Пять дней рыскала полусотня в поисках ватажки, но так ни с чем и вернулась. Татары хмурились, недовольно посматривали на своего командира и шептались: "Худой начальник. Гонял по пустым местам, не захотел воров имать".
В Екатеринбурге Тойгильда доложил Угримову о неудаче и, сдав команду, отправился домой. Проходя возле церкви, стянул с головы треуголку, неумело перекрестился. Затем оглянулся по сторонам и зло сплюнул.
Глава девятая
Кунгурский воевода князь Клементий Кропоткин, к которому прибыл Андрей с письмом от Василия Никитича, сдвинув на лоб пышный парик, долго скреб красный затылок.
- Сударь! - с благожеланием глядя на Андрея, произнес наконец воевода. - Не знаю, как и быть. Кругом башкирцы снуют. Трудненько вам доведется ландкарту тутошних мест делать. Люди у меня все заняты, нехватка большая в воинских силах. Гарнизоны в фортециях пришлось усилить, да, окромя того, в дозорной службе три эскадрона находятся. А без охраны вам быть никак не можно. Вот разве из инвалидной команды полувзвод выделить. Саблями они владеть не горазды, но огненный бой ведут отменно.
- Обойдусь! - махнул рукой Андрей. - У меня есть бывший солдат, он всех ваших инвалидов стоит.
- Нет. Этак негоже. Один в поле не воин, а здесь война идет особая, из-за угла. Так что вы не перечьте. Отряжу я вам инвалидов, а ваш солдат пусть ими командует. У меня сейчас каждый капрал и сержант на вес золота. Так и решим. А теперь, сударь мой, как с делами управились, окажите честь откушать в моем доме.
Кропоткин поднялся из-за стола, высокий и грузный. Был когда-то он в молодости красив и строен, смел и силен. Сам государь Петр Алексеевич оценил его отвагу в Полтавской баталии и, когда бывший кунгурский воевода заворовался, послал на его место командира Кирасирского полка князя Клементия.
С тех пор прошло немало лет. Князь от сидячей жизни раздался вширь, отрастил брюхо, обленился, но обязанности свои исполнял все же исправно, за что был на хорошем счету не только в Сибирском горном начальстве, но и в столице.
В первые годы по приезде на Каменный Пояс Кропоткин всех башкир, татар и вогул звал презрительно нехристями. Но, обжившись, стал равнодушен к различию веры, а после того, как, объезжая воеводство, столкнулся с отрядом башкир и еле отбился со своим эскадроном от бешеных наскоков визжащих всадников, стал относиться к ним с уважением. Это не мешало ему жестоко расправляться с бунтовщиками. Незадолго до приезда Андрея в Кунгур на торговой площади по приказу воеводы повесили двух башкир, угнавших пять коров.
Андрей, наслышавшись о крутом нраве Кропоткина, подивился, заметив, как изменился хозяин дома, когда в комнату, неслышно ступая, вошла женщина.
Жесткую складку губ воеводы раздвинула улыбка, глаза потеплели, и все лицо сделалось необыкновенно добродушным и даже чуточку глупым, каким часто бывает у влюбленных.
"Смотри ты. Словно воск растаял", - и из деликатности опустил глаза, сделав вид, что заинтересовался ковром на полу.
Женщина тем временем что-то тихо произнесла, и князь, досадливо крякнув, повернулся к Андрею:
- С Ачитской крепости гонец прибыл. Ждет в людской. Пока я с ним разберусь, моя супруга вас займет.
Тяжело ступая, воевода вышел из комнаты.
- Издалека изволили прибыть, сударь? - спросила хозяйка.
Услышав знакомый голос, Андрей онемел. Не успев ответить, взглянул на молодую женщину и почувствовал, что внутри его что-то словно оборвалось. Задохнувшись, он только смог выговорить:
- Настенька!..
Женщина удивленно подняла глаза и, побледнев, охнула. Поднеся к лицу руки, покачнулась. Андрей бросился к ней и, подхватив ее, бережно опустил в кресло. Беспомощно оглянувшись, хотел позвать на помощь, но веки Настеньки дрогнули, и она открыла глаза. Не веря себе, попыталась улыбнуться, но из глаз полились слезы, отчаянные, горькие.
- Нашлась! - бессвязно бормотал Андрей, упав на колени. - Нашлась, звездочка ты моя, любушка ненаглядная! Не чаял, что увижу тебя на этом свете!
Забыв обо всем, он прижался губами к ее руке и словно пробудил от сна Настеньку. Испуганно вскочив, она метнулась от него к окну.
- Что ты, что ты, Андрюшенька! Зайдут! Увидят! Стыд какой… Что ты!
- Разлюбила? Забыла меня?
- Не разлюбила и не забыла. Хоть и нельзя мне тебя любить и помнить теперь, - и отчаянной скороговоркой продолжала: - Ну зачем, зачем ты здесь? Как мне теперь жить снова? Уезжай, прошу!
- Настенька!.. - только и мог выговорить Андрей.
- Уезжай! Не воротишь старого. Кабы был ты в Москве, когда меня замуж отдавали, из-под венца за тобой бы ушла, а теперь…
- Может, не поздно, Настенька? Ерофей со мной верный, кони хорошие… Улетим, любушка моя?
Настенька невесело улыбнулась.
- А детишки? Двое их у меня. Нет уж, закрыта мне дорога. Обо мне не тревожься. Муж, хоть и не люб мне, а добрый. Подарки дарит, рассказами веселит. Стерпелась, Андрюша… Уезжай, не береди душу…
В коридоре послышались тяжелые шаги воеводы, и Андрей отвернулся к дубовому шкафу с книгами, чтобы скрыть смятение.
- Ну как? Не дала моя супруга скучать? - зашел в комнату Кропоткин.
- Мы тут Москву вспоминали, - поспешила ответить за Андрея Настенька. - Подумай, только, мы же соседями были, а где встретились!
Во время затянувшегося обеда Андрей украдкой поглядывал на Настеньку. Она была бледна и печальна, хотя и пыталась поддержать разговор за столом, улыбалась даже, угощая. Но потом, не выдержав, встала и, сославшись на головную боль, оставила мужчин одних.
После ухода жены воевода все чаще наполнял бокал. С чувством внезапно возникшей неприязни слушал Андрей его громкий голос. "Как только Настенька живет с ним?" - думал он, смотря на багровое от выпитого вина лицо воеводы. А тот, похохатывая, со смаком рассказывал:
- Мой предшественник, сударь, был глуп и до денег жаден. У купчишек в открытую вымогал мзду. На том и голову сломал себе. Я же действую с умом и понятием. Купцы да промышленники довольны. Их интерес соблюдаю, государству идет законный алтын с рубля. Ну и мне кой-что за труды остается. А иначе - как? Не я первый, не мне и ломать заведенное. Отцы и деды наши так жили, спокон века так ведется.
Кропоткин вздохнул, сыто икнул и перекрестил рот. От еды и вина он осоловел и делал отчаянные усилия, чтоб не заснуть. Наконец не выдержал:
- Что-то неможется мне, сударь. Видно, от трудов беспредельных измаялся. Не вздремнуть ли нам? Эй, Прошка!
В дверях появился испуганный казачок.
- Отведи господина Татищева в мой кабинет. Устрой ему на диване постель. Ступайте, сударь, отдохните. А вечером супруга моя на клавикордах нам поиграет. С великим бережением из Дании для нее сию музыку привез.
Тяжело отдуваясь, воевода поклонился Андрею, покачиваясь, неверной походкой вышел из столовой.
Следом за казачком Андрей отправился в отведенный ему кабинет, но ложиться не стал, а, послонявшись из угла в угол, спустился узкой лестницей в сад. Там, на скамейке, под густой, начавшей желтеть липой, увидел Настеньку. В ее позе было столько безысходной тоски и отчаяния, что у Андрея перехватило дыхание. Увидев его, она, боязливо оглянувшись, хотела подняться, но не смогла.
Андрей сел рядом, осторожно закрыл ладонью нежную Настенькину руку с маленьким малахитовым перстеньком, смотрел не отрываясь на бледное лицо с прикрытыми глазами.
Не поднимая ресниц, Настенька прошептала:
- Не вини меня, Андрюша. Не своей волей пошла за Клементия. Меня не спрашивали. Неделю плакала - вот и все времечко, что мне на слезы было отведено. А после заперла свое сердце, нельзя было мне о тебе думать. Не сердись, не хозяйка я себе.
- Разве я тебя виню. Видно, и впрямь судьбой нашей злая звезда правит. Но как сердцу смириться? Опять тебя терять?..
- Не береди сердце, Андрюша! - Она резко встала и словно оборвала в себе что-то: - Захолодало! Идти пора. Князь, поди, заждался уже…
- Погоди! - бросился к ней Андрей: - Не уходи! Дай хоть наглядеться на тебя…
Настенька отвела руки Андрея и, опустив голову, быстро пошла к дому.
Пока не замерзли реки и не лег на землю первопуток, Андрей работал как одержимый. Солдаты инвалидной команды в своих худеньких кафтанах мерзли, ворчали, грелись возле костра и, если бы не Ерофей, давно бы разбежались по домам.
Дважды налетали башкирские всадники, но, встреченные нестройными залпами инвалидов, с визгом и бранью рассыпались в стороны.
От холода и переутомления Андрей совсем занемог. Нудно кашлял и ночами горел, как в огне. Ерофей отпаивал его малиновым взваром, ворчал:
- Словно дите малое. Сам в огневице мается, а кажинный день ходит и меряет. Хоть бы денек полежал под тулупом, погрелся.
- Помолчал бы. Без того тошно.
Кое-как справившись с ознобом, Андрей начинал дремать, чтоб через полчаса опять зайтись в мучительном кашле.
К Михайлову дню вся работа была сделана. Бережно упаковав наброски ландкарты, Татищев вернулся в Кунгур. Воеводы дома не оказалось. Во главе батальона пришлось ему отбыть в Киргишаны, где крупные силы башкир обложили фортецию.
Хозяйка лежала больная и не встретила гостя. По ее распоряжению слуги истопили для Андрея баню, накормили его и отвели в кабинет воеводы.
Утром, когда он собирался в дорогу, к нему, шурша накрахмаленными юбками, пришла горничная хозяйки:
- Барыня вам, сударь, в дорогу приказала дать, - и протянула теплый, подбитый рысьим мехом плащ.
- Она сама не выйдет?
- Болеет барыня. Горит вся, намедни сквознячком прохватило.
"Неужели так и не увижу ее?" - горько подумал Андрей.
Горничная, оглянувшись, вытащила из-за пазухи конверт, сунула ему в руки.
Вскрыв конверт, Андрей подошел к окну.
"Милый мой Андрюша! - писала Настенька. - Великая печаль теснит мою грудь оттого, что не могу повидаться с тобой. Не доведется нам больше встретиться. Чует сердце, что дорожки наши с тобой разминулись навсегда. Словно на росстани мы стоим: мне здесь оставаться, а тебе в другую сторону. Прощай, милый мой, не забывай Настеньку".
У Андрея задрожали губы.
"А я-то раньше любил росстани. Дойдешь до перекрестка и загадаешь, куда тебя путь приведет. Только вот чудно было, какую бы дорожку ни выбирал, а все в орловский сад попадал".
Уже садясь в возок, он окинул взглядом дом воеводы и в окне бельэтажа увидел бледное лицо Настеньки. Она медленно подняла руку, поднесла ее к губам и помахала на прощание…
Пара сытых коней с воеводской конюшни, взметая снег, мчала возок. По сторонам мелькали захолодавшие березы, полуприсыпанные снегом ели и пихты. А у Андрея все стояло в глазах мелькнувшее в окне дорогое лицо…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
Василий Никитич каждый день спрашивал: "Вогул не приходил?" - и, получив отрицательный ответ, удивлялся: "Неужто обманул? Того быть не может! Коли к другим горам раздумал вести, так хоть за припасами и деньгами должен явиться. Чудно, право".
А время шло. Уже промелькнуло полгода, как Степан указал железную гору, а о нем самом - ни слуху ни духу. Работные люди и солдаты, согнанные к горе Благодать, оттаивали огнем оледенелую землю, с руганью вгрызались в нее кайлами, ставили корпуса двух новых заводов.
Акинфий Демидов, прознав, что под самым носом пробойный Татищев обнаружил целую гору магнитного железняка, чуть не отдал богу душу от злобы. Выпорол своих нерадивых рудознатцев, а приказчику объявил:
- Со дна моря достать мне проклятого вогулишку. Он, аспид, и про другие горы знает. Если в руки не дастся, живым не выпускай. Пущай лучше его вогульский шайтан к себе забирает, чем ворогу моему, Татищеву, новую гору покажет. А грех на себя возьму.
Вскоре по всему ведомству потекла молва: "За оскорбление святыни вогула Чумпина сожгли сородичи на вершине горы, указанной им русским. И этакая же кара ждет других отступников".
Василий Никитич, услышав эту весть, посуровел, смял в руке гусиное перо, которым подписывал заводские рапорты, и резко поднялся из-за стола:
- То дело рук Акинфия, не иначе. Злобой исходит, супостат, видя, как поднимаются казенные заводы. Узнай, - кивнул он Клеопину, - откуда сей слух пошел.
Больше месяца Никифор Клеопин, соблюдая всяческую предосторожность, разматывал клубочек, пока ниточка не привела к Невьянску, дальше концы ушли в воду. Куда сгинул Степан, так и осталось неизвестным. Может быть, принял свой смертный час от ножа или пули купленного Демидовым варнака или с камнем на шее ушел на дно зыбкого болота. Только темная ночка да гуляй-ветер знают о судьбе вогула Чумпина.
Зима выдалась трудной. Сугробы до самых коньков упрятали избы. Выше брюха тонули в снегах лошади. Прекратился подвоз угля с дальних куреней. По ночам над домнами не полыхало зарево плавок - кончилась руда, стихли перезвоны кузнечных молотов. Город словно вымер. Все население Екатеринбурга от мала до велика вышло на расчистку дорог. Со снегом, словно с врагом, боролись и в окрестных деревнях, селах и крепостях.
К новому году все вошло в колею. Ожили цеха, и над трубами снова курчавился дым. На смену снегам и буранам пришли морозы.
Василий Никитич в сутолоке ежедневных дел выкраивал время для своих заметок о географии Сибири. "Не мню, чтоб в Европе так велики снега были, как здесь", - писал он о тяжелой зиме…
Весну ждали, как желанную гостью. За долгую суровую зиму люди отощали, перемерзли. Особенно лихо пришлось землекопам и возчикам. И когда наконец побежали ручьи, лица работных людей просветлели - все легче сделался каторжный труд. Но с весной нагрянули новые беды. Вновь поднялись непокорные башкиры, опять запылали деревни и села.
Василий Никитич, вызвав майора Угримова, приказал покончить с башкирской татостью ("где не можно усмирить добром, применять жесточайшие меры…").
Василий Никитич с головой окунулся в военные хлопоты. Везде успевал. Росли горы ядер, пушек. Усиленно выпускалась шпажная сталь. Дымились домны у горы Благодать. Работал монетный двор, а на месте снесенной корчмы появилась новая школа.
В субботу Федор получал в конторе жалованье, два рубля. Казначей Коченовский, отсчитывая деньги пятаками, ехидничал:
- Ну, теперь, сударь, и свадьбу сыграешь аль кафтан новый сошьешь. Деньжищ-то вот сколь получил!
"У-уу, змей!" - хотел Федор дернуть казначея за жидкую бороденку, да не решился: возле окна, навалясь толстым брюхом на стол, скрипел пером секретарь Зорин.
А пятаки увесистые. Таким, если человека ударить, - с ног сбить можно. Сунул в карман - штаны от тяжести поползли вниз. Вот ведь незадача, не пойдешь по улице, поддерживая руками.
Федор выгреб монеты и, сложив в шапку, отправился домой. На берегу пруда - кабак. Санников постоял у крыльца, поколебался и, сплюнув набежавшую слюну, решительно отвернулся. Путь недалекий. Домишко, оставшийся от отца, - на самом краю Мельковской слободы. Сразу же за пряслом огорода поблескивает болото. По вечерам надоедливо квакают лягушки, а весной в кустах гнездятся соловьи.
Отдав бабке деньги, Федор похлебал щей и заторопился.
- Далече ли? - осведомилась старуха.
- До Андрея. Дело к нему есть!
Осторожно притворив за собой кособокую дверь, Санников пошел огородом, перелез через прясло и по жердочкам перебрался на другую сторону болота, сэкономив чуть ли не полста сажен.
Андрей, недавно вернувшийся из Полевского, сидел за столом, набело вычерчивая план угодий. Свернув в трубку чертеж, отложил его в сторону:
- Сыграем?
Федор кивнул и примостился к столу, молча наблюдая, как Андрей расставляет фигуры.
Шахматы - память о Швеции. Мастер Трольберг, у которого обучался Татищев, любил в жизни три "вещи", как он сам объяснял: кружку пенного пива, румяную хохотушку дочь и шахматы. Игру в шахматы называл королевским занятием. Каждый вечер, вернувшись с работы, поужинав, посвящал своего ученика в тайны бескровных сражений.
- Ах, Андрэ, Андрэ, - говаривал часто Трольберг. - Зачем люди воюют, убивают друг друга? Зачем она, война? Не лучше ли все споры решать за шахматной доской? Здесь для любого полководца обширное поле. Можно развернуть самое настоящее сражение, не пролив ни одной капли крови.
Об увлечении Андрея прослышал Геннин. Пожал плечами, рассмеялся: "Русский человек занимается игрой избранных? Не представляю!" И однажды, после просмотра рапортов, присланных заводскими управителями, вызвал к себе канцеляриста Санникова и велел передать маркшейдеру Татищеву, дабы тот без промедления явился к нему, генералу, домой.
- И что ему от тебя надобно? - с тревогой говорил Федор. - Может, с ландкартами оплошал где?
Андрей недоумевал. Неужели кто настрочил донос? Или Демидов пожаловался?
В гостиной его встретил сам Геннин. В домашнем кафтане, без парика, он не казался таким строгим, каким Андрей привык его видеть на службе.
- Я слышал, вы играете в шахматы! - с вежливой улыбкой обратился Геннин к вошедшему. - В этой варварской стране так странно встретить человека, знающего игру философов. Не желаете ли несколько партий?
У Андрея отлегло от сердца. Он поклонился, ответил по-немецки:
- Почту за большую честь.
Виллим Иванович играл небрежно, словно делал одолжение, ронял фигуры, несколько раз менял ходы. С большим трудом Андрей свел партию вничью. Зато две следующих выиграл быстро.
Генерал был уязвлен, но с присущей ему выдержкой не выдал своего раздражения. Встал из-за стола, покровительственно похлопал партнера по плечу:
- О-о, вы сильный игрок. Я получил колоссальное удовольствие.
Но с тех пор больше не приглашал Татищева, а в Обер-берг-амте стал подчеркнуто холоден.
Выучившись игре, Федор так увлекся шахматами, что реже стал бывать в кабаке. Играл он азартно и столь красноречиво выражал при этом свои чувства, что Андрей от души веселился.
Но сейчас Санников не зубоскалил. Сидел молча, вяло передвигая фигуры.
- Ты что хмурый? - поинтересовался Андрей.
Федор взглянул на него. Сгреб фигуры и кинул в кожаный мешочек.
- Копию нынче для Берг-коллегии снимал с одной бумаги. Веришь, писал, а у самого под рубахой мурашки бегали. Докладная от сотника Уразбая, как он с командой в полтыщи солдат прошелся по Дуванской дороге. На-ко, прочти, - и вытащил из кармана скомканный листок, осторожно расправил его.
Андрей, придвинув ближе свечу, негромко начал читать:
"По приказу вашему выжгли на Дуванской дороге деревню да пониже по реке выжгли вторую деревню, пустую. А от той пошли еще ниже в деревню Таймарову и во оной деревне всех поголовно побили, сто пятьдесят человек, в том числе добрых бойцов семьдесят…"
Андрей взглянул на Федора: выходит, остальные восемьдесят человек были старики, бабы и детишки? Как же так? Неужто Василий Никитич разрешил злобствовать? - С тоской посмотрев на друга, он продолжал читать: