На эту же мысль наводила и обнаруженная землянка на склоне выгоревшей сопки.
- Как думаешь, Иван, кто еще из поселковых мог бы батрачить на Губченкова? - вернулся к допросу Мотченко, когда Назаров уже дал первые показания.
Вскинувшись, словно он уже давно ждал этого вопроса, Назаров прижал руки к сердцу.
- Поверь, Афанасий Гаврилыч, честное слово, не знаю. Как соседу тебе говорю.
- Ну, может, все-таки вспомнишь, - продолжал допытываться Мотченко. - Сам ведь догадываешься, не ты один у этого гада в батраках ходил.
- Думал, конечно, и об этом, но… - Словно каясь перед начальником, Назаров виновато пожал плечами: - Дай подумать.
Несколько раз затянувшись "беломориной" и, видимо, немного успокоившись, произнес не очень-то уверенно:
- Не знаю, конечно, то ли говорю, но один раз, когда у Сохатого на складе продуктами отоваривался, хмыря одного видел. Рюкзак у него с собой был, вместительный такой рюкзак, а в нем - сетка капроновая. Такая же, как ты у меня изъял, китайская. Я ее сразу приметил. Сам знаешь, китайского дерьма в продаже полно, но таких сеток днем с огнем не сыщешь, а тут вдруг - и у него, и у меня.
- Что за хмырь?
- Не знаю, Губченков нас не знакомил. Но рожа, должен сказать, паскудная. Он меня как увидел, сразу засобирался, рюкзак с той сеткой завязал и тут же отвалил. И все. Больше я его ни разу не видел.
Мотченко внимательно рассматривал Назарова, - не врет ли, желая заслужить снисхождение?
- Но ты хоть можешь сказать, из местных он, стожаровский, или все-таки пришлый?
И вновь Назаров виновато пожал плечами.
- Ну-у, я, конечно, не уверен, но думается, что все-таки пришлый…
Воспроизведя в памяти показания Назарова, Мотченко даже не заметил, как вертолет пошел на левый разворот, и, только когда машина круто накренилась, с силой потер начавшие слезиться от напряжения глаза. Однако, кроме наваливающейся на них тайги, ничего примечательного не увидел.
"А ведь прав, пожалуй, был Грязнов, - подумал он. - И в землянке той на пожарище браконьерил не кто иной, как Кургузый. Видать, Шаманин вычислил его каким-то образом, оттого и не сказал ничего ни летнабу, ни своим парашютистам. Боялся молвы стожаровской, что счеты с ним сводит из-за той же Маринки…"
- Гляди-ка, Афанасий Гаврилыч, - позвал пилот. - Да не туда. Вон, чуть левее.
Мотченко посмотрел в ту сторону, куда показывал командир машины, но, кроме очередного медведя, мелкой трусцой бежавшего к зарослям, ничего не увидел.
- Да ты внимательней… внимательней смотри, - тыкая пальцем в иллюминатор, кричал пилот. - Вишь, медведь ямку под бережком разрыл? То-то и оно. Видать, кто-то кетой и здесь балуется, а все внутренности в ямы зарывает, дабы рыбнадзор или милиция это место не оприходовали. Врубаешься?
Только теперь, приглядевшись внимательней, Мотченко увидел под берегом неглубокую яму, вокруг которой были разбросаны рыбьи потроха и головы.
Мотченко тут же попросил пилота:
- Сделай-ка небольшой кружок, может, его стоянку увидим.
Почти зависшая над водой машина дрогнула и, нагоняя воздушным потоком мелкие частые волны, устремилась вперед. После чего немного поднялась и уже на высоте ста метров сделала один круг, затем еще один.
Ни-че-го.
Неожиданно за спиной раздался голос сержанта Кокшина:
- Что, товарищ майор, нашли чего?
- Вроде того, - отозвался Мотченко и опять повернулся к командиру машины: - Посади-ка свою "стрекозу" вон там, - кивнул он на широкую поляну у самой кромки воды. - Попробуем этот берег прочесать.
- Слушаюсь, товарищ начальник! - гаркнул пилот, белозубо улыбаясь. - Может, к награде представишь. Все-таки, как писали когда-то в газетах, с риском для жизни, выполняя особо ответственное задание по задержанию особо опасных преступников, не щадя живота своего, они, простые труженики неба…
- Будет тебе, балабол, - отмахнулся Мотченко.
А сержант не удержался, чтобы не подкинуть милицейского юморка:
- Обязательно представят. И еще припишут - "Не проходите мимо". Знаешь, как на стенде около райотдела.
- Ну, сержант, и шутки же у тебя, - рассмеялся пилот, выводя вертолет на посадку. - Смотри, а то высажу с твоими шутками, придется в Стожары пехом шлепать.
- Прав таких нету, - попытался было развить эту тему сержант, однако Мотченко тут же осадил его взглядом. Нечего, мол, языком впустую молоть, когда дело надо делать.
Устало выпрямившись, он растер ладонью поясницу и вышел в салон, где нештатники уже собрали свои карты и теперь ждали команды майора. Около двери пристроился бортмеханик.
- Значит, так, ребята, - произнес Мотченко, прощупывая взглядом парней. - Вроде бы еще одного накололи. Так что прошу работать по инструкции и соблюдать предосторожность. Хотя бы по мере возможности.
- Что, можем забеременеть? - хихикнул плечистый блондин в заношенной куртке-ветровке.
- Насчет беременности не уверен, - принял шутку Мотченко, - а вот то, что он вооружен, в этом я не сомневаюсь. Задача, надеюсь, ясна? Повторять не надо?
Повторять не пришлось.
Они облазили весь квадрат подступающей к реке тайги, однако не только землянки с дымокуром, даже старого костровища не нашли. Через пару часов безрезультатного поиска собрались у зловонно воняющей, разрытой медведем ямы.
- Может, зря здесь мыкаемся? - пробурчал напарник плечистого блондина. Покосился на вертолетчиков, которые возились у опустившейся лопасти машины, и добавил негромко: - Может, те же самые летуны и поставили сеть на ночь, а по утрянке, очередным маршрутом, вытащили ее вместе с рыбой. Следов-то вокруг никаких. Только медвежьи.
- Да нет, - отозвался сержант, вся жизнь которого до армии прошла на этой реке да в тайге: - Похоже, что здесь не одну ночь рыбалили. - Он кивнул на раскопанные медведем потроха: - Такого с одной сети не наполоскаешь.
Подошел командир машины и негромко, в кулак, откашлялся.
- Лететь бы надо, товарищ майор. Время. До сумерек часа три осталось.
Вроде бы соглашаясь и в то же время не соглашаясь с пилотом, Мотченко повернулся к сержанту.
- Значит, так. Времени действительно мало осталось, так что прочешем насколько это возможно противоположный берег и через час собираемся у машины. Ведь этот ловчила свой схрон мог соорудить и на другом берегу, а кету на всякий случай потрошить здесь. Задача всем ясна?
Однако ему возразил сержант:
- Товарищ майор, вы позволите мне?
- Ну!
- Я чего хочу сказать… Ведь этот гусак, - кивнул он на разбросанные по берегу потроха кеты, - мог и где-нибудь ниже по течению обосноваться. А сюда бережком поднимался, на ночь ставил сетку, потрошил утром рыбу - и опять к себе. Уже с уловом, на "резинке" надувной.
Мотченко покосился на нештатников.
- Что скажете, ребята?
Плечистый блондин неопределенно пожал плечами:
- Черт его знает, всякое может быть. Тем более если мужик действительно серьезный.
- Тогда так, - принял решение Мотченко. - Вы вдвоем прочесываете противоположный берег, а я с сержантом спускаюсь вниз по течению. Через час загружаетесь в вертолет и подбираете нас на реке. Сигнал - красная ракета.
В этот день майору Мотченко светила удача. Не прошли они на лодке и пары километров, как вдруг сидевший на веслах сержант поднял в знак внимания руку и прищурился на левый, более пологий берег.
- Товарищ майор!
- Что?
- Похоже, что здесь, - почти шепотом произнес он и начал ловко подрабатывать веслами, выводя надувную "резинку" из стремнины.
Мотченко, успевший за годы работы в милиции насмотреться всяких разных браконьеров, поудобнее перехватил автомат и вдруг почувствовал, как засосало под ложечкой. Хорошо, если очередной любитель икры, заслышав шум вертолета, решил отсидеться в таежной чащобе, а если наблюдает за ними с берега? Да не один, а целая ватага?..
И опять он подивился наблюдательности своего сержанта: одна-единственная сломанная здесь ветка говорила о том, что в этом месте могли выбираться на берег люди.
Не сделав ни одного лишнего всплеска, сержант подвел вертлявую лодчонку к берегу и, когда она зашуршала днищем по прибрежной гальке, ловко выпрыгнул на небольшую отмель. Следом за ним выбрался на берег и Мотченко.
- Аккуратный, сволочь, - негромко пробасил сержант, шаря глазами по прибрежному откосу. - Следы ветками замел.
Если у реки этот добытчик почти не оставил следов, то наверху, за кустарником, их было более чем достаточно. Вытоптанная трава, где он вытаскивал резиновую лодку с уловом, вдавленные в землю отпечатки сапог.
Наказав сержанту, чтобы оставался на всякий случай в кустарнике на берегу реки, Мотченко перехватил поудобнее автомат и, прячась за деревьями, двинулся по следам в глубь чащобы. Прошел с сотню метров и остановился, невольно потянув носом.
Пахло костром и копченой рыбой.
Чуть сдвинув накомарник, он пристально всмотрелся в темную зелень. Вроде бы никого.
Сделал шаг, другой, остановился, невольно насторожившись, и тут вдруг увидел костровище и растянувшегося подле него мужика в брезентовых брюках и такой же брезентовой куртке. Кажется, тот дремал, умостившись на спальном мешке.
Неподалеку, чуть обвиснув бортами, сушилась резиновая лодка.
Похоже, добытчик был один.
Шагнув из-за необхватной лиственницы, Мотченко вздрогнул от звука хрустнувшего сучка, и в этот же момент с земли рванулся, кинувшись в сторону, добытчик.
- Лежать! Руки за голову!
Мужик крутанулся, и в этот момент начальник милиции увидел искаженное страхом и ненавистью лицо.
Стерин Павел Викторович, бывший вальщик стожаровского леспромхоза. Вербованный. Несколько лет промышлял кетовой икрой, за что и был осужден сроком на два года.
Насколько помнил Мотченко, освободиться он должен был весной этого года.
Как говорится, не пошел урок в прок.
Глава 10
Прождав Сохатого едва ли не целый день, Семен уже не надеялся более, что он увидит его в ближайшее время, как вдруг брякнул дверной звонок, и у него радостной отрыжкой екнуло сердце.
"Затоваренный", - хмыкнул Семен, наметанным взглядом определив в карманах пиджака застывшего на пороге Сохатого пол-литровую стеклотару. И точно. Кивнув Зинаиде, словно он знал ее тысячу лет, Сохатый выудил из карманов две бутылки водки и, не очень-то церемонясь, сунул их в пухлые руки хозяйки квартиры.
- Прибери-ка на стол что-нибудь. А нам переговорить надо, - сказал, словно отрезал, приглаживая широченной ладонью волосы.
- Ишь ты! И этот командует, - возмутилась было Зинка, но, заметив косо брошенный на нее взгляд глубоко посаженных глаз, решила благоразумно удалиться.
- Ничего устроился, - проводив взглядом виляющий Зинкин зад, сказал Сохатый.
Он, видимо, уже успел где-то хлебнуть, и теперь глаза его, налившиеся пьяной злобой, в упор буравили компаньона.
- Фофан жеваный! - наконец выдавил он. - Нашкодил, зараза, а теперь расхлебывай за тебя?
- Брось, Петро, - огрызнулся Семен. - И на старуху бывает проруха. С кем по пьяному делу не случается…
- По пьяному… - передразнил его Сохатый. - Загнали бы икру, а там гуляй пока не захлебнешься.
Покосившись на Семена, тяжело опустился на заскрипевший под ним стул, сказал повелительно:
- Пока бабец твоя возится, притащи-ка пару стаканов. В горле сушит что-то.
- Во, совсем другой разговор, - повеселел Семен и шмыгнул на кухню. Не прошло и минуты, как брякнул стаканами о стол, рядом положил краюху хлеба, полбатона вареной колбасы, сноровисто сдернул "кепчонку" с горлышка. Разлил по стаканам водку и как бы на правах хозяина подмигнул гостю: - Ну?
- Гну! - не принял тот предложенного Семеном легкого тона и залпом осушил стакан. Поморщившись, отломил кусочек хлеба, долго, очень долго жевал его, наконец произнес негромко, покосившись на приоткрытую дверь: - Кто-то парашютиста грохнул, Шаманина. А заодно и какого-то москвича зацепили. Правда, этот жив еще. Говорят, будто в Хабаровске сейчас находится.
Уже поднесший было стакан ко рту, Семен ошалело уставился на гостя.
- Ты чего это буровишь, Петро?.. Может, сивухи с утра пережрал? За такие шутки знаешь что бывает?
Моментально оценив складывающуюся ситуацию, он не хотел верить услышанному.
- Какие, к чертовой матери, шутки! - взъярился Сохатый. - Похоронили уже муженька твоей Маринки, так что можешь заново свататься к ней.
Семен молчал, не в силах произнести ни слова.
- Но и это еще не все, - подлил масла в огонь Сохатый. - На реке Евтеева с Тюркиным грохнули. Хотя дело это темное. Менты не исключают и такой возможности, что они сами друг дружку хлопнули.
Из прихожей высунулась голова хозяйки дома, однако Семен даже не обратил на нее внимания. Только и того, что выдавил из себя хриплым клекотом:
- Когда?
- Чего - когда?
- Убили когда?
- Кого?
- Шаманина.
- Говоришь, убили когда?
Сохатый прищурился, долго, не отводя тяжелого взгляда, смотрел на Семена, покосился на Зинку, которая аж рот приоткрыла от любопытства.
- Слышь-ка, уберись на пару минут, - качнув головой, приказал он ей.
Сообразив, что сейчас не тот случай, чтобы выступать со своими правами хозяйки дома, Зинка икнула и скрылась в полутемной прихожей.
- Когда, говоришь? - словно испытывая терпение Кургузого, буравил его тяжелым взглядом Сохатый. - Да в тот самый вечер твоего корефана и шлепнули, когда ты рванул из поселка.
Уже не в силах скрыть свое состояние, Семен с трудом воспринимал услышанное.
- А кто… кто его? - выдавил он из себя, хотя уже догадывался о возможном варианте ответа.
Криво усмехнувшись, так что вымученная ухмылка перекосила его лицо, Сохатый плеснул в стакан граммов пятьдесят водки, зачем-то понюхал ее и уж было поднес стакан ко рту, как вдруг отставил его в сторону.
- Кто, говоришь? А Бог его знает, кто. Стрелок ведь визитки своей в том кедровнике не оставил!
И замолчал, тяжело уставившись на Семена, который, казалось, уже не находил себе места под этим уничтожающе-тяжелым взглядом. Потянулся снова за стаканом, подумал немного и, словно осьминог обхватив его цепкими узловатыми пальцами, одним глотком выплеснул водку в себя.
В дверном проеме вновь нарисовалась Зинкина голова.
- Жрать-то будете? - спросила она с неподдельной обидой в голосе.
- Погодь малость, - отмахнулся Сохатый. И убедившись, что Зинка скрылась на кухне, повернулся к насупившемуся Семену: - Слушай… а случаем не ты его? Все вроде бы сходится. И то, что девку промеж собой не поделили, да и накрыл он тебя в землянке. Я-то понимаю… Срок мотать никому не охота. Тем более вторая ходка по одной и той же статье. На полную катушку намотать могли.
Хоть и думал Семен примерно о том же, однако это обвинение, поставленное ему прямо в лоб, заставило его дернуться, и его лицо исказилось.
- Что? - вскинув глаза на Сохатого, дернулся он. И будто приходя в себя от услышанного, медленно поднялся со стула. - Чего? Я… Серегу?.. Да ты чего буровишь, с-с-сука?
- Охолонь, охолонь! - осадил его Сохатый. - Это ж не я боталом телепаю, а люди говорят.
- Чего говорят, гад?! - уставился на него Семен. - Ты же знаешь, что я в тот вечер сюда рванул, к Зинке.
- Это ты мне говоришь? - перекосился в усмешке Сохатый. - Ты лучше об этом следователю да ментам расскажи. Может, и поверят… этак годков через десять. А то и через все пятнадцать, учитывая обстоятельства дела.
- Да ты… - почти задыхался Семен. - Ты чего?.. Ты хочешь сказать, что я?..
- Сядь! Не шебурши! - осадил его Сохатый. - А сказать я то хотел, что самое лучшее для тебя сейчас - это рвануть отсюда куда-нибудь подальше и залечь где-нибудь на годок-другой. Пока вся шумиха не утихнет. Я имею в виду этого козла из Москвы. А кто твоего парашютиста долбанул - это меня меньше всего колышет.
Сохатый замолчал и, откинувшись на спинку стула, вновь потянулся рукой к бутылке. Вконец протрезвевший Семен угрюмо сверлил его глазами.
- Вот, значит, как оно выходит, - процедил он сквозь зубы. - Тебя, значит, это менее всего колышет. И ты, выходит, знать не знаешь, кто завалил Шаманина, а на меня, получается, все стрелки переводят?
- Выходит, что не знаю, - с угрозой в голосе протянул Сохатый. - И ты на меня…
Он замолчал, и видно было, как сжались в кулаки его мосластые пальцы.
Теперь уже Семен в упор разглядывал Сохатого.
- Не знаешь, значит?
Семен взял со стола стакан, опрокинул в себя водку, словно это была вода, так же молча поставил стакан на блеклую клеенку. В голове, мешая сосредоточиться, раскаленным гвоздем засела одна-единственная мысль: "Выходит, они его, Семена Кургузова, козлом отпущения делают. А Серегу Шаманина, значит, того… чтобы не проболтался. И этого москвича - тоже. А его, Семена, выходит, под статью Уголовного кодекса?.. Лихо!"
В груди вдруг перехватило дыхание, и что-то острое кольнуло под сердцем.
Будто пробуждаясь, он тряхнул головой и словно бы трезвыми глазами посмотрел на Сохатого. Тот стоял спиной к нему у допотопного буфета, с интересом разглядывая запрятанную под стекло картинку: белокожая, напрочь голая бабенка, по которой могла бы тосковать ночами вся камера в СИЗО, подняв руки, укладывала волосы, а у ее ноги, при виде которой могло перехватить дыхание, пристроился черный, как начищенный милицейский сапог, негритенок.
Увлеченный этой бабенкой, которую тронь, казалось, и оживет, он не услышал, как из-за стола поднялся Семен, как прихватил правой рукой бутылку за горлышко и с размаху опустил ее на запрятанный в плечах затылок…
Сохатый пошатнулся всем корпусом, как волк, крутанулся к Семену:
- Сука! Ну, гляди, с-с-сука…
С трудом удерживаясь на ногах, он ухватил за спинку стул и швырнул в Семена. Тот успел уклониться, раздался дрязг разбитого оконного стекла, и стул вместе с осколками вылетел на улицу.
Диким криком заверещала появившаяся в дверях Зинка. Не обращая на нее внимания, Семен опрокинул на Сохатого стол и что было сил ударил его кулаком в лицо.
По-прежнему в коридоре орала звериным бабьим криком Зинка, а на улице гудела собравшаяся под высаженным окном толпа. Кто-то требовал милиционера…
Под окном продолжали шуметь люди, а в дверь уже настойчиво звонили, как могут звонить только представители закона.
Безвольно опустив руки, Семен тупо смотрел на обмякшего, совсем непохожего на себя Сохатого. Неловко подвернув руку, уткнувшись лицом в пол, он лежал в луже крови, словно напоказ выставив рваную рану на затылке, из которой, заливая мощную шею и воротник клетчатой ковбойки, текла кровь.
Валялся опрокинутый стол, тускло зеленели на полу битые стекла бутылки. Остро, до тошноты, воняло разлившейся по полу водкой.
Глядя на все это безобразие, тоскливо, будто по покойнику, подвывала Зинка. Не обращая внимания на звонки и стук в дверь, она присела было на корточки, чтобы собрать осколки, но вдруг резко выпрямилась, с ненавистью уставилась на Семена.
- Сволочь, гад, бичара проклятый! - кричала она. - Сам ничего не имеешь, так и меня по миру пустить хочешь? Паразит проклятый! Где я теперь денег на окна возьму? Может, ты расщедришься? А ну плати, гад!