— Молчу. Н-да, настроение было ничтяк, а теперь к чертям уехало. Заехать за тобой вечером?
— Я на колесах.
— У тебя же стучало что-то. В сервис везти хотел.
— Съездил. Ерунда.
— Угу?
— Не майся, Лень, я в норме. Не навязывайся в сопровождение, ничего со мной не будет, не пацан.
— Давно я тебя таким не видел. И взгляд стеклянный.
— Это судьба в глаза посмотрела, вот они и остекленели.
— Ой, Рус-с… Ну, захочешь, сам расскажешь.
— Не расскажу.
А хочется. Так бы и скинул глыбу с души, покаялся. Да разве этим что-то исправишь? И захотелось вдруг рвануть на перекресток, встать рядом с девушкой и…
И что? Что он может ей сказать, что она ему?
"Извини, я, кажется, тебя убил".
"Извини, я, кажется, выжила".
Бред.
Но в пять он поехал на перекресток, забыв о запланированном походе в магазин, наплевав на образовавшиеся на работе дела. Его как преступника тянуло на место преступления, тащило сюда.
Рус сидел в машине и смотрел на красную кирпичную стену, у которой утром стояла девушка и торговала своими картинками. Ее не было сейчас, но чуть присмотрись — и будто стоит.
А сколько лет она стоит перед его глазами?
Он пытался найти оправдания своему преступлению, но за давностью лет, все, что могло тогда его обелить, исчезло. Долг, обязанности, война, что все спишет — уже не спасали. И как никогда остро он ощущал себя подонком, равным тем, которых убивал на той войне.
А ведь немало положил, но хоть бы один встал перед ним, замаячил хоть во сне. Только погибшие братья-славяне приходили иногда: "ничего командир, прорвемся". И эта девушка как заноза, как пуля в виске, сидел и сидела внутри, смотрела на него своими синими, как незабудки глазами, вскидывала руки и падала в траву.
Хоть в петлю, хоть как она — с обрыва в траву.
А ведь знал, что это она, подозревал. Как увидел первый раз на перекрестке, так сердце екнуло. Но отогнал, задавил подозрение — не бывает так, мертвые не возвращаются. И бегал как заяц от себя, от нее, от вины своей, от воспоминаний по Блюхера и Коммунаров, придумывал, выдумывал только чтобы не думать, не знать.
Сколько лет забывал, хоть бы миг забыл.
И вроде наоборот, успокойся — жива, а ему вовсе плохо, как рецидив болезни, вина обострилась — давит, жжет, крутит, все нутро выела. Столько лет с ним жила, то глуше то острее о себе знать давала, но придавленная делами, суетными мыслями, худо-бедно сносилась, а тут вылезла и поедом ест. Хоть в омут головой, хоть в щель от нее, как таракан — все равно покоя нет и не будет.
Сволочь он. Хоть обеляй, хоть какие оправдания придумывай — сволочь.
Вернуть бы все.
Сколько раз он мысленно прокручивал пленку воспоминаний назад и менял сценарий: посылал пулю в Арслана, кубарем катился вниз с обрыва вместе с девушкой и бежал с ней же к своим. Она жила, он жил.
А просыпался и понимал — не живет. Та пуля двоих убила.
Мобильный затарахтел, выдергивая Зеленина из глухого мрака тоски.
"Номер не определен", — увидел на дисплее и рука дрогнула: не она ли звонит? С того света. А на этом — призрак, что только для него является.
И головой покачал: ерундой не майся, с ума не сходи.
— Да, — бросил сухо, открыв крышку.
Тихо в трубке как в гробу.
Рус помолчал, слушая тишину и пытаясь угадать, кто на том конце связи с ним в дурацкие игры играет, сложил «раскладушку» и уставился перед собой: не первый такой звонок. Третий за последний месяц.
Раньше внимания не обращал, а сейчас четко понял — по его душу и неспроста, как бы не с ней связно.
Шантажировать решили? Мосты налаживают, почву прощупывают? Мало вероятно. Однако после встречи с «призраком» воочию он этот вариант не стал отметать. И самый бредовый, что это она звонит — тоже.
И дал по газам.
Завтра он приедет сюда пораньше и поговорит с ней по душам, выяснит, кого ляда происходит и что ей от него надо.
Он заехал в супермаркет, купил все по списку и новую сим-карту.
"А теперь посмотрим, кто такой умный", — выкинул старую в окно автомобиля. Набрал номер Лени:
— Я номер сменил.
— У?… Проблема круче, чем казалась?
— Еще не знаю.
— Прятки, командир?
Руслан молча сложил «раскладушку» и убрал ее в карман: посмотрим. Заодно выясним, что и откуда тянется.
Мысль мелькнула — уехать. На Север к оленеводам. Поселиться в чуме и долгой северной ночью смотреть на северное сияние… видеть синие глаза.
Зеленин дал по газам: больше он не побежит.
Глава 3
Среда
Он не спал — маялся. К утру к синеве от щетины прибавилась синева под глазами.
Видок тот еще, — оценил, глядя на себя в зеркало. Хороший повод проехать мимо перекрестка, но завтра появиться еще один, послезавтра еще. Бегать всегда легко и повод найти не проблема.
Зеленин вышел из ванной, оделся. Прошел на кухню, покосился на забытую в раковине турку и сыпнул кофе в кофеварку. Выпил чашку, в «прикуску» с сигаретой и глянул на часы: пора.
Оглянулся у дверей, словно не надеялся вернуться или забыл что-то, и вышел.
Проезд по Северной был свободный и уже в восемь Руслан припарковался напротив здания музея. Но вылезти из машины не решился. Сидел и смотрел на девушку, что заняла свою позицию до его приезда.
Во сколько же она встает?
А это важно?
На душе Руслана тихо было и тревожно, как перед началом боя, когда не знаешь — жив будешь, умрешь, кто из твоих погибнет, как оно все повернется. И не угадать.
Сейчас он и не пытался: сидел, смотрел на девушку тупо, без всяких эмоций, пытался отстраниться и понять про нее хоть что-то.
"Снайпер"…
Какой к черту снайпер? Руки как прутики. При первом же выстреле от отдачи отвалятся.
А ведь тогда поверил, потому что хотел поверить. Знал Арслан на что давить — снайперов до жути ненавидели. Духа бы еще могли по-простому, без изысков в расход пустить, а снайпера нет, рвали бы гниду на лоскуты. Особенно, если «свой», русский. Сколько таких за деньги души продавали? А бабы? А тут еще и женщина, не какая-то местная, свихнувшаяся от страха или взлелеянной ненависти, убогая личной жизнью и лицом, не литовка, что рожей ей под стать, а своя, русская, молодая, красивая. Такой детей рожать, мужа радовать, а она…
Зеленин вылез из машины и решительно двинулся через дорогу, к ней.
— Здравствуй, — встал, руки в карманы сунув, чтобы не увидела сжавшиеся от волнения пальцы в кулаки, чтобы не дрожали.
— Здравствуйте.
И смотрит, будто первый раз видит.
— Я вчера открытку у тебя взял. Понравилась.
— Правда?!
Она не расцвела, она засияла. Улыбка до ушей расползлась, взгляд восторженный, чистый и наивный как у дитя.
Мать вашу!! — хрустнули пальцы в кармане. Перевернуло Зеленина, в небо уставился еле крик сдерживая: мать вашу! Вашу мать!!
— Вам еще надо?
— Да. Мечтаю, — скрипнул сквозь зубы.
— А вам какие надо? У меня есть на восьмое марта, на Новый год, — начала с гордостью перечислять, показывая то одну, то другую.
"Точно. И ту и другую. В июле самое то на Новый год открытку брать, а уж на Восьмое марта, сам Бог велел!" — зубы сжал.
Дурацкое положение. И в горле ком как встал, так и стоит не туда, ни сюда.
— Ко дню Защитников Отечества, — процедил, не скрыв сарказма. А на кого злился: на нее, на себя?
— У меня нет, — сникла тут же. И столько разочарования и огорчения в голосе, будто самое важное в жизни пропустила.
Зеленина как в грудь толкнули — чуть не прижал ее к себе, успокаивая.
Издевается. Нет, она точно над ним издевается!
"Так тебе и надо, сволочь", — подумал, тараня взглядом красный кирпич стены за спиной девушки. На нее смотреть не мог, смелости не хватало. И до жути хотелось схватить девчонку, затрясти как грушу и заорать в лицо: " Не узнала?! Я, Рус, тот самый, что тебе в лоб пулю всадил!! Что ты мне мазилки в нос суешь?! Что в дурочку играешь?!! Ну, посмотри на меня, посмотри! Скажи все что думаешь, раскричись, ударь!! Скажи, как выжила? Я не промахиваюсь, никогда не промахивался. "
— А у меня есть ночная птица, — уставилась на него.
— Кто? — мужчину перекосило в попытке понять, о чем она, к чему, что за птица.
— Птица, — голос до шепота упал. Взгляд то в сторону, то на него — что она за его спиной искала? Птицу свою? — Она не простая, она спасает, песни поет.
У Руслана сердце оборвалось, мурашки по телу побежали — смотрел на нее и слов не было.
Вита полезла в задний карман брюк и выставила на обозрение Руслана картонку с серыми разводами, за которыми с трудом угадывался силуэт то ли смерча, то ли водоворота.
— Вот. Берите, — шепчет.
Зеленин слов так и не нашел, открытку взял и развернулся, пару шагов к дороге сделал, обернулся. На картинку глянул — ничего на ней нет, пятна серые, каля-маляка.
Что сделать хотел, что сказать — забыл. Девушка на него смотрит довольно, улыбкой цветет. Руслана вовсе перевернуло, рванул как скаженный через дорогу. В салон залез, картинку на соседнее сиденье кинул. Сигареты достал, а прикурить не может — руки ходуном ходят.
Смял в сердцах сигарету, выкинул. Посидел, новую достал. Подкурил, наконец, и замер: а она ведь, сумасшедшая — дошло. Не удивило — раздавило. И как спасательный круг — мысль: лицо чистое, нет отметин на лбу от пули. Нет.
Значит, не она?
А какого черта, так похожа? Какого рожна всю душу ему вынула?!
Судьба с ним в догонялки играет? " Ночная птица"!…
У Руслана горло сдавило, закашлялся: "ночная птица" — так назвали снайпера, что лупил по ночам. Бил, гад, в цель точно, ни одного промаха. Или куражился иногда: ранит так, что не выжить, но сразу не умереть — мучиться приходиться. Одного в горло — крутило парня, все в кровище, ребята шею зажимали ему, а он хрипит, все сказать что-то хочет, а не может. Другого по коленным чашечкам, а тот зеленый, мальчишка еще совсем. Выл, уши закладывало…
Руса миловало, но четверых из своей группы он так потерял.
Поймать эту «птицу» никак не могли, каждую ночь облаву устраивали, а она так и не далась. А попалась бы — на части порвали.
Руслан зажмурился: не иначе как по его душу теперь птица прилетела. Судьба? От нее не уйти.
Но откуда эта девушка о ночной птице знает? Прав был Арслан — она и есть та тварь? Значит, нет на Руслане вины? Или есть, но другая, что не убил? Она это или не она? Жива, она или ему мерещиться? Может, это он с ума сошел?
Зеленин подкурил от окурка другую сигаретку и вылез из машины, встал, поглядывая на ту сторону дороги, на девчонку.
"Снайпер".
"Она — снайпер".
А что тогда, что сейчас веры нет. Подумать — легко. Те же латышки. Те же чеченки. Сколько баб, с виду и не подумать, ложили «федералов». Одни за деньги, другие мстя, третьи за идею свою гребанную. Сколько сук с той войны целыми уползло и за грамм своих преступлений не ответив?
Зеленин выплюнул сигаретку на асфальт и потопал обратно к девушке. Теперь им друг от друга не уйти, пока они к одному концу не придут, пока он не поймет, не выяснит кто она. Дурочка — пусть живет. Он даже поможет ей чем сможет, не вину свою заглаживая, просто так. Снайпер, та птица — убьет суку. А если та и не снайпер… Если та…
И вздохнул — что в этом случае он делать будет, Рус понятия не имел.
— Сколько твои картинки стоят? — вырос перед девушкой. Та вздрогнула, сжалась испуганно:
— А… А что?
— Оптом куплю. Если прогуляешься со мной.
— Куда? — голос от страха подсел.
— Да вон, в кафе. Посидим, поговорим. Просто пообщаемся.
Не очень хорошая формула знакомства. Неудачный тон. Хотел мягко сказать, а получилось жестко, почти приказом.
— Я… никуда не пойду, — замотала головой отступая.
Молодец, Рус! Напугал девчонку, «ухажер».
— "Свияга" в двух шагах, никуда идти и не придется, — пересилил себя и ласково почти сказал. Вита смягчилась, плечи потерла в раздумьях, помялась и кивнула:
— Ну, если… а зачем?
— Скучно мне, — буркнул и поморщился: а ты полный придурок, Рус. Совсем с девушками знакомиться разучился. Еще "налево, ша-агом ма-арш" — рявкни.
Девушка неуверенно плечами пожала и картинки ему протянула.
— Просто так, чтобы не скучали.
На фига они ему? Но спорить не стал, молча взял, в карман пиджака сунул и пошел к кафе, поглядывая на девушку. Как же ее зовут? Что-то затейливое, а вспомнить не может.
— Вика?
— Вита. Виталия…
"Точно".
— … А вас?
"Да-а, не только у меня склероз оказывается".
— Руслан. Вчера знакомились.
— Правда? — зрачки огромными от удивления стали. Такое не сыграть.
— Не помнишь? Много покупателей?
— Когда как. В основном вовсе нет.
"А это правда — аналитиков вызывать не надо. Плевать гражданам на открытки, что почтовые, что самописные".
— Сама рисуешь?
— Да.
И молчит. «Разговорчивая».
— Другим заняться не пыталась? Доход-то чахлый.
— Я же не для прибыли, для души.
— Угу? И муж не против?
— Я не замужем.
— Дети?
— Нет. Я хотела из детского дома взять, а Андрей сказал, что мне рано детей заводить.
— Андрей у нас кто? Жених?
— Брат.
— Старший?
— Да.
— Строгий?
— Славный.
— Мама, папа в комплекте?
— Нет.
— Извини.
— Ничего. Я их совсем не помню.
— Тебе лет-то сколько? Ты извини, что на «ты», но…
— Ничего, нормально.
— Так лет-то сколько? Совершеннолетняя? — улыбку выдавил.
— Наверное.
"Интересный ответ. Зайдем с другой стороны".
— Паспорт уже получила? — улыбнулся шире.
— Кажется. Надо у Андрея спросить, он все знает. А вам, зачем мой паспорт?
— Не за чем. Просто так спросил, — открыл двери заведения перед Витой.
— Мне придется Андрею про вас сказать. Он мне наказал, чтобы я обязательно ему про тех, кто моими документами интересуется говорила.
"Любопытно. Не прост этот Андрей".
— Тогда познакомь меня с братом. Какие проблемы?
— А вы согласны?
— Конечно. Адрес дашь, я вечером с конфетами подъеду, познакомимся, посидим все вместе. И давай на ты?
— Давайте.
— Сладкое любишь?
— Наверное.
— "Наверное", — буркнул, подвигая ей стул, сел напротив. — Что точно любишь? А то приеду с конфетами, как дурак, а ты их в мусоропровод отправишь за ненадобностью. Может фрукты? Ананасы там, маракуйя?
— Чего? — носик наморщила.
— Фрукт такой, тропический.
— А! Нет, не люблю.
— Не понравился?
— Не пробовала.
— Как же не любишь?
— Просто.
"Действительно "просто"".
— Что будешь? — получив от официантки меню, открыл Вите книжечку. Та даже не взглянула в нее — стены рассматривала, роспись хохломы.
— Вита?
— А?… А что вы, то и я, — очнулась.
— Выпьешь? Вино, коньяк?
— Нет, — даже испугалась.
— Коктейль?
— Ага.
— Чай, кофе, сок?
— Ага.
— Ага?
Зеленин растерялся. То, что девушка не в себе сомнений уже не было, но какого черта он ее в кафе притащил? Что хотел? Что можно у ненормальной узнать? Какого призрака он в этих наивных и доверчивых глазах ищет? А может себя, того, что еще не выстрелил?
"Она снайпер", — утверждал Арслан…
Чечня. 95 год.
Облава на "Ночную птицу" удалась. Удод взял кого-то и методично пинал.
Группа Зеленина рванула к нему, оттащила от мужика, что валялся на камнях, прикрывая лицо руками.
Руслану сразу не понравилась рубашка: белая, отглаженная. В такой только вместо семафора можно бродить, а уж на дело идти, ну, никак.
Рывком поднял с земли мужчину, толкнул к камням и замер, направив дуло автомата в живот пленника.
— Елки!…
На него смотрел Арслан, его одноклассник. Все то же интеллигентное личико, чуть припачканное кровью, что текла из разбитой губы. Длинные реснички, телячий взгляд и пальцы пианиста.
— Рус, — растянулись в улыбке разбитые губы.
Мужчины рванули друг к другу наплевав на то, что вроде стоят на разных сторонах баррикады. Обнялись:
— Вот чертяка!!
— Рус!!
— Дага! Вот уж не ожидал! Ты откуда нарос?
— У меня дядя здесь. Я же после школы сразу в Грозный, на экономический поступил. Отучился. А тут… А ты? Военный смотрю. Лейтенант. Сбылась мечта?
— Как видишь, — буркнул, поправляя амуницию. Неудобно вдруг стало, что грязный как черт, что вот так по-тупому встретились, что помяли Арслана ребята Руслана.
— Рус, он за камнями сидел, — тихо, но с явно проступающим намеком бросил Кобра. Плевать ему было как и остальным, окружившим друзей, кто кому этот чеченец. На лицах одно желание — в расход.
— Ты на рубашку его глянь, — отрезал мужчина. Кобра помялся, сложил белизну рубашки и возможность в ней не запачкавшись на камнях неприметную позицию держать. Не вышло. Лямку автомата поправил и отошел, прикурить у Улана попросил.
— Вы продолжайте прочесывать, а я сейчас. Две минуты, — выставил два пальца.
Носик и Жека плечами пожали: болтай, коль охота, и вниз поперли.
Рус на камни сел, Арслан рядом — улыбается так что зубы сверкают:
— Представить не можешь, как я рад тебя видеть.
— Могу, — хмыкнул, сигареты достал, предложил другу. — Минутой позже и пустили бы тебя в расход.
Тот головой качнул, от сигарет отказываясь, присказку будто не услышал.
— Не курю, как не курил.
— А здесь чего делаешь?
— К девушке шел, — признался.
— Война вроде, какие девушки к ляду?
— Здесь давно не спокойно. Только меня все это не касается, я поэтому в Буйнакск переехал, подальше от грязи.
— Но не далеко, — хмыкнул Рус, затягиваясь. — Дядька у нас кто?