Как только они переступили порог, канадская родственница горячо заговорила:
- Орысенька, милая, вот, прими от меня! - И старушка вручила ей точно такую же шубу, в какой приехала сама.
- Зачем? - удивилась Орыся.
- Я знаю, что такое быть без работы! Не дай бог! Продашь, это тебе немного поможет, - продолжала старушка с выражением искреннего сочувствия.
Орыся увидела в проёме двери любопытные лица переводчика, Наталки. Вспомнилось вдруг слово "безработная", сказанное сестрой.
"Какой позор!" - ударило в голову. К щекам прилила кровь, и Орыся буквально лишилась дара речи.
- Я понимаю, это мало, - засуетилась тётя Михайлина. - Погоди… У меня есть…
Она достала откуда-то доллары и стала совать в руки "бедной родственницы". Орыся машинально отстранилась, оглянулась. Ей показалось, что Лев Владимирович саркастически усмехнулся.
Орыся смутно помнила, что было дальше. Как она отшвырнула шубу, пробежала через комнату, сопровождаемая удивлёнными взглядами, как сорвала в прихожей дублёнку с вешалки, схватила шапку, мохеровый шарф и выскочила на улицу…
По дороге ехал самосвал. Она подняла руку. Шофёр, молоденький парень, тут же тормознул, проскользив юзом мимо. Орыся подбежала к машине, влезла в кабину. Видя, что на ней прямо-таки нет лица, шофёр испуганно спросил:
- Что с вами?
Орыся не ответила, неслушающимися пальцами расстегнула сумочку, вынула первую попавшуюся купюру - четвертной - и протянула парню:
- В Трускавец!
Он нахмурился, передёрнул рычаг скоростей.
- Спрячьте деньги. Так отвезу. Все равно по дороге.
Орыся кусала губы, глядела на проплывающие мимо нарядные дома и ничего не видела.
"Старуха спятила, что ли! - бушевало у неё все внутри. - Предлагать барахло, как какой-то нищенке! И кому - мне! Да я сама могу купить ей сто таких шуб!"
Но ещё больше злости было у Орыси на Наталку, что ляпнула про безработную.
Она вспомнила Льва Владимировича, их разговор и ужаснулась: что он теперь подумает о ней?!
Водитель, краем глаза наблюдавший за пассажиркой, осторожно спросил:
- Может, поделитесь, какая у вас беда?
Орыся молча помотала головой. И тут весь позор и стыд пережитого вылился истерикой. Слезы полились из глаз, смывая с ресниц тушь.
Когда она вышла из машины в Трускавце, шофёр проводил её таким жалостливым взглядом, будто она была тяжело больна.
Тётя Катя, увидев зарёванную хозяйку, всполошилась, бросилась раздевать.
- Оставьте меня в покое! - выплеснула на неё свою злость Орыся.
Зайдя в комнату, она громко хлопнула дверью и повалилась на кровать.
На следующее утро тётя Катя ходила по флигелю неслышно, как мышь, а в комнату хозяйки боялась даже заглянуть. Подойдёт тихонечко к двери, прислушается, не позовёт ли Орыся, и уйдёт в особняк заниматься своими делами.
В первом часу, прибрав в комнатах постояльцев и сменив постельное бельё, тётя Катя вошла во флигель с собранными у квартирантов деньгами. И у неё отлегло от сердца: Орыся сидела в кресле в накинутой поверх ночной сорочки норковой шубе. Крицяк знала: если та напялила подарок хахаля, значит, настроение в норме.
- Сергей не был? - встретила вопросом Орыся свою верную помощницу.
- Не был, не был, - успокоила её тётя Катя. - И не звонил.
Она хотела расспросить, как прошла встреча заграничной родственницы, но не решилась: захочет, сама расскажет.
Крицяк протянула хозяйке деньги - проверить, пересчитать. Но Орыся только отмахнулась. Положив выручку на стол и потоптавшись, тётя Катя вышла.
Орыся встала, потянулась, глянула на себя в зеркало и усмехнулась: видела бы её сейчас тётя Михайлина. Как ей идёт жемчужный цвет меха! Вчерашний эпизод показался мелким и глупым.
"И чего это я так психанула? - подумала Орыся. - Конечно, если бы не этот московский переводчик… Впрочем, да ну его! Возьму появлюсь в Москве, приглашу в самый шикарный ресторан, выставлю пить-есть рублей на двести, вот тогда узнает меня по-настоящему!"
От этих мыслей последние отголоски вчерашнего события растворились полностью, уплыли прочь. Ей вдруг нестерпимо захотелось видеть Сергея, мчаться куда-нибудь в его "Волге" или сидеть с ним в отдельном кабинете ресторана, где приглушённый свет и сигаретный дым рождают удивительную реальность, наглухо отгороженную и отличную от той, где люди живут склоками и завистью, мелочными заботами и повседневным рутинным трудом.
Глядя на своё отражение в трюмо, Орыся подумала: неужто это та, совсем ещё недавно неприкаянная, закомплексованная женщина, какой она была до Сергея?
Знакомы они полтора месяца, а как изменилась её жизнь, отношение к окружающим, а главное - к себе самой!
Красива она по-прежнему, может быть, даже стала лучше. А вот счастлива ли? Этого она определённо сказать не могла. Но уверенней стала и спокойней
- это точно. Может, в этом и заключается счастье?
Сергей словно снял с неё груз колебаний, чётко определил ценности, расковал как человека и как женщину. Он сказал: нужно забыть, что было прежде, и она постаралась забыть. Даже все фотографии сына сняла со стены (все, до единой!). Сергей сказал: не нужно ничего бояться, и Орыся перестала бояться. Разве что остался инстинкт самосохранения - не делать того, что вызвало бы гнев Сергея. Ну и житейское: как ни хотелось покрасоваться в норковой шубе, но в Трускавце Орыся ни разу её не надела. Зачем дразнить гусей? Вот поедет в Москву или ещё куда-нибудь - пожалуйста. Никто её там не знает.
Она даже не думала теперь о том, что нигде не работает. Сергей пообещал что-нибудь сообразить, а раз пообещал, значит, сделает.
Как-то Сергей бросил: живём один раз, и сколько ты тратишь на себя, столько, выходит, и стоишь.
После этого она уже не замечала пачки денег, которые он швырял направо и налево, не удивлялась безумным подаркам, с которыми не знала, в сущности, что и делать.
Главное - значит, она их стоит.
Единственное, к чему Орыся не могла пока привыкнуть, так это к внезапным исчезновениям и таким же неожиданным появлениям Сергея. Он мог пропадать день, два, а то и неделю, а потом вдруг приехать. Причём в любое время суток. И каждый раз Орысю поражало, что Сергей знает каждый её шаг в его отсутствие. Но ревность этого властного, крутого человека ей даже нравилась. В ней она ощущала залог того, что Сергей все время помнит о ней и для него Орыся - что-то очень серьёзное.
Сама она нервничала, если он не появлялся день-другой, и страх, что Сергей может и вовсе не появиться, нет-нет да и закрадывался в душу.
Расстались они третьего дня, пора бы ему и приехать.
В норковой шубе стало жарко. Орыся с сожалением повесила её в шкаф, накинула халат и села завтракать, делясь с тётей Катей впечатлениями о встрече канадской родственницы (о последнем эпизоде она, естественно, умолчала). Крицяк, обрадованная хорошим настроением хозяйки, слушала в оба уха и подсовывала Орысе самые вкусные вещи.
А Орыся все время прислушивалась, не остановится ли у калитки автомобиль, не раздастся ли звук открываемой двери и такие знакомые шаги.
Прибрав на кухне и сполоснув посуду после Орыси, тётя Катя побежала на свою квартиру - собрать дань с курортников. И только она за порог, как возле дома заглушила двигатель машина. У Орыси радостно ёкнуло в груди: наконец-то Сергей! Она бросилась к окну.
К её огромному разочарованию, во двор вошла Наталка Шалак, семеня своей утиной походкой, держа под мышкой большой свёрток.
- Вот принесла нелёгкая! - вырвалось у Орыси.
Первое побуждение - запереться и не открывать! Но сестра уже обивала на крыльце налипший на сапоги снег и звук запираемого замка наверняка услышала бы.
- Привет, безработная! - зайдя, Наталка потянулась к Орысе с поцелуем.
- Здорово, провокаторша, - Орыся, криво улыбнувшись, подставила щеку.
- Ну и переполошила ты канадскую бабку, - сказала Наталья. - Расстроилась старуха в усмерть… На, держи, - сунула она свёрток хозяйке.
Орыся развернула - злополучная шуба.
- Уф-ф! - вырвалось у неё.
- Возьми, возьми, а то неудобно. Я дала слово Михайлине, что передам.
- А доллары прикарманила? - съязвила Орыся.
- Нужны они мне! - фыркнула Шалак, снимая пальто. - Скажи лучше, какая муха тебя укусила?
Она ещё спрашивает! - возмутилась Орыся. - Осрамила на виду у всех! Ты хоть думай, когда что ляпаешь! Перед своими ещё куда ни шло.
- Так Михайлина, считай, тоже своя, родственница! Я ведь в шутку, и если она поняла по-своему… - Наталья развела руками.
- А этот москвич, Лев Владимирович!
- Он ничего не слышал.
- Ну да, не слышал… - нахмурилась Орыся.
- Ей-богу! Да и все наши ничего не поняли! Удивились, почему ты драпанула как оглашённая, - уверяла сестра. - Уже потом Михайлина мне по секрету рассказала, что там у вас произошло. Попросила тебя не обижаться, если что не так. Говорит, хотела от души.
Орыся недоверчиво смотрела на Шалак.
- Правда, не слышали?
- Факт!
- Тогда ещё ничего, - сказала хозяйка, приглашая гостью в комнату. - Долго ещё сидели?
- Какой там! Михайлина сорвала всех, потащила в село Иван Франко. Правда, называла его по-старому, Колгуевичами.
- А чего ей там надо? - удивилась Орыся.
- Что ты, у неё железный план мероприятий! После посещения Воловичей - осмотр Музея Ивана Франко в селе, где он родился… Съездили в Каменец…
- Господи, вы ещё и в Каменец мотались? - поразилась Орыся.
- Ну а как же! Тётке Михайлине не терпелось взглянуть на дом, где родился дед Остап. Представляешь, у неё фотография сохранилась. Старая-престарая. Хатка под соломенной крышей, вишнёвые деревья у крыльца… Так забавно! Она даже привезла с собой план села, где кружком отмечен отчий дом. Но хатки, естественно, давно уже нет, на том месте школа теперь.
- Представляю, как огорчилась старушка.
- Конечно. Ну а потом все пошли к Марийке, - рассказывала дальше Шалак.
- К агрономше или к доярке? - уточнила Орыся.
- К доярке… Та подготовилась не хуже тёти Ганны. Жратвы полон стол! А мы ещё не очухались после стряпни Ганны Николаевны. Тётка Михайлина, сама понимаешь, ни к чему не притронулась, так что пришлось её песнями угощать. Нашими, народными… Она, знай, только кассеты меняла.
- На магнитофоне, что ли?
- Ага. Страсть у иностранцев - все заснять, записать, зафиксировать. - Наталья хихикнула.
- Довольна, значит?
- Бог её знает, - вздохнула Наталья. - Вышла потом на кухню и расплакалась.
- Они, старые, все такие. Чувствительные, - заметила Орыся.
- Я тоже так подумала, а когда послушала… - Наталья задумчиво покачала головой.
- И что же она рассказала такого? - спросила Орыся.
- Несладко, оказывается, старушка живёт, ой, несладко, - снова вздохнула Шалак.
- Тю-ю, - протянула Орыся. - Объездила весь свет. А такие путешествия небось в копеечку обходятся! Теперь - к нам прилетела. Лев Владимирович говорил, что один только билет сюда и обратно у них стоит, как автомобиль. Не новый, конечно, но машина!
- Э-хе, я сама думала, что она богатая. А оказалось? По разным странам тётя Михайлина ездила по контракту, зарабатывала. Особенно намаялась со вторым мужем. Он так и помер безработным.
- Ты смотри! - все больше удивлялась Орыся.
- Поняла теперь, почему она тебе шубу совала? - Хозяйка кивнула, а Шалак продолжала: - Знаешь, откуда у неё эти шубы? Последний, третий муж тёти Михайлины занимался мелкооптовой продажей верхней одежды… Между прочим, негр, мистер Самюэль.
- Негр? - округлила глаза Орыся.
- Фото показывала. Здорово похож на Баталова, только чёрный. Так вот, закупил как-то мистер Самюэль партию искусственных шуб, а они не пошли. Мода изменилась или ещё что, не знаю, только почти вся партия осталась у него. Словом, погорел её муж. А мы ещё удивлялись: как посылка из Канады, так в ней две, три шубы и все одинаковые. Что же касается приезда сюда - тётке Михайлине денег дал зять да местная украинская община помогла. Сама старуха не осилила бы ни в жизнь.
Наталья замолчала, грустно глядя в окно. Орысе стало не по себе за своё вчерашнее поведение. Но ведь она ничего не знала.
- Я поняла, почему тётя Михайлина расплакалась, - снова заговорила Шалак. - Понимаешь, на кухне увидела, как Марийкина мать пищу с тарелок - прямо в помойное ведро. Ели-то мало… Старушка поразилась: кому это? Мать Марийки тоже удивилась: как кому, кабанчику… Тётя Михайлина тут и расплакалась. Я, говорит, думала, вы здесь живёте впроголодь, покушать, одеть нечего… Ну, так в ихних газетах писали. В магазинах, мол, пусто… Сама перебивалась на пособие по безработице, а слала посылки… Вышивала украинские рубашки для продажи, глаза испортила…
- Как испортила? Читает-пишет без очков.
- Это у неё контактные линзы… Колечко было золотое, ещё от матери осталось, и то продала. А мы, оказывается, целые куски курятины, мяса, пирогов, хлеба - на откорм кабанчика! Задело, видать… Понять её можно. В сущности, старушка душевная. Ехала к нам, подарки везла. Недорогие, сувениры, так сказать. - Шалак снова улыбнулась. - Смех да и только. Бабке Явдохе знаешь что подарила? Микрокалькулятор, вот такой, с карманный календарик.
- А на кой ляд он Явдохе? - прыснула Орыся.
- Чтоб та следила за количеством калорий в своей еде. Не переедала. Пожилым, мол, это особенно вредно.
- Вот даёт! По-моему, у тётки Михайлины бзик на этой почве.
- Это точно, - согласилась Наталья и показала ключи от "Москвича". - Мне тоже достался подарок.
На кольце болтался брелок - изящный никелированный пистолет.
- Надо отблагодарить старушку, - сказала Орыся.
- А как же! Нина Владимировна уже преподнесла ей десятитомник Ивана Франко. Ты бы видела, как она радовалась! Книги у них ужасно дорогие. Ну, а мы, Сторожуки из Воловичей, решили скинуться и купить тётке Михайлине золотое колечко с камушком.
- Взамен того, что она продала? - усмехнулась Орыся.
- Да уж наше, наверное, будет подороже.
В Орысе взыграл размах, к которому приучил её Сергей. Она решительно распахнула дверцу шифоньера и сняла с вешалки новенькую, ни разу не надёванную дублёнку.
- Передай от меня, - сказала Орыся.
- Ух ты! - вырвалось восхищённо у Натальи. Она посмотрела на фирменный знак. - Бельгийская?! И тебе не жалко!
- Тётя Михайлина мне шубу, а я - дублёнку, - засмеялась Орыся.
- Так старушка в ней утонет, - разочарованно произнесла Наталка, приложив к себе дублёнку.
- Действительно, - огорчилась Орыся.
Но отступать не хотелось: сестрица ещё посчитает её жадной. И тут она вспомнила, что Кларе Хорунжей привезли из Ужгорода для дочери дублёный полушубок, весь расшитый национальным гуцульским узором. Сдаётся, он будет тёте Михайлине в самую пору.
Орыся тут же позвонила подруге и предложила обмен - дублёнку на полушубок. Клара даже не поверила в такое везение.
- Сейчас мы к тебе заедем, - сказала Орыся.
Когда они с Натальей вышли за калитку, Орыся опешила: к дому подходил… Лев Владимирович.
- Орысенька, дорогая, здравствуйте, - широко расставил он руки, словно хотел заключить её в объятия.
- Какими судьбами? - сделала Орыся вид, что обрадована.
- К вам, в гости.
"Этого ещё не хватало!" - подумала Орыся и ответила:
- К сожалению, вот, спешим…
- Ну что ж, - улыбнулся переводчик, - тогда в другой раз.
Он посмотрел на её особняк, поцокал языком:
- Прекрасное шале!
Чтобы поскорее увести его от дома, Орыся спросила:
- Куда вам? Можем подкинуть.
- Недалеко, в горисполком.
- Садитесь, садитесь, - настойчиво предложила Орыся, открывая заднюю дверцу.
Лев Владимирович с достоинством устроился на сиденье "Москвича", думая, что Орыся сядет рядом. Но она залезла на переднее сиденье.
- Вы исчезли, как Золушка, - сказал обиженно переводчик. - А я все искал ваш хрустальный башмачок.
- Он вам не понадобился, - с улыбкой ответила Орыся. - Обнаружили меня и без башмачка.
Доехали до горисполкома в считанные минуты. Прощаясь, Лев Владимирович спросил:
- Наш уговор в силе?
- В каком смысле? - не поняла Орыся.
- Жду вас в Москве, чтобы устроить в гостинице "Космос".
- В силе, в силе…
- И все же я вас буду встречать, - пообещал Лев Владимирович, многозначительно задержав руку Орыси в своей руке.
- Вот пристал, - вздохнула она, когда "Москвич" отъехал.
- Замучил меня вчера: куда ты пропала, почему. - Наталья покосилась на сестру. - Сразила, как видно, наповал.
Орыся промолчала.
Клара все ещё не могла прийти в себя от счастья: заполучить такую дублёнку!
- Давай поскорее, - торопила её со смехом Орыся, - а то передумаю.
Полушубок Наталья одобрила - национальный колорит и размер подходящий.
- И теплее старушке будет, чем в искусственной шубе, - добавила Орыся.
- В Воловичи? - спросила Шалак, заводя двигатель.
- Нет, - отказалась Орыся.
- Почему? Не хочешь попрощаться с тёткой Михайлиной? Она ведь завтра уезжает. Очень просила тебя приехать.
- Скажи, что нездорова.
Когда машина завернула в её переулок, сердце у Орыси радостно забилось: возле калитки стояла "Волга" Сергея.
- Слава богу! - невольно проговорила вслух Орыся.
- Что? - недоуменно посмотрела на неё Наталка.
- Так, ничего… - ответила Орыся.
И подумала, как здорово, что она спровадила московского переводчика. Неизвестно, чем бы кончилась их встреча с Сергеем.
Часть третья
Направляясь в такси к Киевскому вокзалу, Валерий Платонович Скворцов-Шанявский вдруг подумал о том, что в суёте и хлопотах последнего времени не заметил, как в город пришла весна. Она обрушилась в этом году внезапно, без подготовки. Ещё десяток дней назад сыпала с серого неба белая крупа, прохожие кутались в зимние пальто, шубы, меховые куртки, а теперь вот разгуливают чуть ли не в пиджаках и кофтах. Бульвары и скверы в центре Москвы покрылись бледно-зеленой кисеёй, а в воздухе, пропитанном бензиново-асфальтовой гарью, все явственнее ощущался тонкий аромат распускающихся листочков тополя.
Когда такси подъехало к зданию вокзала, башенка с часами которого золотилась в закатном небе, на душу Скворцова-Шанявского снизошло спокойствие: пусть все дела горят голубым огнём, главное - подлечиться и отдохнуть. Он уже предвкушал приятную поездку, конечно, если не испортит настроение попутчик, - в СВ купе двухместные.
В вагоне была идеальная чистота. На полу в коридоре - ковровая дорожка, на окнах - накрахмаленные занавески. Проводница - стройная девушка
- сама любезность.
В купе профессора сидело человек шесть: мужчина лет пятидесяти, остальные - молодые ребята. Все были смуглые. Чёрные волосы, чуть раскосые глаза. Речь восточная.
При появлении профессора старший поднялся и, улыбнувшись, произнёс:
- Проходите, проходите, дорогой сосед! - Он сделал жест остальным выйти. - Располагайтесь, мешать не будем. - И тоже вышел, защёлкнув дверь.