Таким образом описывается состояние общественно-политических или общественно-государственных отношений в предкризисных и кризисных ситуациях, вызванных эскалацией хаоса вследствие применения методов "мягкой силы". Информационное пространство напряжено до разрыва, а коммуникативные взаимодействия органов власти, СМИ и общества происходят в так называемом перемешивающемся, критическом слое, на кромке, разделяющей признаваемый большинством населения порядок и аксиологическую анархию. Понятно, что это – театр активных действий адептов "цветных революций". Все элементы политической системы становятся в разной степени неустойчивыми, но СМИ – наиболее подвижный и зависимый от деструктивной социально-политической динамики актор.
В этих условиях интегральные параметры порядка устанавливаются коммуникативным кодом социальных отношений, имеющих смысловое содержание, – отношение к государству, отечеству, патриотизм, интернационализм и т. д. Информационная устойчивость политической системы достигается благодаря балансу системных функций коллективного общественного сознания участников политических процессов, восстановлению информационной и ментальной идентичности народа. Дисбаланс закономерно ведет к нарушению динамики информационной устойчивости и гибели или перерождению системы.
Оценивая возможности внешней регуляции политических коммуникаций, Б. Крауз-Мозер отмечает, что "это требует от исследователя более понимания, нежели толкования в аналитически-эмпирическом смысле, т. е. через указания на какие-то закономерности в возникновении явлений. Следовательно, понять какой-то поступок – это всего лишь открыть его смысл, т. е. тот, который ему придает действующий человек" [5, с. 72].
Инструменты для "открытия смысла" политическая коммуникативистика заимствует в субъектно-деятельностных и речевых парадигмах и синтезирует их под задачи обеспечения баланса (консенсуса) в политических коммуникациях. К примеру, лингвисты активно обращаются к арсеналу психологов, выработавших не только нормативные, но и отклоняющиеся модели коммуникативно-речевого поведения.
Известны различные модели обнаружения смысла, разработанные в семантической теории информации (Ю. Шрейдер), семантической теории поля (В. Налимов, В. Лесков, Д. Бом, Ф. Капра, Дж. Чу), психосемантических теориях сознания (Л. Выготский, А. Леонтьев, Д. Леонтьев), включающих теорию субъективной семантики (В. Аллахвердов, Ю. Андреев, Е. Артемьева, В. Серкин, А. Шмелев) и др. Таким образом наращивается аналитический потенциал, уже содержащий набор методов и приемов политического дискурс-анализа, ивент-, интент-, контент-анализа и др.
Задача специалиста, например коммуникативного аудитора, выявляющего процесс превращения какого-либо факта культурно-лингвистической экспансии в политическое событие, – вскрыть его сущность, уже упакованную в некую привлекательную форму, обнаружить скрытое намерение как целевую установку реализации "мягкой силы". Момент распаковывания, раскодирования содержания каждым осознающим субъектом и будет собственно смыслом. Факт же является смыслопорождающим событием, "значащей темой" в соответствующий момент времени.
Для повышения эффективности управления информационным пространством важна методологическая база хронодинамики. Время, являясь маркером, механизмом фиксации предмета коммуникации, характеризует последовательность и порядок смены состояний объектов и процессов, продолжительность их индивидуального бытия, ибо в этом проявляется его свойство – длительность, неповторимость, необратимость – мерность момента времени.
В процессе коммуникации понятие "момент" раскрывается как целое, в отличие, скажем, от математики, где ожидание (результата) называют моментом первого порядка, дисперсию (отклонение некой величины от ожидания) – моментом второго порядка и т. д. Смысл всегда осознается одномоментно . Он не складывается по частям, в то время как значения наслаиваются друг на друга. Значение конкретно, а смысл континуален. И всегда существует возможность многовариантного осмысления значения: "Смысл, в отличие от значения, складывается не последовательно, линейно из различных уровней языка, в котором описана, дана ситуация, а схватывается нами комплексно, симультанно" [6, с. 51]. Это условие – моментальности – определяет степень актуальности коммуникативной деятельности.
Методологическая оформленность порядка установления момента смысла в процессе обращения политической коммуникации в собственно политику сродни алгоритму инсайта – осмысления (В. Келер, М. Вертхаймер, К. Дункерн). Обнаружение смысла, распаковывание его, приближение к моменту смысла осуществляется через инсайты первого, второго и третьего порядков. Введение такой шкалы позволяет коммуникантам рефлексировать в процессе общения, сообразуясь с грядущими "моментами смысла" – выявлением жизненно важных ценностей в создаваемой ими картине политической действительности. Коммуникативистика фиксирует социальные формы движения в параметрах информационного пространства (здесь и везде), информационного времени (сейчас и всегда) и семантической континуальности (факт и смысл). Обращение к этим показателям важно для определения эффективности политической коммуникации, которая и должна устанавливаться в процессе коммуникативного аудита.
Зависимость политических коммуникаций от характера медиа достаточно хорошо изучена, выделены коммуникативные эффекты, возникающие вследствие массмедийной пропаганды, мобилизации, манипулирования политическим сознанием. Но и медиа как канал трансляции власти зависимы от политики: кроме процессов медиатизации политики активны и обратные – политизации медиа.
Эти трансформации активно проявились в российском коммуникативном пространстве. В начале 90-х годов пресса обслуживала "общество… краха, слома одной идеологии и культуры и несформированности еще культуры другой" (Б. С. Братусь). Взяв на себя роль "сторожевого пса демократии", СМИ активизировали основные факторы конфликтогенности коммуникаций с властью: усиливали общую или специфическую ситуацию напряженности, при которой повышается агрессивность и нетерпимость социальных групп или отдельных индивидов; формировали эгоцентрический, потребностно-мотивационный тип культуры межличностных социальных и политических отношений, весьма удобный для культивирования целей "мягкой власти".
Эти результаты имеют определенный смысл для оценки состояния СМИ как критически важной структуры в противодействии государства "мягкой силе", если относиться к творческой лаборатории журналиста как к инструменту создания семантических полей и оперирования с ними, а самое журналистскую деятельность рассматривать как "подстройку", посредством производимого информационного продукта, к индивидной или массовой психике и сознанию.
Исследователи журналистики отмечают, что журналисты имеют слабое представление о моделях функционирования журналистики в разных политических системах и не задумываются о том, в каких целях они используются различными политическими структурами.
В результате российская система информационно-коммуникативных связей сформировалась как полицелевая, где национальная табуирующая (религиозная, моральная, правовая) компонента существенно размыта, а общественные и политические институты имеют многоцелевую ориентацию с множеством конечных вариантов развития. Такое состояние семантического пространства является благоприятным условием для применения технологий "мягкой силы" любой противоборствующей с Россией стороной. Эффекты, получившие название славянской деидентификации, вестернизации, исламизации, наблюдаются в ряде субъектов Федерации и требуют соответствующей коррекции семантического пространства.
В целом логика консенсусных политических государственно-общественных отношений начала десятых годов нынешнего столетия, диктуемая запросом на социальную стабильность, консервацию либеральных политико-экономических тенденций и реконструкцию традиции государственно-общественных отношений, потребовала изменения позиции и содержания СМИ. Без изменения системно-целевых взглядов структурная трансформация в информационно-коммуникативной системе вряд ли возможна.
СМИ, вовлеченные в массмедийное сопровождение и охрану демократического транзита общественно-государственных отношений в качестве "сторожевого пса", оказались перед необходимостью смены роли, сценариев, и как следствие – содержания контента политических коммуникаций. Эти изменения выявляются при семантическом анализе текстов и формируемых ими дискурсов социально-политических отношений.
Особый интерес представляет не лапидарная политическая пропаганда и даже не скрытые медийные манипуляции, а более сложное явление – семантический сдвиг или шире – сдвиг семантического пространства (первый термин используется преимущественно в социолингвистике). Они происходят вследствие изменения социально-психологических установок по отношению к известному и значимому в картине политической реальности и влечет "дрейф семантических рядов" [7].
Массовые семантические сдвиги возникают как стихийные коммуникативные бедствия в период смен идеологий в дискурсном пространстве столкновений модернизма, либерализма и консерватизма. Они не только отражают состояния общественного сознания, но и управляют им.
На необходимость выведения этого семантического явления из поля лингвистики в более широкий научный контекст гуманитарного знания указывают рассуждения К. Ясперса, изложенные в его основополагающем труде "Духовная ситуация времени", например, в части осмысления всегда противоречивого и конфликтогенного отношения индивида с государством, в условиях понимания того, что "…установленный благодаря власти государства порядок существования никогда не может быть упразднен, ибо тогда наступит полный развал; но может возникнуть жизнь в радикальной оппозиции, основным вопросом которой является – как вновь овладеть этим новым порядком" [8, с. 155–156.].
К. Ясперс предлагает нормализовать семантическое поле за счет возврата к сущности явления через переосмысления новой формы. Эту процедуру он называет "понимающим созерцанием" [8, с. 164]. Но возврат – это не простое отрицание нового и возврат к старым смыслам. Сглаживание семантического сдвига напоминает манипуляции со спиралью, пружиной, когда ее напряжение снижается за счет увеличения диаметра витка и градуса растяжения, а не за счет отсечения части витков.
Механизм семантических сдвигов прослеживается на примерах, приведенных в исследовании А.О. Хиршмана [9, с. 9]. Сосредоточившись "на "холодном" анализе внешних феноменов: дискурсов, аргументов и риторики", Хиршман доказывает, что коммуниканты находятся в плену политических доказательств, не подчиняющихся желаниям, складу характера или убеждениям участников. "Выявление этой рабской зависимости от аргументации вполне может способствовать ее ослаблению, тем самым модифицируя дискурс и восстанавливая общение" [9, с. 9].
Автор анализирует три реакции и три реакционных (в значении реактивных) тезиса. Первая реакционная волна – идейное движение, последовавшее за Великой французской революцией и утверждением всеобщего равенства перед законом, провозглашением общих гражданских прав и противостоявшее им. Вторая реакционная волна – противостояние всеобщему избирательному праву. Третья волна – современная критика государства всеобщего благоденствия как угрозы свободе и демократии, а также попытки отказаться от некоторых из ее столпов или "реформировать" их.
Каждой волне, формирующей семантический сдвиг, автор предпосылает семантический тезис. Первой – тезис об извращении : "попытка продвинуть общество в некотором направлении приведет к его движению в направлении, прямо противоположном задуманному"; второй волне – тезис о тщетности : "попытка реформы чего-либо обречена на неудачу, в том или ином смысле перемена есть, была и будет всего лишь фасадом, поверхностью, прикрытием"; третьей – тезис об опасности , который "заключается в указании на то, что предлагаемая перемена, пусть сама по себе и желательна, подразумевает неприемлемые издержки или же последствия того или иного рода" [9, с. 53, 92].
Семантические сдвиги обнаруживаются в процессе выявления отклонений общественного мнения от нормативных ценностных ориентаций в политической психологии, культуре, поведенческой активности методами политической герменевтики, предписывающей вживание во внутренний мир актора политического действия. На этой стадии обнаруживается присутствие в семантическом пространстве внешних агентов, представляющих угрозу его нормативному состоянию. Предусматривать соответствующие меры для минимизации ущербов от такого вмешательства, в том числе посредством "мягкой силы", должна информационная политика государства.
Литература
1. Шевченко А. В. Информационная устойчивость политической системы. М.: Изд-во РАГС, 2005.
2. Блакар Р. М. Язык как инструмент социальной власти (теоретико-методологические исследования языка и его использования // язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987.
3. Изард К. Е. Эмоции человека. М.: Медицина, 1980.
4. Словарный запас. РГНФ нацелен на сохранение русского языка. // Поиск. 2014. № 17 (1299).
5. Крауз-Мозер Б. Теория политики. Методологические принципы. Харьков: Гуманитарный центр, 2008.
6. Зинченко В. П. Психологическая педагогика. Ч. 1. Живое знание. Самара, 1998.
7. Назаретян А. П. Нелинейное будущее. Мегаисторические, синергетические и культурно-психологические предпосылки глобального прогнозирования. М.: Изд-во МБА, 2013.
8. ясперс К. Духовная ситуация времени. М.: АСТ, 2013.
9. Хиршман А.О. Риторика реакции: извращение, тщетность, опасность / пер. с англ. Д. А. Узланера. М.: Изд. дом гос. ун-та – Высшей школы экономики, 2010.
Р. В. Титов. Коммуникативный аудит как система контроля "мягкой власти"
Рассматривая практику использования "мягкой силы" или "мягкой власти" в политических процессах последних десятилетий применительно к вопросам национальной безопасности Российской Федерации, можно сформулировать две практические задачи:
– обнаружение воздействия "мягкой силы" внешних политических акторов на российское общество и организация противодействия ему;
– повышение эффективности использования "мягкой власти" российскими государственными институтами во внутренней и внешней политике.
Актуальность первой задачи обусловлена использованием участниками международных отношений технологии "мягкой власти" как средства влияния на внутриполитические процессы страны – объекта латентных процессов управления. Цели воздействия могут варьироваться от повышения инвестиционной привлекательности до смены политических элит в странах-мишенях. Крайним проявлением применения "мягкой силы" вкупе с новыми информационными технологиями являются политические события, получившие названия "цветных революций" и "революций 2.0" [1].
Актуальность использования технологий "мягкой власти" в российской внешнеполитической деятельности обусловлена повышением значимости несиловых методов влияния, внесением понятия "мягкой силы" в официальные документы, регламентирующие внешнюю политику России [2]. Важность развития данного направления не раз отмечалась политическим руководством страны, за которым все-таки последовало увеличение бюджета одной из ключевых организаций в продвижении имиджа России – Россотрудничества – более чем в четыре раза к 2020 г.: с нынешних 2 млрд руб. до 9,5 млрд руб. [3].
Как в первом, так и во втором случае для повышения управляемости ситуацией необходимы механизмы выявления, определения и оценки степени воздействия "мягкой силы" с последующей разработкой мер противодействия (противоборства).
Для России практика применения отдельных инструментов "мягкой власти" не нова. СССР успешно использовал их в отношении своих идеологических союзников (блок стран Варшавского договора, Куба, Афганистан и др.) и оппонентов. В зарубежные страны экспортировались достижения советской культуры, науки, экономики, оборонно-промышленного комплекса, космической отрасли и т. д. Одновременно транслировались ценностные ориентиры и принципы политического устройства.
Эффект привлекательности, отмеченный Дж. Наем как основа "мягкой власти", обеспечивается авторитетом государства или иного носителя "мягкой силы", который является источником общественной легитимности политического субъекта. Это позволяет субъекту изменять поведение других политических акторов с их добровольного согласия, что обусловлено нахождением субъекта и объекта в одной ценностно-ориентационной системе. Таким образом, общественная легитимность позволяет субъекту конкурировать с нормативной легитимностью государственной власти на уровне общественного сознания (что можно наблюдать на Украине – так называемый "Евромайдан").
Согласно концепции "мягкой власти" такой эффект достигается путем передачи значимых для политического субъекта ценностей с помощью образовательных технологий, средств массовой коммуникации и СМИ в таких сферах общественной жизни, как культура, внешняя и внутренняя политика, экономика и др.
Воздействие носит распределенный во времени и пространстве характер, оказывая прямое и косвенное воздействие на ценностные установки общества. Поэтому существует насущная проблема обнаружения использования "мягкой власти" и оценки эффективности ее применения. Для формирования механизма обнаружения и оценки необходимо знание нормальных (устоявшихся, традиционных) состояний общества, сформированных в адекватной ментальности народа, ценностных систем и условий, и степени безопасной вариативности ценностно-ориентационной структуры общества.
Социальная норма определяет качественное состояние конкретного общества, его приоритеты и является условием устойчивого развития. Соответствие (соразмерность) ценностно-ориентационной структуры общества принятой социальной норме характеризуется нормативностью и определяется уровнем содержания базисных ценностей. Управление их состоянием позволяет влиять на информационную устойчивость коммуникативных отношений [4].
Важность базисных ценностей для стабильного и постепенного развития российского общества отметил в своем выступлении на съезде добровольческого движения общероссийского народного фронта в поддержку армии, флота и оборонно-промышленного комплекса Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: "Это ценности, которые сформировали наш великий многонациональный народ, наше свободное отечество, и как важно, чтобы сегодня, несмотря на колоссальное информационное воздействие как изнутри страны, так и извне, наши люди были способны, опираясь на эти ценности как на великий критерий истины, отсеивать все то, что ложно, губительно, опасно для личности, для общества, для страны!" [5]. Такие ценности обеспечивают информационную устойчивость политической системы, что, в свою очередь, является основой легитимности правящей власти.