Сцена 2. Премьера
Премьера была назначена на субботу, и у бедной Виктории Павловны с утра все валилось из рук. Хорошо, хозяйственные дела взял на себя Лешка. Вчерашний скандал сильно действовал Вике на нервы, но она утешала себя мыслью, что норма по скандалам, наверное, уже выполнена, так что нынче неожиданностей не будет.
Как бы не так! Полвторого позвонила Таша. Заливаясь слезами на другом конце провода, она сообщила, что играть сегодня не может, и положила трубку. Слава богу, у Виктории Павловны имелись адреса членов студии, и она срочно отправилась к девочке на дом. Таша, такая ответственная, такая серьезная, и вдруг подвести всех, сорвать спектакль! Просто наваждение!
Лицо Наташи опухло, глаза покраснели и ввалились. "Умер кто-то из родителей", - с ужасом подумала Вика. Она знала, что Ташины родители работают по контракту за границей и вернуться должны нескоро.
- Что случилось, Ташенька? Расскажи мне, тебе станет легче!
Таша судорожно показала рукой в угол комнаты и зарыдала. Там лежала какая-то тряпка, рядом стояло блюдце. Ну, и что? Постепенно из бессвязных слов Виктория Павловна восстановила картину случившегося. А случилось следующее.
Часов в двенадцать к племяннице пришел Преображенский. Он был возбужден, как обычно перед спектаклем, носился по квартире, тискал котенка. Котенок этот жил у Таши всего неделю, но она успела очень его полюбить. Такой серенький, пушистый, ужасно доверчивый и ласковый. Даже коготки никогда не показывает, представляете? Прыгает вокруг и ждет от жизни только хорошего, и всех любит!
- И что дядя? - вернула Наташу к теме Виктория Павловна.
Евгений Борисович привычно дразнил племянницу бездарью, но она не обижалась. Она знала, что в дни премьер он не в себе.
- Повезло тебе, бездари! - разводил руками он. - Мариночка наша словно лично для тебя роль писала. Будет у тебя успех, а, глядишь, и в сериал какой сняться позовут. Вичка-то наприглашала зрителями этих новых халтурщиков, которые фильмы пекут, как блины, по сто штук на одной сковородке. Для них такая бездарь, как ты, - самое то, просто находка.
- А я не соглашусь, - засмеялась Таша. - Мне халтура ни к чему.
- И дура будешь, если не согласишься. За эту халтуру неплохо платят.
- А мне хватает.
Он хмыкнул:
- Пока я содержу, так хватает. Но я ведь все-таки не дед Мороз!
Наташа почувствовала себя задетой.
- При чем здесь ты? Мне присылают родители.
- Ну да, присылают и через меня передают! - расхохотался дядя. - А ты, дура, поверила? Думаешь, за границей - золотые горы? Умный человек, он и здесь разбогатеет, а неудачник - тот и в Африке неудачник. Вот это - про твоего папашу. Говорил я Светке, куда тебе этот недоделанный, но бабе разве объяснишь? У вас же мозги между ног. Вот теперь и перебиваются там в эмигрантском квартале, еле на квартиру зарабатывают, а все бьются, кретины, все надеются зацепиться да получить гражданство. Больно они там нужны! Я их сразу предупредил: "Вам ни копейки не дам, а девчонку, ее, так и быть, содержать буду, пока в возраст не войдет". Но я-то не вечный, ты на это не рассчитывай.
Сердце Таши бешено заколотилось, в горле пересохло, и она холодно сказала - нет, попыталась холодно сказать, а вместо этого хрипло выдавила:
- Я переведусь на вечерний и пойду работать.
Евгений Борисович покачал головой и притянул девушку к себе.
- Бедная моя дурочка! - нежно произнес он. - Ну, нельзя же всему верить! Уж и пошутить с нею нельзя! Как же ты, такая доверчивая, жить-то будешь?
- Пошутить? - повторила та.
- Ну, конечно! Ты что, первый день меня знаешь? Обыкновенная шутка. Все у твоих родителей хорошо, и в помощи моей они не нуждаются. Впору, чтобы они мне помогали.
- Это точно? Ты точно тогда шутил, а не теперь?
- Честное пионерское! Ох, Таша-Таша, - дядя вздохнул. - Когда же ты повзрослеешь? В двадцать лет вроде уже пора. Честное слово, смотрю я на тебя и думаю: она с мужиками-то хоть трахается или все в старых девках ходит? Нормальные девчонки сейчас уже в двенадцать без презерватива на улицу не показываются, но ты ж у нас со странностями! Или, наконец, кого-нибудь завела?
- Не твое дело! - покраснев, ответила Наташа.
- А почему не мое? У меня для тебя жених имеется. А то не знаешь? И, главное, любит тебя очень. Ведь для тебя же внешность наверняка не главное, так? - съехидничал Евгений Борисович. - Тебе важны чу-у-уйства!
Таша снова разозлилась.
- Если ты о своем Сергее Андреевиче, то я и слышать о нем не хочу! И не только потому, что он старый и толстый, а вообще! Отвратительный, скользкий, беспринципный тип!
- Да, - охотно подтвердил Преображенский. - Зато богатый. Куда богаче меня. Вот станет моим племянничком и подкинет мне деньжат на развитие бизнеса. Впрочем, и деньжат не надо. За ним такие силы стоят - ему стоит слово сказать, и сделают моему бизнесу зеленый коридор. И тебе не советовал бы выкаблучиваться. Таких денег, как он, тебе никто больше не предложит.
- Не нужны мне ваши деньги!
- Ну, конечно, тебе же чу-у-уйства нужны. Так ты учти, дорогуля. Это пока ты свеженькая да молоденькая, так кое-кому требуешься, и на заскоки твои не очень обращают внимание. Нас, мужиков в возрасте, часто на свежатинку тянет. А станешь старше, никто тебя замуж-то больше не позовет - останешься одна со своими заскоками. Я, между прочим, серьезно говорю! И о Сергее Андреевиче - тоже серьезно. Он мне все уши про тебя прожужжал. Никто не требует, чтобы ты сразу ложилась в постель, но в ресторан с ним пару раз сходить - трудно, что ли? От тебя не убудет.
- Убудет, - хмуро парировала Таша. - Я не стану подавать ему надежд, которые не собираюсь оправдывать.
- О боже, какой детский сад! Да все ваши женские завлекалки состоят из надежд, которые вы не собираетесь оправдывать! Ума-то когда-нибудь собираешься набираться или так до старости и будешь в котят играть?
- Не трогай его! - закричала Наташа, пытаясь отобрать котенка. - Ему больно!
- Вот и правильно. Пора тебе отвыкать от дурацких игрушек, а жить настоящей взрослой жизнью. Да какое тебе дело до этого живого куска мяса, а?
- Большое! Отдай! Он же живой!
Таше очень не хотелось снова оказаться в глупой роли человека, не понимающего шуток, и тем не менее она на глазах теряла голову, видя, как Евгений Борисович все крепче сжимает пальцы, а тот, довольный производимым эффектом, продолжал их сжимать вокруг маленького, серенького, пушистого тельца. Неожиданно раздалось короткое, хриплое мяуканье, тельце резко рванулось и обмякло. Несколько пораженный Преображенский раскрыл ладонь, и оно упало на пол.
Таша схватила еще теплый трупик, прижала к груди.
- Да куплю я тебе другого котенка, - растерянно пообещал дядя. - И не помоечного, а хорошего, породистого. Хочешь?
- Я хочу, чтобы ты умер, - спокойно и внятно произнесла Наташа. - Чтобы тебя вот так же кто-нибудь убил. И, я знаю, рано или поздно кто-нибудь тебя обязательно убьет. И я прошу бога, чтобы это сделала я. А теперь уходи!
Он ушел, а она рыдала, пока совсем не обессилела, а потом вырыла за домом могилку и похоронила там доверчивое существо, ожидавшее от жизни только хорошего. А после вспомнила про премьеру, но играть она сегодня не сможет, ей очень неудобно перед всеми, но она не сможет, вы же видите, Виктория Павловна, невозможно, невозможно!
Вика тихо всхлипнула. Было жалко котенка, жалко Ташу, но гораздо жальче себя и свою загубленную судьбу. Спектакль не состоится, студию закроют, и останется она, Вика, у разбитого корыта, одинокая, никому не нужная пожилая баба, которой прямая дорога в психушку. Пусть не совсем никому не нужная, ведь она нужна Лешке, но нужна деятельной и энергичной, а не опустившей руки истеричкой.
- Но студию не могут закрыть! Виктория Павловна, это же невозможно! Я все время смотрю на вас и восхищаюсь, честное слово! Вы - настоящая подвижница. Вот говорят, все сейчас за деньги, а ведь вы всю душу нам отдаете, я вижу! Да они на вас молиться должны!
- Ох, Наташенька, - Вика лишь махнула рукой. - Если бы так. Сделают вместо нашей студии бильярд, а надо мною будет смеяться весь город. А может, ты все-таки попробуешь, а? Ты ведь - артистка. Анна Павлова танцевала в день смерти своей матери, с температурой под сорок, но никто из зрителей ничего не заметил. Она считала, что зрители не виноваты и не должны пострадать. Подумай - они приедут к нам, соберутся со всего города, и окажется, что это зря! Как мы будем перед ними выглядеть?
- Но, Виктория Павловна! Я ведь не хочу - я не могу! Вы посмотрите на меня! И я, как вспомню про Ушастика, сразу слезы текут. Вдруг так будет на сцене?
- На сцене - не будет, - твердо заверила Вика. - Поверь моему опыту. Выйдешь на сцену - все забудешь. Там - другая жизнь, другой мир. Там тебе станет легче. Ты ведь попробуешь, родная, хорошо? Ради нас всех!
- Я попробую, Виктория Павловна.
- Ты придешь? Обещаешь мне?
- Обещаю.
Еле волоча ноги после тяжелого разговора, Вика, не желая возвращаться домой, отправилась в Дом культуры, хотя было еще рановато. В пустом зале сидела Марина, какая-то зеленая и не слишком похожая на себя.
- Волнуешься? - догадалась Виктория Павловна. - Ну и видок - краше в гроб кладут. Подгримировать тебя, что ли?
- Никогда не стану больше писать пьес! - экспрессивно поведала та. - Что угодно, только не пьесы! И какой черт меня дернул, сама не понимаю? Может, отменить, пока не поздно? Сказать, что все мы заболели и умерли.
- В гроб меня вогнать хочешь? Сама знаешь, для меня эта премьера - вопрос жизни и смерти.
- Это тебе только кажется, - мрачно возразила Марина, - ты просто создала себе идею-фикс, вот и все. А на самом деле здесь вопрос вовсе не жизни и смерти, а престижа и карьеры. Зато, - оживилась она, - радует одно - что мы с тобою не актеры и нам не надо выходить сейчас на сцену. Я бы не сумела даже под угрозой казни - меня шатает. - И, помолчав, безжалостно продолжила: - Кстати, тут бродит Тамара Петровна, совершенно несчастная. Она считает, ты завтра же выгонишь ее из студии. Я попыталась убедить ее, что нет, но она не верит, что ради нее ты пожертвуешь Преображенским. Поскольку я тоже в это не верю, я, наверное, убеждала ее недостаточно убедительно, да тут еще он сам вмешался, и она ушла вся в слезах. Поговори с нею ты!
- Не нервируй меня! - резко выкрикнула Вика. - Еще мне ее слез не хватало! Вот отыграем премьеру, тогда поговорю с кем угодно, а пока меня не трогайте! И ты не трогай, а то хуже будет!
Она встала и побежала за кулисы. Из мужской гримерки слышались резкие голоса, кто-то явно ссорился. Виктория Павловна меньше всего на свете хотела сейчас ввязаться в очередной скандал, поэтому собиралась быстренько прошмыгнуть мимо, однако не успела. Как ошпаренный, в коридор выскочил Кирилл, бормоча ругательства, и рванул в направлении подсобки. Кирилл славился спокойствием, почти флегматичностью, так что Вика легко догадалась - его собеседником был никто иной, как Преображенский. "Сволочь! - подумала она. - Живого котенка! Да еще зная, что Таша такая чувствительная, да еще прямо в день премьеры! Честное слово, Маринка права и этот тип - энергетический вампир, который питается нашими эмоциями. Он еще и улыбается, гад!"
Евгений Борисович действительно улыбался.
- Милая моя Виктория Павловна! Как это похоже на вас - прийти заранее, чтобы проверить, все ли в порядке! Такой трогательный, такой прекрасный, такой редкий энтузиазм!
"Так бы и двинула по роже", - мелькнуло у Вики в голове, а губы уже любезно произносили:
- Главное, что в ы здесь! Зрители, критики - они ведь все в первую очередь придут ради вас!
- Да, - не стал спорить с привычной лестью собеседник. - Хотя свежая пьеса - это тоже интересно. Мы тут с Мариночкой обсудили ситуацию. Вы, конечно, не знаете, но у нее есть другие вещи, которые она тоже без проблем может переделать в пьесы или, например, в киносценарии. Представляете, как выигрышно, как эффектно - цикл детективных спектаклей одного автора. И в каждом я играю новую роль, совершенно не похожую на предыдущие. В первом убийцу, во втором героя-любовника, в третьем следователя. Мой талант преображения раскроется в полной мере!
- А, - изумленно выдавила Вика.
- Разумеется, - безмятежно добавил Преображенский, - для такого масштабного проекта требуется добротная, профессиональная режиссура, а не примитивная самодеятельность. Мариночка полностью со мною согласна. Впрочем, вы ведь и не воспринимаете свое увлечение театром всерьез, правда? Так, женское хобби. Вы даже договора с нею не подписали, даже не поинтересовались, готова ли она продолжать сотрудничество. Я думаю, закрытие студии не очень вас огорчит, правда, Виктория Павловна? Я бы не хотел вас огорчать, вы мне так симпатичны! Этот милый, дилетантский энтузиазм - он просто чудесен. Но вы ведь сможете проявить его в какой-нибудь другой области, да? Одно дело, если б у вас был хотя бы небольшой режиссерский талант, но его же нет, вы согласны? Вы организуете что-то иное, не менее милое! Например, фитнесс-клуб. Или клуб "Кому за тридцать". Помогать одиноким сердцам - это ли не благородная задача! Уверяю вас, я сам похлопочу, чтобы директор предоставил вам помещение. И попрошу похлопотать об этом Мариночку. Директор к ней неравнодушен, он не откажет. Надеюсь, вы на нас не в обиде? Вы же видите, что мы хотим вам только хорошего! Но своя рубашка как-то ближе к телу, такова жизнь.
Кровь стучала у Вики в висках - бум, бум, бум. Слова сливались, теряли смысл, превращались в гирлянду, в узор, странный, завораживающий. Голос актера, красивый, богатый интонациями и обертонами, лился журчащим потоком, накрывая с головой, не давая дышать. Наконец, хватило сил выдавить:
- Я не очень поняла… Закрытие студии?
- Ну, да. Как трамплин для дальнейшего, сегодняшний спектакль очень даже уместен. Зритель, критики познакомятся с Мариночкиным творчеством и увидят, как удачно оно оттеняет мою гениальную игру. Быть гениальным в роли современника - это потруднее, чем в роли Лира, однако мне по зубам. Но всякому будет ясно, что ваша режиссура - или, если говорить откровенно, отсутствие таковой - в лучшем случае не загубила спектакль и уж всяко не способствовала его успеху. А если кому это будет непонятно, я им объясню. Я, как вам известно, имею кое-какой вес в театральном мире. Успех должен быть нашим - моим и Мариночки. Вы со своей студией будете нам только мешать. Зачем нам такой шлейф за спиной? Да и вообще, - Евгений Борисович доверительно понизил голос, - не нравится мне, что будут болтать - мол, Преображенский играл в самодеятельности. Это пока я не собирался возвращаться в театр, мне было безразлично, а теперь - нет, теперь подобная болтовня ни к чему. А не станет студии, люди быстро забудут. Короче, я решил - а ну ее, эту студию, закрою-ка ее от греха подальше. И, разумеется, я это сделаю. Вы ведь не в обиде, Виктория Павловна?
И, неожиданно поцеловав Вику в щечку, засмеялся:
- Боже, ну, какая же вы прелесть!
И скрылся, а она осталась в коридоре, разъяренная, ошеломленная, и лишь тихо, но с чувством повторяла: "Убью сволочь! Убью!" Ей хотелось броситься за мерзавцем и выцарапать ему глаза, трясти его, колотить о стенку. Затем, чуть придя в себя, она горько констатировала: "А Марина - подколодная змея. Хоть бы предупредила, хоть намекнула! Никогда бы про нее не подумала, что она такая стерва! Еще и посмела утверждать, что для меня театр - вопрос не жизни и смерти, а престижа и карьеры. Как будто не знает, что это не так!"
Но времени предаваться скорби не было - пора было поднимать занавес, зрители уже заполнили зал. "А пришла ли Таша?" - всполошилась Виктория Павловна. Да, Таша пришла, бледная, с крепко сжатыми губами, с глазами, глядящими в неведомую даль.
Премьера стала ее звездным часом. Никто из знавших ее и предположить не мог, что девочка умеет так играть! В ее совместных сценах с Преображенским у Вики в самом буквальном смысле стучали зубы. А ведь Вика помнила текст наизусть, видела спектакль десятки раз! Но такой накал неукротимой ненависти витал в воздухе, что становилось жутко. Впервые два полюса - добра и зла - оказались равны по силе. И впервые - они вдруг оказались чем-то схожи.
Впрочем, эти выводы, разумеется, принадлежали не Виктории Павловне, а
Марине, которая с удивительным цинизмом бросилась к Вике в антракте, словно к лучшей подруге, и принялась в своей вечной дурацкой манере за дурацкие, никому не нужные абстрактные рассуждения.
- И ведь в чем-то Таша права! - горячо восклицала она. - Действительно, когда даже самый порядочный человек берется судить другого, когда он уверен в собственной правоте, он ступает на тот самый путь, который от этой правоты уводит! Юная девочка, всего двадцать лет, а как глубоко она прочувствовала роль! Я раньше не верила, что актеру и впрямь требуется полный зал, чтобы проявить себя по-настоящему, а теперь убедилась. На репетициях Таша не выдавала и десятой части того, что сейчас! Удивительно, правда?
- Не очень, - холодно заметила Вика. - Просто ваш любимый гений задушил ее котенка. Котенка звали Ушастик.
Марина опешила, осеклась, глупо уточнила:
- Как задушил?
- Руками.
Виктория Павловна с удовольствием глянула в ошарашенное лицо собеседницы, однако развить успех не удалось - прозвенел звонок на второй акт.
После премьеры предполагался банкет для актеров и почетных гостей. Частично средства выделил тщеславный Сосновцев - кстати, он был тут как тут и с упоением крутился возле известных лиц. Частично Вика вложила свои деньги, взятые в долг. На представление без еды и выпивки никого не заманишь, это общеизвестно! И теперь до нее вдруг дошло, что она сама себе вырыла яму. Они собрались здесь, влиятельные в театральных кругах люди, они станут есть, пить за ее счет - и попутно слушать Преображенского, который хотя и склочный тип, но из их среды, к тому же славится чутьем, и вот он известит их, что режиссура никудышная, хотя текст хороший, игра же гениальная, и они будут кивать, соглашаться и кивать! Лучше бы не было этого банкета, лучше бы ничего не было!
Подобные мысли терзали Викторию Павловну весь второй акт, и она мечтала, чтобы он длился вечно, потому что потом начнется ад. Но спектакль, разумеется, завершился, публика принялась с энтузиазмом хлопать, актеры вышли на поклон, потом на сцену вытащили Вику, и Обалдевший поклонник вручил ей потрясающий букет. Букет выглядел так, словно этот тип сказал продавщице из цветочного ларька: "Сделайте, пожалуйста, самый красивый, какой только можно, и не считайтесь с ценой". Вика аж задохнулась от неожиданности и восторга, взяв в руки тяжелый, душистый сверток, на глазах ее выступили слезы, и она молча переводила взгляд с дарителя на подарок. "Молодой человек, у вас широкая душа, - тихо заметил Преображенский. - От имени всей труппы приглашаю вас на банкет". Как будто не сам издевался над ним совсем недавно!
А дело было так. После премьеры "Лира" на сцену поднялся мужчина лет сорока пяти, явно собираясь присовокупить свои несколько гвоздик к немалому урожаю Евгения Борисовича, но, увидев появившуюся из-за кулис Вику, вдруг круто повернулся и отдал цветы ей. "Совсем обалдел зритель, - удивленно констатировал тогда Преображенский, - мои цветы разбазаривает".
Виктория Павловна не обратила на эпизод особого внимания, однако на следующем представлении глазастая Дашенька заявила: