Его радость надела безукоризненно сшитое платье густого малинового бархата. Мистер Ридер подумал про себя, что она выглядит на двадцать четыре года и ни днем старше и что обладай он мужеством ценителя женской красоты – качеством, которому он очень завидовал, – то не постеснялся бы сказать об этом вслух.
– О чем вы говорили? – поинтересовалась она.
– Мы говорили об огнестрельном оружии, – громко ответил мистер Ридер, – об… э-э-э… револьверах.
При этих его словах она улыбнулась.
– И мой супруг познакомил вас со своими хорошо известными взглядами на неприкосновенность человеческой жизни, – с нескрываемым презрением заметила она.
Теперь уже улыбнулся мистер Ридер.
– Дорогая моя, – вмешался в разговор ее муж, – все это стало лишь следствием вопроса, который я задал мистеру Ридеру: носит ли он с собой оружие. Не носит.
– Полагаю, бедный Томас был ужасно разочарован, – заявила миссис Ингам. – Разбирая ваш саквояж, он рассчитывал обнаружить, что тот битком набит револьверами и наручниками.
Она пригласила их в гостиную, но то ли потому, что сочла эту тему чересчур болезненной, то ли хотела отложить разговор на потом, после ужина, но ни словом не обмолвилась о несчастном случае, который произошел с ее супругом.
Первым заговорил об этом как раз мистер Ридер. Их путь в столовую лежал через холл.
Проходя мимо широкой лестницы, на ступенях которой и развернулась битва между доктором Ингамом и полуночными грабителями, мистер Ридер попытался воочию представить себе эту сцену. Впрочем, бывало так, что его воображение оказывалось бессильным, и сейчас был как раз такой случай.
Столовая была меблирована в духе банкетного зала елизаветинской эпохи, только в миниатюре. Здесь был и камин в стиле Тюдоров, и галерея для менестрелей. А еще он с удивлением отметил, что пол выложен каменными плитами.
– Да, это первоначальный пол старого замка, – с гордостью сообщила миссис Ингам. – Строители откопали его, когда закладывали фундамент, и муж настоял на том, чтобы сохранить пол. Разумеется, нам пришлось выровнять его, а кое-какие плиты заменить. Но вообще он прекрасно сохранился. Раньше он принадлежал семейству де Буази…
Мистер Ридер согласно кивнул.
– Де Тонзин, – мягко поправил он хозяйку дома. – Де Буази приходились им родственниками по супружеской линии, и только один представитель де Буази занимал замок в тысяча четыреста пятьдесят третьем году.
Миссис Ингам пришла в явную растерянность при обнаружении столь глубоких познаний.
– Да, я внимательно изучил историю этого места, – продолжал мистер Ридер. – В некотором смысле меня можно назвать археологом-любителем. – Он окинул комнату одобрительным взглядом и просиял. – Грязная работа!
Миссис Ингам выразительно приподняла брови.
– Простите?
– На этом самом полу, – жизнерадостно пояснил мистер Ридер, – злонравные бароны в стародавние времена отрубали головы своим врагам и бросали в самую глубокую темницу под… гм…
Нет, об использовании крепостного для подобных целей он даже не слыхал. Этого просто не может быть, не так ли?
Когда лакей поставил перед ним тарелку с супом, а высокий дворецкий налил в бокал вина, мистер Ридер взглянул на бокал и поднес его к свету.
– Славный напиток. Я буквально наяву представляю, – мечтательно проговорил он, – ту драматическую сцену, когда Джеффри де Буази пригласил своего старого соперника на ужин. Как он, должно быть, довольно улыбался, глядя, как его оруженосцы прикончили… э-э-э… незадачливого джентльмена вином из отравленного графина.
Закончив разглядывать вино на свет, он вернул бокал на стол, так и не притронувшись к нему.
Миссис Ингам изумилась.
– У вас какой-то средневековый склад ума, мистер Ридер.
– Правильнее будет сказать – криминальный, – поправил ее сыщик.
Во время трапезы он ничего не пил, и доктор Ингам вспомнил, что и в кабинете его гость едва пригубил бокал с виски.
– Да, в некотором смысле я трезвенник, – признался мистер Ридер, – но жизнь, на мой взгляд, настолько занятная и возбуждающая штука, что иные стимуляторы мне не требуются.
Он также заметил, что лакей, исполнявший обязанности его камердинера, прислуживает за столом. Дождавшись, пока слуги оказались в дальнем конце комнаты, он поинтересовался:
– Ваш лакей выглядит совершенно больным. Он тоже пострадал в драке?
– Томас? Нет, он появился на сцене, когда все уже закончилось, – с удивлением ответил доктор Ингам. – А почему вы спрашиваете?
– Мне показалось, что у него забинтована шея.
– Я этого не заметил.
– А каким топором вы отбивались? – продолжал расспросы мистер Ридер.
На обшитых деревянными панелями стенах не имелось вообще никакого оружия, включая боевые топоры.
– Мы распорядились убрать их, – поспешила на помощь супругу миссис Ингам. – Мне вдруг пришло в голову, что вместо моего мужа этим топором могли воспользоваться те ужасные люди.
Беседа за столом увяла. Подали кофе, и мистер Ридер щедро угостился сахаром. Отказавшись от предложенной сигары, он извинился за свои дурные манеры и достал из собственной пачки сигарету.
– Спички, Томас, – распорядился доктор Ингам, но прежде, чем лакей успел исполнить его приказ, мистер Ридер вынул из кармана коробок и зажег спичку.
Спичка оказалась весьма необычной: огонек ее вспыхнул ослепительным белым пламенем, так что он даже вынужден был прикрыть глаза рукой, чтобы не ослепнуть. Правда, всего лишь на мгновение, после чего огонь погас, а хозяева и гость в недоумении уставились друг на друга.
– Что это было? – пожелал узнать доктор Ингам.
Мистер Ридер беспомощно взглянул на коробок.
– Кто-то подшутил надо мной, – сказал он. – Мне ужасно жаль.
Спички выглядели совершенно обычными. Мистер Ридер протянул коробок хозяину, который зажег еще одну спичку, но при этом ничего сверхъестественного не произошло, разве что на кончике ее вспыхнул бледно-желтый огонек.
– Никогда не видела ничего более впечатляющего, – заметила прелестная дама, сидевшая от него по левую руку. – Это очень походило на вспышку магния.
Инцидент со спичкой вскоре был предан забвению. Доктор завел разговор о Писарро, а миссис Ингам принялась излагать свою теорию. Мистер Ридер внимательно слушал обоих.
– Не думаю, что он был действительно плохим человеком, – сказала миссис Ингам, когда он прервал ее.
– Писарро был мерзавцем! – заявил мистер Ридер. – Впрочем, иного от него и ожидать не следовало.
Если он и заметил, как подобралась и напряглась миссис Ингам, то не подал виду.
– Кеннеди же, его сообщника, – продолжал он, – как я уже говорил сегодня днем, остается только пожалеть. Его мать являла собой типичный образчик морального разложения, женщина, не представлявшая ни для кого никакой ценности, самая обычная содержанка, в сущности.
Доктор Ингам побелел и напрягся, а глаза его загорелись нехорошим огнем, словно жаркие угли, но мистер Ридер, развалившись на стуле и сунув руки в карманы брюк, с сигаретой, меланхолично повисшей в уголке рта, продолжал говорить с таким видом, будто заручился полным одобрением и поддержкой честно́й компании:
– В действительности Кеннеди был мозгом преступного сообщества, если можно назвать это мозгом, разумеется. Он был мошенником, научившимся злоупотреблять доверием и получившим даже нечто вроде высшего образования в колледже. Он женился на дочери Писарро, которую трудно было назвать примерной молодой леди. Кажется, он стал ее четвертым любовником, прежде чем жениться на ней – если они вообще были женаты…
– Возьми свои слова назад, грязный лжец!
Миссис Ингам вскочила на ноги и нависла над мистером Ридером, испепеляя его взглядом, и ее резкий, пронзительный голос едва не сорвался на крик.
– Лжец, подлая тварь!
– Замолчи!
Это подал голос доктор Ингам, резко и требовательно, но его предостережение запоздало. Рука мистера Ридера вынырнула из кармана, и в ней удивительным образом оказался зажат тяжелый автоматический пистолет крупного калибра. Он вскочил на ноги настолько быстро и стремительно, что хозяева оказались не готовы к его маневру.
Мистер Ридер оттолкнул в сторону стул, оказавшийся позади него, и прижался спиной к стене. В столовую вбежал Томас, лакей, и замер при виде пистолета. Мистер Ридер обратился к нему.
– Боюсь, я причинил вам боль в четверг вечером, – любезным тоном сообщил он. – Пуля, пусть и выпущенная из пневматического пистолета, способна причинить нешуточные страдания. Я должен извиниться перед вами – она предназначалась вашему приятелю. – С этими словами он кивнул на дворецкого. – Это была непростительная глупость с вашей стороны, доктор Ингам, отправить двух своих людей в Лондон, что привело к весьма неприятным последствиям. Сегодня я видел убитого мужчину. Крепкого и сильного малого по имени Гельпин. Костяшки пальцев у него на руке были сбиты. Полагаю, вы неблагоразумно подошли к нему слишком близко, а телохранителя не оказалось поблизости.
Подойдя к одному из высоких окон, он резким движением откинул штору в сторону. Оно было распахнуто, и в комнату с сосредоточенным видом уже влезал тот самый человек с военной выправкой, который сопровождал его из Лондона. За ним последовали еще трое тех, кто провожал мистера Ридера до самого особняка. Доктор Ингам, не в силах пошевелиться, застыл на месте. Внезапно он резко развернулся и метнулся к маленькой дверце в углу комнаты. Пистолет в руке мистера Ридера взорвался оглушительным грохотом, и дверная панель с шумом треснула во всю длину. Ингам застыл на месте, являя собой жалкое зрелище охваченного паникой человека, после чего на подгибающихся ногах попятился.
– Это была не моя идея, Ридер, – прохрипел он. – Я расскажу вам все. Я могу доказать, что не имею к этому отношения. Они в безопасности, все до единого.
Наклонившись, он откатил в сторону край тяжелого ковра под ногами, и Ридер увидел каменную плиту, в которую было вделано массивное металлическое кольцо.
– Они все живы, все до единого… Гельпина пришлось застрелить в порядке самообороны. Если бы я не убил его, то он убил бы меня.
– А Литнофф? – добродушно полюбопытствовал мистер Ридер.
Здесь доктор Ингам предпочел промолчать.
В своем дневнике мистер Ридер записал:
… настоящее имя доктора Ингама – Кассиус Кеннеди. Он родился в Англии и в семнадцать лет был осужден за получение денег обманным путем. Впоследствии он раскаялся в содеянном и стал выступать на многочисленных встречах бывших заключенных, обретя известность в качестве ярого проповедника. Но его вновь осудили, на сей раз по обвинению в мошенничестве, и приговорили к девяти месяцам заключения. После освобождения он эмигрировал в Америку, где присоединился к Писарро и помогал ему во всех мошеннических сделках .
Для Писарро он стал буквально незаменим, поскольку умел заручиться полным доверием своих жертв, обращаясь к ним с амвона. При этом он сумел получить (или попросту присвоил себе) звание доктора богословия .
После самой крупной мошеннической сделки Писарро он бежал в Калифонию, где каким-то образом (так и не выясненным до конца) стал обладателем весьма значительного состояния, большей части которого лишился в ходе неудачных спекуляций перед возвращением в Англию .
На допросе он утверждал, что, построив Грейн-Холл на месте старинного замка и обнаружив поместительные подземные темницы, которые, чему я сам был свидетелем, сохранились под домом в прекрасном состоянии, он не намеревался использовать их по прямому назначению вплоть до тех пор, пока огромные убытки не подвигли его на поиски способа пополнить свои закрома .
Пять лет назад он встретил русского актера по фамилии Литнофф, горького пьяницу, которого вот-вот должны были арестовать за долги и который очень боялся депортации на родину, где его разыскивали по политическим мотивам .
Кеннеди с супругой, при поддержке и с полного одобрения Литноффа, разработали план, с помощью которого рассчитывали получить крупную сумму денег. Литнофф снял маленькую квартирку в Лондоне и обставил ее дешевой мебелью. Именно здесь и была проделана афера. Очень осторожно, прибегнув к своим прежним талантливым трюкам и обаянию, Кеннеди заводил знакомства с предполагаемыми жертвами. Разумеется, он выбирал легковерных и внушаемых особ, готовых без особых раздумий вложить средства в Синдикат Писарро. Доктор исподволь входил к ним в доверие, изучал их привычки, образ жизни, хобби и слабости, а также выяснял, в каких гостиницах они останавливались, когда бывали в Лондоне. Иногда ему требовалось несколько месяцев, чтобы заручиться их расположением, после чего Кеннеди словно невзначай делился с ними историей об умирающем русском, которому удалось бежать из Петрограда с сундуком, полным драгоценностей, похищенных из дворцов знати .
Свидетельские показания мистера Ральфа могут служить типичным тому примером:
" … с доктором Ингамом, то есть Кеннеди, я познакомился после длительной переписки. Он показался мне обаятельным и чрезвычайно состоятельным господином. В Лондоне он останавливался только в лучших гостиницах, и я обедал с ним дважды – в одном случае присутствовала его супруга .
Он рассказал мне о том, что является волонтером-миссионером и что ему довелось ухаживать за умирающим русским, который выдвинул ему крайне необычное предложение, а именно приобрести небольшую ферму в Швейцарии, находящуюся в собственности Литноффа, на территории которой он зарыл драгоценности на общую сумму в миллион фунтов. История, сколь бы невероятной она ни казалась на первый взгляд, получила материальное подтверждение: на ферме проживал его брат. Оба подвергались гонениям и преследованию до тех пор, пока их существование не стало буквально невыносимым .
– В этой истории что-то есть, – заявил мне клирик . – У этого типа, Литноффа, имеется при себе украшение, которое стоит по меньшей мере две тысячи фунтов. Он хранит его под подушкой .
Эта история меня заинтриговала, и, когда доктор поинтересовался, не желаю ли я встретиться с этим человеком, я ответил согласием. При этом с меня взяли слово, что я не расскажу о тайне русского ни единой живой душе .
Доктор Ингам заехал за мною в полночь. Мы приехали куда-то в Блумсбери, и меня провели в очень бедно обставленную квартиру. В одной из комнат находился тяжело больной человек, с трудом изъяснявшийся на ломаном английском. Он поведал мне о том, что за ним и его братом ведется постоянная слежка, что он опасается за свою жизнь. Он не отваживался продать драгоценности в открытую, боясь, что его выследят агенты русского правительства. Предложенный им план, с моей точки зрения, не сулил никакого риска. Я должен был отправиться в Монтре, увидеться с его братом, осмотреть драгоценности и купить ферму, причем в стоимость покупки входило и содержимое сундука. Если я останусь недоволен увиденным или заподозрю что-либо, то ничего не заплачу до тех пор, пока не уверюсь, что дело чистое .
Он показал мне бриллиантовый фермуар и попросил отнести его к оценщику, чтобы узнать его реальную стоимость .
Беседа наша затянулась: говорил он с трудом, и временами нам приходилось подолгу ждать, пока больной переведет дыхание. Я взял с собой фермуар и оценил его, тем же вечером вернувшись к доктору Ингаму .
Именно он предложил, чтобы я вообще не брал с собой денег, а купил аккредитив. Он очень тревожился, по его словам, о моей безопасности .
Безупречный, на первый взгляд, план произвел на меня самое благоприятное впечатление, равно как и тот факт, что риск практически отсутствовал. Он также просил меня сдержать слово, данное русскому, и не говорить никому ни о своих намерениях, ни о нашем плане. Я купил аккредитив, и мы договорились, что я приеду к доктору Ингаму на автомобиле, переночую у него, после чего рейсовым пароходом отправлюсь в Кале и далее в Швейцарию .
В Грейн-Холл я прибыл около шести часов вечера, и его роскошный особняк произвел на меня неизгладимое впечатление. У меня не возникло и тени подозрения в том, что я стал жертвой обмана .
В половине восьмого я присоединился к доктору Ингаму и его супруге за ужином. Я не пил ничего до тех пор, пока не подали портвейн, после чего потерял память и пришел в себя только тогда, когда очнулся в небольшой каменной камере. В каменной нише стояла свеча, а рядом лежали еще с полдюжины свечей и коробок спичек, которые и служили мне единственным источником света вплоть до самого освобождения. В камере наличествовала железная кровать, потертый коврик на полу и умывальник, прочая мебель отсутствовала. Дважды в день двое мужчин, известных мне под именами Томас и Леонард, которые, как я теперь припоминаю, исполняли еще и роль слуг, выводили меня на прогулку в длинный каменный коридор, тянувшийся подо всем зданием. Других пленников я не видел, но знал, что они есть, потому как однажды услышал чей-то крик. Аккредитив у меня отобрали. Самого Кеннеди я видел всего лишь раз, когда он пришел ко мне в камеру и потребовал написать письмо на бланке зарубежного отеля, адресованное моей дочери, в котором я должен был сообщить ей, что со мной все в порядке, и попросить ни о чем не беспокоиться" .
Совершенно очевидно, что весь успех плана зависел от молчания и благоразумия Литноффа. Тот был пьяницей, но, пока держал язык за зубами относительно источника денег, не представлял для вымогателей опасности. И только когда он начал болтать о бриллиантовом фермуаре, Кеннеди решил, что ради собственной безопасности они должны заставить его умолкнуть навеки. Они понимали, что игра близится к завершению, и готовили пути к отступлению, но до самого конца надеялись избежать смертоубийства. Наведя некоторые справки, я узнал, что за неделю до своего ареста они анонимно арендовали небольшую яхту. Она ждала их в гавани Дувра, и в случае успешного завершения плана они должны были уплыть на ней спустя несколько дней после моего появления в Грейн-Холле .
Но возникло новое осложнение, когда в ночь смерти Гельпина Кеннеди спустился вниз, чтобы отнести пленникам еду. Двое слуг в тот день были в Лондоне. Они должны были помешать Эдельшейму увидеться со мной. Вполне возможно, что Кеннеди переоценил свои физические возможности или же чрезмерно положился на револьвер, который всегда носил с собой, – он отобрал его у одного из заключенных, Франка Сифилда .
Кеннеди утверждает, что Гельпин, будучи очень сильным мужчиной, набросился на него, не имея к тому никаких причин. Мы никогда не узнаем правды, но все закончилось тем, что он был убит прямо в коридоре. Остальные пленники тоже слышали выстрел .
Ранним утром вернулись двое слуг и увезли труп в Лондон, где и избавились от него в лесу Эппинг-Форест .