- Ты на кого потянул? На кого потянул, сучара ты бацильная! - Валет смотрел прямо ему в лицо. - На что надеялся, долбогреб? Пришел, поиграл в крутого и отвалил с баблом? Сюда смотреть!
Шеремет подошел к лежавшему ближе всех к нему альбиносу, направил ствол пистолета на его белую голову.
Выстрел.
Кровь.
Ад.
Так Валет обошел всех пятерых, каждому оставляя пулю в голове, не важно, живой человек или уже мертвый. На последнем, Лещинском, патроны закончились. Шеремет спокойно перезарядил пистолет, выстрелил дважды, разнеся череп в кровавые ошметки. Закончив, повернулся, прошел мимо поставленного на колени Хижняка, снова сунулся в машину, выбрался оттуда с бутылкой водки в руке. На ходу сворачивая пробку, приблизился к пленнику, сунул бутылочное горлышко прямо ему в лицо, то ли стараясь выбить зубы, то ли чуть не выбив их случайным движением.
- Пей! Помяни друзей! Давай, ПЕЙ! - И, видя, что Хижняк упирается, приказал: - Давайте!
Рывок за волосы - и голова Виктора запрокинулась, рот открылся с криком боли. Шеремет, быстро подставив бутылку, попытался влить водку в горло пленнику. Сначала это не удалось, сорокоградусная жидкость текла по подбородку, смешиваясь с дождевыми каплями, но часть все-таки попала туда, куда нужно.
Хижняк сделал глоток. Потом еще один. Еще. Третьему уже не противился - знакомое, давно забытое приятное тепло растеклось внутри, алкоголь сразу же захватил без боя давно утраченные позиции.
Несколькими большими глотками осушил всю бутылку.
Собственное состояние резкого опьянения захватило его вдруг больше, чем расстрел его товарищей на его же глазах. Еще можно остановиться, мелькнуло в голове. И сразу же: а надо ли? Нет, не получится.
Потому что не надо останавливаться.
- Еще? - прочитал Шеремет мысли Хижняка. - Молчит. Пьет и молчит. Как настоящий запойный алкоголик. Красава! - Валет поднял голову пленника за подбородок. - Ты ж у нас алкашом проходишь. Мне про тебя Неверов справочку составил. Алкаш ты, Витя! Алкоголик завязанный. Валяй, развязывай, сегодня можно! У тебя, братан, сегодня горе!
Пока он так говорил, явно любуясь собой, третий крепыш принес из машины еще одну, видимо заранее приготовленную бутылку.
Теперь Виктор, ненавидя сам себя, не противился - глотал жадно, погружаясь во мрак водочного дурмана, и даже не пытался вырваться. Он не хотел освобождаться, желание бороться пропадало с каждым новым глотком. Сейчас Хижняк тоже желал для себя смерти. И если для него нет пули, а приготовлен другой способ…
Брызги из глаз.
Мягкое погружение в темную бездну.
Тело Виктора обмякло в руках державших его палачей.
И в этот момент в открытые ворота въехала еще одна машина - это подоспел Неверов, не ожидавший увидеть то, что открылось его глазам. Выскочив под дождь, он выхватил на ходу оружие, но остановился - на него смотрели стволы двух пистолетов.
- Что-то не так? - поинтересовался Шеремет, поигрывая пустой бутылкой в руке. - Ты что-то хотел, Неверов?
Да, в этот момент Максим Неверов больше всего на свете хотел застрелить своего хозяина.
- Что… что тут такое? - выдавил он из себя.
- Тут? - дурашливо переспросил Валет. - Я приехал людям спасибо за работу сказать, а они чего-то не поделили. Вот их главного и повязали. Нажрался, сволочь, на радостях. Ты ж сам мне говорил - алкоголик, не сдержан. Наверное, босса включил, устроил тут… Хорошо, что я с милицией. Так, на всякий случай.
Подтверждая его слова, один из крепышей вытащил из кармана милицейское удостоверение.
Новошахтерское управление внутренних дел. Все правильно - милиция.
- Значит, этого мы забираем. - Шеремет кивнул на ничего не соображающего Хижняка. - С остальными… Короче, нам же это все не нужно, сам понимаешь. Мой друг, господин Большой, не хочет про эту историю больше слышать. Ему виднее, Неверов. Раз так, вызывай сюда своих "сарматов", пускай приберутся. Насвинячили мы тут Шульцу, он обидчивый. Вечером доложишь.
Кровавый ручеек протек мимо ног Неверова.
- Ты денежки вез, правильно? Давай! Шеремет протянул руку. Хижняка уже заталкивали в "форд".
- Куда прете! - не поворачиваясь, крикнул Валет. - В багажник его! Салон мне загадите!
Виктора поволокли к багажнику.
Неверов вынул из машины спортивную сумку, бросил себе под ноги на мокрый асфальт.
- Подними, - велел Шеремет. Действуя, словно робот, Неверов поднял сумку, поставил на капот своей машины. Казалось, на ливень никто не обращал внимания. Валет отбросил бутылку в сторону, она с неприятным звоном разбилась о мокрый асфальт. Расстегнул сумку. Тяжелые теплые капли тут же упали на зеленые пачки, лежавшие внутри. Выхватив три, Валет протянул их одному из крепышей-милиционеров. Тот взял, молча кивнул, давая понять, что в расчете, и уселся в "форд" к остальным.
- Понял, как проблемы решают? - Шеремет говорил так, будто только что группа наемных тружеников прополола его собственный огород. - Остальное лавэ забираешь себе. Ну, не себе в карман, это твоим "сарматам" премия. У Волоха семья есть, кстати?
- Мама, - глухо ответил Неверов.
- Вот маме поможешь. Скажешь - сын погиб при исполнении. Ладно, я поехал. Давай, давай, Неверов, не гуляй. Вопрос закрыт. Да и дождик, кстати, примета хорошая.
7
Очнувшись, Хижняк обнаружил себя лежащим лицом вниз на земле.
В нос тут же ударила сладковатая смесь гнили и вони, оказавшаяся вдруг такой густой и вязкой, что желудок не выдержал - накатила тошнота и его вырвало. Рвать, как и прошлые разы, кроме желчи, было нечем, и во рту опять стало горько. Однако спазмы следовали один за другим, голова кружилась, тряслась, и, чтобы не возить лицом по куцей траве, Виктор с трудом приподнялся, стараясь упереться руками в землю. Но они подломились, удалось удержаться только на локтях.
Вонь не уходила. В голове не прояснилось, она раскалывалась от острой боли; казалось, что кто-то сделал в черепе дыру и ковыряется в ней сучковатой палкой. Тело колотила мелкая дрожь, оно было мокрым, и Хижняк пока не понял, что это - пот или вода, которой его регулярно отливали сначала из ведра, потом из тонкого черного гибкого садового шланга.
Виктор не знал, где он и сколько времени прошло с тех пор, как водка отключила его во дворе у Шульца. Он даже не знал, который час - часы сорвали с руки.
Его больше не били. Ледяная вода приводила Виктора в себя, перед глазами из тумана тут же выныривала очередная бутылка водки, рука тянулась к ней машинально, по давно забытой привычке. Вернее, сначала руки сковывали наручниками, кто-то один крепко сжимал плечи, другой удерживал голову под нужным углом, а третий, сдавливая горло, заставлял пленника открыть рот. Потом туда заливалась водка, и Хижняку ничего не оставалось, как делать глоток за глотком. Обычно после третьего или четвертого он переставал сопротивляться и, ненавидя себя в те минуты, когда сознание еще дарило проблески, мысленно благодарил своих мучителей.
После этого - алкогольное беспамятство, струя из шланга, возвращавшая ему сознание, рвотные спазмы, новое испытание.
На третьем или четвертом "сеансе" Виктор пришел в себя уже без наручников. Даже успел осмотреться. Правда, так толком и не понял, где он: земляной пол, бетонные стены, лампочка под потолком на проводе. И полная бутылка водки рядом. Теперь рука потянулась сама, где-то над головой прозвучало: " Ай, молодца, крутой, ай, молодца! ", только пленника сейчас эти слова никак не задевали - ему срочно нужно было выпить, того требовал уже отравленный алкоголем организм. Мучителям Виктора в несколько приемов удалось разбудить давнюю тяжелую болезнь, попасть стрелой в его ахиллесову пяту. Хижняк не видел своих палачей. Да и палачами считал их очень короткое время: от первого пробуждения из дурмана до первого глотка из горлышка спасительной бутылки. Потом невидимые люди становились докторами, благодетелями, лучшими друзьями.
Чего они не дождались от пленника, так это слов. Виктор не ругался, не благодарил, не пытался разговаривать. Его поили, с каждым "сеансом" медленно подталкивая к адову котлу, он уже не противился, вливал в себя спиртное молча, боль сменялась погружением в мягкую вату, и снова - холодная струя, спазмы, водка, хохот над головой.
Палачи явно наслаждались зрелищем. Они видели, как еще, кроме физического насилия, можно сломать человека, сделать его послушным и неопасным мешком с костями.
Время для Хижняка остановилось. Он не знал, сколько его держали взаперти, накачивая водкой, отливая водой и снова накачивая. Он даже не понимал, чем это рядом так воняет, - в прошлые разы противных запахов не было, разве собственный: в туалет он не ходил, просто не просился, сил не было и желания тоже. Когда спазмы прекратились, он по привычке поискал возле себя убийственную и одновременно спасительную бутылку. Обычно ее ставили на расстоянии вытянутой руки.
Сейчас вокруг него ничего не было.
Сжав зубы и превозмогая острую боль под черепной коробкой, Хижняк медленно поднялся на четвереньки и увидел под собой жиденькую зеленую травку, которой в предыдущее пробуждение не было. Потом рывком выпрямился, встал на колени.
Бетонных стен нет. Лампочки над головой - тоже. Он обнаружил себя под кустами сирени. В нескольких метрах впереди - заваленный вонючими, разлагающимися на жарком солнце отбросами ржавый мусорный контейнер, окруженный полуразрушенной проволочной оградой. Чуть дальше за мусоркой маячили серые облезлые панельные пятиэтажки.
Его вывезли и выкинули на помойку.
Голова работала очень плохо, однако достаточно для того, чтобы Виктор сложил для себя картину происшедшего и понял простой замысел Игоря Шеремета. Что заставило его расстрелять остальных - пока не ясно. Однако к нему, Виктору Хижняку, у Валета явно имелся особый счет. Теперь счет оплачен: он лежит на свалке, мокрый и грязный, голый по пояс, босой. Обувь отобрали - так, вероятно, задумано. Хорошо, что хоть джинсы оставили, пускай в них, сырых от воды и его собственной мочи, и неуютно.
Да, замысел ясен. Он страдает от жуткого похмелья, и мысль о спасительной дозе алкоголя вытесняет все остальные. Он не может сейчас думать ни о чем, кроме спиртного. У него нет денег. Он похож на грязного, вонючего бомжа. Он и есть грязный, вонючий полуголый бомж, от которого все станут отворачиваться, которого никто не захочет слушать и который обречен рыться в мусорных контейнерах. Вот такой ему вынес приговор Игорь Шеремет.
Увидев справа от себя дерево, Виктор, скрипя зубами от непрекращающейся головной боли, подполз к нему на четвереньках, потом медленно поднялся, прислонился спиной к стволу. Земная твердь под ногами шаталась, словно его раскачивали на экстремальных качелях. Ноги сразу подломились, руки заходили ходуном, но Хижняк устоял, до боли прикусил нижнюю губу. Почувствовав вкус крови во рту, он снова придавил зубами свежую ранку. Эта боль потеснила другую, головную: жар внутри черепной коробки спал, теперь там тлели угли.
Когда земля перестала прыгать под ногами, Виктор наконец осмотрелся. Он увидел себя в старом городском микрорайоне, бывшем, скорее всего, рабочей окраиной. Его не могли отвезти в другой город. Значит, он где-то в Новошахтерске. Даже если сделать поправку на туман в глазах, день сейчас клонится к закату. Вечер… какого дня? Счет времени Виктор потерял…
Черт, как хочется водки… Если он срочно не найдет выпивку - умрет. Хотя, если найдет, тоже умрет, но чуть позже. Валет оставил его умирать медленной смертью в чужом городе без малейшей возможности дать о себе знать.
Зубы снова впились в ранку на прокушенной губе.
Кружилась голова.
Тряслись руки.
Голоса.
Это не галлюцинации: Виктор действительно услышал где-то рядом мужские голоса, повернул голову на звук, а после, отделив свое тело от дерева, двинулся в сторону, откуда они доносились. Сделав несколько шагов, понял: не рассчитал своих сил, не устоял, рухнул прямо на сирень, теперь уже не сдерживая мата и тем привлекая к себе внимание. Запутавшись в кустах и завалившись в падении на спину, Хижняк барахтался, пытаясь подняться. Но кто-то ухватил его за руку, дернул, поставил на ноги - и тут же отпустил.
- Фу, блин, мужик! Ты чего такой зеленый и голый совсем?
Широко расставив ноги, чтобы хоть как-то удерживать равновесие, Виктор увидел перед собой в легком тумане колоритную троицу. Бородач в шляпе, тренировочных штанах, кедах и футболке с символикой ФК "Шахтер", моложавый мужчина в старых камуфляжных штанах, безрукавке-сеточке, на ногах - резиновые шлепанцы, и длинноволосый очкарик с козлиной бородкой, одетый в рубашку с коротким рукавом, изношенные брюки от какого-то костюма и туфли с острыми носами.
- Во, бляха, погулял дядя!
Маленькая компания смотрела на него с интересом, какой присущ уже выпившим, а потому ничему не удивляющимся людям.
- Где я? - выдавил из себя Хижняк, борясь с очередным спазмом в желудке.
- А тебе куда надо? - участливо спросил очкарик.
- Не знаю, - признался Хижняк.
- Тогда тебе не похер, где ты? - задал риторический вопрос Шахтер.
- Мне… похмелите, мужики…
- Ты вообще себя в зеркало видел? - снова спросил очкарик. - Морда зеленая вся. Зеленый змий, вот ты кто…
- Не вые… Сеня, - одернул его Шахтер. - Человеку погано. Тебе водки жалко?
- Потом после него еще стакан брать…
- А ты не бери. Тебе Галя в киоске новый даст.
- Она тебе больше ничего не даст! - хохотнул Камуфляжные Штаны.
- Сходи, Сеня, - деловито распорядился Шахтер, и козлобородый Сеня отошел куда-то вглубь территории, быстро вернулся, держа в одной руке бутылку, в другой - пластиковый стаканчик.
- Ограбили… меня… - попробовал хоть как-то объяснить свой вид и состояние Виктор.
- У нас, на Поселке, могут, - кивнув, подтвердил Шахтер. - Меня вон тоже… Жбан проломили, наркоты гребаные… Нет чтобы водку, как наше поколение… Видишь, Сеня, человека ограбили.
- Пострадал человек, - поддакнул Камуфляжные Штаны. Козлобородый Сеня протянул Хижняку наполовину наполненный стаканчик.
- Все, что было. Только сели, дядя. - Теперь он вроде как даже извинялся и зачем-то добавил: - Карбидовка, наша родная, с Поселка. Нормально, пей.
Дрожащей рукой Виктор взял спасительный стакан, и мысль "Наконец-то!" обогнала другую, за которую он зацепился, услышав знакомое слово. Когда он выпил и это крепкое пойло сразу начало действовать, смягчив головную боль, Хижняк почувствовал, как немного прояснились мысли, и попытался привести их в порядок.
- Хоть Новошахтерск? - хрипло спросил он.
- Он, - подтвердил Сеня, зачем-то добавил: - Город-герой.
- Я на Поселке?
- На Поселке, - ответил Камуфляжные Штаны. - В другом бы месте тебе хер бы подали. Там люди злые…
- Не злые, а злее, - уточнил благодушный Шахтер.
- Тогда, может, до дома доведете? Я адрес скажу, сам же заблукаю…
- Дома кто у тебя? - поинтересовался Сеня.
- Не знаю, - честно признался Хижняк, стараясь максимально использовать свое теперешнее состояние: уже не трезвый, но еще не пьяный. - Кто-то должен быть. Вы доведите, а там я в случае чего уже дождусь.
И назвал улицу, на которой жила сестра Олега Пастуха.
Он зафиксировал номер дома, следуя давней, еще с оперативных времен, привычке запоминать все адреса, где бывал хотя бы однажды. Ясности мысли, пришедшей от нескольких убийственных в любой другой ситуации, но спасительных здесь и сейчас глотков, хватило, чтобы не называть случайным знакомым номер дома и квартиру Пастушки.
- Это не здесь. На другой стороне, - ответил Шахтер.
- Далеко?
- Доведем. Только сам иди, мы тут рядом… Запашок от тебя…
- Спасибо, мужики… День сегодня какой?
- Во дает! Вторник с утра был. Пошли уже, горе…
Вторник.
Все случилось в понедельник. Значит, они держали его сутки.
Целые сутки. Или - всего сутки, как посмотреть.
Значит, еще есть шанс выбраться.
8
Выйдя из машины, Евгений Большой по очереди обнялся с Игорем Шереметом и Аркадием Поляком.
В донецком аэропорту его по распоряжению Валета встретил лично Неверов с несколькими "сарматами", но разговорить руководителя охранного предприятия, работавшего на друга юности, Большому не удалось. Хотя обычно с ним интересно было поболтать, да и вообще Большой уважительно относился к Максиму Неверову, в основном поражаясь его терпению. Как, собственно, поражался он и самому себе - ведь Большому тоже приходилось терпеть Шеремета и его выходки. Правда, Жираф к Валету за четверть века просто привык, он уже хочешь не хочешь стал частью его жизни. А вот каково Неверову, отставному офицеру службы безопасности, сносить такого хозяина, как Игорь Шеремет… В конце концов, сделал вывод Большой, раз "Сармат-2" не меняет сюзерена, значит, менять пока особо не на что - во времена кризиса даже такая серьезная охранная структура не станет бросаться надежным источником финансирования.
Тем не менее нынешняя скупость Неверова на слова была для Евгения Большого красноречивее всяких захватывающих рассказов. Потому после неизменных объятий он сразу же решил перейти к делу, а только потом ехать ужинать.
- Кстати, почему не у Шульца? - поинтересовался он, узнав о нарушении устоявшихся традиций.
- Там ремонт, - пояснил Шеремет.
- До сих пор? Тебе, Гуслик, так сильно свадьбу попортили, что Гера Шульц залатать не может?
- Ты похудел, - уходя от этой болезненной темы, сказал Поляк.
- А ты - нет! - хохотнул Большой, тут же снова настраиваясь на деловой лад. - Вы тут вообще жиреете, господа. Потому с жиру и беситесь. Кто жиреет, кто вон пухнет от пьянства. - Он кивнул в сторону Шеремета.
- Ты большой, тебе видней, - скромно ответил тот. - Только я вот не пойму, Женя…
- Я для того бросил все дела и прилетел, чтобы тебе… вам все популярно объяснить. Веди, Аркадий Борисович.
Поляк повел мужчин в кабинет, тоже признав: не менее чем он сам, склонный к полноте, Жираф за последний год заметно похудел, сбросив несколько килограммов, отчего сделался даже немножко выше, приобрел еще большую уверенность в себе, а его манера общаться со старыми друзьями стала более покровительственной.
Член правящей партии. Статус другой. Как же, как же, понимаем…
Плотно прикрыв за собой дверь, Большой устроился в кресле у журнального столика, благодарно кивнул, взяв бутылку негазированной воды, вынутую Поляком из холодильника, жадно осушил половину, вытер носовым платком враз покрывшееся потом лицо.
- Значит, так, господа хорошие, - начал он. - Я говорю - вы слушаете. Идет?
Шеремет с Поляком в унисон кивнули, разместившись в креслах напротив него.