудников, занимавших при царском режиме значительные административные посты. Начальнику Московского управления уголовного розыска Ивану Николаевичу Николаеву с большим трудом удалось отстоять опознавателя и заведующего регистрационно-дактилоскопическим бюро МУРа Владимира Матвеевича Саушкина, без которого все четыре бригады управления остались бы как без рук. И частично, как без головы…
А банда Татарина, выждав полторы недели после налета на кассу Главсахара, стала поглядывать в сторону пивоваренного завода Корнева-Горшкова. Вернее, в сторону правления пивоваренного завода. Опять-таки через Марусю Татарин узнал, что в кассе правления появилось девятьсот тысяч рублей, оберегаемые сторожем и двумя охранниками правления. Готовились к налету недолго, поскольку деньги из кассы могли уплыть. И через день после получения информации о деньгах Татарин с десятью бандитами взяли кассу, при этом бесшумно заколов охранников финскими ножами.
На этот раз удалось узнать кое-какие приметы преступников, в первую очередь Степы Шмеля, который держал на мушке оставшегося в живых сторожа кассы. А еще через три дня Степу Шмеля, вернее, его тело с тремя огнестрельными отверстиями в груди нашли в Хамовниках близ излучины Москвы-реки, что подтверждало версию о наличии у банды штаб-квартиры, причем именно в Хамовниках. Еще было выдвинуто предположение, что в банде между ее членами имеются серьезные разногласия, и Татарин при дележе добычи попросту убил Шмеля, чтобы предотвратить открытое недовольство, поскольку почти половина членов банды была людьми Шмеля.
Как позже выяснилось, предположение оказалось верным. На самом деле недовольство действиями Татарина, в частности способом дележа денег, особенно после последнего неудачного налета на фабрику по производству патоки, когда было взято всего-то восемьдесят тысяч рублей, пятьдесят из которых он забрал себе, вылилось, в конце концов, в бунт. И правда, что такое тридцать тысяч на двадцать с лишним человек? Мелочь на курево разве что.
Буча началась с подачи Шмеля. Его Татарин тоже нередко обходил дележом, несмотря на то что Степа Шмель был в банде вторым лицом. Шмель уже не единожды после несправедливого дележа предпринимал попытки отколоться от Татарина, но тому удавалось погасить бучу в самом ее начале. А тут вспыхнул настоящий бунт. Шмель откровенно в лицо Татарину заявил, что тот фельдит при дуване добычи полнокровен за их счет и за все это пора держать ответ. Татарин кивнул, быстро выхватил револьвер и трижды выстрелил Шмелю в грудь. После чего мятеж погас: урок был весьма нагляден, и нарываться на пулю Татарина ни у кого из фартовых особого желания не имелось. Ночью Шмеля вывезли к излучине реки и бросили, не удосужившись ни утопить тело, ни закопать его. И на следующий день тело Шмеля, фотографию которого опознал потом сторож пивоваренного завода Корнева-Горшкова, было найдено милицейским патрулем.
Убийством Степы Шмеля занимались Осипов и Стрельцов. Конечно, многого они не узнали, поскольку в Хамовниках умели держать язык за зубами, однако из разрозненных сведений и случайно брошенных слов удалось все же составить кое-какую картину и выяснить, что хаза Татарина находится скорее всего в конце улицы Льва Толстого, которая еще пару лет назад именовалась Долгим Хамовническим переулком. О чем и было доложено Леониду Лаврентьевичу Бахматову.
Тем временем на сходке банды было принято новое решение: совершить налет на управление Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги, находящейся ныне в ведении Наркомата путей сообщения. Решение основывалось на сведениях Маруси, добытых у одного служащего Наркомата, проговорившегося после бурного возлияния о том, что в конце каждого месяца в управлении скапливается до трех с половиной миллионов рублей, что свозятся в управление из железнодорожных касс.
Татарин, как всегда, действовал быстро и нагло. Он и его люди перед самым окончанием рабочего дня ворвались в помещение управления, приказали служащим лечь на пол и не двигаться, обрезали все телефонные провода и принялись за несгораемый шкаф с деньгами, поставив на "шухере" двух вооруженных бандитов. Не учел Татарин одного: некоторые железнодорожные служащие были вооружены и имели оговоренное в законе право применять оружие в случае нападения.
Пока налетчики пытались вскрыть несгораемый шкаф, один из служащих незаметно достал револьвер, выстрелил и ранил бандита, стоящего на "шухере". Второй громила схватился за револьвер, но его одним выстрелом положил другой служащий. Затем смелые управленцы метнулись к помещению, где стоял несгораемый шкаф, и двумя выстрелами уложили еще одного налетчика. Завязалась усиленная перестрелка. С улицы в управление прибежали два милиционера, и бандиты решили ретироваться. Они выпрыгнули в окна и ушли от погони проходными дворами и переулками.
Такая же картина случилась и во время ограбления одного из почтовых отделений. Кассир, которому бандиты приказали выдать деньги, вдруг молниеносно вытащил револьвер и влепил одному из налетчиков пулю прямо в переносицу. Второй налетчик выстрелил в кассира, ранил его в плечо, но в это время из глубины почтового отделения, где скапливались посылки, раздался еще один выстрел, ранивший второго налетчика. С остальными бандитами завязалась перестрелка, в результате которой им так же пришлось оставить свою затею и опять уходить дворами.
Два последних неудачных налета вызвали в банде Татарина очередное недовольство. Преступники - народ суеверный, многие всерьез стали полагать, что удача окончательно оставила Татарина, и после серьезной ссоры люди Степы Шмеля вышли из банды. Татарин решил на время залечь и затихариться. К тому же среди его людей двое были серьезно ранены. Они-то и навели милиционеров на логово Татарина. Точнее, это невольно сделал лекарь, что через день приезжал к ним на извозчике делать перевязки и обрабатывать раны. Возница, оставшийся стоять у одного из домов (до тех самых пор, пока не выйдет доктор), привлек внимание опытного агента наружного наблюдения. На третий приезд врача агент уже знал квартиру, которую посещает лекарь. Аккуратно порасспросив соседей, он имел описание людей, проживавших в этой квартире, которое всецело совпадало с описанием внешности Татарина и Маруси, о чем было немедленно доложено Бахматову.
Раненько поутру бригада Бахматова, усиленная оперативными работниками других отделов МУРа и местными милиционерами, в два кольца обложила дом с бандитами. По-тихому банду взять не удалось, что-то почувствовав, они открыли стрельбу, и тогда Леонид Лаврентьевич, надеявшийся обойтись малой кровью, предложил бандитам сдаться. В ответ вновь раздались выстрелы. Было решено брать дом штурмом. Милиционеры ворвались в дом, завязалась перестрелка, в результате которой двое бандитов и один из раненых, рьяно отстреливающийся, были убиты. Татарин, легко раненный в руку, пытался выскочить в окно, но его подстрелил Жора Стрельцов, и тот просто выпал в окошко, после чего был повязан местными милиционерами, стоявшими в оцеплении дома.
Вместе с Татарином были взяты еще двое налетчиков. Одного из раненых отправили в больницу. Татарина, раненного в руку и ногу, перевязали и привезли в Московский уголовный розыск. Допрашивал его сам Леонид Лаврентьевич.
Бандит не запирался, все предъявленные ему обвинения признал и в деталях рассказал об убийстве Игоря Мамошина на квартире Маруси Слепян. Оказалось, что Мамошина сдал им некто Жиган, который сам вышел на бандитов, чтобы предупредить их, что старый знакомый Маруси Слепян - засланный "мусор", которому поручено через Марусю узнать о его, Татарина, местонахождении. На вопрос, откуда сам Жиган узнал о Мамошине, Татарин, чуть подумав, ответил:
- Жиган сказал, что в "мусорне", то есть среди ваших, у него есть свой человек, который работал вместе с этим "мусорком"… как его… Мамошиным. Этот человек и поведал Жигану о вашей затее.
Бахматов закурил, сделал несколько затяжек и продолжил допрос. На вопрос, кто таков этот Жиган, чем промышляет и какой он масти, Татарин ничего не ответил. Похоже, он говорил правду, когда отвечал, что видел этого Жигана впервые…
О Марусе Слепян Татарин молчал и о том, где она может скрываться, отвечал одно и то же:
- Откуда мне знать… Ищите… Не знаю… Ушла два дня назад.
Не удалось узнать о Марусе чего-либо большего и на допросах Татарина в ГПУ.
В скором времени Татарин предстал пред судом, получил высшую меру и был расстрелян. О чем никто из жителей Москвы ничуть не пожалел…
Глава 8. Шаболовские дворы и их жители
Обход улиц Николай и Георгий продолжили с усадьбы, располагавшейся по соседству с домом подозреваемого Кокорина, с которым у них вышел самый настоящий конфуз. Заприметив с крыльца подошедших милиционеров, он тотчас зашел в дом и более не показывался.
Они прошли всю Люсиновскую, но ничего подозрительного не обнаружили. Даже самогонку никто не варил. И никакого жилистого извозчика сорока пяти лет, имеющего чистокровную владимирскую кобылу и крепкую пролетку, тоже не отыскали. Не выявилось подозрительных кровавых пятен в домах на полу, а также ни в сараях, ни где-либо еще.
Потом прошли Коровий Вал, спустились до Замоскворецкого трамвайного депо и ступили на Шаболовку.
Шаболовка некогда была улицей, что шла параллельно дороге в подмосковное село Шаболово, имение гофмейстера Павла Константиновича Ржевского, перешедшее ему после смерти его супруги Екатерины Николаевны, в девичестве Бутурлиной. Павел Константинович, нуждаясь в наличных средствах, продал часть своего большого имения купцу Туманову, который впоследствии построил здесь кирпичный завод, и другую часть - гласному Городской думы Льву Ивановичу Кутуару (также человеку из торгового сословия), который выстроил здесь лечебницу. А после революции и национализации земли образовался в бывшей усадьбе Ржевских совхоз. Название села потерялось, и о его существовании напоминала лишь улица Шаболовка, что начиналась точно от трамвайного депо и заканчивалась пересечением с Серпуховским Валом.
До моссельпромовского пивоваренного завода, что до национализации звался пивоваренным, медоваренным и солодовым заводом купцов Корнева и Горшкова, Осипов со Стрельцовым дошли быстро, потому что дома по обе стороны улицы стояли трех-четырехэтажные, с зелеными фасадами и палисадами, а у маниака-убийцы по всему, что о нем было уже известно, дом был частный, с дворовыми постройками, конюшней и сараями. Конечно, милиционеры для очистки совести входили во все дворы, расспрашивали местных, не держит ли кто из квартирантов лошадь с коляской, но точного ответа не получили. Лишь один мужик, что вышел из заводских ворот, невесело буркнул, что частные дома находятся ниже по улице, за Троицкой церковью, и там-де жители не только лошадей держат, но также коров и коз. Дескать, в той стороне улицы городом и не пахнет (деревня одна!), зато запах навоза стоит такой плотный, что его за версту учуять можно.
Потопали дальше, миновали церковь Святой Живоначальной Троицы, выстроенной на некогда монастырских землях и дважды подвергшейся капитальной реконструкции. Булыжная мостовая то ли закончилась, то ли осталась погребенной под слоем грязи и земли, и, если бы не столбы с керосиновыми фонарями на маковке, дорога была бы похожа на натуральный проселок. А потом по четной стороне улицы появились и дома с огородами, как, очевидно, здесь было и полвека назад, и век, и поболее. Улица Шаболовка стала походить на городскую окраину или пригородную деревню, где десятилетиями ничего не меняется. Деревенский вид улицы портила лишь сетчатая высоченная Шуховская башня в Варваринском переулке, построенная совсем недавно для радиопередач.
Коля и Жора зашли в один двор, другой. Ничего. Ровным счетом. Ни малейшего намека на нужного им фигуранта-лошадника, жилистого, худощавого, сорока пяти лет от роду.
В первом дворе проживала старуха с внучкой-подростком, глухая, как тетерев на току, и лишь кивающая всякий раз, как только Осипов или Жора задавали ей вопрос. Внучка же явно отставала в умственном развитии, и, когда Жора задал ей вопрос, нет ли поблизости двора, где бы держали лошадь, девочка нисколько не сомневаясь, ответствовала:
- Лошадка, но-о-о, лошадка, тпру-у! - И громко зацокала языком. Очевидно, до закрытия Варваринского детского приюта, на землях которого началось строительство Шуховской башни, девочка жила в нем, но после упразднения пристанища была отдана на содержание бабушке. Куда подевались ее родители и на что они жили с глухой бабкой - оставалось лишь гадать.
Второй двор был полон белобрысых детей самого разного возраста. Имелся хлев, где стояла корова, которая, на мгновение перестав жевать, посмотрела на Осипова и Стрельцова безразличным взглядом, после чего снова задвигала челюстями.
Хозяина дома не оказалось.
- На службе он, - ответила на вопрос Осипова про своего мужа дородная женщина в цветастом переднике.
- А где он служит? - спросил Коля.
- Так это, в Торгово-промышленном товариществе нашего завода, - охотно ответила хозяйка. - Шаболовского, то есть пивного. Старший механик он. Всеми тамошними паровыми машинами заведует.
Последняя фраза была сказана женщиной с гордостью. Ведь заведовать всеми заводскими паровыми машинами, это вам, господа-товарищи, не по дворам рыскать…
В хозяйстве старшего механика были корова, две козы, куры и гуси. Лошади не имелось. Дома, несмотря на большое количество детей, был порядок и чистота. Ни пятен крови, ни припрятанного самогонного аппарата здесь не было и не могло быть. И Коля с Жорой направились дальше.
Следующий двор был заброшен. И, как это бывает с домами, в которых никто не живет, он покосился, обветшал и смотрел на Осипова и Стрельцова пустыми глазницами окон, поскольку рамы были выдраны вместе с петлями и унесены более рачительными гражданами, которые беспрестанно радели за собственное хозяйство.