– Похоже, что так. Следователю из Приморского района, её зовут Полина Осташко, удалось разыскать тех мальчиков, с которыми Кавалеров десять дней болтался по городу. Они заходили в столовые, в кафе, прочие забегаловки. Допивали кофе и стаканов, доедали корки с тарелок. Одним словом, вели жизнь беспризорников. А двадцать четвёртого августа Кавалеров сказал дружку, что познакомился с парнем лет шестнадцати. Тот якобы обещал устроить его на зиму в дачный дом. Дача находилась во Всеволожске, а парень был цыганом. С тех пор Кавалерова никто не видел. Но все ему завидовали – мол, умеет жить. Мать его умерла пять лет назад от криминального аборта. Отец сел за кражу сахарного песка из вагонов осенью прошлого года. После этого мальчишку отдали в интернат. Сами знаете, какие там порядки, и он сбежал. Никогда в жизни не бывал на Нагорной улице. Тем не менее, восьмого сентября там был обнаружен его труп. Смерть действительно наступила от асфиксии, развившейся вследствие судорог мышц глотки и гортани. То ли молодой цыган специально искал для Норы подходящих "мышек", то ли он уже потом, ощутив недостаток средств, продал Кавалерова в "лазарет"…
– Слов нет! – Алдоничев рукой прикрыл глаза от света. – Мать умерла, отец сел… Жалко мальчишку. Каким бы он шалопаем ни был, но такая страшная смерть всё спишет. Зачем уж так карать за доверчивость? Двенадцать лет всего, опыта никакого!
– Да, насчёт пожара! – вспомнил Петренко. – Афанасий, ты свидетелей каких-нибудь разыскал?
– Разыскал! – Загорулько поморщился. – Но это такой, знаете ли, свидетель… С ним и на суд не выйдешь по причине невменяемости. Из-за пожара в том доме случился ещё и взрыв. В соседних дачах вылетели стёкла. Рядом, на участке, сейчас проживает старик, восемьдесят шесть лет от роду. Зовут его Иван Парамонович Блинов. Глаза прооперированы, в ушах – слуховой аппарат. В голове полный кавардак, разумеется. Он три года провёл в немецком плену, и дочка очень просила всерьёз к словам отца не относиться. Но я всё-таки решил с ним потолковать, а теперь не знаю, что и думать. Блинова накануне дочка отправила за город, на воздух. Давление у него подскочило из-за ненормальной жары, заговариваться дедушка начал. И, похоже, отдых на природе ему не помог. По словам Блинова, на участке были немцы, в военной форме времён третьего рейха. Он, мол, перепутать ничего не может, так как нагляделся на них достаточно. Переговаривались они между собой, разумеется, по-немецки, с идеальным произношением. Один был, вроде, гауптман, то есть капитан – в мундире вермахта. А второй – в чёрной эсесовской форме. Звания Блинов не различил, сказал только, что не ниже полковника. Они будто бы приехали на "Опеле" с откидным верхом, а с ними были овчарки. Я, правда, этих собак потом увидел – у одного из соседей Блинова. Конечно, собаки могли лаять, когда всё это происходило. Но у старика всё смешалось в одну кучу. Он клянётся, что слышал частые автоматные очереди. Кроме того, различил и пистолетные выстрелы. Какая-то женщина кричала в огороде, а потом её убили из автомата. Я даже поначалу не решался всё это внести в протокол. Боялся, что меня самого за чокнутого примут. Но потом решил – показания есть показания. Старик уверяет, что нападавших было трое. Там был ещё один человек – высокий, стройный, тоже в чёрном блестящем плаще, но без погон и фуражки. Этот, вроде, почти всё время молчал. По крайней мере, по-немецки не говорил. А потом, сказал Иван Парамонович, они из огнемёта запалили дом, сели все вместе в "Опель" и укатили. Вроде, сумку какую-то выносили, большую, бросили в багажник. Вот, собственно, и всё. Потом, при мне, дочка старику давление померила, оказалось двести сорок на сто пятнадцать…
– Вот несчастный человек! – покачал головой Вершинин. – На всю жизнь привязались к нему эти видения. И если что-то такое критическое происходит, сразу фашисты мерещатся. Бандиты в форме времён Третьего рейха? С овчарками и огнемётом? "Опель" с откидным верхом? Вероятно, Блинов всё это видел в концлагере, а теперь бредит.
– Но ведь стрельба из автоматов и пистолетов ему не померещилась? – заметил Загорулько. – Трупы-то остались, десять или одиннадцать штук. Мы работали в Белоострове вместе с коллегами из Сестрорецка. Дом, конечно, сгорел дотла. Остался только сейф, печка и груда костей, черепов. Стреляных гильз набрали целый мешок. – Афанасий поднял палец. – Да, ещё обнаружили остов металлической кровати с панцирной сеткой. Интересно, что до пожара она была без матраса, подушек и белья. Кстати. Гильзы уже проверили. Использовались АКМ-74, пули калибра 5,45. Пистолет – "браунинг". Предположительно, тринадцатизарядный. Налётчики действовали профессионально, хладнокровно и дерзко. Скорее всего, это была внутриклановая разборка. А у Блинова со страху начались галлюцинации. Любые выстрелы для него ассоциируются с концлагерем.
– А немецкая речь? – напомнил Петренко. – Тоже показалось?
– Бывают же слуховые глюки, – пожал плечами Загорулько. – Голоса разные, всё такое прочее. Впрочем, эти люди могли переговариваться по-немецки именно для того, чтобы их никто не понял, даже если услышит…
– Почему тогда не по-английски? – натянуто улыбнулся Грачёв. – Или ещё как-нибудь?
– Именно потому, что Блинов у немцев сидел! – оживился Загорулько. – Интересно, что бандиты эти сейф обчистили, а драгоценности не тронули. Сейф сохранил бирюльки от огня – мы их изъяли. Среди женских украшений, найденных на пепелище, оказались… – Афанасий поднял палец и посмотрел на Алдоничева. – Первое – серьги с уральскими изумрудами и бриллиантовой крошкой, описание которых имеете в деле об исчезновении Аделины Исаевой. Второе – золотое кольцо, тоже с бриллиантом, подарок Нильса Стромберга Илоне Саламатиной, сделанный в день их помолвки. Я побывал у Исаева – он уже дома. Бывший метрдотель подтвердил, что серьги принадлежат его супруге. Делали их на заказ, в Свердловской области, десять лет назад. Тут же находился их сын и сестра Аделины – они тоже признали эти серьги. Таких серёг, оказывается, в природе больше нет. Аделина лично рисовала эскиз. Кольцо Илоны опознала её бабка – мать покойного Саламатина. Сам Нильс сейчас в Гётеборге, приехать может только в середине октября.
– Сенсация! – Алдоничев покраснел. Губы его, напротив, остались бледными, будто бы высохшими. – Значит, обе женщины могут быть там, в "лазарете"…
– Я с вами согласен, – кивнул невозмутимый Чиряев. – И Исаева, и Саламатина-Стромберг побывали в том загородном доме, где ночью находился Андрей Георгиевич. Вмешательство членов другой группировки спасло ему жизнь, и я очень рад этому! Кстати, я уже побывал в клинике, где сейчас лежит Озирский. Но он, несмотря на наше личное знакомство, отказался разговаривать со мной. Андрей вообще категорически отказывается беседовать на эту тему, объясняя всё тем, что связан словом со своими спасителями. Тут вообще всё очень сложно. На вопрос о женщинах, которые могли находиться в том доме, Озирский ответил так: "Лично я их не видел. Но не могу утверждать, что их там не было. Я не имел никакой возможности смотреть по сторонам, сами понимаете". От возбуждения уголовного дела Озирский наотрез отказался, тем более что все потенциальные обвиняемые уже мертвы. Вероятно, Исаева и Саламатина были привезены в тот дом гораздо раньше, чем Андрей. Там их элементарно ограбили, а потом переправили в "Лазарет Келль". Исаева исчезла двадцать девятого августа, Саламатина – восьмого сентября. Кстати, она находилась на шестом месяце беременности. Сейчас должно быть уже шесть. – Чиряев многозначительно оглядел всех собравшихся. Грачёв бессознательно потянулся за "Кронверком", хотя в кармане лежал "Салем". – По этой причине Илона могла особенно заинтересовать Элеонору. Той явно хотелось опробовать препараты и на беременной…
– Фашистка! – пробормотал Алдоничев, прижимаясь спиной к спинке стула с пунцовой обивкой. – Это же… прямо-таки "отряд семьсот тридцать один"!
– "Отряд пятьсот шестнадцать", Лёня, – поправил Петренко. – Там экспериментировали с химией. Это всё? – Подполковник повернулся к следователю Загорулько.
– Пока всё. – Тот пальцами распушил усы.
– Правильно поступил Горбовский, когда пустил это дело вперёд всех остальных. – Вершинин поднялся из-за стола. – Я благодарен вам за ценную информацию. – Он кивнул обоим следователям. – Геннадий Иванович, вы доложите полковнику?
– Разумеется. Не исключено, что другие ценности, найденные на пожарище, также принадлежали жертвам гражданки Келль. – Петренко ещё сильнее втянул и без того впалые щёки.
– Это можно проверить по делам людей, пропавших за последнее время, – предложил Чиряев.
– Проверим, когда "Лазарет Келль" возьмём! – Грачёв тоже встал. – Прошу прощения, но нам с Владом нужно успеть по крайней мере в два места.
Он думал об Андрее, которого обещал навестить, и о Романе Брагине – неизвестном прибалтийском омоновце. Конечно, Грачёв сильно сомневался в том, что их пропустят к Озирскому, но попытаться стоило. Кроме того, он не оставил надежды добраться сегодня до проспекта Славы. Увидев, что время перевалило за шесть, Всеволод решил откланяться.
Распрощавшись со следователями, Петренко и Алдоничевым, Грачёв и Вершинин вышли в коридор. Тотчас же к ним подскочил вездесущий Тенгиз Дханинджия, который словно караулил за углом. В руке он держал свою элегантную папку, в которой всегда носил документы.
– Всеволод, думаешь, у меня есть время по всему Дому тебя искать? Полчаса, как дурак, к людям пристаю. Отойдём на пару слов! – Тенгиз выразительно взглянул на Грачёва. – По поводу крови на платке.
– Ну?! – вскинулся Всеволод, снова возвращаясь к реальности. – Что можешь сказать?
– Группа четвёртая, резус отрицательный. Я выполнил твою просьбу? – Тенгиз подкрутил усы и подмигнул Вершинину.
– За мной магарыч, батоно, но только в понедельник. Сегодня совершенно некогда. Кстати, раз уж начали за нитку тянуть, попробуем и весь клубок размотать. Запроси-ка материалы на Али Мамедова. В Баку он достаточно известен, а у нас пока ещё не очень. Это один из тех бандитов, что погибли ночью в Белоострове. К сожалению, его отчества и года рождения я не знаю. Думаю, что шестидесятый. Мне это очень нужно, для дела. Потом расскажу поподробнее.
– Между прочим, я где-то читал, что люди разных национальностей имеют определённые группы крови, – заметил Вершинин. – Как его звали? Али Мамедов? Азербайджанец? Так вот, очень многие представители народов, исповедующих ислам, имеет либо третью, либо четвёртую группы крови. Именно этим объясняется их непереносимость к свинине.
– А грузины какую группу имеют? – заржал Тенгиз. – У меня, например, первая с положительным резусом.
– Про грузин там не писали, – признался Владислав. – Севка, что с тобой случилось? Ты прямо к стенке прилип. И что с того, что у бандита такая группа крови? Ты явно что-то скрываешь. Не хочешь нам объяснить…
– Я после объясню, ладно? Потом, когда ознакомлюсь с имеющимися материалами по Мамедову. Сумгаитский и бакинский погромщик заслуживает самого пристального нашего внимания.
Всеволод с трудом оторвал своё непослушное тело от стены и быстро пошёл по коридору. На какое-то время он позабыл о том, что было ночью, даже о лежащем в больнице Андрее, о пленниках "Лазарета Келль".
Все мысли его крутились вокруг Али Мамедова и Александра Минца, у которых оказалась, ко всему прочему, ещё и одинаковая группа крови. Теперь остаётся совсем немного – рассказать всё Сашке, попросить его сдать свою кровь для экспертизы. Это ведь так просто сейчас – узнать, являются ли два человека родственниками…
Всеволод в глубине души уже поверил в это. Мамедов был полиглотом, и Минц тоже очень хорошо усваивает иностранные языки. Али стал доктором наук в тридцать лет. Сашка, допустим, не доктор, но в тридцать один точно станет кандидатом юридических наук. Мамедов, кажется, защищался по философии. Вот и дофилософствовался, сукин сын!
В чём же заключается разгадка? Минц обожает музыку, и Мамедов имел руку пианиста. Грачёв никогда не различил бы их кисти – они были совершенно одинаковыми. Кроме того – рост, комплекция. Андрей говорил, что даже голоса феноменально схожи.
"Это – братья-близнецы!" – мелькнуло у Грачёва. Он шёл, не видя перед собой ничего и никого. Значит, Сашка прав – его могли взять из дома ребёнка на Кавказе. Хотя это вообще-то странно. Всеволод, сам уроженец тех мест, знал, что так не принято поступать. Ни стариков, ни детей тамошние семьи не сдают государству, а заботятся о них всем миром.
Но эта двойня могла родиться вне брака, например, от русской матери. Тогда детей и впрямь могли отправить в Дом малютки, а потом раздать по разным семьям. Они ведь были совсем маленькие, а потому не стали бы тосковать друг без друга. Сходство же Сашки с племянником Юрием объясняется тем, что очень часто детей подбирают под внешность приёмных родителей…
* * *
– Давай, заедем сейчас ко мне! – Владислав показал рукой в сторону улицы Воинова. Раньше она называлась Шпалерной, и теперь её собирались переименовывать обратно. – А потом уже – к Андрею. Роман всё-таки надеется, что свидание можно организовать. Им есть, о чём поговорить. Мы с тобой сейчас дворами проскочим на улицу Чайковского.
– Лучше бы Брагину не шляться здесь по улицам, – сумрачно заметил Грачёв. – Не очень-то я верю в миролюбие властей прибалтийских государств.
– Ты думаешь, могут арестовать? – Вершинин щурился на свет фонарей и автомобильных фар. – Своих сдать на расправу?
– Да запросто! – отмахнулся Грачёв. – Для наших новых вождей Брагин, никогда своим не будет. Поехали, времени нет!
Тёмно-фиолетовая "пятёрка", освещая фарами сгрудившиеся на автостоянке автомобили, свернула на Шпалерную и нырнула в подворотню. В её багажнике подпрыгивал пресловутый чемодан, который, по уму, нужно было и днём оставить в багажнике. Но Всеволод сегодня так плохо соображал, что делал одни только глупости, и не стыдился этого.
Проскочив три тёмных, гулких, грязных двора-колодца, она вывернули на улицу Чайковского. Во дворах стояли переполненные помойные бачки, откуда давно не высыпали мусор. Круглые и ржавые, они освещались лишь тусклым электрическим светом из стеклянных шахт лифтов, катающихся по внешним сторонам стен. Рядом с домом Вершинина когда-то был райком. Теперь же на фоне туч вздымался под налетающим ветром и тут же обессиленно опадал бело-сине-красный флаг.
Всеволод запер машину, и они вместе с Владиславом направились к подъезду. Несмотря на пасмурную погоду, дождя весь день не было, и поэтому "дворники" надевать не пришлось. Как всегда в таких домах, Грачёва привлёк узор решёток на перилах. Чёрный витой орнамент убегал кверху, сверкая недавно отлакированными поручнями. Синяя лампочка светила тускло, проявляя, словно на засвеченной фотографии, стёртые ступени, пологие марши и широкие, двустворчатые двери квартир.
Вершинин открыл замок ключом, и в глаза Всеволоду брызнул неожиданно яркий свет. В просторной прихожей стояли двое – изящная женщина с серебристыми волосами и очень красивыми зелёными глазами. Одета она была тоже во что-то блестящее – кажется, халат с широкими рукавами. Длинная шея, покатые плечи, завитые самой природой локоны – всё указывало на благородное происхождение Майи Вершининой. Руки у неё так и остались молодыми, почти детскими, с костяшками у запястий. Ногти, покрытые белым, под морозный узор, лаком придавали рукам ещё большую прелесть. Майе не нужны были никакие кольца, но она всё-таки носила одно – обручальное.
Рядом с Майей вертелся сын – в синей школьной форме и белой рубашке. Всеволод поймал себя на мысли, что в костюме мальчишки не хватает некой детали, которая тут непременно должна быть. И почти сразу же понял, чего ему недостаёт – красного пионерского галстука.
– Привет, дорогая! – Вершинин, моментально став простым и домашним, поцеловал жену в щёку, а сына потрепал по волосам. – Мы ненадолго с Всеволодом зашли, только передачу взять для Андрея.
– Добрый вечер, Всеволод Михайлович! – Майя грациозно шагнула к гостю.
Грачёв, неожиданно для самого себя, поцеловал ей руку. Майя, похоже, не особенно удивилась, а вот Влад чуть не упал в обморок. Но потом решил, что женская красота и должна творить чудеса – даже такие. Из приоткрытой двери комнаты важно вышел здоровенный пятнистый дог и уселся около хозяина, часто дыша и приоткрыв пасть.
– Очень рад вас видеть, Майя Иннокентьевна. А это и есть Грэг?
– Да, он самый. – Майя потрепала собаку между ушами.
Владислав легонько подтолкнул к Всеволоду сына:
– Знакомься – наш Ратмир.
Мальчишка улыбнулся в точности как отец. Всеволод охотно протянул ему руку:
– Вот ты, значит, какой, Ратмир Владиславович! Вылитый батя – один в один. Наверное, приятно видеть рядом свою копию?
– Ничего, – успокоил Вершинин, – ты скоро тоже увидишь.
Он тоже намекал на чемодан, который между делом уже все обсудили.
Сын Вершинина наклонил голову, шаркнул ножкой. Но по его голубым озорным глазам под аккуратно причёсанной чёлкой Всеволод понял, что Ратмир сдерживается из последних сил. Его немногословные, положительные родители не понимают, что ребёнок просто по обязанности носит маску паиньки – как в своё время Дарья. Чем это закончилось, Всеволод окончательно узнал сегодня утром.
Из Ратмира Вершинина прямо-таки брызгала энергия – яркая, как бенгальский огонь. И Грачёв, проникшись к сыну Влада залихватской симпатией, подмигнул ему, скорчил рожу. Мальчишка состроил гостю ещё более забавную гримасу. И Всеволод решил, что таким, наверное, был в детстве Андрей Озирский.
– А вот и Ася! – ласково произнесла Майя Вершинина, обеспокоенная необычно долгим рукопожатием сына с гостем.
Всеволод очнулся от воспоминаний и тряхнул головой, как застоявшийся конь. Рядом с хозяйкой он увидел маленькую, "карманную" женщину с широко распахнутыми карими глазами, в которых намертво застыл ужас. Каштановые волосы, завитые в крупные кольца, осыпали её плечи и спину. Под Майиным атласным халатом нежно-голубого цвета просматривался острый, торчащий вперёд живот. Ася почему-то инстинктивно закрывала его крошечными ручками, словно боясь, что её ударят. Пухлые розовые её губы изогнулись обиженной подковкой.
– Всеволод Грачёв! – ободряюще улыбнулся гость. Испуг пропал из Асиных глаз, и она робко шагнула вперёд.
– Анастасия Брагина. Вы извините… Я думала, что вы пришли за нами.
– За вами? – опешил Всеволод. – То есть как это?
– Как? Арестовывать, – прошептала Ася, закусывая нижнюю губу. На её ресницах дрожали слёзы.
– Перестань говорить глупости! – Майя обняла её за плечи. – Никто за вами не придёт. Вы в России, а здесь свои законы.
– А вот и Роман! – Вершинин заглянул за дверь ванной.
Всеволод не хотел раздеваться, потому что боялся заснуть прямо на табуретке в кухне. Но в это время из ванной вышел высокий широкоплечий парень в махровом халате, который не сходился на могучей груди. Это был типичный глазуновский славянин – с абсолютно правильными чертами лица, пепельными волосами и серыми глазами. Взгляд Брагина показался Грачёву вызывающим, откровенно агрессивным. Впрочем, таковы могли быть обстоятельства – положение в Латвии было очень напряжённым.
Грачёв внимательно рассмотрел Брагина, должным образом оценил его рукопожатие и заметил неглубокий, но длинный, изломанный шрам на левом виске. А потом снова подумал, что своим высоковольтным взглядом Роман может поднять в атаку даже убитого.
– Вы, я вижу, друг другу понравились, – заметил Владислав.