А вот следующий дом за заброшенной усадьбой сразу привлек внимание обоих сотрудников управления уголовного розыска. Мужчина во дворе не просматривался, но недалеко от ворот стояла телега, хоть и старая, однако предполагающая наличие лошади. Кроме того, имелись следы от копыт, а в раскрытом сарае виднелось лошадиное стойло, правда, пустое. За сараем высилась центральная главка Троицкой церкви.
Когда Коля и Жора вошли во двор, их встретил худой угрюмый мальчишка годков двенадцати-тринадцати. Он уныло глянул на них, втянул голову в плечи и застыл.
- Взрослые есть? - поинтересовался Осипов.
Мальчишка молча повел головой в сторону дома.
Осипов и Стрельцов прошли к дому и только ступили на крыльцо, как входная дверь отворилась, и навстречу им вышла женщина в темном платье и темном выгоревшем платке. Взгляд у нее был такой же унылый и тусклый, как у мальчишки.
- Мы из милиции, - представился Николай. - Делаем обход дворов и домов на предмет наличия самогонных аппаратов. Вот ордер, - добавил он и развернул сложенную вчетверо бумажку.
Женщина, не посмотрев даже, что там на бумаге написано, безучастно кивнула и отошла в сторону, давая милиционерам пройти в дом.
Коля и Жора прошли в сени и ступили в комнату. На них из правого угла глянул Николай-угодник в святительских одеждах, тускло подсвеченный лампадкой. Правая рука его с тонкими пальцами, сложенными двоеперстием, была приподнята: он как бы застыл на мгновение перед свершением крестного знамения. Глаза из-под огромного лба смотрели смиренно, с едва уловимым укором. Под ним стоял на крохотной полочке образ Божией Матери с Младенцем, лик Коего был едва различим из-за копоти. На стене в деревянной рамке - фотографический портрет чисто выбритого зрелого мужчины в рост. В холщовой рубахе, суконных штанах и суконном же жилете в мелкую полоску. На голове - круглый картуз с козырьком. Жора Стрельцов сразу уловил в его лице сходство с лицом молчаливой женщины, что встретила их на крыльце. Он даже оглянулся, чтобы удостовериться в своей правоте, и встретился с взглядом женщины. Глаза ее смотрели безучастно, как у жующей свою жвачку коровы старшего механика Шаболовского пивного завода.
Из мебели в комнате были стол, стулья, комод и шкаф. В углу - широкая железная кровать под цветастым лоскутным одеялом, две большие подушки и третья поменьше, сложенные пирамидкой. На полу - чистые коврики из рогожи. Словом, комната как комната: люди здесь явно не бедствуют, но, похоже, и не шикуют.
Осипов по-хозяйски прошелся по ней, заглянул в шкаф, не поленился наклониться и заглянуть под кровать. Конечно, никакого самогонного аппарата в доме не имелось. Но Колю это интересовало мало: он тщательно осматривал половицы на предмет обнаружения на них пятен крови. Но таковых не было…
Потом Осипов и Жора прошли в комнатку рядом. Там стояли три одинаковые кровати. На одной лежал, посапывая, маленький ребенок, возле которого сидела девочка лет десяти. Комнатка была тесная, и Осипов, потоптавшись, вышел.
- А там у вас что? - указал он на закрытую дверь.
Женщина ее открыла.
За дверью оказалась кладовка. Пустая. Только в углу лежала стопка сложенных пустых мешков.
- Значит, самогон вы не варите, - сказал Осипов без всякого намека на вопрос, продолжая оглядывать кладовку. Несколько овсяных зерен на полу не ускользнули от его внимания.
Женщина промолчала.
- А хозяина-то чего, нету? - посмотрел он на женщину.
Она едва заметно отрицательно мотнула головой.
- А где он?
Женщина, опять-таки молча, неопределенно пожала плечами. Похоже, что разговаривать у нее не было желания.
- А чем он занимается? - продолжал допытываться Осипов.
Она продолжала молчать. Коля посмотрел ей в глаза и увидел абсолютное безразличие. Ее унылый взгляд совершенно ничего не выражал, словно все, что происходило в доме, а тем более вне его, этой женщины никак не касалось.
- А ты что все время молчишь? - спросил Коля с раздражением и уже на "ты". - Немая, что ли?
В ответ она лишь сморгнула.
- Да что ж это такое? - с усмешкой обернулся Осипов к Георгию. - На этой улице, похоже, одни убогие и проживают…
В комнатке вдруг громко заголосил грудной ребенок, но женщина даже не двинулась с места.
- Ты что, не слышишь? У тебя дите плачет! - удивленно посмотрел на нее Осипов.
Мария прошла в комнату, и через минуту плач затих. Затем вернулась и безучастно встала у двери.
- А хозяин… - спросил Коля без интереса, - он когда придет?
Она в ответ покачала головой: не знаю, мол.
- М-да-а-а, - криво ухмыляясь, протянул Осипов, обращаясь к Жоре, - похоже, нам тут больше делать нечего. Пошли дальше, что ли?
Они зашли еще в один двор. Потом в другой. В первом жила семья из четырнадцати человек: муж, жена, пятеро детей, родители жены, два ее брата с женами и детьми - словом, едва ли не на головах друг у друга сидели. По двору бегала пара перепуганных кур, вот и вся живность. Самогонкой тоже не пахло. На вопрос, не знают ли они что-либо о своих соседях, лишь пожали плечами, что должно было означать: тут и без соседей забот хватает.
- Хотя, кажись, соседский мужик извозом промышляет, - неопределенно протянул хозяин и почесал шею под бородой. - И лошадка у него дюже справная. А вот хозяйка евоная незаметная да тихая какая-то, будто пришибленная. Слова от нее не слыхивали. А более про соседей энтих ничего сказать не могем, поскольку все время с детьми да на огороде…
В другом дворе жил один-единственный старикан. Милиционеров он встретил с клюкой наперевес, будто намеревался двинуться в штыковую атаку. Было ему лет под восемьдесят. Глаза, выцветшие от старости, смотрели бодро и даже зло. Длинные седые кустистые брови напоминали крылья и энергично шевелились, придавая старику угрожающий вид. На нем был старый длинный китель с двумя Георгиевскими крестами и солдатские подштанники с развязанной тесьмой.
- Чего надо? - такими словами поприветствовал старикан Осипова и Стрельцова.
Парни невольно улыбнулись.
- Ты бы, дед, эти медальки старорежимные лучше снял, - заметил ему Николай. - А то, неровен час, тебя в белогвардейцы запишут. Не боишься?
- Не тебе мне указывать, сопля! Я медали эти в боях заслужил за державу нашу и государя императора Александра Николаевича Освободителя, - едва не задохнулся от возмущения старикан. И добавил немного потише: - Я самого Осман-пашу с его головорезами не боялся. Думаешь, тебя испужаюсь?
- Ну, чего меня пужаться, - недобро посмотрев на него, сказал Осипов. - Для этого дела у нас другие службы имеются.
- Это Чека, что ли? - весьма напористо спросил старикан. - Так я и их не боюсь.
- Нет теперь Чека, дед. Есть ГэПэУ при НКВД РСФСР, - буркнул Коля.
- А мне один хрен, - констатировал старикан. - Сейчас в ваших буквах ничего не разобрать. А вы кто такие?
- Мы из милиции, дед, - ответил за себя и Стрельцова Осипов.
- Что-то не похожи вы на милицейских, - недоверчиво произнес старикан.
- А на кого же мы походим, по-вашему?
- На голодранцев каких-то. Я уж за свою жизнь на них насмотрелся.
- Ну, скажете тоже, - обиделся Осипов.
- А вот документики какие у вас имеются?
Коля нехотя достал из внутреннего кармана удостоверение. То же самое проделал и Жора. Старикан придирчиво осмотрел обе бумаги, после чего спросил:
- Ну и чего вам надоть?
- Нам надоть задать вам несколько вопросов, - сказал Коля. На что старикан кивнул и уставился прямо ему в глаза. - Скажите, вы давно здесь живете?
- Давно, - ответил георгиевский кавалер с некоторым вызовом. - С одна тыща восемьсот сорок пятого года. Как родился, так тута и живу. А до того здесь отец с матерью жили…
- Стало быть, это ваше родовое гнездо?
- Чай, не дворяне, чтобы гнездами родовыми обзаводиться, - хмыкнул едко дед.
- Принято, - кивнул Коля и задал новый вопрос: - А соседей своих вы всех знаете?
- Какие тут сызмальства проживают, так всех знаю. А ежели кто из новых, так не шибко знаю. А то и вовсе не ведаю, кто такие. Много их ныне понаехало, и не разобрать, кто такие.
- Ну а соседа через дом, что лошадь держит… Что вы о нем можете сказать?
- Мало чего, - немного подумав, произнес старикан. - Оне с женой и двумя детьми, третьего-то ребятенка оне недавно заделали, приехали года три назад. На улице сказывают, что оне дом тот купили. Мужик извозчиком прирабатывает, баба евоная с дитями сидит. Вот и все, что мне про них ведомо…
- Точно все, дед? Может, по старости лет упустил что?
- Ты меня старостью не попрекай, - огрызнулся старикан. - И память у меня не хуже твоей… Все сказал вроде… Да, попивает он, кажись. Невесть кого к себе в дом водит. Не местных. Местных-то я всех знаю…
- Водочкой, значит, сосед ваш балуется, - в задумчивости констатировал Осипов. - И как часто?
- Не скажу, чтобы каженный день, но на неделе раза три-четыре точно.
- А скандалов, ругани, драк после выпивки у них не случается? - поинтересовался Коля как бы между прочим.
- Да вроде ничего такого, все тихо и мирно, - ответил георгиевский кавалер. - Шумства всяково и драк не наблюдается…
- Ну вот! - как-то повеселел Коля. - Благодарствую, дед…
- Не "благодарствую", - неожиданно взорвался дед, и клюка в его жилистой руке заходила ходуном. - Не "благодарствую", а "благодарствуйте"! Что за привычку взяли придумывать новые слова и все переиначивать. От этого слова свое значение теряют. Напрочь. Или получают совсем не тот смысл и толкование… Благодарствую - значит, дарю благо. Но ты ведь не даришь, а получаешь благо. Стало быть, дарят благо тебе. Благодарствуют. Так и надо говорить дарящим благо: благодарствуйте, мол…
- Ясно, дед. Не обессудь, - примирительно произнес Коля. - Значит, благодарствуйте … Ну а самогон, дед, ты, случайно, не гонишь? - уже для проформы спросил он. - По вечерам-то небось хорошо стаканчик пропустить?
- Не, не гоню, - отрезал дед. - Водку предпочитаю! Правда, ноне ее хреновую стали делать. При государях-императорах она лучше была. И вкусом, и крепостию… Все, закончились ваши вопросы? - хмуро посмотрел он на миллиционеров.
- Да, - ответил Коля.
- Тогда прощевайте, господа милицейские. Неколи мне с вами далее лясы точить… Меня хозяйство дожидается. - С этими словами старикан вошел в дом и закрыл за собой дверь.
Дальше, за пересечением с Варваринским переулком, начинались огороды, запертые в длинные изгороди, которые некогда были огородами Донского монастыря и сто, и двести лет назад.
Более на Шаболовке делать было нечего…
Глава 9. Новая жертва Комарова
Комаров распахнул ворота, привычно сел на козлы и медленно тронулся, провожаемый безучастным взглядом Марии. Выехав за ворота и проехав чуть вперед, он свернул в Конный переулок, а через два квартала повернул налево, на Мытную. Добравшись до Мытного двора, въехал на Конную площадь, привычным взором окинул торгующую публику и нахмурился, увидев мужика с древним мерином, стоящим как изваяние. Мужик, верно, каженный день туточки стоит. Зря только время гробит, которое мог провести с какой-никакой пользой, ибо никто такую древнюю животину не купит, поскольку ей давно на живодерню пора. Ишь, стоит как статуй. Оно и понятно: у животины уже сил шевелиться нету. Даже головой от надоедливых мух не мотает…
Мужик с мерином завистливо посмотрел на гнедую Комарова, ладную пролетку, ничего не сказал, отвернулся. И правильно. А ежели б чего сказал, то Комаров нашелся бы, что ответить…
А вот и возможный покупатель. У Комарова глаз на таковских "хомутов", как он их про себя пренебрежительно именует, давно наметан. Явно из деревни или из подмосковного села сюда приехал. Лошадку ему надобно в хозяйстве. После введения этой новой экономической политики, как власть ее обзывает, таких вот крестьян ладных, заведших собственную торговлишку да метивших в "красные" купцы, развелось немало. Сотни, а то и тыщи!
Еще в бытность службы штатным извозчиком в Центрэваке смекнул Комаров, что облапошить таких вот новых купчиков ума большого не надобно. Ибо крестьянин по сути своей природной - скряга первейшая! Денег своих, горбом нажитых в труде непосильном от зари и дотемна, просто так, без определенной для себя выгоды и неуемного желания сэкономить, он не отдаст. И, приезжая в Москву за лошадью, надеется этот "хомут" прикупить побыстрее да подешевле. Значит, надо его таковой возможностью поманить, заинтересовать, после чего под предлогом составления купчей или каким иным заманить в место укромное и по-тихому кончить. Лучше всего сделать это дома, без посторонних глаз, а тело "хомута" вывезти ночью и сбросить там, где его не сразу отыщут. Надобно только такого присмотреть, поманить его выгодной покупкой, да опосля не упустить и не спугнуть ненароком.
А покупатель возможный уже на его гнедую пялится. Сейчас, надо полагать, подойдет. Ага. Подходит…
- Торгуешь кобылку-то?
Комаров как бы нехотя повернул голову:
- Ну?
- Сколь просишь? - спросил метивший в "красные" купчики крестьянин.
- За одну лошадь или вместе с пролеткой?
- А давай вместе с пролеткой, - рубанул рукой воздух крестьянин. Дескать, где наша не пропадала.
Комаров чуть усмехнулся. По всему видать - деньги у малого имеются. И характер бойкий. Это хорошо…
- Ты, чай, уже приценился, что почем, - произнес он.
- Есть такое дело, - согласился крестьянин.
- Цены, как вишь, немалые. А я тебе отдам лошадушку свою вместе с пролеткой по цене одного коняги. Идет?
- Супротив этого ничего не имею, - посмотрел в глаза Комарова крестьянин. - Но имею вопрос: а с чего это ты, дядя, пролетку мне, получается, как задарма отдаешь?
- Задарма? - Комаров готов был к подобному вопросу, потому ответил твердо и на первый взгляд резонно: - Так ты сам посуди: на кой мне сдалась пролетка без коняги? Пялиться мне на нее, что ли? Да и место во дворе только будет занимать…
Крестьянин кивнул. Ответ его устроил. Походил кругами вокруг гнедой, потрепал милостиво по холке. Лошадь была что надо. А вот его хозяин внушал сомнения…
- А документики на кобылу у тебя имеются, дядя? - поинтересовался он.
По части сделок купли-продажи крестьянин был подкован: не зря же в дядиной лавке, до того как собственное дело заводить, цельный год приказчиком отслужил, опыта торгового набираясь. Да и, прежде чем в Москву отправиться, поспрошал опытных да знающих мужиков, что там в столице да как. Ибо деньги прикопил немалые, на хорошего коня или кобылу вполне достаточные. А знающие ему поведали, ежели лошадь или какой прочий товар продается ниже его обычной цены, стало быть, он ворованный и никаких документов на этот товар у продавца нетути. А коли ворованный, можно и за половину цены тот товар выторговать. Надобно только осторожным быть и, чтоб все чин по чину вышло, у хозяина-продавца купчую стребовать. Чтобы, значит, ежели что случись, документик имелся бы, что товар приобретен законно, и к нему, как к покупателю, никаких претензиев не имеется.
Вопрос этот Василия Комарова врасплох не застал. Напротив, он демонстративно полез в карман, потом в другой, третий. Крестьянин наблюдал за его действиями с ухмылкой: нет документика. Значит, и лошадь, и пролетка мужиком сворованы. А стал быть, цену на гнедую можно сбить, считай, наполовину…
- Что, нету документика? - ласково спросил он. - И не было небось?
- Пошто не было-то? - почти натурально обиделся Комаров. - Имеется документ: пашпорт, что гнедая моя чистых владимирских кровей. Только я его дома позабыл, видно.
- Позабыл? - тем же тоном произнес крестьянин. - На рояле, поди, оставил?
- На каком еще таком рояле, - будто бы не понимая, что крестьянин ведет с ним игру, буркнул Комаров, - в комоде, верно, лежит.
- А можно глянуть? - поинтересовался крестьянин.
- Дык, пошто же нельзя, можно и глянуть, - ответил Комаров и усмехнулся про себя. - Садись, - сделал он приглашающий жест рукой, - поехали. Покажу я тебе… документики…
Крестьянин ни зловещего тона, ни какого-либо подвоха даже не почувствовал. Подумал только, сожалея, что, ежели документы на коня имеются, то цену шибко сбить не удастся. А вот купчую на коня и пролетку все равно надлежит стребовать.
Далее все шло по давно продуманному и опробованному сценарию. Правда, слова "сценарий" Василий Комаров не знал, а может, и не слышал ни разу. Поэтому события дальнейшие происходили так, как и было нужно Комарову.
Приехав домой, он, как обычно, выпроводил жену с детьми во двор, начал усиленно рыться в бумагах и выложил их целый ворох перед крестьянином, сказав, что "пашпорт где-то здеся", а покуда тот ищет нужное, он-де сообразит "кое-какую закусь".
Пашпорт на лошадь, и правда, нашелся.
- Может, теперь о цене поговорим? - предложил крестьянин, малость опечаленный наличием пашпорта. А ведь так хотелось лошадку купить вполовину цены. Видно, не судьба!
- А что, и поговорим, - охотно согласился Комаров и демонстративно выставил на стол бутылку водки. - Мыслю, время пришло вспрыснуть нашу сделку? - предложил он и, углядев искорку замешательства в глазах крестьянина, добавил: - Да ты не боись, цену ломить не буду, поскольку мне деньги срочно нужны. Уезжаю я, брат, из Москвы. Навсегда! Вот и распродаю свое добро задешево, чтоб побыстрее…
- И куда думаешь?
- К сестре хочу, она у меня под Харьковом живет.
Успокоенный крестьянин охотно принял стакан из рук Комарова. Опрокинул одним махом в изголодавшийся желудок, аппетитно похрустел малосольным огурчиком. Внутри стало тепло и покойно. Представилось: вот он въезжает в свою деревню на пролетке. Ну чисто барин какой! Да что говорить: лошадушки такой славной и ухоженной на деревне и близко ни у кого нет. А у него - будет! Да и пролетка крепенькая. Ох, и прокатит же он на ней Марфутку! В первый же день, как возвернется, на пруды ее повезет. И там где-нибудь на бережку в кустиках он ее, хорошую, и приласкает. А и то, куды ей от него деться? Ведь такого путевого жениха ни в их, ни в соседних деревнях нетути… Надобно подарочек ей какой-нибудь привезти, чтобы посговорчивее была. Да и родителев подарками не забыть одарить. Все же в столице побывал, а не в уездном каком-то городишке…
В раздумьях крестьянин не заметил, как опрокинул и второй стакашек. Мужик оказался хлебосольным, не жадным, улыбался все время и на то, чтобы купчую писать, согласие дал охотно и незамедлительно.
- Щас, только бумагу принесу, - сказал хозяин и встал из-за стола.
А потом…
Впрочем, никакого потом уже не было…