- Я пересказала почти дословно, Игорь Витальевич. С точки зрения логики все действительно выглядит нелепо, но я… я ведь знаю этого человека! Я знаю, когда он искренен, а когда нет. Да, он был в тот день на себя не похож, в каком-то странном нервном напряжении, но убивать себя не собирался.
- Я полагаю, - хмуро уточнил Талызин, - вы, Марина, вряд ли видели, как кто-то из гостей с вороватым видом совал в карман роковой пузырек?
- Я сама об этом думала, - вздохнула Марина. - Я точно помню, что, вернувшись к гостям, посмотрела, стоит ли он на месте. Да, стоял. Но больше я на него не обращала внимания.
- Я вообще не понимаю, почему это у вас в лаборатории так беспечно бросают яды. Кто угодно, приходи и бери?
- Игорь Витальевич! А вас не удивляют, что то же самое происходит в любом хозяйственном магазине? Продается полно ядов - плати и бери.
- Ты имеешь в виду, против тараканов? - заинтересовалась Вика.
- Я имею в виду какой-нибудь "Комет" для борьбы со ржавчиной. Он у меня чуть в раковине дыру не прожег - представляешь, что бы он сделал с желудком! Но никто не воспринимает его как яд, он предназначен для другого. Так же и в нашей лаборатории. Если уж на то пошло, можно утверждать, что у нас там полно аппаратуры для убийства. Любой электрический прибор, употребленный не по назначению, - это именно оно.
- Хочется верить, вы никогда не возьметесь за убийства, Марина, - с некоторым почтением заметил следователь.
- Да не отвлекайтесь на ерунду! Итак, Бекетов собирался бросить жену, - многозначительно произнесла Вика. - А она об этом знала? Марина, она не могла вас подслушать?
- Подслушать? - изумилась Марина. - Я не знаю. Перегородка там тонкая. Кто угодно, если бы подошел близко…
- Вот именно! Она подошла, услышала и его отравила. Все ясно.
- Да, - констатировал Талызин, - слава богу, ты не прокурор, а то полетели бы головы! А вам, Марина, тоже все ясно?
Гостья неуверенно пожала плечами.
- Я бы ни рискнула обвинить кого-то конкретно. У Ани действительно есть мотив… даже если она ничего не слышала, она не могла не знать о… Но мотив - это еще не значит… В конце концов, все мы в той или иной степени ревновали - кроме Кристинки, наверное. Да, есть еще Панин! Конечно, Аня ушла от него пять лет назад, но он до сих пор ее любит.
- Быть того не может, - энергично возразила Вика. - Тем более, она стала такая толстая.
- Любит, - твердо сообщила Марина. - Я вижу, как он на нее смотрит. А такие вот выдержанные, они могут очень удивить. В общем, я не уверена в том, кто именно это сделал.
- К тому же, - хладнокровно напомнил Талызин, - версия о самоубийстве впрямую ничем еще не опровергнута.
- Игорь Витальевич! - горячо воскликнула Марина. - Хорошо. Если вы мне скажете: "Марина, я убежден, что это самоубийство". Как только вы мне это скажете, я попытаюсь выбросить все из головы. Не знаю, сумею ли, но вас беспокоить больше не стану.
Она, вздернув подбородок, прямо и выжидательно взглянула собеседнику в глаза.
- Значит, дело ведет Богданов? - вздохнул тот. - Ладно, могло быть и хуже. Он, по крайней мере, мужик без гонора. Завтра… короче, завтра посмотрим.
День 2. Пятница
Все следующее утро Игорь Витальевич был непривычно мрачен. Дело в том, что он страшно не любил выступать в роли просителя. Вика совершенно не могла понять, почему.
- Вот когда тебе откажут, - говорила она, - тогда и переживай, а раньше-то зачем?
Талызин попытался вспомнить, когда ему последний раз отказывали. Давно! В основном, охотно шли навстречу. Так что проблема не в том, проблема в характере. Ему в этом смысле удивительно повезло с женой. Вот у кого характер счастливый и легкий. Правда, иногда на нее находит, как, например, вчера, но тут Игорь Витальевич не в обиде. Ему даже приятно, что у Вики есть подруги, за которых она стоит горой. Многие ли женщины могут этим похвастаться? К тому же Марина - приятная, здравомыслящая особа… короче, ничего не поделаешь, к Богданову обратиться придется. Хорошо еще, это человек простой, открытый и не склонный выпендриваться. Удивления по поводу неожиданного визита коллега не выказал, хотя, разумеется, догадывался, что Талызин вряд ли заявился к нему исключительно затем, чтобы попить чайку. Впрочем, от чая Игорь Витальевич пока отказался. Он предпочитал начинать с неприятного. - Я к вам, Григорий Петрович, за консультацией, - сразу взял быка за рога он. - Вы ведь ведете дело Бекетова?
Только тут собеседник откровенно изумился.
- Бекетова? Ну, да. Если это можно назвать делом. Самоубийство какого-то свихнувшегося профессора. Правда, ученые - они все со сдвигом. Вот мне, например, пятьдесят шесть, да и вам под пятьдесят. И что? Разве мы не умнее всяких молодых, которые только и умеют с важным видом нести ахинею, а элементарных вещей не понимают? Да они по сравнению с нами - слепые щенки, им еще расти и расти. Это я к чему, - опомнился Богданов. - Мужик в расцвете сил - всего-то пятьдесят - отравился, поскольку, видите ли, мозги у него заржавели! Тьфу!
Талызин с трудом сдержал усмешку. Григорий Петрович не зря горячо обличал слепых щенков. Его считали добросовестным, но ограниченным служакой, и дела доверяли только рутинные, а то, что поинтереснее, отдавали молодым.
- Говорите, сам отравился? А нет признаков, что ему помогли? Я совершенно с вами согласен - объяснение самоубийства надуманное.
На лице Богданова выразилось понимание.
- К вам что, обратился этот мальчишка? Он - ваш знакомый или…
- Мальчишка? - не понял Талызин. - Какой мальчишка?
- Ну, еврейчик этот. Как же его?
Григорий Петрович вытащил из стола бумаги и прочел:
- Гуревич. Евгений Гуревич. Вы из-за него пришли? Не стесняйтесь, чего уж там! Мы с вами не первый год в одной упряжке.
- Нет, с Гуревичем я не знаком.
- Это вам крупно повезло, - констатировал Богданов. - Вот наглый юнец, слов нет! Ни к кому никакого уважения, знай хамит да ухмыляется. Если б мой внук таким вырос, уж я б ему наподдал! Ладно бы, чего важное мог рассказать, так ничего, кроме чуши, я от него не слышал. Он, видите ли, будет на меня жаловаться! Да пожалуйста! Пусть сам вместо меня работает - за нашу-то зарплату. Так нет, небось выучится - и за кордон! На историческую родину!
Игорь Витальевич все больше недоумевал. Вообще-то, Богданов излишней эмоциональностью не страдает, и вывести его из равновесия - задача нелегкая. Гуревич, похоже, легко с нею справился.
- А на что он собрался жаловаться, этот Гуревич?
- Да уверяет, что его драгоценного Бекетова убили. Я потому и решил, что вы здесь из-за него. А если нет, то почему?
Талызин вздохнул.
- Я знаком не с ним, а с Мариной Олеговной Лазаревой. Она тоже проходит свидетелем по данному делу.
- А, такая экзальтированная дамочка! Но на внешность ничего. Фигура, что надо. Поздравляю!
- Это - лучшая подруга моей жены, - поспешил внести ясность Игорь Витальевич, про себя заметив: "Экзальтированная? Вот уж, попал пальцем в небо!"
- Подруга жены? Сочувствую. Теперь понятно. Значит, она допекла вашу жену, а жена вас. Правильно?
- Примерно. Вы меня поймите, Григорий Петрович! Я к чужому делу за километр не подойду. Тем более, при таком опытном следователе, как вы. Но жена…
- Понимаю - сам женат. Да, эта Лазарева… она лепетала что-то об убийстве, но аргументы - на уровне детского сада. Ну, у юнца этого я не удивляюсь, ему и впрямь не мешало бы в детсад, но она - взрослая баба, а логики - ни на грош. Хотя откуда у бабы логика? К тому же, - Богданов понизил голос, - там тоже дело ясное. Она в этого Бекетова влюблена, как кошка, вот крыша и поехала.
- Это… это она вам сказала? - уточнил потрясенный Марининой откровенностью Талызин.
- Ха! Она скажет! Разумеется, скрыла. От нас требуют невесть чего, а от самих правды не дождешься. Это мне жена Бекетова сообщила. То есть вдова. Такая очаровательная женщина - не описать! Вот, кому не повезло. Мало того, что пришлось терпеть выкрутасы чокнутого мужа при жизни, так он еще и отравился, бросив ее с двумя малыми детьми! Правда, из-за детей у нее хоть с квартирой проблем не будет.
- Она что, прописана в другом месте?
- У матери. Мать старая, больная, а квартиру ее терять не хочется. Обычное дело. Они из-за этого и не расписывались с Бекетовым, хотя совместные дети признаны совершенно официально. Анна Николаевна, она на редкость откровенный человек. Все мне рассказала, как на духу. Уж я-то в людях разбираюсь!
- То есть она уверена, что самоубийство?
- Разумеется! - развел руками Богданов. - Последний месяц Бекетов находился в состоянии депрессии и мысль о самоубийстве высказывал жене неоднократно. А накануне высказал то же самое прилюдно - не где-нибудь, а на собственном дне рождения. Это ж надо додуматься! Короче, свидетелей чуть не десять штук. Кстати, ни Лазарева, ни даже Гуревич этого не отрицают. Далее. Яд взят из его лаборатории - тот самый, на который он указывал. Вот, у меня записано название. Не понимаю, как таким безответственным типам доверяют опасные вещества? Остается радоваться, что этот Бекетов не занимался каким-нибудь ядерным реактором, а то был бы второй Чернобыль.
- Каким образом и во сколько он выпил яд? - поинтересовался Игорь Витальевич.
- Время мы знаем фактически до минуты. Предсмертная записка напечатана на компьютере в одиннадцать сорок шесть. А яд был в кофе. Бекетов пил кофе, вот туда его и вылил.
- А что, это вещество горькое? Я с ним ни разу не сталкивался.
- Я тоже. Не знаю. Какая разница?
- Если не горькое, почему бы не выпить прямо из пузырька? Кстати, а отпечатки?
- На пузырьке? Его, конечно, - Бекетова.
- А еще?
- Все. Откуда еще?
На память Талызин пожаловаться, слава богу, не мог. Как там говорила Марина? "Танечка хватала пробирку, чтобы выкинуть в окно". Танечка - бесцветная особа с фотографии, предыдущая жена. Где ж ее отпечатки? Или Марина выражалась фигурально? Или Бекетов протер зачем-то склянку? Любопытно…
- Можно посмотреть снимки?
Богданов протянул их с явной неохотой. Так, вот отпечатки. И - очень удачно - с собой имеется пузырек с валидолом. Игорь Витальевич взял его, наклонил над стаканом, потом поставил на стол. - Слушай, - возмутился его коллега, - ты на что тут намекаешь? Я уже, по-твоему, мышей не ловлю?
- Ну, что вы, Григорий Петрович! - Талызин всеми силами изобразил потрясение, переходящее в обиду. Впрочем, с актерскими способностями у него было неважно. - Григорий Петрович! Разве я бы мог? Да когда я только начинал, вы уже были опытным следователем, примером для молодежи! Вы и сейчас остаетесь для всех примером! Именно поэтому вы так загружены делами. Было бы странно, если б вы вдруг стали тратить свое время на дотошное разбирательство по поводу рядового самоубийства.
- Да уж, было бы странно, - немного смягчаясь, подтвердил собеседник.
- Другое дело - я. Для меня это не рядовое самоубийство. Для меня это - дело, которым интересуется моя жена. Если б ваша жена интересовалась этим делом, вы бы ведь были вынуждены вникать во всякие подробности? Ну, чтобы она успокоилась и отвязалась. Вот и мне придется - если вы, разумеется, не против. Понимаете, в моем возрасте и при моем сердце ссориться с женой…
- Да не переживайте! - живо воскликнул добродушный Богданов. - Конечно, вникайте, во что хотите. Я сам женатый. Только дело ведь совершенно ясное. Я вчера лично смотался в университет, со всеми переговорил. Даже повестки рассылать не стал - решил провернуть все по-быстрому. Эта вот ваша Лазарева, какие она приводила аргументы? Якобы Бекетов был христианин - но этого никто не подтверждает. Да и с чего бы - он же физик, а не какой-нибудь поэт. Может, и окрестился, сейчас все крещеные, но грешить это никому не мешает. Дальше. Якобы он сам ей сказал, что грозил самоубийством не всерьез, а в шутку. А жена говорит, он весь месяц был не в себе и болтал о самоубийстве, и это подтверждают его коллеги. Да, еще якобы он не убил бы себя, не закончив исследований! На это больше всего упирает Гуревич. Вот уж, вовек не поверю, что такой безответственный тип в подобный момент подумает о работе. Да наплюет он на нее с высокой колокольни! Да, я ведь забыл главное! По поводу мотива. Он был жутко охочий до баб, а последнее время… ну, возраст там, нервы… Короче, не все у него получалось. Это мне жена его сказала. А в его лаборатории есть одна девица… из нынешних, молодых, да ранних… прямо как в анекдоте - кто-то может, да не хочет, а кто-то хочет, да не может. Тут, конечно, можно ему посочувствовать. Хотя в наше время есть всякие препараты, были б деньги. В общем, он и раньше был псих, а уж как начались проблемы с потенцией…
Талызин слушал, кивал, а сам внимательно сравнивал собственные отпечатки на пузырьке с валидолом и фотографию пробирки. Пусть Бекетов был человеком странным, неважно, гением или психом, но ведь руки у него устроены не иначе, чем у любого смертного! Как же он умудрился взять склянку, не использовав большого пальца? Просто сжал в ладони? Теоретически возможно, но практически маловероятно. А в совокупности с остальными данными и вовсе наводит на размышления…
Поэтому Игорь Витальевич якобы небрежно заметил:
- А если… ну, мало ли… вдруг я что-нибудь важное нарою… мне б не хотелось афишировать, что я по личному интересу влез в чужое дело. Тогда - не в службу, а в дружбу - вы б не могли оформить все так, как будто следствие вели вы, а не я? Это уж я на всякий случай, скорее всего, ничего принципиально нового я не найду.
- Да конечно! - махнул рукой явно обрадовавшийся Богданов. - Зачем нам обоим неприятности? Но я думаю, вы беспокоитесь зря. Дело чистое.
- Вы не позволите взглянуть на протоколы?
- Протоколы? Зачем протоколы? Да там ничего интересного. Все интересное я вам рассказал. Знаете, они у меня не здесь, их надо искать…
Талызин понял - лучше не настаивать. Пока что Григорий Петрович настроен благожелательно, но если перегнуть палку, может и заартачиться. Интересно, что за проблема у него с протоколами? Впрочем, наиболее вероятная версия проста. Богданов не зафиксировал показаний Гуревича и Марины. Нет, не из каких-то коварных соображений, а чтобы облегчить себе жизнь. Для него самоубийство Бекетова очевидно, а доводы противников этой версии смешны. Однако из-за этих смешных доводов какой-нибудь бюрократ может привязаться и потребовать дополнительного расследования, а ты и без того перегружен. Лучше обойтись показаниями жены погибшего и тех его коллег, кто не задается лишними вопросами. В конце концов, какое особое отношение к погибшему имеют Марина и Гуревич? Одни из многих учеников, не более того.
А вот Игоря Витальевича Гуревич сильно заинтересовал. Значит, не одна Марина подозревает неладное, у нее есть единомышленник, аргументы которого, возможно, более внушительны. С ним стоит побеседовать, не откладывая. Съездить в университет и поговорить. Кстати, там же наверняка можно будет найти Панина, Некипелова и Петренко, тоже присутствовавших на пресловутом дне рождения.
Женю Гуревича Талызин опознал с легкостью. Тот оказался еще более типичным евреем, чем на недавно виденной фотографии. Невысокий, сутуловатый, носатый и темноволосый - и, что характерно, картавит. - Да, я Гуревич. А что? Я сейчас занят.
В голосе - раздражение и вызов.
- Меня зовут Талызин Игорь Витальевич, я следователь прокуратуры и занимаюсь смертью Бекетова.
- Ну, слава богу! - раздражение исчезло, Женя удовлетворенно улыбнулся. - А того тупого, его что, отстранили?
- Не понял, - растерялся Талызин.
- Ну, старикашка, который был здесь вчера. Согласитесь, он даже для мента, и то слишком туп. Уж я ему вдалбливал-вдалбливал - бесполезно, совсем мозги атрофированы. - Гуревич оценивающе оглядел собеседника. - Вы, вроде, помоложе? Надеюсь, еще что-нибудь соображаете?
Игорь Витальевич испытал приступ острого сочувствия к Марине. Он и не подозревал, что работа преподавателя столь сложна! Обучать чему-либо подобного типа - безвременно поседеешь. Впрочем, внешне следователь остался спокоен, лишь уточнив:
- Значит, вы согласны с точкой зрения, высказанной Бекетовым? Что после пятидесяти интеллект деградирует?
Гуревич передернул сутулыми плечами.
- А при чем тут Бекетов? Он гений, а к гениям это не относится. Я лично тоже не собираюсь с возрастом тупеть. Я имел в виду обычных людей.
- А Бекетов - необычный?
- Ну, конечно! - оживился Женя. - Бекетов - это… как бы вам объяснить, чтоб вы поняли… ну, он… он даже умнее меня, представляете? Гораздо умнее. Я был уверен, что таких не бывает, а он умнее!
- Неужели?
- Да! - не почувствовав иронии, горячо согласился Гуревич. - И такому человеку покончить с собой из-за отсутствия интеллекта - это же нонсенс! Да он дорожил каждой минутой жизни, понимаете? Для него каждая минута - это возможность узнать, как устроен мир. Он думал об этом все время, он узнавал все больше, и ему все больше хотелось. Да он никогда бы этим не пожертвовал, ни за что! Это ежу понятно!
- Не очень, - коротко прокомментировал Талызин. Он вообще обладал способностью короткими флегматичными репликами вызывать собеседника на откровенные монологи.
- Хорошо! - гневно выкрикнул его Женя. - Я объясню так, что даже вы поймете. Вот, смотрите!
Он нарисовал на листке бумаги кружок.
- Это - ваши знания, - и он заштриховал внутренность кружка. - А это - граница незнаемого, - он провел линию окружности. - А вот - его знания.
Был нарисован второй кружок, гораздо больше.
- Видите, как увеличилась граница незнаемого? А Владимир Дмитриевич, он настолько умен, ему было странно что-нибудь не знать, он не привык к этому. Поэтому он все время узнавал что-то новое и все время был счастлив. Стоял на границе незнаемого, познавал новое и наслаждался. Вы Фрейда-то хоть читали? Творчество, оно даже мощнее секса. Никто в разгаре творчества не покончит с собой.
- Это спорное утверждение.
- Я не говорю о всяких придурочных поэтах, я говорю об ученых. Мы с Владимиром Дмитриевичем были на пороге открытия. Пусть не мы, пусть он, но я помогал ему, и я знаю. Он ни за что не умер бы, не доведя работу до конца!
- И о чем работа? - заинтересовался Игорь Витальевич.
Женя осекся, бросил на Талызина косой взгляд, затем деловито уточнил:
- Вы помните, чем отличается турбулентный поток от ламинарного?
- Ну… - напряг память следователь, - по-моему, это связано с самолетостроением?
Он с трудом удержался от искушения сообщить, что ламинария - это водоросль.
- И о чем мне с вами после этого говорить? - мрачно осведомился Гуревич, но через пару секунд вновь оживился, сообщив: - Вот Андрей Петренко, тот вечно талдычит про серендипити. Я не спорю, с серендипити у Бекетова полный порядок, но ведь надо постоянно быть к этому готовым, понимаете? Иначе никакое серендипити не поможет, понимаете?
Талызин остерегся признаться, что не понимает. Лучше уточнить потом значение терминов у Марины, а то вдруг юный гений обидится и замолчит?
- Скажите, Женя… Если Бекетову не грозила утрата интеллекта, почему же он произнес этот странный тост?
Гуревич поднял брови.
- А мне почем знать?
- Но вы ведь для себя это как-то объясняете?
Женя хмыкнул.
- Хорошо. Вы в шахматы играть умеете?
- Немного.