Гремела "Гибель богов", горели ароматические свечи, я пребывал в творческом экстазе, когда некий вандал проник в дом, оглушил почти насмерть мастера и уничтожил его творения. На сцену выступает призрачное существо (отнюдь не призрачное, полнокровное, четвертой группы). Кровь пролилась на меня, на полутруп. Женщина превратилась в статую с крыльями и покачала головой, исчезая навеки. Что за чудовищная сказка, Господи! Что за эстетские декорации и покровы, в сердцевине которых ощущается гниль, как зловонный запашок в изысканном интерьере… зеленые пятна разложения, прах и тлен!
По странной ассоциации идей меня потянуло в ванную. Но и стоя под холодным душем, я никак не мог избавиться от запаха… метафизического, если можно так выразиться, которого не существует в природе - только в извращенном воображении (в который раз поймал себя на мысли, что рассуждаю не как двадцатилетний студент).
Мне было очень тяжко, и ночью я вышел в сад. Она ждала у частокола.
- Ой, где твои волосы?
- Не нравится?
- Нет, и так хорошо. Почему ты вчера не пришел?
- Оглушал себя коньяком и "Снежной королевой".
- Королевой.
- Андерсен. Надя, почему так: о чем ни подумаю, к чему ни прикоснусь, все больно.
- Так ты болен, бедненький мой.
- На мне была ее кровь.
- Что ты!
- Буквально, физически. И она смешалась с моею. Следователь сказал: много крови.
- Нет, нет, она была живая в саду… просто лицо… неживое, как будто каменное.
- А крылья?.. То тоже безумная, Надя.
- Нет, - возразила она твердо. - Ни ты, ни я не безумны. Все было подстроено.
- Кем? Зачем?
- Твоим врагом. Он прислал гроб, хочет извести тебя. Но завтра ты перейдешь ко мне, ладно?
- Я не боюсь никакого врага, честное слово. Удивительно, как он смог меня одолеть. Даже после больницы - веришь? - чувствую в себе силы неисчерпаемые.
- Верю. Ты был очень сильный, сильнее любого спортсмена.
- И я тебе верю… ну, что ты о нас говорила. Только сейчас ни на какую любовь не способен. Словно все пропитано страхом и ненавистью за что твой брат меня ненавидит?
- Нет, не то слово… Наверное, он боится за меня, что я замешана в такую ужасную историю.
- Наверное?
- Мы с ним не вспоминаем об этом, не говорим.
- Как странно!
- Надя! - послышался голос из окна.
- Я люблю тебя, - сказала она очень тихо. - До завтра. Переживи эту ночь.
Легко сказать! Но я пережил. На веранде, закутавшись в плед. Большая Медведица милосердно светилась над замшелой крышей. Моя душа, сказал доктор, из царственного дворца превратилась в сарайчик, в котором прячется гроб.
Утром, трясясь от холода, я пил чай и нечаянно задел трубку телефона. Он ожил, быстро подключили (ну да, я ведь гордость Змеевки). Взял визитку и позвонил ювелиру.
- Это твой друг Макс.
- Я тебе звонил несколько раз, - глухо донеслось в ответ.
- Телефон не работал. Так приезжай?
- Как управлюсь с делами.
По ступенькам пронеслись шаги, я напрягся. Звонок. Надя, оживленная, свежая, как заря.
- Ты жив! - прижалась ко мне, обняла за шею, я ничего не чувствовал, как трухлявый пенек. Сели за столик.
- Чаю хочешь?
- Я вот что думаю, Макс! Давай уберемся в мастерской?
- Мне неприятно туда подниматься.
- Вот потому и неприятно, что разор… Ну, разреши, я сама? Я быстро.
- Улики уничтожишь.
- Господи, какие улики?
- Кровь, - я сам чувствовал, что улыбаюсь странновато.
- Макс, не надо!
- Ничего не трогай. Мне нужно вспомнить. Понимаешь, Надя? Всего лишь вспомнить! Ведь я был там, я свидетель. Но наказан беспамятством.
Это тебя твой Ангел хранит.
- Ты, что ли?
- Не смейся. Ты вспомнишь, когда будешь подготовлен. А пока… значит нельзя.
- Андрей уехал?
- Да.
- Что он тебе про ту женщину рассказывал, ну, пропавшую?
- Почти ничего. Он собирался тогда в субботу приехать, я его не ждала. Пока врач тобой занимался, меня следователь допросил - коротко - и я ушла к себе.
По лицу ее (строгие "классические" черты статуи) видно было, как она переживает, рассказывая.
- К себе в мансарду и там просто сидела.
- Почему же ты к брату не бросилась?
- Не знаю. Вдруг услышала звонок в дверь, но у меня не было сил… потом спустилась. Следователь разговаривал с Андреем о маленькой блондинке в белом. И попросил меня переодеться.
- Зачем?
- Я была в крови, мое темно-синее платье взяли на экспертизу. Ну, переоделась, снова вышла к ним. А Котов спрашивает: "Почему ваша связь с Любезновым была тайной?" Я как-то плохо соображала и переспросила: "Тайной?" - "Ну, если брат не в курсе…" - "Андрей, ты не приезжал на прошлые выходные…" Андрюша объяснил, что работал на международной выставке. Ну, и я объяснила, что мы с тобой любим друг друга. А Котов говорит: "Вы видели с десяти до одиннадцати вечера в саду Любезнова женщину?" Я вспомнила и крикнула: "Видела! Это она его убила!"
- А дальше?
- Я потеряла сознание. Котов доктора позвал, мне сделали укол, и я спала до семи. Потом поехала в больницу, потом на допрос. Вернулась, взяла из сарая кувалду и пошла, ну, к "Надежде"…
- Ты хотела ее разбить?
- Что ты! Просто примериться, насколько у меня хватит сил. Андрей меня увидел из окна и испугался (он, оказывается, заснуть не мог, под утро снотворное принял и только проснулся). Я попросила у него прощения.
- За что?
- За то, что скрыла.
- Что скрыла-то? Его ж в Змеевке не было.
- Но я могла бы позвонить, написать ему, что замуж выхожу.
- Так у нас до этого дошло?
- До этого.
- А что, он о каждом твоем шаге должен знать?
- О каждом. В общем, говорю: "Тебя же Котов на десять вызвал, езжай скорее и дай показания, а то мне не верят". Мне про статую никто не верит. А ты?
- Верю, верю. Ну и что Андрей?
- Он спросил про тебя, я говорю: "В больнице сказали, что умрет". Он сразу поехал к Котову. Вот и все.
- А почему вы о происшедшем с братом не говорили?
- Так. Он не хочет.
- Странно. И странно то, что он приехал из Москвы и спать улегся, тебя не повидав.
- Конечно, решил, что я сплю. Я ведь живу по режиму. Точнее, жила, - Надя вздохнула со всхлипом, как ребенок. - Ну, дом темный заперт, ведь я в саду была возле статуи.
- Какой статуи?
- Твоей "Надежды". Я была под таким впечатлением, что просто расстаться с ней не могла. Потому, наверное, мне и та показалась… статуей.
- Надя, по идее, она должна была истечь кровью.
Лицо девушки замкнулось, в холодных голубых глазах мелькнуло неясное выражение… тяжелое, чуть не болезненное. "Юношу, горько рыдая, ревнивая дева…" "Вот ваша Надя справилась бы", - сказал следователь. А почему, собственно, я ей должен безоговорочно доверять, коль самому себе не доверяю?.. Я сидел и сочинял версию. Ночное свидание. Я говорю Наде, что все кончено, ко мне возвращается прежняя возлюбленная. И спокойно смотрю, как она спокойно берется за кувалду?.. Ну, как-нибудь застала врасплох. Появляется Вера и бросается ко мне, наклоняется… Разъяренная фурия убивает беззащитную жертву и уничтожает скульптуры. Да, накрутил индийский фильм!
- Нет, какой-то абсурд, - встряхнувшись, заговорил я. - Если преступник был уверен, что убил нас обоих, почему исчезло одно тело?
- Ты очень большой, тебя трудно…
- Да, девяносто килограмм при метре девяносто росту, в больнице измеряли. Но не в этом дело! Совершено убийство - два трупа или один - уже не столь существенно. К тому же остались следы другой крови. Зачем так усложнять себе жизнь, тащить и прятать…
- Она шла сама, - перебила Надя. - Я видела.
- Так где она?
- А вдруг тоже потеряла память и бродит…
- Вся в крови? И никто ничего не видел? И вот еще что: ее след взяла бы служебная собака.
Мы напряженно смотрели друг на друга, голова раскалывалась. Я хлебнул коньяку из той же банки, сказал сумасшедшей усмешкой:
- Женщина превратилась в статую.
Послышался визг тормозов, гулко хлопнула дверца, пауза, пропели ступеньки крыльца, в солнечном проеме возник человек. Надя встала, ювелир попятился, вскинув руки, словно с намереньем вырвать волосы, но лишь взъерошил густую, белую шевелюру. Она обошла его и скрылась за дверью.
8
- Ты знаешь эту девушку, Семен?
- Нет.
- Садись. Я сейчас.
Быстро прошел в спальню, открыл секретер, выдвинул крошечный ящичек. Вернулся.
- Вроде ты ювелир, да? Тебе знакома эта вещица?
- Ну как же. Я тебе покупку устроил - семь миллионов. Задаром, можно сказать. Вот эти перевитые нити - из легированной стали, работа хорошая, тонкая работа. А главное - изумруд, редкой чистоты и величины.
- Для кого я покупал кулон?
Несколько секунд он глядел на меня словно с укоризной.
- Для Веры - для кого ж еще?
- Я что - ее любил?
Семен пожал плечами.
- Надо думать. Такие подарки…
- Она была твоей знакомой, Иван Петрович говорил. Расскажи о ней.
- Ты ничего, ничего не помнишь?
- Абсолютно.
- Ну, девочка из провинции, мечтала о кино. В училище не поступила, болталась с подружкой по массовкам.
- И этим на жизнь зарабатывала?
- Этим особо не заработаешь, - Семен усмехнулся, розовое лицо альбиноса скривилось. - А мужчины на что?
- М-да, изумруд.
- Очень шел к ее зеленым глазам, этакая ведьмочка.
- Ты тоже был ее мужчиной?
- Да нет. Она на тебя глаз положила.
- Где вы с ней познакомились?
- Она к нам в фирму золотые часики принесла, мы и скупкой занимаемся. Я сразу подумал - вот для тебя модель. Она как раз на мели сидела.
- Модель?
- Ты искал для статуи.
- Для "Надежды"?
- Для "Цирцеи".
- Кого?
- Никак не могу привыкнуть, что ты ничего не помнишь! Цирцея - волшебница, которая превращала мужчин в свиней. Античный образ, аллегория "Сладострастие".
- "Сладострастие" тоже разбили?
- Все разбили. Впрочем, ты, кажется, не закончил. Тут вас обоих так закрутило.
- Что значит "закрутило"?
- Любовь, страсть.
- Почему застежка в украшении порвана?
- Я так понял, что ты порвал, а почему - не знаю.
- Вы с Верой были у меня 3 июня?
- Ты вспомнил?
- Нет, мне сказали.
- Простое совпадение. Я приехал по делу, вдруг она приезжает, своим ходом, на электричке. Ну, поболтали часок. Она как-то вскользь спросила у тебя: "Застежку в кулоне починил?" Я вмешался, потрясенный…
- Чем же это?
- Ведь уникальная вещь, как можно! "Вы что, - говорю, - господа, с ума сошли?" В общем, ты обещал починить.
- Однако не собрался, - констатировал я. - Вы отбыли вместе?
- Я ее до станции подвез, усадил на электричку. Она в Каширу торопилась, электричка последняя перед перерывом.
- В Каширу? Зачем?
- На съемки, где-то в окрестностях. В крошечных эпизодах ей иногда давали блеснуть. Попробуй такой откажи! - вырвалось у него неожиданно злобно.
- А что, неотразима была?
- В своем роде.
- А не к Ивану Петровичу она подалась?
- Он как будто один отдыхал. У них там что-то вроде кемпинга. Каждое лето рыбку удят.
- 7 июня она написала мне письмо, послала из Каширы 8.
- А когда ты получил?
- Уже после смерти.
- Оригинально, - розовое лицо побледнело, проступили веснушки. - После чьей смерти?
- Моей. А возможно - и ее. По какому делу ты приезжал ко мне 3 июня?
- Ты накануне кончил мой заказ. Статуэтку делал.
- Какую статуэтку?
Он еще больше побледнел, веснушки сверкали красными точками.
- "Авадону".
- Кого?
- Ангела смерти.
- С какой стати такой зловещий замысел?
- Для меня лично.
- А, коньяком расплатился.
На растерянном его лице отразилась борьба.
- Вообще-то я тебе должен. Ты не взял, но сейчас болен…
- Да не надо.
Семен покопался в оригинальной такой сумочке, на поясе укрепленной, и выложил на стол пачку розоватых купюр; сказал сурово, не глядя:
- Возьми. Четыре миллиона.
- Да не надо же!
- Бери! - взвизгнул ювелир.
Что за идиотская сцена, с непонятным подтекстом!
- Беру, не нервничай. Значит, после "Смерти" и обратился к "Надежде".
- Это та, что в саду?.. Великолепная работа.
- На кого похожа девушка - на Веру?
- Нет. Лицо мне незнакомо.
- Знаешь, Семен…
- Сема. Я привык.
- Сема, привези мне статуэтку, а? Я хочу сравнить и понять, чем занимался последние денечки, может, что-то вспомнится.
Он дико на меня посмотрел.
- Это невозможно, она укреплена.
- В вашей скупке, что ль?
Сема отер пот со лба и произнес глухо:
- На могиле?
Я уже замечал, что любые атрибуты смерти отзываются во мне ощущеньем болезненным. Но все-таки уточнил шепотом:
- На чьей могиле?
- Моей жены.
- О, виноват. Все время совершаю промахи, потому что не знаю, о чем можно спрашивать, а о чем… - я умолк, но любопытство пересилило. - Отчего она умерла?
- В автомобильной катастрофе.
- Когда?
- 9 мая.
- Когда мы тут…
- 9 мая, - повторил он как-то "замогильно". - 12-го ее похоронили, вы с Ванюшей несли гроб. А также я и отец Нели.
- Нели?
- Ее звали Ангелина. Ты любил ее, Макс.
- В каком смысле?
- В человеческом. Вообще к женщинам ты относился с некоторым пренебрежением, а Нелю любил.
- Вы с ней были у меня 9-го?
- Я не пил, клянусь! Меня, кстати, проверили. Очень темная ночь, не заметил каток у вас тут, на Каширском. Точнее, слишком поздно заметил, вильнул на обочину, в дно канавы врезался.
- Сильно пострадал?
- Нет, в руль вцепился, аж руки одеревенели. Макс, не могу об этом вспоминать.
Но я уже вошел в раж и продолжал безжалостно:
- А машина?
- Тоже цела. А Неля ударилась виском… Макс, не могу…
- Надо!
- Ты всегда был жесток.
- Прости, сделай милость. Мой портрет из предыдущей жизни проступает весьма непривлекательным. И что вы все находили в моем обществе!
- Ты был Мастер, Макс. С большой буквы, - заявил Сема жестко. - Гению многое позволительно, - глаза блеснули. - Но не все!
- Если я так же насчет "гения" считал, то получил по заслугам.
По головке. Милиция проверила, участвовала ли Вера в киносъемках под Каширой?
- Официально, нет, проверено. Но там народу много было - батальные сцены, - не исключено, у кого-то жила.
- А, так, может, мой соперник актер. Или режиссер.
- Соперник?
- В письме Вера порвала со мной.
- Серьезно?
- Наверное, серьезно, раз оставила записку подруге: уезжаю, мол, "медовый месяц".
- Вообще она была порядочная потаскушка! - вырвалось у Семена.
- И меня превратила в свинью? Возможно, и тебя! И Ивана Петровича?
- Чего ты его так называешь? - уклонился мой друг от ответа.
- Невропатолог мне известен только в качестве врача. Он установил, что во мне атрофировался инстинкт секса и творчества.
- Восстановится, Макс.
- Не уверен, что я этого хочу.
- Ты очень много работал, в сущности, только этим и жил.
- А женщины?
Сема закурил сигарету - тоже "мальборо" - и заявил задумчиво:
- Ты не придавал своим связям серьезного значения - наверное, поэтому имел над женщинами безграничную власть. Но Вера - особая статья.
- Почему?
- Потому что ведьма.
- Да ну тебя!
- Нет, скажи! Какого черта она пришла сюда 10-го, если 7-го порвала с тобой?
- А может, ее пленил изумруд?
- Похоже… Макс, похоже, так - воскликнул Сема. - Она по драгоценностям с ума сходила… И по дороге на станцию, ну, тогда еще - 3-го, все про камень расспрашивала. А я, кретин, соловьем разливался!
- Но письмо все-таки отослала.
- Правильно. А потом пожалела, приехала подольститься, камешек выманить… - проговорил Сема с истинной злобой и вдруг запнулся. - Макс, я так и не понял: убита она или нет?
- По последним сведениям, Вера превратилась в статую.
Он не стал переспрашивать, обзывать меня помешанным, только ссутулился, уставился в овальное оконце, где за узорной решеточкой небо синее такое, сверкающее.
- У тебя есть ее телефон?
Семен вздрогнул.
- Чей?
- Веры… ну, подружки.
Он достал из сумочки на поясе шикарную авторучку и записал телефончик прямо на своей визитке с золотым Авадонной. Помнит наизусть!
- Я такого Ангела слепил?
- Точь-в-точь.
- А чья идея была?
- Моя.
- И где он?
- Я же сказал…
- На каком кладбище?
- Зачем тебе?
- На каком?
- На Успенском. Зачем тебе?
- Не знаю… Я болен, Сема. У меня раздвоение личности.
- Ванюша поставил такой диагноз?
- Я сам себе поставил.
9
Я цепляюсь за Надежду, как ребенок, и без ночных наших свиданий у садовой изгороди с плющом, кажется, не протянул бы. Она опять к себе звала, а я боюсь опозориться, даже боюсь спросить: что у нас с ней было-то? Нет, для меня это неважно, у меня либидо ослабело - а вот для нее?
Да ладно, черт с ним, с сексом - выжить бы. Сегодня ночью Большая Медведица и Малая опять светили мне прямо в очи, вселенский холод обжигал, как Божий гнев (вдруг выговорилось), и я точно знал (в продолжении той моей мысли, в первую ночь здесь): надо найти убийцу и казнить. Господи, страшно, но надо.
Проснулся перед рассветом в шезлонге в холодном поту, вдруг осознав - мой жуткий сон видоизменяется. Зеленых пятен становится все больше, они расползаются по шее, по груди, по лицу. Она тут в доме разлагается, статуя, и мне словно знак подает: найти и казнить. Тут краешек солнышка показался, все осветилось, мокрая зелень в росе засверкала, утренние птицы запели, и дева с юношей ожили, как будто заговорили, а главного не сказали. Я все смотрел и смотрел: на что же я потратил творческую энергию, когда еще гордостью Змеевки был? На кого похожи возлюбленные?.. Ни на кого - идея, мечта, химера.
Во какое словечко мне известно - химера (точно известно, даже помню, что древнегреческий герой Беллерофонт убил чудовище). Откуда - из юности? Все-таки в творчестве скульптора есть соблазн - язычество. Хотя - кто его знает? - может, вандал этот самый разбил у меня и распятие. Пойти посмотреть и по осколкам восстановить… не статуи, а тени воспоминаний о них? Нет, тяжело, не хочу.
Кое-как дотянул до девяти и поехал в Москву. Вчера вечером по телефону умолял - чуть не слезно, болен, мол, не выхожу - Верину подружку приехать. Ни в какую! Едва соизволила у себя принять. И такой вид, будто я сейчас за кувалду схвачусь.
Ехать тяжело было, словно в преисподнюю. Все кругом незнакомо, люди ненормальные, прям не наши, нищие вереницей прут, тут же пиво из банок тянут, газеты суют: "Заговариваю любовь". Что такое "заговариваю любовь"? Нет, нет, мне читать нельзя, доктор запретил.