Однако мадам Турэ отсутствовала около четверти часа. Она вернулась к машине в сопровождении женщины, которая чертами лица была очень на нее похожа; так же, как вдова, она надела траур.
– Моя сестра будет нас сопровождать. Я подумала, что мы сможем потесниться. Ее муж отправится к нам домой и будет ждать мою дочь. У него сегодня свободный день. Он работает контролером на железной дороге.
Мегрэ сел рядом с шофером. Обе женщины устроились сзади, оставив совсем мало места инспектору Сантони. Время от времени было слышно, как они тихо перешептываются.
Когда прибыли в Институт судебной медицины, расположенный около моста Аустерлиц, тело Луи Турэ, согласно инструкциям Мегрэ, еще не раздевали, а лишь положили на специальный стол. Именно здесь, при ярком свете, комиссар впервые смог рассмотреть и сравнить лица обеих женщин. Сначала, в уличной темноте, он принял их за близняшек. Однако теперь заметил, что сестра была на три или четыре года моложе мадам Турэ, а ее фигура сохранила некоторое изящество, но, по всей видимости, ненадолго.
– Вы узнаете его?
Мадам Турэ зажала в руке платок, но не плакала. Сестра держала ее за руку, словно желая поддержать и утешить.
– Да, это Луи. Мой бедный Луи. Сегодня утром, когда мы расставались, он даже не подозревал…
И вдруг спросила:
– Почему ему не закрыли глаза?
– Сейчас вы можете сделать это сами.
Женщина взглянула на сестру: казалось, они спрашивали друг друга, кто из них должен взять на себя эту скорбную обязанность. В конечном итоге глаза покойному закрыла его законная супруга, и проделала это не без некой торжественности, приговаривая:
– Бедный Луи…
В тот же момент она заметила ботинки, выглядывающие из-под простыни, которой накрыли тело, и нахмурила брови.
– А это еще что такое?
Мегрэ не сразу ее понял.
– Кто надел на него эти ботинки?
– Они были у него на ногах, когда мы его обнаружили.
– Это невозможно. Никогда в жизни Луи не носил желтых ботинок. Во всяком случае последние двадцать шесть лет, с тех пор как мы женаты. Он отлично знал, что я не позволю ему надеть нечто подобное. Ты это видела, Жанна?
Жанна утвердительно кивнула.
– Вероятно, вам следует удостовериться, что вся одежда на покойном месье Турэ принадлежит именно ему. Я так понимаю, у вас нет сомнений в личности этого человека, не правда ли?
– Ни малейших. Но это не его ботинки. Я сама каждый день чищу обувь мужа. Разве я могу ее не узнать? Сегодня утром на нем были черные ботинки с двойной подошвой, он часто носит их на работу.
Мегрэ снял с трупа простыню.
– Это его пальто?
– Да.
– А костюм?
– И костюм тоже. Но галстук не его. Он никогда бы не надел галстук такого кричащего цвета. А этот почти красный.
– Ваш муж вел размеренный образ жизни?
– Более размеренный трудно себе представить, моя сестра может это подтвердить. Каждое утро он садился в автобус, останавливающийся на углу улицы, и ехал на вокзал Жювизи к поезду, который отправляется в восемь часов семнадцать минут. Он всегда проделывал этот путь вместе с месье Бодуэном, нашим соседом, финансовым инспектором. На Лионском вокзале он спускался в метро и выходил на станции Сен-Мартен.
Работник Института судебной медицины сделал знак Мегрэ. Комиссар понял и провел обеих женщин к столу, на котором было разложено содержимое карманов покойного.
– Я полагаю, что вы узнаете эти предметы?
Перед ними лежали серебряные часы с цепочкой, платок без инициалов, начатая пачка сигарет "Галуаз", зажигалка, ключ и, около бумажника, два маленьких голубых картонных прямоугольника.
Именно на этих прямоугольниках остановился взгляд мадам Турэ.
– Билеты в кино, – сказала она.
Мегрэ внимательно изучил билеты:
– Кинотеатр новых фильмов на бульваре Бон-Нувель. Если я правильно разобрал цифры, их использовали сегодня.
– Это невозможно. Слышишь, Жанна?
– Мне это кажется странным, – степенно заявила сестра.
– Не желаете взглянуть на содержимое бумажника?
Мадам Турэ именно так и поступила, после чего снова нахмурила брови.
– Этим утром у Луи не было такого количества денег.
– Вы в этом уверены?
– Каждый день по утрам я проверяю, есть ли у моего супруга деньги в бумажнике. Он никогда не берет с собой больше одной тысячефранковой банкноты и двух или трех купюр по сто франков.
– Возможно, он получил зарплату?
– Сейчас не конец месяца.
– Вечером, когда он возвращался домой, у него всегда оставалась та же сумма в кармане?
– За вычетом трат на метро и сигареты. Что касается поезда, то он покупал абонемент.
Вдова колебалась, убрать или не убрать бумажник покойного в свою сумочку.
– Я полагаю, что он вам еще понадобится?
– До поступления новых данных – да.
– Я совершенно не понимаю, почему на нем чужие ботинки и галстук. И почему в тот момент, когда все это произошло, мой муж находился не на работе.
Мегрэ не стал настаивать на продолжении разговора и попросил мадам Турэ подписать соответствующие документы.
– Вы намереваетесь вернуться домой?
– Когда мы сможем получить тело?
– Вероятно, через день или два.
– Вы думаете проводить вскрытие?
– Возможно, судебный следователь будет на этом настаивать. Хотя вряд ли.
Женщина посмотрела на часы.
– Мы можем успеть на поезд, который отправляется через двадцать минут, – сказала она сестре. И обратилась к Мегрэ:
– Вы не могли бы доставить нас на вокзал?
– Ты не будешь ждать Монику? – удивленно спросила Жанна.
– Она доберется сама.
Они сделали крюк и заехали на Лионский вокзал. Полицейские смотрели, как две почти одинаковые фигуры взбираются по каменным ступеням.
– Упрямая и строгая дама! – проворчал Сантони. – Должно быть, бедняге жилось не слишком-то весело.
– Во всяком случае не с ней.
– Что вы думаете об этой истории с ботинками? Будь они новыми, можно было бы подумать, что он купил их только сегодня.
– Он никогда бы не осмелился. Разве ты не слышал, что она сказала?
– То же самое и с галстуком.
– Мне любопытно узнать, насколько дочь похожа на мать.
Но на набережную Орфевр полицейские отправились не сразу: они заехали в пивную поужинать. Мегрэ позвонил жене предупредить, что сегодня задержится и не может точно сказать, в котором часу будет дома.
Зима проникла и в помещение пивной: на вешалках висели влажные пальто и шляпы, темные стекла запотели.
Когда они вошли в вестибюль криминальной полиции, дежурный сообщил Мегрэ:
– Вас спрашивала какая-то девушка. Кажется, она договаривалась с вами о встрече. Я послал ее наверх.
– И давно она ждет?
– Около двадцати минут.
Туман превратился в мелкий дождь; всегда пыльные мраморные ступени парадной лестницы покрылись мокрыми следами от ботинок. Большая часть отделов пустовала, и только из-под некоторых дверей пробивался приглушенный свет.
– Мне остаться с вами?
Мегрэ кивнул. Уж коли Сантони начал расследование с ним, то и продолжать нужно вместе.
В приемной в одном из кресел расположилась молодая девушка; ее светло-голубая шляпка издали бросалась в глаза. В тускло освещенном помещении конторский служащий читал вечернюю газету.
– Это к вам, патрон.
– Я знаю.
И, обращаясь к девушке, произнес:
– Мадемуазель Турэ? Не соблаговолите ли пройти в мой кабинет?
Комиссар зажег лампу с зеленым абажуром, которая осветила кресло, стоящее напротив стола. В него Мегрэ и усадил девушку, про себя отметив, что она плакала.
– Дядя сообщил мне, что отец умер.
Мегрэ заговорил не сразу. Как и мать, она держала в руке платок, но скатала его в комок и нервно мяла пальцами. Будучи ребенком, Мегрэ любил так же мять кусочек пластилина.
– Я думала, что мама с вами.
– Она решила вернуться в Жювизи.
– Как она?
Что можно было ответить на этот вопрос?
– Ваша мать очень стойкая женщина.
Моника производила впечатление красивой девушки. Она совершенно не походила на мать, хотя тоже была широка в кости, однако благодаря молодости и крепкому здоровью определенная тяжеловесность не была слишком заметна и не портила ее. На девушке был хорошо скроенный костюм, который вызвал удивление у комиссара, поскольку одежду такого качества почти невозможно сшить самой или купить в дешевом магазине.
– Что произошло? – наконец спросила Моника, и у нее на ресницах заблестели капельки слез.
– Ваш отец был убит ударом ножа.
– Когда?
– Во второй половине дня, примерно между шестнадцатью тридцатью и без четверти пять.
– Но как такое могло случиться?
Почему у комиссара возникло ощущение, будто ее словам не хватает искренности? Мать Моники тоже выразила удивление и недоверие, но, учитывая характер вдовы, этого следовало ожидать. В сущности, по мнению мадам Турэ, позволить убить себя в каком-то тупике близ бульвара Сен-Мартен – небывалый позор. Она строго расписала свою жизнь – не только свою, но жизнь всей семьи, – и эта смерть никак не укладывалась в установленные ею рамки. А что уж говорить о желтых ботинках и почти красном галстуке на покойном!
Что касается Моники, то она выглядела скорее настороженной, словно опасалась каких-то вопросов или необходимости в чем-то признаваться.
– Вы хорошо знали вашего отца?
– Но… это очевидно…
– Конечно, вы знали его, потому что каждый ребенок знает своих родителей. Я же спрашиваю, были ли ваши отношения доверительными, случалось ли отцу разговаривать с вами о своей личной жизни, делиться мыслями…
– Он был хорошим отцом.
– Но был ли он счастлив?
– Думаю, что да.
– Время от времени вы встречались с ним в Париже?
– Я вас не понимаю. Вы имеете в виду, сталкивались ли мы с ним на улице?
– Вы оба работали в Париже. Я уже знаю, что вы ездите на разных поездах.
– Мы начинаем и заканчиваем работу в разное время.
– Вероятно, вы могли порой встречаться, чтобы вместе пообедать.
– Да, иногда такое случалось.
– Часто?
– Нет. Скорее редко.
– Вы когда-нибудь заходили к нему на склад?
Девушка колебалась.
– Нет. Мы встречались в ресторане.
– Вы ему звонили?
– Не припоминаю… Вряд ли.
– Когда вы обедали вместе в последний раз?
– Несколько месяцев тому назад. До каникул.
– В каком районе?
– В "Эльзасской пивной кружке", это ресторан на бульваре Севастополь.
– Ваша мать знала об этом?
– Думаю, что я сказала ей. Хотя точно не помню.
– Ваш отец отличался веселым нравом?
– Да, скорее веселым. Я так полагаю.
– У него было крепкое здоровье?
– Я никогда не видела, чтобы он болел.
– Друзья?
– В основном мы ходили в гости к моим тетушкам и дядюшкам.
– У вас их много?
– Две тети и два дяди.
– И все они проживают в Жювизи?
– Да. Недалеко от нас. Дядя Альберт, муж тети Жанны, и сообщил мне о смерти папы. Тетя Селина живет чуть дальше.
– Обе они – сестры вашей матери?
– Да. Дядя Жюльен, муж тети Селины, тоже работает на железной дороге.
– У вас есть молодой человек, мадемуазель Моника?
Девушка слегка вздрогнула.
– Мне кажется, сейчас неподходящее время, чтобы говорить об этом. Я должна посмотреть на отца?
– Что вы имеете в виду?
– Со слов дяди я поняла, что мне придется опознать тело.
– Ваша мать и тетя взяли на себя эту нелегкую задачу. Но если вы хотите…
– Нет. Я увижу его уже дома.
– Еще несколько вопросов, мадемуазель Моника. Встречаясь в Париже с отцом, вам случалось видеть на нем желтые ботинки?
Она ответила не сразу. Возможно, чтобы выиграть время, переспросила:
– Желтые ботинки?
– Если угодно, в ботинках очень светлого коричневого цвета. В мое время подобный оттенок называли, простите за грубое выражение, "цветом детской неожиданности".
– Не могу припомнить.
– Вы также никогда не видели на отце красного галстука?
– Нет.
– Как давно вы ходили в кино?
– Я была в кинотеатре вчера после полудня.
– В Париже?
– В Жювизи.
– Не смею больше вас задерживать. Надеюсь, что вы успеете на поезд…
– …Отправляющийся через тридцать пять минут.
Дочь покойного взглянула на наручные часы, секунду помедлила.
– Доброго вечера, – произнесла она наконец.
– Доброго вечера, мадемуазель. Благодарю вас.
Мегрэ проводил посетительницу до порога и закрыл за ней дверь.
Глава 2
Девица с большим носом
Безотчетно Мегрэ отдавал особое предпочтение той части Больших бульваров, которая протянулась от площади Республики до улицы Монмартр. Именно сюда, на бульвар Бон-Нувель, в нескольких сотнях метрах от которого находился тупиковый переулок, в котором убили Луи Турэ, комиссар почти каждую неделю ходил в кино со своей супругой. Они всегда шли, взявшись под руку, пешком, не торопясь. А прямо напротив места преступления расположилась пивная, где он любил лакомиться шукрутом .
Дальше, возле Оперы и церкви Мадлен, бульвары обретали особую элегантность, воздушность. А между воротами Сен-Мартен и площадью Республики они становились похожими на улей, в котором всегда суетилась многолюдная толпа, кипела повседневная жизнь, так что голова шла кругом.
Утро было серым и пасмурным; дождь прекратился, но на улице похолодало. Мегрэ вышел из дома в половине девятого и неторопливым шагом всего за пятнадцать минут добрался до места, где улица Бонди пересекала Большие бульвары, образуя маленькую площадь перед театром Ренессанс. По словам мадам Турэ, именно здесь, в торговом доме "Каплан и Цанин", всю свою жизнь проработал ее муж; здесь же он должен был находиться и накануне.
Указанный номер принадлежал ветхому зданию, фасад которого по всей длине вокруг большого открытого портала был оклеен объявлениями: на черных и белых листах сообщалось об услугах поставщика матрасников, торговца перьями (четвертый этаж, налево, лестница "A"), машинистки, судебного исполнителя, дипломированной массажистки. Консьержка в своей комнатке, расположенной под сводами арки, занималась сортировкой почты.
– Торговый дом "Каплан и Цанин"? – осведомился Мегрэ.
– В следующем месяце исполнится три года, как он не существует, месье.
– В это время вы уже работали здесь?
– В декабре будет ровно двадцать шесть лет, как я здесь работаю.
– Вы знали Луи Турэ?
– Разумеется, я знала месье Луи! С ним что-то случилось? Уже месяцев пять, как он не заходит меня проведать.
– Он умер.
Женщина резким движением отложила письма.
– Такой цветущий мужчина! Что с ним приключилось? Держу пари, что сердце, как и у моего бедного мужа…
– Вчера после полудня совсем недалеко отсюда он был убит ударом ножа.
– Я еще не успела прочитать свежую газету.
По всей видимости, это преступление выглядело настолько банальным, что газеты уделили ему всего несколько строк.
– Кому в голову могла прийти безумная идея убить столь приятного человека?
Эта худенькая и энергичная женщина сама казалась чрезвычайно приятной.
– Более двадцати лет четырежды в день он проходил мимо меня и никогда не забывал сказать несколько любезных фраз. Когда месье Каплан свернул торговлю, бедняга был так потрясен, что…
Она была вынуждена промокнуть глаза и высморкаться.
– Месье Каплан еще жив?
– Если хотите, я дам вам его адрес. Он живет близ Порт Майо, на улице Акаций. Он тоже приятный человек, но несколько по-другому. Думаю, что старый месье Каплан еще жив.
– Чем они торговали?
– Вы ничего не слышали об этой фирме?
Она была поражена, что кто-то мог не знать о торговом доме "Каплан и Цанин". Мегрэ сообщил:
– Я из полиции. Мне необходимо знать все, что связано с месье Турэ.
– Мы называли его месье Луи. Все называли его месье Луи. Большинство даже не знало его фамилии. Если подождете одну минутку…
Сортируя последние письма, женщина бормотала под нос:
– Месье Луи убит! Кто бы мог подумать! Такой человек…
Когда все конверты оказались в ящиках, консьержка набросила на плечи шерстяную шаль и прикрыла дверцу печи.
– Сейчас я вам покажу.
И уже когда они вышли в подворотню, объяснила:
– Три года тому назад это здание должны были снести, чтобы построить на его месте кинотеатр. В ту пору все жильцы получили уведомления о прекращении договора найма, я и сама уже собралась было перебираться к дочери в Ньевр. Именно из-за этого месье Каплан прекратил торговлю. А возможно, еще и потому, что к этому времени дела у него шли не так хорошо, как раньше. Молодой месье Каплан, мы его называли месье Макс, никогда не разделял идей своего отца. Сюда…
Подворотня выводила во двор, в глубине которого возвышалось просторное здание с застекленной крышей, напоминавшее зал ожидания. На облезшей штукатурке еще можно было различить слова: "Каплан и Цанин".
– Двадцать шесть лет тому назад, когда я только поступила на работу, семейства Цанин уже не существовало. Тогда всем руководил старый месье Каплан, который своим видом и особенно бородой так напоминал волхва, что дети на улице оборачивались ему вслед.
Дверь была открыта. Замок сорван. Сейчас все здесь выглядело заброшенным, но несколькими годами ранее это помещение являлось основной частью мира Луи Турэ. Сегодня с трудом можно было представить, как выглядел склад в былые времена. Огромный зал с необыкновенно высоким застекленным потолком; половина стекол разбилась, вторая половина порядком потускнела. Вдоль стен тянулись два этажа обходных галереей, как в крупных магазинах; кое-где еще сохранились остатки стеллажей.
– Всякий раз, когда он приходил навестить меня…
– Как часто это случалось?
– Быть может, раз в два или три месяца, и при этом он всегда приносил мне какое-нибудь лакомство… Каждый раз я обращала внимание, что месье Луи старается заглянуть в старое здание – чувствовалось, что он тоскует. Иногда здесь трудилось по двадцать упаковщиц, а когда наступало время праздников, нередко все задерживались на работе за полночь. Месье Каплан не торговал в розницу, он поставлял свою продукцию на провинциальные ярмарки, продавал его коммивояжерам, уличным торговцам. Здесь всегда хранилось столько товаров, что и сосчитать невозможно, лишь один месье Луи знал, где что лежит. Чего тут только не было: накладные бороды, картонные трубы, разноцветные шары для украшения новогодних елок, серпантин для карнавалов, маски и всевозможные сувениры, которые так любят покупать туристы.
– Месье Луи был кладовщиком?