Все было кончено. Наверное, он никогда больше не вернется в Л’Эгийон. Эта деревня превратится для него в давнее воспоминание, далекий, призрачный пейзаж. Маленький, но с удивительным количеством мелких деталей, какие встречаются внутри стеклянных шаров. Целый мир в миниатюре… И люди в этом мире… Судья в кресле напротив камина… Лиз в кровати, ее припухшие чувственные губы, отливающие темным золотом зрачки, налитая соком грудь… Константинеско в своей квартирке в Версале и его дочь, каждый день отправляющаяся в консерваторию… Старик Гораций Ван Усшен в своих слишком светлых брюках и белом кепи… Тереза, которая все-таки выйдет замуж, чего бы это ни стоило… Вдова Эро, совсем было уверившаяся, что ей предстоит в одиночестве коротать старость в своем доме, к которой вдруг вернется ее сын, простодушный великан…
Из темноты донесся мерный плеск, и комиссар вздрогнул. Но потом вспомнил, что это старик Барито отправляется ставить свои верши на угрей.
И то правда! Во сколько сегодня прилив?
Мегрэ и человек на скамейке
Глава 1
Желтые ботинки
Мегрэ не стоило труда запомнить дату, ведь это был день рождения его свояченицы – 19 октября. К тому же преступление пришлось на понедельник, а на набережной Орфевр давно подметили, что убийства по понедельникам – явление редкое. И наконец, это было первое расследование в текущем году, которое можно было бы назвать "расследованием с зимним привкусом".
Все воскресенье шел дождь, мелкий и холодный; черные влажные крыши и мостовые тускло поблескивали, желтоватый туман, казалось, просачивался в квартиру сквозь щели в окнах. Было так сыро, что мадам Мегрэ сказала:
– Мне бы следовало задуматься о том, чтобы уплотнить оконные рамы.
Каждую осень в течение последних пяти лет Мегрэ обещал себе, что заделает щели в ближайшие выходные.
– Будет лучше, если ты наденешь теплое пальто.
– А где оно?
– Я поищу.
В половине девятого утра на улице было так темно, что свет в квартире не выключали. Пальто Мегрэ пахло нафталином.
Дождь прекратился. Во всяком случае он не был заметен, но мостовые по-прежнему оставались мокрыми, а после того, как по ним прошлись толпы прохожих, покрылись еще и липкой грязью. К четырем часам пополудни, еще до наступления сумерек, тот же желтоватый туман снова окутал Париж, размывая свет уличных фонарей и витрин.
Когда зазвонил телефон, в кабинете не оказалось ни Люка, ни Жанвье, ни малыша Лапуэнта. На звонок ответил корсиканец Сантони, новичок в бригаде; до этого итальянец десять лет работал в отделе, занимающемся игорным бизнесом, а затем – в полиции нравов.
– Это инспектор Нёвё, III округ, патрон. Хочет поговорить с вами лично. Кажется, что-то срочное.
Мегрэ взял трубку:
– Слушаю, старина.
– Я звоню вам из бистро на бульваре Сен-Мартен. Тут обнаружен какой-то тип, убитый ударом ножа.
– На бульваре?
– Нет. Не совсем. В прилегающем тупике.
Нёвё, не первый год служивший в полиции, сразу же догадался, о чем думает Мегрэ. Поножовщина в отнюдь не респектабельном квартале – что здесь может быть интересного? Обычная пьяная драка. Или, возможно, сведение счетов между местными молодчиками, испанцами или выходцами из Магриба.
Поэтому Нёвё поспешил добавить:
– Дело кажется мне не совсем обычным. Думаю, вам лучше приехать. Это между большим ювелирным магазином и лавкой, торгующей искусственными цветами.
– Я приеду.
Комиссар впервые взял с собой на место преступления Сантони. В маленьком черном автомобиле криминальной полиции Мегрэ почувствовал себя неуютно, главным образом из-за одеколона инспектора. Ко всему прочему Сантони носил каблуки, так как был невысокого роста, на безымянном пальце – большой желтый бриллиант, наверняка фальшивый, а волосы его были напомажены.
Черные силуэты прохожих сливались с темными улицами, подошвы хлюпали по грязи мостовых. На тротуаре бульвара Сен-Мартен столпилось около тридцати зевак, двое полицейских в форме не пускали их к месту происшествия. Нёвё, ожидавший Мегрэ, открыл дверь машины.
– Я попросил врача остаться до вашего приезда.
Наступило то время дня, когда в самой густонаселенной части Больших бульваров царило наибольшее оживление. Стрелки светящихся часов, расположенных над входом в большой ювелирный магазин, показывали двадцать минут шестого. В лавке искусственных цветов была освещена только одна витрина, настолько бесцветная и пыльная, что казалось сомнительным, будто сюда вообще кто-нибудь заходит.
Между двумя магазинами находился проход во дворик, каких много в этом районе. Этот крошечный переулок был таким узким, что его трудно было сразу заметить. Освещение отсутствовало.
Нёвё указывал Мегрэ дорогу. Пройдя три-четыре метра по проходу, они обнаружили группу людей, ожидавших прибытия комиссара. У двоих были электрические фонарики. Чтобы рассмотреть лица присутствующих, следовало приблизиться к ним вплотную. Здесь было холоднее, чем на бульваре: по переулку гулял сильный сквозняк. Пес, которого тщетно пытались отогнать полицейские, крутился под ногами.
На земле, у покрытой влагой стены, лежал мужчина: одна рука прижата к туловищу, другая, с бледной кистью, почти перегородила проход.
– Мертв?
Районный врач кивнул:
– Скорее всего, смерть была мгновенной.
Будто в подтверждение его слов луч света от электрического фонаря прошелся по телу убитого и задержался на торчащем из раны ноже. Другой фонарь осветил повернутое в профиль лицо мужчины, открытый глаз и щеку, поцарапанную о каменную стену при падении.
– Кто его обнаружил?
Один из полицейских в форме, который только и ждал этого вопроса, сделал шаг вперед; в темноте его черты виделись неясно. Он был очень молод и потому смущался.
– Я совершал обход района. У меня появилась привычка заглядывать во все тупики, ведь люди часто пользуются темнотой, чтобы заняться всевозможными делишками. Я заметил на земле чье-то тело. Сначала подумал, что это какой-то пьянчуга.
– Он был уже мертв?
– Да. Я так думаю. Но тело еще не остыло.
– В котором часу это произошло?
– Без пятнадцати пять. Я засвистел, чтобы позвать коллегу, затем сразу же позвонил на пост.
В разговор вмешался Нёвё:
– Я принял вызов и немедленно направился сюда.
Районный комиссариат находился всего в двух шагах от места происшествия, на улице Нотр-Дам-де-Назарет.
Нёвё продолжил:
– Я срочно отправил полицейского за врачом.
– Никто ничего не слышал?
– Если и слышал, то я об этом не знаю.
Мегрэ заметил неподалеку дверь, в арочном обрамлении которой горел тусклый свет.
– Это что такое?
– Дверь, ведущая в рабочее помещение ювелирного магазина. Ею редко пользуются.
Перед тем как покинуть набережную Орфевр, Мегрэ сообщил о случившемся в службу криминалистического учета; прибывшие специалисты привезли с собой необходимые материалы и фотографическое оборудование. Как любые другие технические специалисты в криминальном судопроизводстве, они занимались исключительно своим делом, вопросов не задавали, беспокоясь лишь о том, что им приходится работать в таком узком пространстве.
– А что находится в глубине двора? – спросил Мегрэ.
– Ничего. Стены. И одна-единственная дверь, ведущая в здание на улице Меслей, но она давно заколочена.
Мужчину ударили ножом в спину, после того как он сделал около десяти шагов по переулку. Убийца осторожно крался за жертвой, и прохожие, плотным потоком проходящие по бульвару, ничего не заметили.
– Я обыскал его карманы и обнаружил бумажник.
Нёвё протянул кошелек Мегрэ. Один из работников службы криминалистического учета предусмотрительно направил на предмет более сильный электрический фонарь, чем тот, что был в распоряжении инспектора.
Бумажник оказался обыкновенным, не слишком новым, но и не слишком потертым, вполне добротным. В нем лежали три тысячефранковые купюры, несколько банкнот по сто франков, а также удостоверение личности на имя Луи Турэ, кладовщика, проживающего в Жювизи на улице Тополиной, 37. Там также обнаружилась карточка избирателя, выданная на то же имя, лист бумаги с пятью или шестью словами, написанными карандашом, и очень старая фотография маленькой девочки.
– Мы приступаем?
Мегрэ согласно кивнул. Последовали вспышки, щелчки фотоаппаратов. Толпа у заграждения увеличилась, и полиция с трудом ее сдерживала.
Сделав необходимые снимки, эксперты со всеми предосторожностями извлекли нож и поместили его в специальную коробку. Затем они перевернули тело. Присутствующие увидели лицо мужчины лет сорока, на котором застыло безмерное удивление.
Он не понял, что с ним произошло. Он умер, так ничего и не сообразив. В этом удивлении было что-то детское и одновременно трагическое; кто-то в темноте едва подавил нервный смех.
Одет мужчина был чисто и элегантно. Он носил темный костюм, демисезонное пальто, а на его неестественно вывернутых ногах красовались желтые ботинки, совершенно не сочетающиеся с унылыми красками пасмурного дня.
Все, кроме ботинок, было таким банальным, обыденным, что ни один человек на улице или террасах многочисленных кафе Больших бульваров не обратил бы на убитого ни малейшего внимания. Между тем полицейский, обнаруживший тело, сказал:
– Мне кажется, что я его уже видел.
– Где?
– Не помню. Но его лицо мне знакомо. Знаете, он выглядит как один из тех, кого встречаешь каждый день, но не придаешь этому значения.
Нёвё подтвердил:
– Мне он тоже кого-то напоминает. Возможно, работал в этом районе.
Но это предположение не объясняло, зачем Луи Турэ пошел по переулку, ведущему в тупик. Мегрэ повернулся к Сантони, много лет проработавшему в полиции нравов. Несомненно, в этом районе имелось некоторое количество сумасшедших, у которых были особые причины для уединения. Полиция знала их всех наперечет. Порой среди них встречались люди, занимавшие определенное положение в обществе. Время от времени их задерживали. Когда выпускали на свободу, они брались за старое.
Но Сантони покачал головой.
– Никогда не видел.
Тогда Мегрэ решил:
– Продолжайте, месье. Когда закончите, отвезите его в Институт судебной медицины.
И бросил Сантони:
– Поедем, посмотрим на его семью, если таковая имеется.
Будь время более поздним, комиссар, без сомнения, не стал бы лично ехать в Жювизи. Но в его распоряжении находился автомобиль. К тому же Мегрэ был заинтригован явной заурядностью пострадавшего с такой банальной профессией.
Они ненадолго остановились близ Порт д’Итали, чтобы выпить у стойки бара по кружке пива. Затем – шоссе, свет фар, тяжелые грузовики, которые они обгоняли один за другим. На вокзале Жювизи полицейским пришлось обратиться к нескольким прохожим, чтобы узнать, где находится Тополиная улица, и только пятый из них объяснил им дорогу.
– Эта дальше, внизу, где расположены одинаковые дома. Там каждая улица носит имя какого-нибудь дерева. Хотя все они похожи.
Автомобиль проследовал вдоль очень длинной железнодорожной сортировочной станции, где составы вагонов с помощью стрелок перенаправлялись с одного пути на другой. Двадцать локомотивов плевались паром, пыхтели и свистели. Вагоны ударялись друг о друга. Справа от станции раскинулся новый квартал, электрические фонари очерчивали узкие линии улочек. Вдоль них стройными рядами выстроились сотни, а может быть, и тысячи зданий одной высоты, возведенных по одному стандартному проекту. Пресловутые деревья, подарившие названия улицам, еще толком не успели вырасти; тротуары в некоторых местах не были замощены и зияли черными дырами. На пустырях виднелись разбитые палисадники, где увядали последние цветы.
Улица Дубовая… Улица Сиреневая… Буковая… Возможно, однажды здесь будет огромный парк, если только плохо построенные дома, будто собранные из детских кубиков, не развалятся раньше, чем деревья достигнут нормальной высоты. За окнами домов женщины на кухнях готовили ужин. Улицы были пустынны, кое-где попадались магазинчики, тоже новые, как и все вокруг. Казалось, что их держат не ради прибыли, а просто так.
– Попробуй свернуть налево.
Они ездили по кругу десять минут, пока не обнаружили синюю табличку с нужным названием, но дом номер 37 все-таки проскочили, поскольку он почему-то следовал сразу за номером 21. Свет горел только на первом этаже, в кухне. Сквозь занавеси можно было различить силуэт хлопочущей там женщины.
– Ну что же, пойдем! – вздохнул Мегрэ и не без труда вылез из автомобиля.
Комиссар выбил трубку о каблук ботинка. Когда полицейские ступили на тротуар, занавески качнулись и женщина прильнула к стеклу. Она не привыкла к тому, что у ее дома останавливаются машины. Мегрэ преодолел три ступени крыльца. Сосновую дверь с кованой решеткой украшали два маленьких квадратных окна с темно-синими стеклами. Комиссар поискал кнопку звонка. Еще до того, как он ее обнаружил, из-за двери раздался голос:
– Кто там?
– Мадам Турэ?
– Да, это я.
– Я хотел бы с вами поговорить.
Женщина все еще не решалась открыть дверь.
– Полиция, – негромко добавил Мегрэ.
Она сняла цепочку, повернула защелку и сквозь образовавшуюся щель, которая позволяла увидеть лишь часть ее лица, принялась разглядывать мужчин, стоявших на пороге.
– Чего вы хотите?
– Мне надо с вами поговорить.
– А где доказательства, что вы действительно из полиции?
Совершенно случайно в кармане у Мегрэ оказался полицейский значок. Чаще всего он оставлял его дома. Комиссар протянул значок к свету.
– Хорошо. Предположим, что он настоящий.
Мадам Турэ впустила полицейских в дом. Узкий коридор с белыми стенами, плинтусы и двери – из покрытого лаком дерева. Дверь в кухню осталась открытой, но хозяйка провела визитеров в другую комнату и включила там электрический свет.
Приблизительно одного возраста с мужем, она была полнее супруга, но при этом не производила впечатления тучной женщины. Мадам Турэ можно было назвать ширококостной и крепко сбитой, а серое платье и фартук, который она машинально сняла, не добавляли ей изящества.
Комната, куда они вошли, оказалась столовой, оформленной в деревенском стиле; должно быть, она заменяла семье гостиную, где все предметы мебели были расставлены по своим местам, как на витрине магазина или в мебельном салоне. Нигде ничего не валялось: ни курительной трубки, ни пачки сигарет, ни рукоделия, ни даже газеты – ничего, свидетельствующего о том, что люди проводят в этой комнате часть своей жизни. Мадам Турэ не пригласила полицейских садиться, а только рассматривала их ноги, как будто непрошеные гости могли испачкать линолеум.
– Я вас слушаю.
– Вашего мужа зовут Луи Турэ?
Она нахмурила брови, словно пыталась догадаться о цели их визита, и кивнула.
– Он работает в Париже?
– Он заместитель директора торгового дома "Каплан и Цанин", улица Бонди.
– Ваш муж когда-нибудь работал там кладовщиком?
– Да, давно.
– Как долго он занимал эту должность?
– Несколько лет. Но теперь он сам управляет фирмой.
– У вас есть его фотография?
– Для чего она вам?
– Я хотел бы убедиться…
– Убедиться в чем?
И затем добавила недоверчиво:
– С Луи произошел несчастный случай?
Женщина бросила взгляд на кухонные часы: создавалось впечатление, что она прикидывает, где должен находиться ее муж в это время.
– Я все-таки хотел бы убедиться, что речь действительно идет о нем.
– На буфете… – пробормотала хозяйка.
Там стояло пять или шесть фотографий в металлических рамках, среди них – снимки молодой девушки и мужчины, найденного убитым в тупиковом переулке. Только на фотографии он был моложе и одет во все черное.
– Вы не знаете, есть ли у вашего мужа враги?
– Почему у него должны быть враги?
Мадам Турэ на несколько мгновений вышла из комнаты, чтобы выключить газовую плиту, на которой что-то кипело.
– В котором часу он обычно возвращается домой после работы?
– Он всегда садится в один и тот же поезд, отбывающий в шесть часов двадцать две минуты с Лионского вокзала. Наша дочь едет следующим поездом, так как заканчивает работу немного позднее. Она занимает ответственный пост и…
– Я вынужден попросить вас отправиться с нами в Париж.
– Луи мертв?
Она смотрела на них исподлобья, как смотрят женщины, которые не терпят, когда им врут.
– Скажите мне правду.
– Он был убит во второй половине дня.
– Где?
– В тупике рядом с бульваром Сен-Мартен.
– Что он там делал?
– Вот этого я не знаю.
– Когда это случилось?
– Приблизительно после половины пятого, насколько мы можем судить.
– В половине пятого он был у Каплана. Вы говорили с кем-нибудь с его работы?
– У нас не было времени. Кроме того, мы не знали, где он работал.
– Кто его убил?
– Именно это мы и пытаемся установить.
– Он был один?
Мегрэ потерял терпение.
– Не думаете ли вы, что будет лучше одеться и проследовать с нами?
– Что вы с ним сделали?
– В настоящее время его должны доставить в Институт судебной медицины.
– Это морг?
Что тут можно ответить?
– Как же я предупрежу дочь?
– Вы могли бы оставить ей записку.
Женщина задумалась.
– Нет. Мы заедем к моей сестре, и я отдам ей ключ от дома. Она придет сюда и подождет Монику. С дочерью вам тоже нужно будет встретиться?
– Хотелось бы.
– Где она сможет вас найти?
– В моем кабинете на набережной Орфевр. Так будет удобнее всего. Сколько ей лет?
– Двадцать два.
– Вы не можете позвонить ей и предупредить по телефону?
– Во-первых, у нас нет телефона. Во-вторых, она уже наверняка закончила работу и находится сейчас на пути к вокзалу. Подождите меня.
Мадам Турэ поднялась по лестнице, ступени которой поскрипывали, но не от старости, а потому что дерево было слишком непрочным. Казалось, будто весь дом построен из дешевых материалов, у которых вряд ли вообще появится шанс состариться.
Услышав, как хозяйка ходит по расположенной наверху, прямо над их головами, комнате, мужчины переглянулись. Они оба были уверены, что женщина сменит платье на черное и, вероятно, поправит прическу. Когда она спустилась, полицейские вновь обменялись взглядами, потому что оказались правы. Мадам Турэ надела траур. В воздухе витал запах одеколона.
– Мне необходимо погасить свет и выключить счетчик. Вы не могли бы подождать на улице?..
Увидев маленький автомобиль, вдова остановилась в нерешительности, будто испугавшись, что ей не найдется места в салоне. Из соседнего дома за ними кто-то наблюдал.
– Моя сестра живет через две улицы отсюда. На ближайшем перекрестке шофер должен повернуть направо, а на следующем – налево.
Никто не сомневался, что второй дом окажется точной копией первого; и верно, они были похожи, как близнецы. Отличался лишь цвет витражей на входной двери. Здесь стекла отливали абрикосово-желтым.
– Я вернусь через минуту.