Я бы, кстати, сейчас поел. Хотя бы пельменей со сметаной, а еще лучше – тарелочку грибного супца… Хорошо, я согласен на домашний борщ. Я готов на харчо из общепита. На бульон из кубиков. На любое съедобное по разумной цене. На любую съедобную гадость. Что я больше всего ненавижу? Из еды – биг-маки, а так – сканворды и балет. Обещаю и клянусь: если выйду живым из этой переделки, сделаю фатуму подарок. Принесу ему искупительную жертву. Совершу подряд три нелюбимых дела – съем подметку-котлетку из "Макдональдса", схожу на какой-нибудь балет и разгадаю сканворд. Только бы спастись! Виктор Ноевич Морозов много уже сделал в этой жизни, но далеко не все. Я еще не готов стать персонажем криминальной хроники. "Трагический случай на сорок девятом году жизни и на тринадцатом километре от кольцевой…" Нет, не хочу.
Интересно, что они насчет меня задумали? Если сделать еще одно усилие и передвинуть ухо к полоске света… если представить, что они где-то рядом с машиной или хотя бы неподалеку… Нет, ничего не слышно. Вода, кажется, где-то капает. Кап-кап-кап… Или это кто-то издали идет – топ-топ-топ? Или мне все это мерещится? Нет, как будто далеко, на пределе слышимости какое-то движение есть… Точно: дверь хлопнула. Это действительно шаги! Замри, Виктор Ноевич, закрой глаза, притворись дохлым кузнечиком. Если они сейчас откроют багажник, лучше не подавать признаков жизни. Чтобы не провоцировать у них желание ее отнять… Вот они, встали возле багажника. Открывают? Не открывают? Тьфу ты, как сердце бьется. Похоже, аритмия. Будет совсем глупо просить у них смерить мне давление…
Кррак! Открыли. Волна свежего воздуха. Не ше-ве-лить-ся, Виктор Ноевич. Ты полутруп. Лежишь в глубокой отключке.
– Слушай, он тут у нас не подох? – Озабоченный голос Сусанны.
– Вроде нет. – В меня ткнули жестким пальцем. Это Сергиенко. – Просто капитально вырубился. Но так он теплый, дышит…
А вы мечтали найти меня холодным и бездыханным? Перетопчетесь.
Бамм! Удар – и за прикрытыми веками опять темнота. Значит, крышку над головой снова закрыли, можно расслабиться. Насколько это осуществимо, когда тебя заперли в багажнике. Все-таки это очень похоже на могилу, только механическую – в духе века. Ты не отстаешь от времени, Виктор Ноевич, тебя прямо тащат в светлое будущее. Чтобы там, в этом будущем, прибить.
– А ты все внимательно осмотрел? – Снова голос злодейки Сусанны, только уже приглушенный крышкой.
– Вроде все. – Голос такого же приглушенного нибелунга. – За КПП несколько машин стоят, но ни к одной его ключ не подходит.
Про себя я удивился: ключ? машина? Нет у меня машины! Не считая той, где я заперт. Но эта – не у меня, наоборот, я – у нее.
– Значит, плохо искал. – Опять Сусанна. – Пойми, любимый, чучело мое норвежское: если тело найдут отдельно от его машины, ни один придурок не поверит в несчастный случай.
– А может, он сюда на попутной приехал? – Это снова Сергиенко. Тон неуверенный: нибелунг сомневается.
– Скажи еще – пешком пришел! – Сусанна, похоже, на него рассердилась. – У него в кармане бизнес-план на миллион баксов. Думаешь, такие голосуют на дорогах? Давай-ка возьми собаку и проверьте с ней рощицу в ста метрах от КПП. Он мог спрятать машину там… Мажор, сюда!
– Р-р-р! Гав! – Вот уже пес с двойным именем здесь. Мажор-и-еще-как-то. Вся компания в сборе.
– Нюхай его ботинок, нюхай! – Голос Сусанны. – И ключи его нюхай! И бумажки эти нюхай! Да не грызи, а нюхай, тебе говорят, скотина! Сергиенко, отними у него бумажки и ботинок! Я сказала, возьми у него из пасти эти бумажные клочки и подошву тоже забери… В конце концов, чья эта собака Баскервилей – моя или твоя? Отдай ему, Бергель… Бергер… ну как его там? Сергиенко, чучело, я опять забыла, как звали твоего Мажора!..
– Р-р-р! Гав! Гав!..
Слушая эту идиотскую перепалку, я, Виктор Ноевич Морозов, испытал такое облегчение, какого не чувствовал давно. Меня запихнули в багажник, сгубили левый ботинок и сгрызли драгоценный бизнес-план. А я лежу, свернутый, словно канцелярская скрепка, и тихо радуюсь. Я счастлив. Как же прекрасно, как же замечательно, черт побери, что я такой Плюшкин. Что не снимаю с брелока все памятные и бессмысленные ключи – от дачи, сгоревшей еще до перестройки… от кабинета главного редактора, где давно сменили замок, и редактора, кстати, тоже… от самой первой нашей редакционной "Волги", которая уже лет пять гниет где-то на свалке металлолома… Ищи, песик, ищи ветра в поле. Я получил отсрочку смертного приговора. Нондум адрессе фаталем хорам. Мой час еще не пробил…
– Но если машины не найдем, сделаем по-моему, – услышал я голос нибелунга. – По-простому. Дадим ему для верности по башке и кинем под первый попавшийся трейлер. Вроде как неправильный переход шоссе.
– Как скажешь, любимый, – нервно ответил ему голос Сусанны. – Тебе виднее. Только, умоляю, не рядом с домом. Мало нам чердака, что ли? Ты же знал, чучело, как я не люблю мыть полы!
26. BASIL KOSIZKY
Вы часом не слыхали о ракетных войсках ООН стратегического назначения? Нет? А о военно-морских силах ООН? Тоже нет? Ну а про танковые дивизии ООН вы, разумеется, знаете? Что, неужели снова нет?.. Ладно-ладно, шучу. Ничего подобного быть не может в принципе. Мы были изначально задуманы в виде кукольной армии с пищалками и трещотками вместо истребителей и эсминцев. Нас родили в тот исторический миг, когда Восток уже начинал пугать себя "Джойнтом", а Запад еще не забыл кошмара Коминтерна. Оба лагеря одинаково опасались, что под международным флагом к ним через кордоны проползет соглядатай или вооруженный диверсант. По статусу ООН, правда, считалась сторожевой собакой наций, но ей – страха ради и с общего согласия – выбили зубки вскоре после рождения, а конуру сделали до того тесной, что щеночек не мог в ней лишний раз пошевелиться.
Оттого мы и выросли такими. С гордым статусом, беззубой пастью и тонкими скрюченными лапками-проволочками. Не стоит заблуждаться: никогда генсеки ООН не были воспитателями всемирного детсада или всемирными приставами. Мы даже меньше, чем всемирные посредники… Всемирное бюро добрых услуг – вот мы кто! Честное слово, в нашем Уставе, в той его части, где определены полномочия генсека, формулировка "добрые услуги" записана официально. Другими словами, ООН – организация санта-клаусов. Мы вытираем носики, дарим подарки, увещеваем пап-мам, чтобы те не дрались. Но совершить нечто серьезное нам не дано. Наши "голубые каски" на своих БМП не погасили еще ни одного костра – разве что несколько очагов помельче загнали внутрь. И даже таким зубрам, как Хавьеру Пересу Де Куэльяру, Кофи Аннану или Гектору Ангелопулосу, еще ни разу не довелось выручить из беды руководителя великой мировой державы. Мыслимо ли, что это удастся не генсеку, а всего лишь и. о. Козицкому – чья фамилия вообще происходит от слова "коза"? Мания величия, да и только.
– Ну хорошо, – сказал я Сердюку. – Согласен. С чего нам лучше начать? С чемодана?
Я, конечно, не спятил и не вообразил себя героем из комиксов. Просто любой генсек ООН в глубине души надеется, что именно ему повезет создать прецедент – оказать хоть одну по-настоящему крупную Добрую Услугу. Отставной козы барабанщик Basil Kosizky тоже, черт возьми, желает попробовать. А вдруг?
– Лучше сразу с музыкантов, – дал совет Сердюк. – Вернее, так: мы проедем мимо главного гнезда музыкантов, снимем там кое-какую информацию, а после направимся к бабке за чемоданчиком. Это все, в принципе, в одном районе…
Он достал из походной сумки ноутбук и вывел на экран карту. Вся Москва, оказывается, состояла из светло-коричневых квадратиков домов, мимо которых протекали серые реки дорог.
– Вот! – Мой бодигард потыкал ногтем в один из квадратиков. – Музыкальное гнездо у нас в Брюсовом переулке, а бабка живет в Дегтярном. Все на оси Тверской, не заблудимся. Это самая свежая карта, мне ее ребята из нашего московского Инфоцентра поставили в обмен на два кило домашнего сала. Помните, мне еще весной мамочка из Донецка присылала, "Федерал-экспрессом"?
– Откуда у вас два кило? – удивился я. – Мы же, по-моему, все тогда съели.
– Не, трохи осталось, – ответил Сердюк, потупив глаза. – И потом, я ведь не говорю, что отдал им сразу два кэгэ. Пока я дал им аванс… ну так, граммов триста… Остальное после. Я, Василь Палыч, когда узнал про эти, как их, фьючерсные сделки, очень мировую экономику зауважал. Вот это я понимаю: карту мне можно перекачать сегодня, а сало я отдаю только завтра! Ну и пожалуйста. Если им нравится такая схема – флаг, думаю, им в руки… О, чуть не забыл! Нам же флажки ооновские надо убрать с капотов, чтоб не светиться по городу. Сейчас сделаю, минутку…
Мой охранник вытащил из кармана пульт, поколдовал над кнопками и сказал в микрофончик, по-прежнему прицепленный к галстуку:
– Машина-один, машина-два и машина-три! Внимание, тормозим, прижимаемся к обочине. Янек, Жан-Луи, Ханс, я выйду, сниму символику, а вы там поглядывайте.
Наш кортеж встал – по моим прикидкам, где-то в районе Манежной. Сердюк вылез из машины и, вместо обещанной минуты, отсутствовал все пять. А когда влез обратно с горстью флажков в руках, выглядел очень довольным.
– Смешная тут дорожная инспекция, – улыбаясь, сообщил он. – Наши-то, нью-йоркские, чистые бульдоги, а в Москве, я гляжу, они с понятием. Объяснишь такому разок-другой, и все бьютифул.
Он сверился с картой, опять поработал над пультом и скомандовал галстуку:
– Так, парни, давайте по Моховой, в левый ряд, а после поворот на Большую Никитскую. Третий переулок направо и будет Брюсов. Значит, тихонько едем вдоль по нему до самого здания с ключом. Дом 8 дробь 10. Там останавливаемся, интервал между машинами до пяти метров… А? – Он постучал по наушнику. – Нет, не с гаечным, со скрипичным ключом. Увидите, короче, тронули…
Мы и впрямь увидели. Едва наш кортеж затормозил у нужного дома, я, с дозволения Сердюка, высунулся из окна машины и разглядел черно-белый ключ на желтом фасаде сталинской восьмиэтажки.
– И что здесь находится? – осведомился я. – Ключ я наблюдаю, да, скрипичный, примета музыкальная. Но почему вы решили, что гнездо – именно тут? Консерватория и филармония, сдается мне, в другом месте.
– Здесь тоже музыки до фига, – заверил меня мой бодигард. – Это у них Союз композиторов.
– Так ведь в записке не сказано, что он непременно пишет музыку. – Я все еще сомневался, туда ли мы приехали. – Вспомните, Сердюк: в записке говорилось, что он, кажется, музыкант. Но не всякий музыкант – композитор.
– Зато всякий композитор – музыкант, – резонно возразил мне Сердюк. – Перешерстим этих, дальше будет легче. Надо же с чего-то начинать. И так шаг за шагом… Сейчас я возьму у них справочник, там и адреса, и дачи. Сделаем выборку, сгруппируем самых подозрительных… Жан-Луи, слушай сюда, – сказал он уже в микрофон. – Я выйду из нашей машины и пройду в здание, а ты возле нее встань, подстрахуй босса… Готов? Тогда я пошел.
Ожидая возвращения Сердюка, я начал рассматривать карту. За два кэгэ обещаний мой охранник получил очень неплохой продукт. Стоило навести курсор на здание и кликнуть два раза, как возникала аккуратная табличка с информацией о том, какие конторы имеются внутри. В доме 8 дробь 10, например, кроме музыкального гнезда располагались еще агентство недвижимости, фирма "Товары на дом", издательство и совсем уж далекий от мира музыки – да и звуков вообще – магазинчик аквариумных рыбок. Надеюсь, Сердюк не ошибется дверью и не притащит вместо справочника какого-нибудь вуалехвоста.
Беспокоился я напрасно. Минут через пять дверь открылась, в салон влез весьма довольный Сердюк и показал мне нетолстую книгу в кожаном переплете с золотым тиснением.
– Вот он, списочек, – сказал он, оглаживая переплет. – У них там на третьем этаже какое-то собрание или заседание, я толком не разобрал, поэтому я спокойненько у секретаря его купил за наличные. Не так-то, выходит, много этих композиторов, я ожидал худшего. Сейчас мы отсортируем дачников, потом уберем из них тех, кто дальше Жуковки…
Баммм! Тяжкий грохот, не лишенный однако некоторой мелодичности, потряс переулок. Сердюк инстинктивно пригнул мою голову пониже, выхватил пистолет и нацелил его в окно.
– Машины с первой по третью! – рявкнул он в микрофон. – Быстро по газам, задний ход, тридцать метров обратно по переулку и встали в таком же порядке. Янек, первая машина, что видишь, докладывай… Чего-чего? – Сердюк постучал по наушнику. – Какое еще пианино? Я тебя правильно понял? Повтори…
Мой бодигард на ходу приоткрыл дверцу и, по-прежнему с оружием наизготовку, глянул наружу.
– Пианино выбросили, – озадаченно подтвердил он. – Из окна третьего этажа. И как оно пролезло?..
Дзыннь! – в новой порции шума было еще больше музыкальных нот. Я высунулся следом за Сердюком и увидел, что к пианино присоединилась виолончель. Или контрабас? Заседание на третьем этаже, по всему видать, было очень бурным.
– Жан-Луи, – скомандовал мой бодигард в микрофон, – возвращайся к нашей машине и снаружи прикрывай начальство, Ханс – ты вместе с ним. Янек – на тебе остается наблюдение, доложишь мне, если еще что упадет… Я мигом, Василь Палыч, – обратился ко мне Сердюк. – Сгоняю к ним на третий, разведаю обстановку. Может, там наш клиент как раз бузит?..
Теперь охранник отсутствовал уже не пять, а все двадцать минут. Пока его не было, в переулок выбросили еще что-то из духовых – то ли валторну, то ли геликон, – и следом едва не скинули вниз какого-то визжащего толстяка. Если судить по силе визга, его вытолкнули наружу, по меньшей мере, на две трети. Однако затем возобладал гуманизм: толстяка все же втянули обратно.
Сердюк вернулся с растрепанной шевелюрой и удрученным лицом.
– Все плохо, Василь Палыч. Эта книжка, – он небрежно кивнул на справочник, – уже ни черта не отражает. Здесь у них записано только полторы тысячи, по Москве, а на самом деле их, оказывается, еще два раза по столько. И у тех тоже дачи. Просто раньше у власти держались эти… ну с классической всякой музыкой – сонаты там, симфонии, опера "Евгений Онегин" и тэ дэ. А тех, которые песни для эстрады, тех наоборот гнобили – за мальчиков держали, в Союз свой не брали и в книжку, стало быть, не вносили. Но сейчас тех стало реально больше, они теперь в силе и при бабках, поэтому новые выкидывают старых…
Словно в подтверждение этих слов из окна выпало что-то еще – по звуку, жалобно-струнное. Мы даже не стали смотреть.
– Те думали, – продолжал Сердюк, – ихний культурный министр их защитит, он вроде тоже на рояле играет, но тот не приехал, некогда ему… Короче, – подвел итог мой охранник, – у нас с кандидатами сильный перебор. Нам за сутки их проверить никак не успеть. Одним, я имею в виду. Без посторонней помощи, в смысле.
– У вас есть идея, да? – понял я. Мой охранник никогда не делает бесполезных намеков.
– Ну, я тут подумал и вспомнил про моего здешнего приятеля, – сообщил мне Сердюк. – Этот мог бы помочь, он-то ситуацией наверняка владеет лучше нашего… Отличный, кстати, парень, мы с ним вместе заканчивали Высшую школу КГБ. Он и сейчас в органах.
– А человек-то надежный? Не продаст? – засомневался я.
В отличных парней из органов я, признаться, не очень верю. Я Сердюку-то, теперь родному, доверился далеко не с первого дня нашего знакомства. А первые три месяца, когда его только прикрепили к посольству Украины в Москве, я думал, что новый атташе будет на меня стучать.
– Не, Василь Палыч, – покачал головой мой бодигард. – Этот – сто процентов не продаст. Он потому до сих пор капитан, что весь из себя жутко правильный. Так и не выучился химичить… Лапоть, короче.
В его голосе мне почудились насмешка и уважение, с легким оттенком зависти.
– Тогда ладно, убедили, – сказал я. – Берем в компанию вашего лаптя. А справочник этот музыкальный закиньте куда-нибудь, чтобы не мешался.
Сердюк взял с сиденья свежекупленную книжку с золотым тиснением, взвесил в руке и отбросил за спинку, к заднему стеклу.
– Сто баксов вытратил, – с сожалением произнес он. – Обидно.
– Так я вам возмещу… – Я было полез за кошельком.
– Что вы, Василь Палыч, даже не вздумайте! – замотал головой мой бодигард. – Я ведь не свои тратил. У нас тут образовался небольшой фонд, от одного московского спонсора ООН.
– От кого-о-о?! – поразился я этой внезапной новости.
До сих пор спонсорами ООН считались только страны-участницы. И, если честно, далеко не все великие державы платили в срок.
– Я про того гаишника, с Манежной площади, – скромно уточнил Сердюк. – Где я флажки снимал. Он ведь сперва ко мне приставал, ругался, каких-то денег от меня требовал. А потом, когда я ему все правильно объяснил, он мне, наоборот, своих отдал, целую пачку зеленых. Прям умолял, чтоб я их взял… Говорю же вам, автоинспекторы тут смешные!
27. МАКС ЛАПТЕВ
Пока я пил на кухне чай, жена и дочка ходили вокруг меня с таинственными и торжественными лицами. Сперва я порядком струхнул, вообразив, что упустил из виду некую важную семейную дату. Ой, Макс, как же неудобно! Я стал лихорадочно перебирать в памяти наши годовщины и взаимные дни рождения и вскоре сделал вывод: нет, стопроцентно нет – все они приходятся на другие числа других месяцев.
Так, может, наша Анька закончила четверть на одни пятерки? Нет, тоже слабенькая версия. До конца первой четверти как будто еще далеко. Хотя уже в этом я не абсолютно уверен. И потом, в ее навороченном лицее могут быть какие-нибудь промежуточные экзамены или там различные предметные олимпиады, с которыми моя способная дочура справилась, ясное дело, наилучшим образом. И была за то поощрена… Чем, интересно, нынче награждают школьников? Уж, конечно, не грамотами почетными от гороно – красными картонками с ленинским профилем сусального золота… Стоп, не будем отвлекаться на воспоминания. Примем за рабочую гипотезу школьные успехи моей умной дочери…
– Ну-ка, Анька, покажи мне свой дневничок, – обратился я к ней благодушным тоном отца семейства, который в кои-то веки явился с работы пораньше. Практически днем.
– Пап, у нас в лицее давно нет дневников, – сообщила мне Анька, – я же тебе тысячу раз говорила.
– Вот как? – удивился я. – Разве можно школьнику без дне… То есть, я хотел спросить: что же у вас тогда вместо дневников?
– Зачетки и именные блокноты, – вздохнула дочь. – И про них я тебе две тысячи раз говорила. Не понимаю, мам, как этому Человеку Рассеянному с улицы Бассейной доверяют охранять рубежи Родины.
– Но-но! – Я погрозил дочери пальцем. – Будь поуважительней к родному отцу. Пора бы выучить: рубежи Родины охраняем не мы, а Погранслужба, которую хоть и вернули в нашу структуру, однако глава ее подчиняется непосредственно… В общем, Анька, не морочь мне мозги! Давай-ка тащи эту твою, как ее там, зачетку, я посмотрю текущие оценки. Если у тебя пятерки – ты молодец, если тройки – считай, ты осталась на неделю без мороженого.
– Па-ап, – снисходительно протянула Анька, – нам не ставят текущих оценок. А зачетки выдают только на время сессий. И мороженое мне, к твоему сведению, давно уже разонравилось.
– Да? – еще больше удивился я. – Но что-то ведь тебе нра…