– Месье Турэ боялся своей супруги?
– Он не хотел никого расстраивать. Когда мы потеряли наши места – а это случилось всего за несколько недель до Рождества, – месье Луи просто не решился испортить близким праздники.
– Он им ничего не сказал? Делал вид, что по-прежнему служит на улице Бонди?
– Он надеялся найти новую работу за несколько дней, затем за несколько недель. Ведь у него был дом.
– Я не понимаю.
– Он оплачивал дом в рассрочку, и я поняла, что все очень серьезно: если бы платеж не поступил вовремя…
– Он брал взаймы еще у кого-то?
– У месье Семброна и у меня.
– А кто такой месье Семброн?
– Бухгалтер. Он больше не работает, живет один на набережной Межиссери.
– У него есть сбережения?
– Он очень беден.
– И тем не менее вы оба ссудили деньгами месье Луи?
– Да. Иначе его дом выставили бы на продажу, и вся семья могла оказаться на улице.
– Почему он не обратился к месье Каплану?
– Потому что месье Каплан ничего бы ему не дал. Не тот характер. Когда хозяин сообщил, что закрывает торговый дом, он вручил каждому конверт, в котором лежала заработная плата за три месяца. Месье Луи не решался хранить эти деньги дома, чтобы жена ни о чем не догадалась.
– Она рылась в его бумажнике?
– Я не знаю. Скорее всего, да. Именно поэтому я взялась сберегать его деньги, и каждый месяц месье Луи брал у меня определенную сумму, соответствующую его зарплате. Затем, когда денег не осталось…
– Я понимаю.
– Он мне все вернул.
– Как скоро?
– Через восемь или девять месяцев. Не прошло и года.
– Все это время вы его не видели?
– Где-то с февраля по август.
– И вы нисколько не беспокоились?
– Нет. Я знала, что он не обманет. Но даже если бы он не вернул деньги…
– Он сообщил вам, что нашел новое место работы?
– Он сказал, что работает.
– В то время он уже носил желтые ботинки?
– Да. Иногда он заходил меня проведать. И каждый раз приносил подарок мне и сладости для мамы.
Возможно, именно поэтому старая женщина посмотрела на Мегрэ так разочарованно? Гости, приходящие в дом, всегда приносили старухе гостинцы, а комиссар явился с пустыми руками. Мегрэ дал себе слово, что, если ему придется вернуться в лавку, он обязательно захватит с собой конфеты.
– Месье Турэ никогда не упоминал никаких имен?
– Чьих имен?
– Ну, не знаю. Новых начальников, друзей, приятелей…
– Нет.
– Он не беседовал с вами о каком-то конкретном квартале Парижа?
– Только об улице Бонди. Он часто возвращался туда. Ему было больно видеть, что старое здание до сих пор не снесли. "Мы могли бы проработать там еще не один год", – вздыхал месье Луи.
У входной двери звякнул колокольчик. Леона вздрогнула и по привычке вытянула шею, чтобы посмотреть, кто вошел в лавку. Мегрэ поднялся.
– Не хочу вам больше мешать.
– Я всегда буду рада вашему приходу.
У прилавка стояла беременная женщина. Комиссар взял шляпу и направился к двери.
– Благодарю вас.
Пока Мегрэ садился в машину, обе женщины провожали его глазами, глядя поверх приданого для новорожденных, поверх нежной белой и розовой вязаной одежды.
– Куда едем, патрон?
Было одиннадцать часов утра.
– Остановись у первого попавшегося бистро.
– Так вот оно, прямо напротив.
Однако странная застенчивость помешала комиссару зайти в заведение прямо на глазах у Леоны.
– Сверните за угол.
Он хотел позвонить месье Каплану и разыскать в телефонном справочнике точный адрес месье Семброна, проживающего на набережной Межиссери.
И уж коли Мегрэ начал свой день с кальвадоса, то решил выпить еще одну рюмочку прямо у стойки.
Глава 3
Яйцо всмятку
Мегрэ обедал, сидя в своем углу в ресторане "Дофин". Это был весьма характерный признак: у него не имелось никакой срочной работы, поэтому он мог бы спокойно отправиться на обед домой. В ресторане, как обычно, несколько инспекторов с набережной Орфевр потягивали аперитивы. Когда Мегрэ направлялся к своему столику – а он всегда садился за один и тот же столик у окна, откуда можно было наблюдать за неспешным бегом Сены, – они провожали его взглядами.
Не говоря ни слова, инспекторы, не входившие в его бригаду, переглянулись. Тяжелая походка, хмурое лицо, мрачная рассеянность комиссара – все, что обычные люди приписали бы плохому настроению, много значили для любого служащего криминальной полиции. И если на их лицах играли легкие улыбки, – которые, впрочем, не могли скрыть глубокого уважения, – то лишь потому, что они точно знали: рано или поздно Мегрэ обнаружит человека, совершившего преступление.
– Телятина с грибами и томатами сегодня хороша?
– Да, месье Мегрэ.
Сам того не осознавая, комиссар посмотрел на официанта так же, как смотрел бы на предполагаемого преступника.
– Пива?
– Полбутылки красного бордо.
В нем взыграл дух противоречия. Если бы ему предложили вино, он бы потребовал пива.
Сегодня комиссар еще не появлялся в конторе. Он посетил Семброна на набережной Межиссери, и этот визит несколько выбил его из колеи.
Перед этим Мегрэ позвонил домой Максу Каплану, где ему ответили, что месье Каплан находится на своей вилле в Антибе, и никому не известно, когда он вернется в Париж.
Входная дверь дома на набережной Межиссери располагалась между двумя магазинчиками, которые продавали птиц, и клетки разных размеров оккупировали большую часть тротуара.
– Месье Семброн? – спросил Мегрэ у консьержки.
– На самом верху. Вы не ошибетесь.
Напрасно комиссар искал лифт: его просто не существовало; пришлось преодолеть шесть этажей пешком. Старое здание, темные и грязные стены. Лестничная площадка последнего этажа освещалась верхним фонарем, слева от двери висел красно-черный шнур, напоминавший пояс от домашнего халата. Мегрэ потянул за него. Где-то внутри квартиры раздался негромкий дребезжащий звук. Затем послышались легкие шаги. Дверь открылась, и Мегрэ увидел неестественно вытянутое, бледное, костлявое лицо, с бесцветной многодневной щетиной и слезящимися глазами.
– Месье Семброн?
– Это я. Пожалуйста, входите.
Короткая фраза была прервана приступом глухого кашля.
– Извините. Мой бронхит…
В помещении стоял отвратительный затхлый запах. Слышалось шипение газовой плиты. На огне кипела вода.
– Комиссар Мегрэ из криминальной полиции…
– Да. Я подозревал, что вы придете. Вы или кто-то из ваших инспекторов.
На столе, покрытом цветастой скатертью из разряда тех, которые можно обнаружить только на блошином рынке, лежала утренняя газета, открытая на странице с сообщением о смерти Луи Турэ.
– Вы собирались обедать?
Около газеты стояла тарелка, стакан воды, подкрашенной вином, кусок хлеба.
– Это подождет.
– Прошу вас, не обращайте на меня внимания.
– В любом случае мое яйцо уже переварилось и стало твердым.
И все же старик отправился за ним. Шипение газа прекратилось.
– Садитесь, пожалуйста, месье комиссар. Будет лучше, если вы снимете пальто. Я вынужден слишком сильно топить, и все из-за моего хронического бронхита.
Он был почти таким же старым, как мать мадемуазель Леоны, но не имел близких, которые могли бы заботиться о нем. Вероятно, никто не приходил к нему в гости в эту убогую квартиру, единственной роскошью которой был великолепный вид на Сену, а далее – на Дворец правосудия и цветочный рынок.
– Как давно вы виделись с месье Луи?
Разговор длился полчаса из-за продолжительных приступов тяжелого кашля и невероятной медлительности, с которой месье Семброн ел вареное яйцо.
И что же в конечном итоге получил Мегрэ? Ничего такого, чего бы уже не знал благодаря консьержке с улицы Бонди или Леоне.
Для Семброна закрытие торгового дома Каплана также стало катастрофой, и он даже не пытался искать другое место. За годы работы ему удалось скопить небольшую сумму, и он полагал, что этих сбережений будет достаточно, чтобы достойно встретить старость. Но после девальвации эта сумма оказалась просто смехотворной, ее хватало лишь на то, чтобы попросту не умереть с голоду; вероятно, вареное яйцо было самой существенной пищей, которую бедняга мог позволить себе за день.
– К счастью, я занимаю это жилье уже сорок лет!
Семброн давно овдовел, а детей у него не было, поэтому он ни минуты не колебался, когда к нему пришел Луи Турэ и попросил денег.
– Он сказал мне, что это вопрос жизни и смерти, и я сразу же почувствовал, что так оно и есть.
Мадемуазель Леона также ссудила месье Луи деньгами.
– Он мне вернул их несколькими месяцами позже.
Но разве в течение этих месяцев в голову бухгалтера не закрадывалась мысль, что месье Луи никогда не вернет одолженную сумму? На что бы в таком случае месье Семброн покупал свое ежедневное яйцо?
– Он часто заходил к вам?
– Два или три раза. Первый раз, когда принес деньги. Он подарил мне пенковую трубку.
Старик взял трубку с этажерки. Вероятно, табак он тоже экономил.
– Как давно вы его видели?
– В последний раз это случилось три недели тому назад, на скамейке бульвара Бон-Нувель.
Старого бухгалтера по-прежнему привлекал район, где он проработал всю жизнь, и время от времени он отправлялся в паломничество по любимым местам.
– Вы поговорили с ним?
– Я присел рядом. Месье Луи хотел угостить меня стаканчиком в соседнем кафе, но я отказался. Светило солнце. Мы болтали, глядя на прохожих.
– На нем были желтые ботинки?
– Я не обратил внимания на его ботинки. Мне было не до этого.
– Он рассказал вам, чем занимается?
Месье Семброн покачал головой. Та же застенчивость, что и у мадемуазель Леоны. Мегрэ подумал, что понимает их. Комиссар начал симпатизировать месье Луи, которого видел только мертвым, с удивленным лицом.
– Как вы расстались?
– Мне показалось, что вокруг скамейки кто-то бродит и подает знаки моему собеседнику.
– Мужчина?
– Да. Среднего возраста.
– На кого он был похож?
– На любого другого мужчину, который может присесть на скамью в том районе. В конечном итоге он и уселся на нее, но не заговорил с нами. Я откланялся. Когда я обернулся, они уже разговаривали.
– Их беседа выглядела дружеской?
– Не сказал бы, что они ссорились.
Вот и все. Мегрэ спустился по лестнице, раздумывая, ехать ли ему домой, и в конце концов решил пообедать в своем излюбленном уголке ресторана "Дофин".
Все вокруг казалось серым. Сена лишилась обычных красок. Комиссар заказал к кофе еще рюмку кальвадоса, после чего отправился на набережную Орфевр, где в кабинете его ожидал целый ворох бумаг. Чуть позже позвонил судья Комельо.
– Что вы думаете о деле Турэ? Сегодня утром прокурор поручил его мне, сообщив, что расследованием занимаетесь вы. Я полагаю, это убийство с целью ограбления?
Мегрэ предпочел что-то проворчать в ответ, не сказав ни да, ни нет.
– Семья требует тело. Я не хотел ничего предпринимать без вашего согласия. Вам оно еще нужно?
– Доктор Поль осмотрел труп?
– Он только что представил мне телефонный отчет. Подробное письменное заключение будет сегодня вечером. Нож вошел в левый желудочек, смерть наступила почти мгновенно.
– Никаких других следов? Ранения или удары?..
– Ничего.
– Я не вижу причин, чтобы тело нельзя было отдать семье. Я лишь хотел бы, чтобы всю одежду покойного передали в лабораторию.
– Ладно. Держите меня в курсе дела.
Судья Комельо редко бывал таким благодушным. Вероятно, его хорошее настроение было вызвано тем, что пресса почти не уделила внимания этому делу, и чиновник сделал вывод, что речь идет об убийстве с целью ограбления. А подобные преступления его не интересовали; они вообще никого не интересовали.
Мегрэ помешал угли в печи, набил трубку и около часа потратил на административную работу, комментируя одни бумаги, подписывая другие и делая необходимые телефонные звонки.
– Я могу войти, патрон?
Сантони, как обычно, одетый с иголочки, источал резкий запах одеколона. Коллеги не раз подшучивали над ним:
– Ты благоухаешь, как девица!
Инспектор был оживлен.
– Я полагаю, что напал на след.
Мегрэ равнодушно взглянул на подчиненного. Вид у него по-прежнему был мрачным.
– Прежде всего я хочу сообщить вам, что контора "Жебер и Башелье", в которой работает наша малышка, занимается взиманием долгов по распискам. Не слишком-то солидная фирма. На самом деле они почти задаром выкупают долговые расписки, по которым кредиторы уже отчаялись что-либо получить, и трясут должников. Не столько конторская работа, сколько постоянное посещение "клиентов". Поэтому мадемуазель Турэ бывает на улице Риволи лишь утром, а после полудня ходит по домам.
– Понимаю.
– В основном это простые люди. Те, кто позволяют себя запугать и заканчивают тем, что выкладывают денежки. Я не видел ее начальства. Я ждал снаружи, у входа, старался, чтобы Моника меня не заметила. В полдень по секрету переговорил с ее коллегой, дамой не первой молодости, которая, судя по всему, недолюбливает мадемуазель Турэ.
– Каков результат?
– У нашей Моники есть парень.
– Ты узнал имя?
– Именно к этому я и веду, патрон. Они познакомились приблизительно четыре месяца тому назад, и теперь каждый день вместе обедают в дешевом ресторане на бульваре Севастополь. Он еще совсем молод, ему едва исполнилось девятнадцать. Работает продавцом в большом книжном магазине на бульваре Сен-Мишель.
Мегрэ перебирал курительные трубки, разложенные на столе; не закончив курить первую, принялся набивать вторую.
– Парня зовут Альбер Жорис. Я хотел посмотреть, как он выглядит, поэтому направился к ресторанчику. Там оказалась такая сутолока! Наконец-то я обнаружил Монику, но она сидела за столиком в полном одиночестве. Тогда я устроился в дальнем углу (надо отметить, там отвратительно кормят). Девушка явно нервничала и постоянно поглядывала в сторону двери.
– Он не пришел?
– Нет. Она растягивала трапезу так долго, как только могла. В подобных заведениях обслуживают очень быстро и не любят, когда посетители засиживаются. В конце концов она была вынуждена выйти из ресторана, но еще около четверти часа бродила по улице неподалеку.
– А потом?
– Она направилась к бульвару Сен-Мишель и была настолько озабочена, что не заметила меня, когда я пошел следом. Вы должны помнить этот магазин, он расположен на углу улицы, а коробки с книгами стоят прямо на тротуаре.
– Да, я помню.
– Девушка вошла внутрь, обратилась к одному из продавцов, который отослал ее к кассе. Я мог видеть, как Моника что-то спрашивает, и вид у нее при этом был разочарованный. В конечном итоге она ушла.
– Ты не последовал за ней?
– Я подумал, что следует заняться молодым человеком. Я вошел в книжный магазин и, в свою очередь, спросил у заведующего, знает ли он некоего Альбера Жориса. Он ответил, что знает, но тот работает только по утрам. Я удивился, и тогда заведующий объяснил мне, что они часто нанимают студентов, которые не могут трудиться полный рабочий день.
– Жорис оказался студентом?
– Подождите. Я решил узнать, как долго он работает в книжном магазине. Пришлось сверяться с документами. Парень поступил на службу немногим больше года назад. Вначале он трудился весь день. Затем, приблизительно три месяца тому, сообщил, что намерен заняться изучением права, поэтому будет приходить только утром.
– Ты раздобыл его адрес?
– Он живет вместе с родителями на авеню Шатийон, почти напротив церкви Монруж. Я еще не закончил. Сегодня Альбер Жорис не появлялся на бульваре Сен-Мишель. Прежде с ним такое случалось всего дважды или трижды, и каждый раз он звонил, чтобы предупредить. Сегодня он этого не сделал.
– А вчера он работал?
– Да. Я подумал, что вас это заинтересует, взял такси и поехал на авеню Шатийон. Его родители выглядят достойными людьми, живут в очень чистой квартире на четвертом этаже. Когда я пришел, его мать гладила белье.
– Ты сообщил, что служишь в полиции?
– Нет. Я представился приятелем их сына и сказал, что мне срочно надо его увидеть…
– И она послала тебя в книжный магазин?
– Вы угадали. Она ничего не подозревает. Альбер ушел из дома утром, как обычно, в четверть девятого. Она никогда ничего не слышала ни о каких занятиях юриспруденцией. Ее муж – простой служащий на фирме, торгующей тканями, которая расположена на улице Виктуар. Они не настолько богаты, чтобы оплачивать учебу сына.
– И как же ты поступил?
– Я сказал, что, по всей видимости, мне нужен совершенно другой Жорис. Спросил у хозяйки дома, есть ли у нее фотография сына. Она продемонстрировала мне одну, стоящую на буфете в столовой. Хорошая женщина, ничего не заподозрила. Все, что ее волновало, – это как бы не остыл утюг или не сгорело белье. Я продолжал заговаривать ей зубы…
Мегрэ ничего не сказал, не проявил никакого энтузиазма. Сразу чувствовалось, что Сантони – новичок в бригаде. Все, о чем он говорил, и даже его тон, нисколечко не вязалось с характером Мегрэ и его сотрудников.
– Уходя, я постарался сделать так, чтобы она ничего не заметила…
Комиссар протянул руку.
– Давай.
Черт возьми, он отлично знал, что Сантони стащил фотографию. На снимке был запечатлен худой, нервный молодой человек с длинными волосами. Среди женщин такие слывут красавцами и отлично это осознают.
– Это все?
– Поглядим, вернется ли он сегодня вечером домой?
Мегрэ вздохнул:
– Да, поглядим.
– Вы недовольны?
– Доволен.
Зачем что-то говорить? Сантони вел себя точно так, как и все остальные. Когда инспектор переходит из одной бригады в другую, всегда случается одно и то же.
– Я не стал следить за девушкой, потому что знаю, где ее найти. Каждый день в половине шестого или самое позднее без четверти шесть она возвращается в контору, чтобы сдать собранные суммы и составить отчет. Может быть, вы хотите, чтобы я отправился туда?
Мегрэ колебался; он чуть было не сказал подчиненному, чтобы тот вообще больше ничем не занимался. Но комиссар понимал, что это будет несправедливо, ведь инспектор старался изо всех сил.
– Убедись, что она вернулась в контору, а затем села в поезд.
– Возможно, ее возлюбленный к ней присоединится?
– Возможно. Когда он обычно возвращается домой к родителям?
– Они ужинают в семь часов вечера. В это время он всегда бывает дома, даже если потом ему случается уйти.
– Полагаю, у них нет телефона?
– Нет.
– У консьержки тоже?
– Не думаю. Этот дом не производит впечатления телефонизированного здания. Но я сейчас уточню.
Сантони взял справочник.
– Отправляйся туда после половины восьмого и расспроси консьержку. Фотографию оставь мне.
Уж коли Сантони взял снимок, то его следовало сохранить. Он еще мог пригодиться.
– Вы будете в своем кабинете?
– Я не знаю, где буду, но ты оставайся в контакте с набережной Орфевр.
– А чем мне сейчас заняться? У меня еще почти два часа до того, как Моника появится на улице Риволи.