"Человек есть мыльный пузырь".
То, что слышит сейчас Мика, – соитие трех мыльных пузырей.
Они вот-вот лопнут, сверкнув напоследок радужной пленкой, и все закончится. Все закончится. Все.
…Васька появилась на кухне неожиданно. Во всяком случае, для Мики, уж слишком сосредоточившейся на молитве о скорой кончине мыльных пузырей. Не заговори Мика с Васькой – возможно, все бы и прошло гладко, как проходило всегда: голая Васька хлопнула бы дверцей холодильника, достала бы пакет с соком и убралась восвояси. Нет, почему-то именно сейчас Мике понадобилось открыть рот.
– Отвратительно, – сказала она, тут же испугавшись громкости своего голоса.
Васька тоже могла промолчать (какая разница, что там лепечет жалкое создание?), но и она не сдержалась:
– Что именно?
– То, чем вы там занимались.
– Разве?
– Отвратительно. Омерзительно. Гнусно.
– Скажу тебе по секрету, дорогая сестренка: мы собираемся продолжить эту гнусность. Не хочешь присоединиться?
Наглая сучка. Наглая молодая сучка с персиковым телом, с айвовым телом; с самодовольной грудью, с раскосыми бедрами, с бритым лобком; с татуировками, каждый штрих которых презирает Мику. А она еще мечтала быть необходимой своей сестре, подставить плечо, если понадобится. Научить тому, что знает сама.
Ничегошеньки-то Мика не знает, а гнусности и мерзости Васька выучилась и без нее.
– Так ты не хочешь составить мне компанию? Будет весело, – продолжает изводить ее Васька. – Полное самовыражение, никаких запретов, а в финале мы можем обменяться партнерами.
– Уволь меня от этой грязи.
– Ах, да. У тебя ведь есть дружок.
Уж не Ральфа ли имеет в виду Васька? Нет.
Эстонский рыбак из меди, вот на ком остановился насмешливый, уничижительный Васькин взгляд. Немудрено: она и застала Мику рядом со скульптурой – руки под дождевиком, как раз в том самом месте, где выбита сакральная надпись – "Человек есть мыльный пузырь".
Едва не задев Мику, Васька подходит к рыбаку и стучит по его лбу согнутым пальцем: звук получается жалобным, протяжным и каким-то далеким.
– Вы столько лет вместе, а я даже не знаю, как его зовут. Может, представишь нас друг другу, в конце концов?
– Не говори чуши.
– Это не чушь. Это совсем не чушь. Медный болван – вот и все, на что ты способна.
Не одна Мика умеет пользоваться арбалетом с витража, Васька тоже владеет им. И весьма искусно. Это раньше он был неподъемным для ее детских рук. А стрелы летели вкривь и вкось, и если и задевали Мику, то ранения не были смертельными: Васька маленькая, у Васьки переходный возраст, Васька не ведает, что творит; Васька кусает руку, из которой ест, но со временем все образуется, может быть. Ничего не изменилось, стало только хуже: теперь Мика истекает кровью, она готова кричать от боли, она вот-вот упадет замертво. А наглая молодая сучка кладет и кладет стрелы.
Одну за одной.
– Кто же еще на тебя польстится, кроме медного болвана, моя целомудренная сестра?
– Не смей так со мной разговаривать!
– Почему? Разве я сказала что-то, чего ты сама не знаешь про себя?
– Ничтожество! Неблагодарная тварь!..
У Мики была масса поводов бросить это Ваське в лицо, но до сих пор она сдерживалась. Даже когда Васька позвонила из Петропавловска-Камчатского после четырехмесячного отсутствия и попросила денег на билет до Питера – даже тогда Мика нашла в себе силы не впадать в истерику. А Васькино бесстыдство, а Васькино похабство, а Васькины бесконечные мальчики, такие же никчемные, как она сама?.. При всем этом Мика вела себя, как ангел, и ей не в чем себя упрекнуть. То, что она чувствует сейчас, – ненависть, ненависть, ненависть.
Плотина прорвана – и слава богу.
Ненависть брызжет из Микиных глаз, ненависть брызжет изо рта, ненависть сочится сквозь поры, застаивается в волосяных луковицах. При желании Мика могла бы соорудить из нее салат, приправленный базиликом, кедровыми орешками и чудесной травкой рукула. И еще как минимум сто тысяч блюд, Микиной жизни не хватило бы, чтобы переделать их все; ни одно не похоже на другое, а послевкусие от них держится до Рождества. До Пасхи. До родительской субботы. Кто мог подумать, что ненависть бывает такой бодрящей, такой освежающей? Мике скоро тридцать, и почти половину своей жизни она потратила на то, чтобы завоевать любовь ничтожества.
Неблагодарной твари.
Больше так не будет.
– Ничтожество! – еще раз повторяет Мика.
– Ну, наконец-то, – Васька кажется вполне довольной Микиной реакцией. – Наконец-то ты это произнесла. Хоть раз сказала, что думаешь. А то все это твое сюсюканье, все твои причитания, вся твоя сопливая любовь – в них и грамма правды не было.
– Так ты хочешь правды?
– Жажду.
В подтверждение своих слов Васька опрокидывает пакет с соком и жадно пьет: желтая мутноватая жидкость стекает по подбородку, капает на ключицы, капает на живот и на бритый лобок тоже, – никогда еще Васька не была такой отталкивающей.
– Изволь. Ты – неблагодарная тварь.
– Это я уже слышала.
– Где бы ты была сейчас, если бы не я? Что бы тебе светило? Детский дом, а потом специализированный интернат… Ты парилась бы в нем до конца жизни, с такими же даунами. И это в лучшем случае.
– А в худшем? – Васька все еще выглядит спокойной.
– В худшем тебе просто оторвали бы башку и выбросили на помойку. Никто не стал бы терпеть твое…
– Паскудство, – подсказывает Васька.
– Да. Твое…
– Похабство, – подсказывает Васька.
– Да. Твое…
– Бесстыдство, – подсказывает Васька.
– Да. И твою тупость тоже. Ты бы и дня без меня не прожила, тупая неблагодарная тварь.
Дислексия – вот на что намекает Мика.
Васькина дислексия никуда не делась с годами; крайняя, редко встречающаяся форма так и осталась крайней и редко встречающейся. Обучение в школе можно считать условным, Ваську не выкинули из нее только потому, что сердобольная Мика из года в год вливала деньги в школьную директрису.
– Ты забыла? Ты забыла об этом, Васька? Конечно, забыла. Это было первым, чтоя забыла. Ни о каком институте, ни о какой карьере и речи быть не может. В жизни Васька не прочитала ни одной книги, весь ее словарный запас сформирован телевидением, радиостанциями FM-диапазона, придурковатыми фильмами про экзорцизм, трах в Голубой Лагуне и бойню на лесопилке; дворовыми дружками (впоследствии – мальчиками) и Микиными причитаниями. Возможно, были и другие источники, Мика не знает о них ничего. Васька давно забросила свою кладовку, она так и не превратилась в кошку, но, кажется, превратилась в самую банальную потаскуху.
– Ты самая банальная потаскушка! – "потаскушка" звучит еще унизительнее, чем "потаскуха" – пусть. Микина задача (если у нее вообще есть задача) – побольнее ударить Ваську, а лучше и вовсе сбить с ног. И канализировать ненависть, направив ее в нужное русло.
– Ну какая же я потаскушка? – Задеть Ваську так же трудно, как вручную столкнуть с колеи пригородную электричку. – Денег-то я не беру. А это уже по-другому называется, согласись.
– Тебе виднее… А все эти твои хахали – может, они и не платят тебе денег. Может, ты спишь с ними потому, что они читают тебе вслух названия станций метро? Ведь прочесть их сама ты не в состоянии… Что, права я?!
Мика почти торжествует. Но и Васька торжествует, скалится в ухмылке, выпячивает молодые, наглые, сучьи зубы:
– Не исключено, моя целомудренная сестра! Не исключено, что я сплю с ними именно поэтому.
– Хорошо, что мама с отцом не дожили до такой грязи.
– Это положительный момент, безусловно. Хочешь сказать что-нибудь еще?
О, да, Мика многое могла бы сказать. Только благодаря Мике Васька не подохла с голоду и ни в чем не нуждалась все эти годы. Только благодаря Мике ее взяли на работу в "Ноль"; сначала – официанткой, в компанию к Виталику и Иву. И не Микина вина, что Васька не удержалась в должности, – уж слишком много она дерзила в адрес клиентов, слишком многое себе позволяла. С подобными выбрыками Васька не дожила бы и до конца первого рабочего дня, так нет – Клаус-Мария и Йошка с Себом терпели ее сколько могли, и то из уважения к Мике. А потом, когда терпение иссякло, перевели на варку кофе.
Кофе не является сильной стороной "Ноля".
– Пошла вон отсюда! – В таком регистре Микин голос еще не работал, до таких высот еще не добирался.
– Уже ухожу, – Васька проявляет несвойственную ей покладистость, даже удивительно. – Но сначала мне бы хотелось обсудить с тобой одну проблему.
Обсуждать проблемы с голой Васькой Мика не намерена.
– Я же сказала – пошла вон.
– Я хочу разменять квартиру.
– Что?
– Я хочу разменять квартиру, – Васька выговаривает каждое слово едва ли не по слогам. – Мы терпеть друг друга не можем, ведь так?
Мика молчит.
– Я ненавижу тебя, ты ненавидишь меня – так не лучше ли нам разъехаться?
Ненависть, еще секунду назад любовно поддерживавшая Мику, куда-то улетучилась. О чем говорит Васька? Об их квартире с мастерской, о двухсот пятидесяти квадратах, в которых свободно умещается все то, что дорого Мике. И Гент с Утрехтом, и дароносица, и виноточило, и прошлая счастливая жизнь, от которой и следа не осталось. И от Васьки не останется никакого следа, она уйдет от Мики и даже не обернется на прощанье – смуглая, дерзкая, черноволосая. И ее мальчики уйдут. И Мика останется одна. Совсем одна. Совсем. Конечно, можно завести кошку, канадского сфинкса с горячим голым тельцем, говорят, что сфинксы привязчивы как собаки и даже спят в одной постели с владельцами. Беда в том, что Мика не любит кошек. Не любит собак, не любит волнистых попугайчиков, не любит мужчин – так что участь Ральфа Норбе, захоти он здесь натурализоваться, будет еще плачевнее, чем участь канадского сфинкса.
– Я не позволю тебе разменивать квартиру. Так и знай.
– Мне плевать. Я имею на нее такое же право, как и ты. И я поступлю, как считаю нужным, а на тебя мне плевать.
– Ты этого не сделаешь.
– Сделаю и еще как.
– Нет.
– Да! Маленькая дрянь.
Маленькая дрянь совершает то, чем промышляла все детство: швыряет в Мику первый попавшийся предмет. На этот раз – пакет с остатками сока. Удар получается не сильным, но обидным до неприличия. Желтая мутноватая жидкость стекает по Микиному подбородку, по домашней футболке с надписью "practic emakes perfect", по заношенным спортивным штанам. Если кто-либо когда-либо и был похож на "эту суку В.", так это Васька, отстранений думает Мика.
Ее и зовут так же, воля деда была исполнена, хотя бы и после его смерти.
В отличие от "этой суки В.", Васька совсем не уродина, хотя концептуальности в ней не меньше. Направления в искусстве под ее влиянием не создадут, но поразбивают друг другу морды точно. Васька в представлении Мики выглядит таким же воздушным змеем, как и "эта сука В.", только гораздо более усовершенствованным.
Модифицированным.
Этому змею и определение имеется – новомодное английское словечко "кайт", неразрывно связанное с экстримом, которому, как одержимая, поклоняется Васька.
Воздушный змей по имени Васька никогда не принадлежал Мике, не она запустила его в небо – разве что совсем недолгое время подержалась за кончик нити. Но до сегодняшнего дня он хотя бы находился в поле ее зрения – отныне Мика будет лишена и этого. Письма в форме дневника, неизвестно кому адресованные, – вот что ей остается (когда-то их сочиняла бабка, теперь наступил Микин черед). Описание мелких, ничем не примечательных событий, происходящих в ее мелкой, ничем не примечательной жизни. Кулинарные рецепты, придуманные на ходу. Подробное изложение разговоров с Виталиком о стратегии паука – для создания своей собственной стратегии у Мики не хватило бы клепки. Подробное изложение всех других разговоров, в которых Мика является действующим, но не главным лицом. Мика, Мика! – она не может никого заинтересовать сама по себе. Солнцеликий любил ее за сходство с мамой, Ральф и все остальные любят за умение готовить, ничего больше.
А ничего больше и не нужно.
Вот только продать квартиру она не позволит.
…Он появился в мастерской спустя полтора месяца после разговора о квартире. За полтора месяца Васька не предприняла никаких шагов в направлении к агентству по недвижимости или хоть какому-нибудь риэлтору-одиночке с лицензией. По здравому размышлению, продажа квартиры для Васьки – неподъемноедело. Оно связано с массой бумаг, с огромным количеством документов, заполнять и отслеживать которые Васька не в состоянии, опять же – из-за своей дислексии. С такой редкой психологической особенностью Ваську впору признать недееспособной. Этот факт хоть немного да утешает Мику, в глубине души она продолжает надеяться: ночная ссора была лишь всплеском эмоций и все останется так, как есть.
Не дура же Васька, в самом деле! Кому она может доверить хлопоты по квартире? Своим одноразовым мальчикам? Смех, да и только. Своим подругам? Никаких особых подруг у Васьки нет. Ральфу, Клаусу-Марии, Йошке с Себом? Немцы всегда будут на стороне Мики, что бы ни произошло, – иначе они лишатся своего liebe шеф-повара и весь их ресторанный бизнес накроется медным тазом. Виталик и Ив откажут по сходной причине.
Ну и что ты будешь делать, Васька?
Васька сделала то, что делала всегда, с тех пор как стала взрослой: она завела себе дружка. То есть это поначалу Мика думала, что он – дружок, такой же одноразовый, как и все остальные. Нейтральные мужские носки на батарее не предвещали никакой опасности.
Ее первые признаки возникли вместе с зубной щеткой в стаканчике, где до сих пор стояла только Васькина щетка. И усилились вместе с появлением геля и моделирующей тянучки для волос, да еще мужского одеколона неизвестной марки. Недоставало только бритвенного станка и большого купального полотенца, чтобы картина стала полной. Законченной. И чтобы Мика смогла, наконец, поставить подпись в правом нижнем углу:
"это не дружок. Это – возлюбленный".
В любом случае двери мастерской теперь запирались наглухо.
А двери ванной – нет.
Там, в ванной Мика и увидела его впервые.
Средство для очистки стекла и средство для очистки никелированных поверхностей – вот что понадобилось Мике. В тот вечер она затеяла генеральную уборку на кухне, включавшую в себя и мытье стекол с витражами. Она мыла окна много чаще, чем их моют нормальные люди – сказалась-таки ностальгия по тем временам, когда Мика была самой обычной пуц-фрау.
Домашняя футболка с надписью "practice makes perfect", застиранные спортивные штаны, невразумительные, забранные в пучок волосы, резиновые перчатки по локоть – такой предстала Мика новому возлюбленному Васьки.
Вернее – его спине.
Он только что вынырнул из душа, но вода (вместо того, чтобы стекать на пол и образовывать лужицы у ног) странным образом собиралась в капли и улетучивалась с тела – оно высыхало прямо на глазах. Прежде Мика никогда не видела обнаженных мужчин так близко – картинки из анатомического атласа, фильмы категории "В" и телевизионные репортажи с чемпионатов мира по плаванию – не в счет. К тому же у нового возлюбленного Васьки, в отличие от адептов баттерфляя и вольного стиля, не было даже плавок.
Сплошные голые ягодицы.
Еще один помешанный на ню, с неприязнью подумала Мика, тут же вспомнив о Ваське: хороша пара, гусь да гагара.
Впрочем, неприязнь почти сразу сменилась острым любопытством.
Все из-за татуировок, подобных Мика даже по телевизору не видела. Даже в tattoo-салоне, куда однажды заглянула тайком, чтобы выяснить, что означает странный пятилистник, выбитый на Васькином плече.
Вразумительного ответа она так и не получила.
А татуировки на теле нового Васькиного возлюбленного и вовсе были экзотическими, их оказалось так много, что у Мики зарябило в глазах. Самые маленькие татушки (по виду похожие на манжеты) украшали щиколотки и запястья. Геометрический орнамент поднимался от ступней к бедрам, от пальцев к плечам; он украшал и ягодицы, так что, строго говоря, их можно было считать не такими уж голыми. Татуировки – все эти круги, лепестки, маленькие солнца, подобия крестов, волнистые и прямые линии, – обвивали позвоночник, сидели на лопатках, прятались под ребрами. При кажущейся беспорядочности, в них прослеживалась строгая система, и, как ни странно, – иерархия, одни подчинялись другим, другие – третьим, и все вместе пытались подчинить себе Мику.
Гипнотические штучки.
Мика почувствовала, как у нее слабеют ноги, а к горлу подступает тошнота, как будто она заглянула в колодец или в пропасть. Лучше отойти от края, перестать пялиться, а то так недолго и сознание потерять.
Между тем новый Васькин возлюбленный не обращал на вцепившуюся в косяк Мику никакого внимания. Он натянул белые полотняные штаны прямо на татуированные ягодицы (посредничества трусов или плавок не понадобилось), он накинул на плечи такую же белую полотняную жилетку, – и только после этого, так и не обернувшись к Мике, тихо сказал:
– Привет.
С первыми звуками этого вкрадчивого, убаюкивающего голоса Микина тошнота усилилась, а через секунду к ней добавилось пересохшее горло.
– Это вы мне? – прошелестела Мика.
– Кому же еще? Мы ведь здесь вдвоем, не так ли? Привет.
Резиновые перчатки по локоть явно проигрывали ослепительно белым штанам, но Мика даже не подумала их снять.
– Вы новый Васькин возлюбленный? – она нарочно употребила именно такую, жалящую формулировку. "Новый" предполагало наличие огромного количества старых, что автоматически переводило Ваську в разряд потаскух по призванию, рабынь собственного либидо, дешевых экспериментаторшей, нимфоманок с дисконтной картой на посещение частного венерологического кабинета.
На условиях полной анонимности.
– …Не думаю, что новый. Думаю, что единственный. Лихо.
Мике почему-то захотелось расплакаться. Татуированному типу в белых штанах за смешное количество времени удалось то, чего не удалось Мике за всю жизнь: приручить Ваську.
– Я бы на вашем месте не обольщалась, молодой человек, – только и смогла выговорить она.
– Я и не обольщаюсь.
Наконец-то он повернулся, наконец-то!..