– Спустись в бригаду, занимающуюся меблированными комнатами. Возможно, у них имеется карточка с именем Луи Турэ.
– Вы думаете, что он снимал комнату в городе?
– А как ты считаешь, где он оставлял желтые ботинки и разноцветный галстук, прежде чем вернуться домой?
– Вы правы.
Два часа тому назад фотография месье Луи появилась в послеобеденных газетах. Это был небольшой снимок, размещенный в углу страницы с пометкой:
"Луи Турэ, убит вчера после полудня в тупике близ бульвара Сен-Мартен. Полиция идет по следу".
Это не соответствовало действительности, но газетчики всегда добавляют подобную фразу. Самое странное заключалось в том, что до сих пор в кабинете комиссара не раздалось ни единого телефонного звонка по этому поводу. А в глубине души Мегрэ надеялся именно на это, из-за чего вернулся на набережную Орфевр и теперь убивал время, заканчивая текущие дела.
Почти всегда в подобных случаях люди считают (порой ошибочно, порой – нет), что опознали жертву. Или же что они видели подозрительную личность, бродившую вокруг места преступления. Большая часть подобных утверждений не выдерживает проверки. Но иногда случается, что именно благодаря им удается установить истину.
Уже три года месье Луи, как называли его бывшие коллеги и консьержка с улицы Бонди, каждое утро уезжал поездом из Жювизи и каждый вечер возвращался туда. Из дому он брал с собой обед, завернутый в вощеную бумагу, и так поступал всю жизнь.
Что он делал после того, как выходил из поезда на Лионском вокзале? Это оставалось тайной.
Понятно, что первые месяцы он, скорее всего, безуспешно искал новую работу. Как и другие безработные, он должен был стоять в очередях у дверей издательств, чтобы после получения свежей газеты отправиться по тому или иному адресу, указанному в объявлении. Возможно, он пытался продавать пылесосы, переходя от дома к дому?
Месье Турэ явно не преуспел в этом занятии, потому что был вынужден занимать деньги у мадемуазель Леоны и у старого бухгалтера.
Затем на несколько месяцев его следы терялись. Месье Луи не только должен был найти зарплату не меньше, чем у Каплана, но еще и расплатиться с кредиторами.
Между тем все это время он каждый вечер возвращался домой как ни в чем не бывало, делая вид, что он весь день трудился, как и прежде.
Его жена ничего не подозревала. Дочь тоже. А также обе его свояченицы. И оба свояка, которые работали на железной дороге.
И вот однажды он пришел на улицу Клинянкур с деньгами, которые был должен мадемуазель Леоне, с подарком для нее и сладостями для ее старой матери.
И это не считая желтых ботинок на ногах!
Существовала ли связь между желтыми ботинками и тем интересом, который Мегрэ испытывал к покойному? Комиссар не хотел признаваться в этом даже самому себе. Все дело в том, что долгие годы он тайно мечтал о ботинках "цвета детской неожиданности". Они были так же модны, как и короткие серо-бежевые пальто.
Почти сразу после женитьбы Мегрэ решился купить желтые ботинки, но, войдя в магазин, находящийся на бульваре Сен-Мартен напротив театра Амбигю, почувствовал, что краснеет. Он не осмелился надеть их сразу, а когда развернул пакет перед женой, мадам Мегрэ несколько натянуто рассмеялась.
– Ты собираешься это носить?
Он так никогда их и не надевал. Мадам Мегрэ сама сдала ботинки обратно в магазин, сказав, что у мужа от них болят ноги.
Луи Турэ тоже купил себе желтые ботинки, и Мегрэ счел это особым знаком, символом.
Прежде всего символом освобождения, и комиссар готов был поклясться, что, надевая эти замечательные ботинки, бывший кладовщик чувствовал себя свободным человеком. Это значило, что до тех пор, пока он снова не переобулся в обычные черные башмаки, жена, свояченицы и свояки не имеют над ним никакой власти.
Был в этом поступке и другой скрытый смысл. Мегрэ купил свои желтые ботинки после того, как комиссар района Сен-Жорж, где он в то время работал, сообщил молодому полицейскому, что ему увеличили заработную плату на десять франков в месяц, на десять полноценных франков той эпохи!
Должно быть, месье Луи тоже ощутил себя богачом с карманами, набитыми деньгами. Именно поэтому он подарил пенковую трубку старому бухгалтеру, отблагодарил людей, которые поверили ему. Внезапно он получил возможность время от времени навещать их, в основном мадемуазель Леону. Также совершенно неожиданно он нанес визит консьержке с улицы Бонди.
Но почему он не сказал им, чем занимается?
И вот однажды в одиннадцать часов утра консьержка заметила месье Луи, сидящего на скамейке на бульваре Сен-Мартен.
Она не решилась обратиться к нему и поскорее ушла, чтобы мужчина не заметил ее. Мегрэ отлично понимал пожилую женщину. Понимал, что ее поразило: скамейка. Такой человек, как месье Луи, всю жизнь работавший по десять часов в день, беззаботно рассиживается на скамейке! Не в воскресный день! Не после рабочего дня! В одиннадцать часов утра, в самый разгар трудовой деятельности во всех конторах и магазинах.
Не так давно месье Семброн тоже повстречал своего бывшего коллегу, и снова на пресловутой скамейке. На сей раз на бульваре Бон-Нувель, в двух шагах от бульвара Сен-Мартен и улицы Бонди.
Это случилось во второй половине дня, но месье Семброн не был столь щепетилен, как консьержка. Хотя, возможно, Луи Турэ заметил его первым?
Бывший служащий склада назначил кому-то встречу? Кто был тот человек, который бродил вокруг скамьи, ожидая приглашения подсесть?
Месье Семброн не смог его описать, ведь он не приглядывался к незнакомцу. Тем не менее он сообщил нечто важное: "Он похож на любого другого мужчину, который может присесть на скамью в том районе".
Один из этих типов без определенного рода занятий, которые убивают время, сидя на скамейках бульваров и рассеянно созерцая прохожих. Завсегдатаи района Сен-Мартен нисколько не походят на посетителей других скверов или некоторых парков, например парка Монсури, в котором чаще всего проводят время рантье, проживающие где-то поблизости.
Рантье никогда не усядутся на бульваре Сен-Мартен; в крайнем случае они расположатся на террасе кафе.
С одной стороны – желтые ботинки; с другой стороны – скамейка. И две эти вещи никак не соединялись в голове комиссара.
Но больше всего Мегрэ смущал тот факт, что в половине пятого вечера, в дождливую и сумрачную погоду бывший кладовщик зачем-то направился в тупик, где ему совершенно нечего было делать. При этом некто бесшумно последовал за ним и всадил бедняге нож между лопаток – и все это в десяти метрах от толпы, заполонившей тротуары. Фотография месье Турэ появилась в газетах, но никто не звонил в полицию. Мегрэ продолжал просматривать отчеты, подписывать административные формуляры. За окном начало смеркаться; комиссар был вынужден зажечь лампу. Взглянув на каминные часы, показывающие три часа, он поднялся и снял с вешалки свое тяжелое пальто.
Прежде чем уехать, Мегрэ приоткрыл дверь в комнату инспекторов.
– Я вернусь через час или два.
Не было необходимости вызывать машину. В конце набережной комиссар запрыгнул на подножку автобуса и уже несколькими минутами позже оказался на углу бульвара Севастополь и Больших бульваров.
Накануне в такое же время Луи Турэ был еще жив, он бродил по этому району, и у него оставалось еще несколько часов до того, как он должен был сменить желтые ботинки на черные и направиться к Лионскому вокзалу, чтобы вернуться в Жювизи.
Плотная толпа заполнила улицы. На каждом перекрестке приходилось останавливаться и ждать, чтобы вместе с многочисленными прохожими перейти дорогу, следуя сигналам светофора.
"Вероятно, это та самая скамейка", – подумал Мегрэ, заметив скамью на другой стороне бульвара Бон-Нувель.
Она оказалась совершенно пустой, но вокруг валялась смятая промасленная бумага, в которую, комиссар готов был поспорить, заворачивали колбасу.
На углу улицы Сен-Мартен стояли девицы легкого поведения. Несколько проституток сидели в маленьком баре, где четверо мужчин играли в карты вокруг низкого столика.
Мегрэ узнал силуэт мужчины, примостившегося у барной стойки, – это был инспектор Нёвё. Комиссар замедлил шаг, и одна из девиц решила, что он остановился ради нее. Мегрэ рассеянно покачал головой.
Если Нёвё обосновался в баре, то он уже, скорее всего, покончил с опросом свидетелей. Ведь он работал в этом районе и знал многих его обитателей.
– Как дела? – поинтересовался Мегрэ, заходя в бистро.
– Решили сами взглянуть?
– Точнее, немного прогуляться.
– Я брожу здесь с восьми часов утра. Опросил человек пятьсот.
– Ты нашел заведение, где он обедал?
– Как вы узнали?
– Я не сомневался, что он обедает где-то поблизости, наверняка в одном и том же месте.
– Вон там… – Нёвё указал на небольшой, с виду весьма респектабельный ресторанчик. – У него там даже было свое полотенце.
– И что они говорят?
– Официантка, которая обслуживала месье Турэ (он всегда садился за ее столик рядом со стойкой), оказалась внушительной брюнеткой с растительностью на подбородке. Знаете, как она его называла?
Как будто комиссар мог это знать!
– "Мой малыш"… Именно так она и сказала. "Ну, мой малыш, что вы собираетесь заказать сегодня?" Она уверяет, что он был всегда всем доволен, болтал с ней о том о сем. Но никогда не пытался приударить. У официанток в этом ресторане есть двухчасовой перерыв между обедом и ужином. Выходя из заведения около трех часов, довольно часто она видела месье Луи, сидящего на скамейке. Каждый раз он махал ей рукой. Однажды официантка между прочим заметила: "Надо же, мой малыш, вы не производите впечатления человека, утруждающего себя работой!" Он ответил, что работает по ночам.
– Она ему поверила?
– Да. Кажется, она его обожает.
– Она видела газету?
– Нет. О том, что месье Турэ убили, она узнала от меня. Не могла в это поверить. Ресторан не слишком дорогой, но и не дешевый. Каждый полдень месье Луи заказывал полбутылки старого вина.
– Кто-нибудь еще видел его в этом районе?
– К настоящему времени таких наберется десяток. Одна из проституток, ошивающихся на углу, утверждает, что встречала его почти каждый день. Когда она увидела Турэ впервые, то попыталась предложить ему свои услуги. Он сказал "нет", но сделал это очень деликатно, совершенно не важничая; после этого всякий раз, когда они виделись, девица бросала ему: "Может быть, сегодня?" Это веселило их обоих. Когда проститутка удалялась с клиентом, месье Турэ ей подмигивал.
– Он никогда не уединялся с кем-то из них?
– Нет.
– Они видели его с женщиной?
– Не они. Один из продавцов ювелирного магазина.
– Ювелирного магазина, рядом с которым его убили?
– Да. Когда я показал фотографию продавцам и продавщицам, один мужчина его узнал. "Именно этот человек купил у нас кольцо на прошлой неделе!" – воскликнул он.
– Месье Луи приходил в сопровождении молодой женщины?
– Не очень молодой. Продавец не обратил на нее особого внимания, так как решил, что они женаты. Он только заметил, что на шее у дамы была чернобурка и цепочка с кулоном в виде цветка клевера с четырьмя лепестками. "У нас продаются точно такие же".
– Кольцо оказалось дорогим?
– Позолоченное с искусственным бриллиантом.
– Он что-нибудь еще добавил?
– Они беседовали как обычная семейная чета. Продавец не запомнил, о чем. Ничего интересного.
– Он смог бы ее узнать?
– Не уверен. Она была одета во все черное, носила перчатки. Одну из них чуть не забыла на прилавке после того, как примеряла кольцо. За перчаткой вернулся месье Луи. Женщина ждала его около двери. Она выше его ростом. Это стало заметно, когда на улице месье Турэ взял ее под руку и они направились к площади Республики.
– Больше ничего?
– У меня было не так уж много времени. Я начал сверху, от улицы Монмартр, но не добился там никаких результатов… Да, совсем забыл! Вам знаком продавец вафель с улицы Луны?
На этой улице выпекали вафли практически на свежем воздухе, в крошечной не застекленной лавочке: такие можно встретить на ярмарках, когда каждый прохожий еще издали ощущает сладкий аромат выпечки.
– Продавец сразу же вспомнил месье Луи. Оказывается, он частенько заходил за вафлями, причем всегда покупал три, но не ел их прямо на месте, а уносил с собой.
Свежие вафли были огромными. Реклама утверждала, что это самые большие вафли в Париже, и казалось маловероятным, что после обильного обеда щуплый месье Луи был способен съесть сразу три штуки.
Он не походил на человека, который станет жевать вафли, сидя на скамейке. Возможно, он делил их с женщиной, которой купил кольцо? В таком случае она должна жить где-то поблизости. А быть может, вафли предназначались знакомому покойного, тому, которого заметил месье Семброн?
– Мне продолжать?
– Конечно.
Мегрэ страдал. Как бы он хотел заниматься опросом лично, как в те времена, когда был простым инспектором!
– Вы сейчас куда, патрон?
– Пойду взглянуть на место преступления.
Комиссар ни на что не надеялся. Просто он оказался в ста метрах от того места, где убили месье Луи, и хотел на него посмотреть. Время почти совпадало. Но сегодня исчез туман. Тем не менее переулок казался непроглядно темным, особенно на фоне ярких витрин ювелирного магазина.
Вафли напомнили Мегрэ о ярмарке, и в какую-то секунду у него возникла мысль, что Турэ привела в тупик малая нужда. Но туалет, расположенный прямо напротив переулка, заставил его отказаться от столь малоправдоподобного предположения.
– Если бы я только мог разыскать женщину! – вздыхал Нёвё, у которого от всей этой непрерывной беготни наверняка болели ноги.
Мегрэ, однако, предпочел бы разыскать мужчину, который подсел к месье Луи во время его разговора со старым бухгалтером. Именно поэтому он внимательно рассматривал каждую скамейку. На одной из них расположился старый клошар , прихлебывавший красное вино из полупустой бутыли, но речь точно шла не о нем. Иначе месье Семброн так и сказал бы: "Клошар".
Чуть подальше полная провинциалка ждала, когда ее муж выйдет из туалета. Она воспользовалась случаем, чтобы отдохнули ее отекшие ноги.
– На твоем месте я бы меньше занимался магазинами и сосредоточился на людях, сидящих на скамейках.
В начале своей карьеры Мегрэ много дежурил в общественных местах и знал, что у каждой скамьи есть свои завсегдатаи, которые оккупируют ее в одно и то же время дня.
Прохожие их почти не замечают. Редко кто разглядывает людей, сидящих на скамейках. Но завсегдатаи всегда знакомы друг с другом. Разве не случилась однажды показательная история, когда в ожидании приема у дантиста мадам Мегрэ разговорилась с матерью маленького мальчика на скамейке сквера Антверпен и, сама того не подозревая, вышла на след убийцы?
– Вы же не хотите, чтобы я устроил облаву?
– Ни в коем случае! Просто садитесь на скамейки и завязывайте знакомства.
– Хорошо, патрон, – вздохнул Нёвё. Подобная перспектива совершенно не прельщала инспектора: он предпочел бы еще походить.
Нёвё и не подозревал, как сильно комиссар хотел оказаться на его месте.
Глава 4
Похороны под дождем
На следующий день, в среду, Мегрэ вызвали в качестве свидетеля на заседание суда, и он потерял большую часть второй половины дня, ожидая своей очереди в темной и мрачной комнате для свидетелей. Никто и не подумал заранее включить отопление, поэтому присутствующие начали замерзать. Но уже спустя десять минут после того, как повернули кран, стало чересчур жарко и по помещению поплыл запах плохо вымытых тел и никогда не проветриваемой одежды.
Судили некоего Рене Лекера, семью месяцами ранее убившего собственную тетушку ударом бутылки. Подсудимому исполнилось всего двадцать два года, у него было тело рыночного грузчика и лицо отстающего школьника. Почему помещения Дворца правосудия всегда так плохо освещены? Или свет поглощается серостью этого здания?
Мегрэ вышел из здания суда совершенно подавленным. Молодой адвокат, уже снискавший определенную славу в основном благодаря своей агрессивности, нападал на всех свидетелей поочередно.
В случае с Мегрэ он пытался доказать, что обвиняемый признался в преступлении лишь вследствие дурного обращения, которому он подвергался на набережной Орфевр. Это было ложью. И адвокат это отлично знал.
– Не пожелает ли свидетель сказать нам, сколько часов длился первый допрос моего клиента?
Комиссар был к этому готов.
– Семнадцать часов.
– И юноша ни разу не ел?
– Лекер отказался от предложенных бутербродов.
Казалось, адвокат хочет сказать присяжным заседателям: "Вы видите, господа! Семнадцать часов без еды!"
Но разве за это время сам Мегрэ съел хоть что-нибудь, кроме двух бутербродов? И почему-то никого не убил!
– Свидетель признает, что седьмого марта в три часа утра ударил обвиняемого, хотя тот ничем этого нападения не спровоцировал, потому что у бедного мальчика были на руках наручники?
– Нет.
– Свидетель отрицает, что ударил моего подзащитного?
– В какой-то момент я дал ему пощечину, как дал бы своему собственному сыну.
Адвокат ошибался. За это дело надо было браться совсем с другой стороны. Но его занимала лишь реакция судебных заседателей и то, что напишут газеты.
На этот раз он пошел против правил и обратился напрямую к Мегрэ; его голос был одновременно сладким и едким.
– У вас есть сын, господин комиссар?
– Нет.
– У вас когда-нибудь были дети?.. Прощу прощения?.. Я не расслышал ваш ответ…
Комиссар был вынужден громко повторить, что у него родилась дочь, которая не выжила.
Вот и все. Он покинул место свидетеля, выпил стаканчик в баре Дворца правосудия и вернулся в свой кабинет. Люка, закончив расследование, которое вел две недели, подключился к делу Турэ.
– Никаких новостей о юном Жорисе?
– По-прежнему никаких.
Вчера вечером возлюбленный Моники Турэ не вернулся домой, этим утром снова не появился в книжном магазине и не пришел в полдень в ресторанчик на бульваре Севастополь, где обычно обедал со своей девушкой. Именно Люка руководил его поисками, обзванивая вокзалы, жандармерии и пограничные заставы.
Жанвье с помощью четырех коллег продолжал опрашивать торговцев скобяными изделиями в надежде обнаружить продавца ножа.
– Нёвё не звонил?
Мегрэ должен был появиться на работе гораздо раньше.
– Он звонил полчаса тому назад. Будет перезванивать в шесть.