* * *
– Хорошо выглядишь, Чебот, – сказал Тойвонен.
"Весь в татуировках, как брюссельский ковер. Тридцати трех лет от роду, но остается только удивляться, почему парень еще жив", – подумал он.
– Я завязал с тяжелыми вещами, – признался Чебот. – Последний год только травку покуривал, да и потом, шнапс, конечно, а это ведь просто диетическая пища по сравнению со всем прочим дерьмом, которое приходилось потреблять за все годы.
– Вот как, – сказал Тойвонен. Сам он жил на мясе, фруктах и овощах. За исключением тех случаев, когда вместе с Ниеми и другими парнями из финской кавалерии заваливался в какое-нибудь питейное заведение и подтверждал свое происхождение.
– Я буду краток, – деловито кивнул Чебот. – Тебе, пожалуй, известно об ограблении инкассаторской машины в Бромме. В понедельник на прошлой неделе, когда расстреляли двух парней из охранной фирмы.
– Да, я слышал что-то такое, – подтвердил Тойвонен с кривой усмешкой.
– А вечером в тот же день кто-то завалил Кари Виртанена в Бергсхамре. Ток-Кари, или Токарева, как его называли. Ты знаешь, из русской пушки ТТ. Девятимиллиметрового автоматического пистолета, с которым он всегда ходил и еще имел привычку им размахивать.
– У любимого дитяти много имен, – проворчал Тойвонен.
– В любом случае, – сказал Чебот, – есть связь между убийством Виртанена и ограблением в Бромме.
– Это я тоже слышал, – буркнул Тойвонен. – Не трать моего времени. У тебя нет ничего нового?
– Дело, значит, обстоит так, – продолжил Чебот, не думая сдаваться, – что Виртанен участвовал в ограблении в Бромме. Когда охранники активировали ампулы с краской в мешках, он прямо сбесился. Приказал водиле поворачивать назад, а потом расстрелял их. Он и водила свалили, бросили машину и бабки тоже. Зачем им красные купюры. Стоявшие за налетом серьезные люди сильно разозлились на Токарева, и его зачистили тот же вечер. Водила, возможно, уже составил ему компанию, и, будь я на твоем месте, проверил бы ниггера, которого вы выловили из Ульвсундашена ночью.
– Вчерашние новости, – сказал Тойвонен и на всякий случай посмотрел на часы.
"А кем был Акофели, парень, возможно, понятия не имеет", – подумал он.
– Я так и думал, – кивнул Чебот. – Но сейчас, значит, я перехожу к самой сути.
– У меня уже терпение на исходе, – проворчал Тойвонен и вздохнул.
– Ты знаешь ведь старого бухгалтера, жившего на Хасселстиген, дом 1. Его звали Даниэльссон, кстати, Карл Даниэльссон, ему еще проломили голову кастрюлей в прошлую среду. Есть связь между его убийством и ограблением инкассаторов в Бромме.
– Почему ты так думаешь? – спросил Тойвонен. – Откуда ты знаешь Даниэльссона, кстати?
– Встретился с ними в Солвалле, – объяснил Чебот. – Он болтался с Ролле Столхаммером. Столисом, ну ты знаешь. Твоим бывшим коллегой.
– Ты и с ним знаком? – удивился Тойвонен.
– Еще бы, – ухмыльнулся Чебот. – Он прихватил меня в первый раз, когда мне было четырнадцать годков. Я шлангом сливал бензин из тачки на Карлавеген в центре города. Неожиданно останавливается автомобиль. Из него вываливается мужик, здоровый как дом. Берет четырнадцатилетнего Чебота, меня, значит, и тащит в свою машину. Десять минут спустя я сижу в дежурке полиции Стокгольма и жду, когда заявится баба из социальной службы и заберет меня оттуда. У меня же в Остермальме остался незапертый автомобиль. Конечно, без бензина, но это легко поправимо для такого, как я.
– Значит, ты помнишь Ролле Столхаммера, – констатировал Тойвонен.
– Один из самых клевых полицейских, с кем я когда-либо сталкивался. Брал меня с собой на бокс пару раз, когда я был мальчишкой. Хотя в любом случае все пошло прахом, – сказал Чебот и пожал плечами.
– Ты встретился со Столхаммером и Даниэльссоном в Солвалле, – напомнил Тойвонен.
– Конечно, – сказал Чебот, – в прошлую среду. Где-то около шести. Всего за несколько часов до того, как Даниэльссон имел близкий контакт третьей степени со своей собственной кухонной утварью. Столис и я обменялись несколькими словами. Он спросил, как у меня дела. Сказал, что я просто дьявольски выгляжу. Настолько, что он даже не осмеливался просить меня поздороваться с его старым школьным приятелем. Даниэльссоном то есть. Хотя глазки у него блестели. Когда, значит, он говорил это. Оба, Столис и Даниэльссон, похоже, были в отличном настроении, и Даниэльссон протянул вперед лапу и представился. Калле Даниэльссон, сказал старикан, и я издалека почувствовал, что он уже пропустил рюмочку-другую за день. Если бы я не сидел, возможно, свалился бы, когда он дыхнул на меня.
– И что ты сказал?
– Чебот, – ответил Чебот. – А что бы ты сам сказал? Будь ты на моем месте?
– Извини за глупый вопрос, – сказал Тойвонен. – Но какое это имеет отношение к ограблению инкассаторской машины? Какая связь между Даниэльссоном и налетом?
– Парни, стоявшие за ограблением. Речь не о Токареве и том, кто сидел за рулем. А о серьезных ребятах. Которые уже зачистили и Токарева, и водилу, поскольку те нагородили дел. Ты в курсе, кто они?
– Да, у нас есть идеи на сей счет, – проворчал Тойвонен. – Я слушаю.
– Фархад Ибрагим, – сказал Чебот.
"Правильно", – подумал Тойвонен.
– Его чокнутый младший брат Афсан Ибрагим.
"Опять в точку", – одобрил Тойвонен.
– И потом их ужасно жуткий кузен. Здоровый дьявол Хассан Талиб, – сказал Чебот и повторил: – Фархад Ибрагим, Афсан Ибрагим, Хассан Талиб.
"Три попадания из трех", – подумал Тойвонен и спросил:
– И почему ты думаешь, что они стоят за ограблением?
– Люди болтают, – сказал Чебот. – А этого достаточно, если умеешь слушать, – объяснил он и приставил ладонь к уху.
"Ну конечно, люди болтают", – подумал Тойвонен, который уже слышал те же разговоры и, кроме того, сам сумел просчитать то и другое.
– Я все еще не понимаю, как Даниэльссон вписывается в эту картинку, – сказал он.
– Он и Фархад знали друг друга, – пояснил Чебот.
– Сейчас ты, наверное, заблуждаешься, Чебот. Откуда ты это взял? – спросил Тойвонен. "О чем он, черт возьми, говорит?"
– Перехожу к этому, – сказал Чебот. – Ну, значит, когда Ролле и его приятель откланялись, после того как мы поздоровались в Солвалле, я неожиданно вспомнил, что видел этого человека раньше в тот же день. Все произошло где-то в обед. Прогуливаюсь я себе спокойно по Росундавеген и решил заскочить в пиццерию, немного заморить червячка. И кого я вижу в тридцати метрах дальше по улице, стоящим и разговаривающим с каким-то старым пнем на углу Хасселстиген? В двадцати метрах от пиццерии, куда я направлялся?
– Я слушаю.
– Фархада Ибрагима, – выдал Чебот.
– Ты и с ним знаком?
– Догадайся, откуда его знаю. Мы тянули срок вместе. В одном коридоре в Халле десять лет назад. Если не веришь мне, наверняка можешь посмотреть в своем компьютере. Фархад Ибрагим собственной персоной, самый страшный из людей.
– И что ты тогда сделал?
– Повернул резко, – признался Чебот. – Фархад из тех, кто убивает просто на всякий случай, и, если он сейчас занимается своим обычным дерьмом, у меня не было никакого желания оказаться втянутым в его делишки, когда я просто собирался поесть пиццы.
– Ты уверен, что он там разговаривал именно с Калле Даниэльссоном?
– На все сто двадцать, – кивнул Чебот. – На сто двадцать процентов, – уточнил он.
– Но откуда такая уверенность? – не унимался Тойвонен.
– Это мой хлеб, – ответил Чебот.
– Я тебя услышал, – сказал Тойвонен.
"И как, черт побери, мне сейчас обойтись без Бекстрёма, если это правда?" – подумал он.
– Как насчет тысячи? – спросил Чебот.
– Что думаешь о двадцатке? – решил поторговаться Тойвонен.
– Я согласен на половину, – предложил Чебот без особой веры в успех.
– Пусть будет две сотни, – принял решение Тойвонен.
– Если ты так говоришь, – согласился Чебот и пожал плечами.
41
Одновременно с тем, когда Тойвонен доверительно разговаривал с Чеботом, Бекстрём собрал экстренное совещание своей разыскной группы по причине убийства Септимуса Акофели.
Как обычно, сначала слово предоставили Ниеми. Он сопровождал труп до лаборатории судебной медицины, в то время как Чико Фернандес взял с собой другого коллегу и снова посетил квартиру разносчика газет с целью обследовать ее еще раз. Сейчас они оба были на месте.
– Его задушили, – сказал Ниеми. – Это единственная причина смерти. Больше никаких повреждений на теле. Он совершенно голый вдобавок. Задушили петлей, затянутой на шее сзади, там остался след от узла. Если вы спросите меня, по-моему, он пребывал в полном сознании, и нападение застало его врасплох.
– Почему ты так считаешь? – спросила Анника Карлссон.
– У него есть отметины на пальцах. Они появляются, когда человек пытается ослабить петлю. Помимо всего прочего, также сломана пара ногтей, пусть они у него достаточно короткие.
– Какие у тебя мысли относительно типа петли? – спросил Бекстрём.
– Если говорить о веревке, ее мы, значит, не нашли, то она достаточно тонкая. Речь может идти обо всем, начиная от грубого шнура, бельевой веревки и заканчивая, пожалуй, обычным электропроводом, но шнурок для жалюзи тоже отлично подходит. Сам больше я склоняюсь к тонкому электропроводу.
– И почему же? – спросила Анника Карлссон.
– Поскольку он годится лучшего всего, – сказал Ниеми и криво улыбнулся. – Легче затянуть. Ты тянешь и обматываешь вокруг, сидит надежно.
– Ты имеешь в виду, надо быть профессионалом, чтобы сделать это? – поинтересовался Альм.
– Не знаю. – Ниеми пожал широкими плечами. – Мне трудно поверить в это. Много ли профессионалов по части душить людей в нашей стране? Все десантники, морская пехота, коллеги из спецподразделений и югославы, которые покуролесили на Балканах. По их словам, по крайней мере здесь они, похоже, в состоянии держать себя в руках. Преступник обладает значительной физической силой. Он выше Акофели, единственное, что я могу сказать.
– Как тот, кто задушил Даниэльссона, – констатировал Бекстрём.
– Ну, мне пришла в голову та же мысль, – согласился Ниеми.
– Что нам известно относительно времени смерти? – спросил Бекстрём.
– Предположительно тот самый день, когда он исчез, – ответил Ниеми. – То есть пятница 16 мая – утро, день или вечер.
– Почему ты так считаешь? – поинтересовался Бекстрём.
– Вовсе не из-за каких-то следов на теле, свидетельствующих об этом. Но так обычно всегда случается. Когда они прекращают звонить по своим мобильным телефонам, не выходят на работу, не используют платежные карты, когда их обычный порядок жизни нарушается. Тогда, значит, что-то случилось. Так происходит почти всегда. – И Ниеми кивнул в качестве подтверждения своих слов.
"А финик не так глуп", – подумал Бекстрём. Он ведь сам использовал то же правило уже в течение тридцати лет.
– Тело в хорошем состоянии, – между тем продолжал Ниеми. – Задушенного, голого, Акофели сложили пополам, упаковали в пластик с помощью обычного скотча и засунули в его собственную сумку-тележку для газет. Полиэтилен от трех обычных черных мешков для мусора, вы знаете. Скотч стандартной модификации, не более пяти сантиметров шириной. Я думаю, все произошло сразу. Пока не наступило трупное окоченение. В сумке находится также груз. Четыре блина от штанги, каждый по пять кило, то есть всего двадцать килограммов, которые соединены вместе тем же скотчем. Поскольку Акофели весил примерно пятьдесят килограммов, груз двадцать, а сумка приблизительно десять, точный вес будет известен, как только она высохнет, то мы говорим о пакете где-то в восемьдесят килограммов.
– Автомобиль, – сказал Альм. – От места преступления до места находки тело доставили на машине.
– Все иное крайне маловероятно, – согласился Ниеми. – Я прочитал интересную маленькую статью на днях, в издании для экспертов, где речь шла о преступниках, бросающих свои жертвы на земле. Крайне необычно, если кто-то несет или тащит тело более семидесяти пяти метров.
– А если у них есть тележка? – спросил Бекстрём.
– Несколько сотен метров самое большее, – констатировал Ниеми. – Обычно при больших расстояниях и тележку, и тело сначала перевозят на машине.
– Место преступления где тогда? – поинтересовался Бекстрём.
– Ты думаешь о квартире Акофели на Форнбювеген, 17, – сказал Ниеми и обменялся взглядом с Фернандесом.
– Мы побывали там снова рано утром, – взял слово Чико. – И не нашли ничего нового, но при мысли о том, как его убили, квартира вполне может быть местом преступления, пусть нами и не обнаружено никаких следов. Вдобавок есть несколько обстоятельств в пользу такой версии.
– Каких же? – спросил Альм.
– Тележка для газет, наверняка принадлежавшая жертве, блины, использованные в качестве груза. У нас почти нет сомнений, что они тоже Акофели. У него в квартире тренировочная скамейка, пара гантелей и гриф от штанги. Но на удивление мало блинов для нее.
Бекстрём кивнул:
– Вот как.
– Которые остались в квартире, значит, – объяснил Фернандес.
– Расстояние? – спросил Бекстрём.
– Между жилищем жертвы и местом находки – не менее десяти километров, и по большому счету весь путь можно проделать на машине. Вплоть до обрывающегося к воде утеса. Того, что находится на вершине холма. Это тридцать метров от спускающейся к берегу гравиевой дороги. Перепад высот – тринадцать метров.
– Но там ведь нельзя ездить на машине, – заметила Анника Карлссон.
– Если ты не полицейский и не работаешь в коммунальной службе или в департаменте, который заведует парками, или не прибыл для выполнения работ, или по какому другому делу. Если ехать с юго-востока, то есть со стороны Кунгсхольмена, проезд разрешен по большому счету до самого места находки. Остается пройти пешком каких-то сто метров. Вверх по склону, конечно, но… – Фернандес многозначительно пожал плечами.
– Вы нашли автомобильные следы? Выше места находки, я имею в виду, – спросила Анника Карлссон.
– Массу, – улыбнулся Чико. – В итоге не смогли сделать ничего разумного с каким-либо из них.
– Чико, – сказал Бекстрём. – Поведай старому пню вроде меня, как, по-твоему, все происходило.
"Вот тебе немного пищи для размышления, танцоришка танго", – подумал он и сразу получил одобрительный взгляд от коллеги Карлссон.
Фернандесу стоило труда скрыть свое удивление.
– Ты хочешь, чтобы я рассказал, как, по-моему, все происходило?
– Да, – подтвердил Бекстрём и улыбнулся ободряюще.
"Тупица, такие, как он, постоянно переспрашивают", – подумал он.
– Хорошо, – сказал Фернандес. – С оговоркой, что это, значит, мое мнение. Относительно начала всего я полностью согласен с Петером. Жертву застали врасплох, задушили сзади, раздели, сложили пополам, он же худой и хорошо тренированный и при жизни наверняка мог из положения стоя коснуться пола обеими ладонями, не сгибая коленей. Сложив тело таким образом, преступник зафиксировал его в данном положении при помощи скотча, протянув его вокруг запястий, через спину, вокруг плеч и назад снова. Скотч закреплен в исходной точке, на запястьях.
Потом его упаковали в полиэтилен от мешков для мусора, которые разрезали на куски, а затем пакет запечатали при помощи того же скотча. И засунули в тележку для газет жертвы. Она высокая, с двумя колесиками и двумя ручками, и вся конструкция держится за счет прямоугольной металлической рамы. С передней стороны находится довольно вместительный мешок из парусины, то есть водостойкой ткани типа брезента. К нему пришиты петли и ремни, благодаря которым его стягивают при необходимости. На мешке сверху имеется крышка из того же материала, закрываемая при помощи ремня.
– Как много времени на это уходит? – спросил Бекстрём. – На все, начиная с удушения и заканчивая тем, чтобы затянуть мешок с телом.
– Если человек достаточно силен, и при наличии определенных навыков, и когда все необходимые материалы под рукой, на все уйдет самое большее полчаса, – сказал Чико. – Если работают двое или больше, хватит и пятнадцати минут.
– Ты думаешь, преступник мог быть не один? – спросил Альм.
– Этого в любом случае нельзя исключать, – сказал Фернандес и пожал плечами. – Одного достаточно, при двоих дело пошло бы в два раза быстрее. Когда народу больше, все только мешают друг другу.
"Это способен понять любой, за исключением Деревянной Башки", – подумал Бекстрём и зло посмотрел на Альма.
– Потом что? – спросил он.
– Сначала его в тележке вывозят из квартиры на улицу. До места, где можно припарковать автомобиль, десять метров. Тележку грузят в машину, и в дорогу. В сумме получается час, но, поскольку такие перевозки почти всегда осуществляются ночью, а Акофели, вероятно, убили утром, тогда ведь он перестает подавать признаки жизни для окружающих, приходится ждать, пока стемнеет, прежде чем бросить его в залив, по крайней мере. Его убили, упаковали, приготовили к транспортировке. Наконец, положили тележку в автомобиль и увезли оттуда. Подождали, пока стемнеет. Или вернулись тем же вечером и забрали его. Я не думаю, что убитого оставили бы в собственной квартире дольше, чем это необходимо.
– Когда его бросили в Ульвсундашен? В тот же вечер?
Бекстрём вопросительно посмотрел сначала на Фернандеса, который покачал головой, а потом на Ниеми. И тот лишь пожал плечами:
– Трудно сказать. Тело так хорошо упаковано, что этого нельзя определить. Возможно, он оказался в воде уже в пятницу, но также все могло случиться значительно позднее. Мы, кстати, задействовали водолазов там сегодня утром, и они обшарили дно. Но ничего не нашли.
– У вас есть что-то еще? – спросил Бекстрём.
– Нет, на данный момент, – ответил Ниеми и покачал головой. – Мы дадим знать о себе, как только найдем что-нибудь. Или ничего не найдем, – добавил он с еле заметной улыбкой.
– Все ясно, – сказал Бекстрём, он с нетерпением ждал, когда у него появится возможность выпить кофе с печеньем. – Тогда мы снова проведем поквартирный обход, и сейчас во главе угла стоит Акофели. Дом по адресу Хасселстиген, 1 и собственное жилище Акофели на Форнбювеген. Подробности об Акофели и возможные контакты с Даниэльссоном плюс все иное, что может показаться интересным. У нас хватит людей для этого?
– Отделение участковых в Тенсте обещало помощь, – сообщила Анника Карлссон. – Это же их территория, и у них хорошие контакты с местными жителями. Относительно Хасселстиген, пожалуй, мы справимся сами. Я собиралась заняться этим.
– Хорошо, – одобрил Бекстрём.
Потом он попросил Стигсона задержаться и, когда они остались наедине, похлопал его дружески по руке и показал свою другую сторону, ту, которую Анника Карлссон открыла для себя той же ночью.
– Ну, послушай меня, Эдип, – сказал Бекстрём. – Никаких объятий в этот раз, понятно?
– Ты имеешь в виду даму с… – сказал Стигсон и поднес сложенные в виде куполов ладони к груди.
– Да, с дынями, – подтвердил Бекстрём.
– Я разговаривал с Уткой об этом, – поведал Стигсон, и его щеки сразу же порозовели.
– Отлично, – сказал Бекстрём. – Она похожа на твою мать, кстати?
– Кто? Утка?
– Свидетельница Андерссон, – уточнил Бекстрём. – Ты знаешь, кого я имею в виду. Дама с огромными дынями.