Да, не мог не согласиться с Мариной Турецкий. Завоевать уважение коллег в крупном столичном еженедельнике стоит немалого. И, поднявшись до определенных высот в еженедельнике, который бился за своего читателя "горячими", а то и просто "жареными" публикациями, в коих было все, начиная от "клубнички" до раскрутки самых громких преступлений, обозреватель отдела расследований Игорь Фокин имел соответственно большое количество врагов. И те могли бы пожелать ему все что угодно, только не здравая.
Крути не крути, но выходило, что права все-таки жена журналиста, а не следователь межрайонной прокуратуры, увидевший в нападении на Фокина всего лишь элементарное ночное ограбление, а не попытку убийства, на чем настаивала Марина.
- Скажите, Марина, а ваш муж не называл случайно тех людей, которые хоть как-то угрожали ему, возможно, по телефону или через подставных лиц?
Марина вздохнула, как только может вздыхать на сцене драмтеатра примадонна.
- Нет! По крайней мере, не припомню такого. К тому же, Игорь оберегает меня, как может, и оставляет весь свой рабочий негатив за порогом дома.
- Учитывая вашу мнительность и нервозность? - стараясь не перегнуть палку поинтересовался Турецкий.
- Может быть, и того и другого понемногу, - призналась Марина. - Но главное, пожалуй, Игорь видит во мне не только актрису, которая может отыграть любой спектакль в любом состоянии, но и человека, женщину в конце концов, которой далеко не все равно, с каким настроением она выйдет на сцену.
Зная людей, которые тащат в семью весь тот негатив, который накопился за день, Турецкий одобрительно кивнул.
- Что ж, вашего мужа можно только уважать. И все-таки, откуда вы знаете о тех угрозах, которые шли в адрес Игоря?
- Телефон, - как о чем-то само собой разумеющемся, произнесла Марина. - Телефон, я имею в виду домашний. Только за последний месяц было с десяток звонков с угрозами расправы.
- То есть, вы снимали трубку, когда мужа не было дома, и…
- И начинали говорить, что если Фокин не угомонится и не уймет свой журналистский пыл, будет плохо не только ему, но и мне.
- А о вашем будущем ребенке никто никогда ничего не упоминал?
- Как же! - усмехнулась Марина. - Было и такое. Причем всего лишь неделю назад. Какой-то очень грубый мужской голос почти просипел в трубку, что если Игорь не желает думать о себе, то пусть хотя бы подумает о своем наследнике.
- Он что, так и сказал - "Игорь"?
- Господи, да о чем вы! Все сказанное я как бы перевела на русский язык. А то, что я услышала… "Твой козел писучий" - это, пожалуй, было самым удобоваримым из всего монолога. Дальше был сплошной мат.
- А вы? Я имею в виду вашу реакцию.
- А что я? Я тоже воспитывалась не в салоне благородных девиц. Сказала этому скоту, что он сам козел недорезанный, и если он все еще дорожит своими яйцами, из которых можно сделать глазунью, вывалив их на раскаленную сковородку, то пускай он закроется и навеки забудет этот номер телефона. Мол, все звонки записываются на диктофон, и в случае чего…
- То есть, попытались запугать?
- Ну, не то чтобы запугать, но надеялась, что моя отповедь произведет нужный эффект.
- И ?..
- Этот козел сказал, чтобы я не особо-то распускала свой язык, мол, его и укоротить можно, однако заткнулся и бросил трубку.
- Вы рассказывали об этом мужу?
- Зачем? Я ведь догадываюсь, что это был очередной гон, а Игорь и без того на успокоительных таблетках сидит. Порой до утра уснуть не может и, чтобы хоть немного прийти в себя, выпивает бокал двойного черного кофе.
Турецкий уже совершенно иными глазами смотрел на раннюю посетительницу. Казалось бы, взбалмошная молодая бабенка, чуть ли не истеричка, к тому же актриса, а в семейной жизни та самая опора, которая готова принять на себя любой удар.
- Может, еще кофейку? - предложил Турецкий.
- Нет, спасибочки.
- Чего так?
- Врачи не рекомендовали. Говорят, на ребенке может отразиться.
- Что ж, может, они и правы, - вынужден был согласиться Турецкий. - в таком случае, еще вопрос. У вас действительно сохранились записи тех телефонных разговоров?
- Да ну! Кто бы их стал писать?
- И все-таки, кое-что записать придется.
- Вы думаете, что эти звонки?..
- Не исключаю подобной возможности.
Глаза Марины снова наполнились болью.
- Но ведь Игорь…
- Да, в больнице, - согласился с ней Турецкий. - Но он живой, и уже одно только это может представлять для кого-то определенную опасность.
- Опасность?..
Она постаралась скрыть свой страх, но Турецкий пожалел, что сказал об этом. И в то же время он прекрасно понимал, что в том положении, в котором находятся сейчас Марина и ее муж, ей ни в коем случае нельзя расслабляться.
- Марина! Ради бога! Прошу вас успокоиться, и могу обещать вам, что и вы, и ваш Игорь будете под защитой "Глории".
- Но у нас… у нас не хватит на это денег. Мы ведь все еще квартиру снимаем, да и лечение обойдется в копеечку.
- А кто вам сказал про деньги? - замушкетерил Турецкий. - Раз в месяц мы проводим благотворительную акцию, и вы как раз попали под раздачу.
В серых глазах мелькнуло нечто, похожее на недоверие.
- Вы что… вы это серьезно?
- Неужто я похож на человека, который способен обмануть молодую красивую женщину? - Возмущению Турецкого казалось не будет конца. - Ну а в качестве ответного шага - пять контрамарок на ваш лучший спектакль, и считайте, что мы подписали договор.
Она все прекрасно понимала, и подтверждением тому были навернувшиеся на глаза слезы.
- Спасибо. Спасибо вам за все. А контрамарки будут. И тот спектакль я буду играть для вас.
Расставались они явно довольные друг другом, и Турецкий уже в дверях спросил:
- Скажите, Марина, а когда можно будет посетить ваш дом?
И заметив недоумение в ее глазах, пояснил:
- Я бы хотел покопаться в бумагах вашего мужа, посмотреть его старые публикации. Признаться, нынешних газет я практически не читаю, но мне необходимо познакомиться с ним, как с журналистом. Вдруг да и удастся что-нибудь прояснить. Так когда?
- Господи, да в любое, свободное от спектакля время!
К десяти утра стали подтягиваться сотрудники "Глории", и когда офис наполнился гулом голосов, Турецкий провел коротенькую оперативку, доложив о ранней посетительнице, которую отфутболил следователь межрайонной прокуратуры, и которой он, как истинный джентльмен и поклонник восходящих звезд, обещал помочь. Точнее говоря, разобраться в ситуации, а если говорить еще точнее, то попытаться прояснить ситуацию с журналистом.
Замолчал, и в комнате воцарилась гробовая тишина.
- Ну же! - буркнул Турецкий. - Прошу высказываться.
- А хрен ли тут высказываться? - пробурчал Голованов. - Сам говоришь, что дело темное, как в той сказке про колобка. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю чего. И впутываться в эту журналистскую хренотень, где не разберешь, кто с кем счеты сводит и кто на кого компромат лопатит… Короче говоря, себе же в убыток будет.
- Это в каком же ты "Колобке" подобный сюжет вычитал? - изумился Турецкий. - Насколько я помню…
- Прекрати, Саша! - осадила мужа Ирина Генриховна. - Сева прав. И дело тут вовсе не в колобке. Насколько я помню тот комментарий, что прошел в "Вестях", никакой закавыки с этим журналистом не было. Кто-то поджидал в полутемном подъезде дома очередного куренка с туго набитым кошельком, и жребий выпал на Фокина. Типичное московское ограбление, каковых каждый день десятки, если не сотни, и пытаться найти в них профессиональную или политическую подоплеку, это, дорогой наш Александр Борисович…
- Ну, нападение на Фокина это, положим, далеко не типичное московское ограбление, - обидевшись на "Александра Борисовича", урезонил жену Турецкий, - к тому же, жена Фокина…
И замолчал на полуслове, пришпиленный красноречивым взглядом Ирины Генриховны.
"Александр Борисович! Дорогой вы наш товарищ. Да кто же на Москве не знает, что вы - старый бабник, не пропустивший ни одной мало-мальски хорошенькой юбки, и если бы не ваш инфаркт и несколько госпитализаций, когда ваши коллеги уже стали сбрасываться на венок, то вы бы и сейчас продолжали ухлестывать за прекрасным полом. Впрочем, молоденькая артисточка - это вне конкуренции, здесь даже очередное предынфарктное состояние не помеха. И пока над ее муженьком колдуют люди в белых халатах, штопая его черепушку, вы, господин Турецкий…"
Дальнейшее развитие внутреннего монолога не нуждалось в комментариях, и Турецкий тяжело засопел, уставившись в скрещенные на коленях руки.
- Дура!
"Хорошо, может быть и дура. Однако на каждого мужика не бросаюсь, хоть и младше тебя, кобеля, на много".
Как говорится, пообщались.
- Так это что, тот самый журналист, о котором "Петровка" рассказывала? - подал голос Агеев.
- Ну наконец-то, проснулся, - пробурчал Голованов, покосившись на товарища, который не пропускал ни одного выпуска "Петровки, 38", - он самый и есть, Игорь Фокин. Человек, журналист и борзописец, который в погоне за той же "клубничкой" или жареной темой готов свою мать продать.
- А ты что, его лично знаешь? - почему-то обиделся за Фокина Агеев.
Голованов счел за нужное промолчать, и Агеев тут же воспользовался возникшей паузой.
- А я ведь согласен с его женой и с тем, что говорил Александр Борисович.
- Даже так? - удивилась Ирина Генриховна. - В таком случае, просвети и нас, дурачков.
- Можно и просветить, - отозвался немногословный Агеев, пропустив мимо ушей "дурачков". - Я этот сюжет дважды смотрел, и если "Вести" дали всего лишь коротенькую информацию…
- Короче говоря, твоя "Петровка" выдала свое толкование случившегося, - не забыл напомнить о себе Плетнев.
- Не совсем так, - пожал плечами Агеев. - Ведущий дал более развернутый анализ случившегося, и то, что он сказал, не может не настораживать.
- Он что, сомневается в ограблении?
- И опять же, не совсем так, - со спокойствием насытившегося удава отреагировал Агеев. - Да, факт ограбления никто не отрицает, но тот удар, который был нанесен этому парню, говорит о многом.
В комнате зависла напряженная тишина. Никто не хотел сдавать своих позиций, и, в то же время, профессионализм Агеева, который мог двумя ударами уложить двух человек и без шума снять любого охранника, заставил прислушаться к его словам.
- Ты хочешь сказать, что Фокина вырубил профи с хорошо поставленным ударом? - покосившись на жену, уточнил Турецкий.
- Точно так, - кивком подтвердил Агеев. - Причем удар этот был не просто хорошо поставленным - этому может научиться любой и каждый, но в данном случае сработал хорошо обученный профессионал, у которого точность удара доведена до автоматизма.
- Даже так? - не сдавала своих позиций Ирина Генриховна, у которой с самого утра не заладилось с мужем, и Турецкий ни свет ни заря укатил без нее в "Глорию".
- Да, даже так, - подтвердил Агеев. - И когда сказали, что этот парень жив и находится сейчас в больнице, я, откровенно говоря, этому очень удивился.
- То есть, ударили не понарошку? - уточнил Турецкий.
Агеев утвердительно кивнул.
- Так точно.
- Но почему же он тогда остался жив?
Это спросил Плетнев, также не понаслышке знавший, что такое рукопашный бой, восточные единоборства и прочая, прочая хренотень.
- Могу только догадываться. Судя по всему, на той площадке в подъезде было темно, и…
- Короче говоря, не склеилось у мужика?
- Да.
- Но почему же, в таком случае, этот ваш киллер не добил журналиста? - вполне резонно заметила Ирина Генриховна.
- Да только потому, что он профи. И он был уверен, что завалил журналиста. К тому же, добивать упавшего, да еще в темноте, не совсем сподручно, а пускать в ход тот же нож или кастет, это…
И Агеев даже поморщился от подобного "кощунства".
- И если все это свести воедино…
Турецкий имел в виду доводы Агеева и рассказанное женой Фокина, однако закончить мысль ему не дала все та же Ирина Генриховна, увидевшая в рвении мужа не только желание помочь убитой горем женщине, но нечто другое, плотское, из-за чего в семье частенько возникали скандалы.
Как говорят на Руси, седина в бороду - бес в ребро.
- А почему, собственно, вы оба упускаете тот момент, что этот ваш магический профи, скатившийся на самое дно, мог превратиться в обыкновенного грабителя, возможно, даже спившегося бомжа, который только и промышляет тем, что грабит одиночек в темных подъездах?
Агеев отрицательно качнул головой.
- Но почему? - возмутилась Ирина Генриховна.
- Этот удар, который был нанесен журналисту в затылочную часть, как бы визитная карточка того человека, который владеет им, и если бы это повторилось несколько раз кряду, та же "Петровка" заострила бы на этом свое внимание.
Анализ, выданный Агеевым, разбивал все доводы "госпожи Турецкой", которой только и оставалось выдвинуть предположение, что бомжующий профи, заваливший журналиста, первый раз пошел на подобное преступление, и в комнате зависла тишина, пропитанная невысказанным раздражением, точку в котором должен был поставить сам Турецкий.
- Итак, - негромко произнес он, - ваши мысли, варианты, предложения?
Затяжное молчание, и он вынужден был обратиться к Голованову:
- Сева!
Голованов вздохнул и развел руками.
- Что, "Сева"? Если Агеев уверен в своих выводах, то крути не крути, а версия вытанцовывается одна - профессиональная деятельность журналиста, и в этой плоскости, видимо, придется поработать.
- Антон? - повернулся к Плетневу Турецкий.
- Не уверен, конечно, в чистоте этой версии. Но если вы на этом настаиваете?..
- Настаиваю, - подтвердил Турецкий, покосившись при этом на жену: - Ирина?
Видимо, уверенная в своей правоте, а также в том, что ее Александр Борисович неукротимый бабник, Ирина Генриховна молчала, скорбно поджав губы.
Оставался Макс, но и без того было ясно, что он будет делать то, что предложит Турецкий.
- Итак, - подытожил Турецкий, - с этого момента включаемся в разработку профессиональной деятельности Фокина. Основание - попытка убийства и, что тоже не исключено, похищение каких-то бумаг или документов, которые Фокин мог использовать в очередной публикации.
- Ну а хоть кофейку-то можно будет попить? - не удержалась, чтобы не съязвить, Ирина Генриховна. - Или, может, так вот сразу и начнем копытить?
- Кофею, конечно, попьем, - успокоил ее Александр Борисович, - да и старые дела никто не отменял, так что расклад поначалу будет такой. Я и ты, Ирина, начинаем работать по Фокину, что же касается остальных, то я попрошу их включаться в разработку по мере необходимости.
Глава 2
Старый, еще сталинской постройки дом, в котором Фокины снимали однокомнатную квартиру, умудрился противопоставить себя натиску хамовитых новостроек, угробивших историческую часть Москвы, и Турецкий почему-то подумал, что именно в таком вот доме, с толстыми стенами и высокими потолками, почти в самом центре Москвы, должна жить актриса, о которой вскоре заговорит весь столичный бомонд. Выросший на классическом репертуаре московских театров и пересмотревший почти все спектакли с участием богов драматического Олимпа, Турецкий даже представить себе не мог, что тот же Грибов или звезды театра Вахтангова могли ютиться в каком-нибудь спально-турникетном районе Москвы, ежедневно пробиваясь к своему зрителю через автомобильные пробки. Судя по всему, Марина Фокина придерживалась того же мнения.
Проигнорировав лифт, Турецкий поднялся по старой выщербленной лестнице на четвертый этаж и, остановившись перед обитой коричневым дерматином дверью, неодобрительно цокнул языком.
В этом подъезде было где затаиться поджидавшему киллеру, и то, что он без особого, видимо, труда проник через входную дверь с кодовым замком, тоже говорило о том, что сработал здесь профессионал, а не спившийся бомж или очередной "гость" российской столицы, решивший обогатиться за счет запоздавших москвичей.
Надавив полустертую кнопку звонка, Турецкий прислушался к скрипу отодвигаемого запора, видимо, поставленного на дверь еще в давние сталинские времена, и когда в дверном проеме показалась стройная фигурка Марины, укоризненно произнес:
- Ах, Марина! Не я ваш муж!
- А что такое? - захлопала она ресницами.
- Ну как же так! Москва переполнена залетной швалью, которая только и ждет, как бы чего где стибрить, а вы, даже не спросив "Кто там?", распахиваете дверь настежь.
- Так я же знала, что вы придете.
- Мало ли, что знали, - как учитель на уроке произнес Турецкий. - А если бы я задержался, а в это время…
- Хорошо, учту и впредь буду более бдительной, - с капризной ноткой избалованной женщины отреагировала Марина и повела рукой, приглашая гостя в дом.
Уже переступив порог, Турецкий обозвал себя дураком, пожалев при этом, что не купил по пути цветов или хотя бы приличную коробку конфет. Женщины, особенно молоденькие актрисы, ценят не только внимание, но и розы, в которых видят нечто большее, чем мужики. "Впрочем, еще не все потеряно", - успокоил он себя, покосившись на верхнюю, расстегнутую пуговку полупрозрачной кофточки.
- Чай, кофе? - предложила Марина, когда они прошли в комнату. - Кстати, может немного выпить?
Согласившись на кофе и отказавшись от алкоголя, "мол, за рулем не пьем", Турецкий остановился перед заваленным бумагами вместительным письменным столом, который, судя по всему, был рабочим местом журналиста Фокина. Испросив разрешения у хозяйки дома порыться в бумагах, он устроился в довольно дорогом по виду крутящемся кресле, в котором было комфортно не только сидеть, но и работать.
Сообщив, что она будет на кухне, Марина скрылась за дверью, а оставшийся в комнате Турецкий почему-то подумал, что Игорь Фокин ни в чем себе никогда не отказывал. Пожелал жениться на краса-вице-актрисе, женился. Захотел рабочее кресло, в котором не "западло" покайфовать даже "важняку" Генеральной прокуратуры России, нате вам, пожалуйста. Итак, видимо, во всем, включая профессиональную деятельность. И если это действительно так…
В свою бытность следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры России, Александр Борисович Турецкий не мало встречал "молодых да ранних" журналистов подобного плана, которые ни в чем не могли себе отказать, хватаясь при этом за неподъемные темы, отчего вредили, в первую очередь следствию, и Турецкий, естественно, не мог их встречать с хлебом-солью. С годами складывалось определенное предубеждение, и он ничего не мог поделать с собой.
Судя по всему, к подобной категории столичных борзописцев относился и Фокин, законный муж Марины, будущий отец ее ребенка.
От этой мысли у Александра Борисовича вдруг засосало под ложечкой, и он, обругав себя самыми последними словами, невольно вздохнул, припомнив укоризненный взгляд его Иришки, когда сообщил, что едет к Фокиной. Имея взрослую дочь и съев за одним столом не один килограмм соли, они уже без слов понимали друг друга, и ничего хорошего этот взгляд не обещал.