Мегрэ чувствовал себя уставшим. Перед его глазами стояла скамья подсудимых. Рене Лекер, судьи, толпа в плохо освещенном зале, обшитом деревянными панелями. В ушах звучал голос адвоката. Все это ему не нравилось. Как только подозреваемый покидает криминальную полицию и переходит в руки судебного следователя, обязанности комиссара заканчиваются. Но почему все всегда происходит не так, как хотелось бы? Он мог только предполагать, как будут развиваться события. И если бы они зависели от него…
– Лапуэнт ничего не обнаружил?
Каждый из инспекторов занимался своим заданием. Малыш Лапуэнт последовательно обходил меблированные комнаты, все дальше и дальше удаляясь от бульвара Сен-Мартен. Ведь месье Луи должен был где-то менять ботинки. Или он снимал комнату на свое имя, или пользовался чей-то квартирой, возможно квартирой женщины с лисой, которая выглядела его законной супругой и которой он купил кольцо.
Сантони, в свою очередь, продолжал заниматься Моникой, полагая, что Альбер Жорис попытается установить контакт с девушкой или передать ей новости о себе.
Семья еще накануне забрала тело Луи Турэ, воспользовавшись услугами похоронного бюро. Похороны были назначены на следующий день.
И снова Мегрэ подписывал кипы бумаг, отвечал на не интересующие его телефонные звонки. И все же странно, что никто не позвонил, не написал или не пришел в полицию в связи с убийством месье Луи. Складывалось впечатление, что его смерть вообще никого не взволновала.
– Алло! Мегрэ у аппарата.
Голос инспектора Нёвё. Скорее всего, полицейский звонил из бистро, потому что в трубке слышалась музыка, как если бы рядом звучало радио.
– По-прежнему ничего интересного, патрон. Я нашел еще троих человек, в том числе пожилую женщину, которые помнят месье Луи, так как проводят много времени на скамейках Больших бульваров. Они твердят одно и то же: очень милый мужчина, обходительный, всегда готовый завязать разговор. Если верить старой даме, то, вставая со скамейки, он обычно направлялся к площади Республики, но она быстро теряла его из виду в густой толпе.
– Она видела, как он с кем-нибудь встречался?
– Она – нет. А клошар сказал: "Он ждал кого-то. Когда дожидался, они вместе уходили". Но бродяга не смог описать этого человека. Он повторял: "Обычный тип, каких встречаешь каждый день".
– Продолжай, – вздохнул Мегрэ.
Затем он позвонил жене и предупредил, что немного задержится, после чего спустился к подъезду, вызвал машину и продиктовал шоферу адрес в Жювизи. Дул резкий ветер. Тучи висели низко над городом; казалось, что рядом море и приближается шторм. Шофер с трудом разыскал Тополиную улицу. Свет горел не только в кухне, но и в окнах второго этажа.
Звонок не работал. Его отключили в знак траура. Но кто-то услышал, как подъехала машина, и открыл дверь; Мегрэ увидел незнакомую женщину, старше мадам Турэ на четыре или пять лет и похожую на нее.
– Комиссар Мегрэ… – представился он.
Женщина развернулась к кухне:
– Эмили!
– Я слышу. Пригласи его.
Комиссара провели на кухню, потому что в столовой находился гроб. В узком коридоре витал запах цветов и свечей. Несколько человек сидели за столом, на котором были расставлены холодные закуски.
– Извините за беспокойство…
– Хочу представить вам месье Манена, моего зятя, он работает контролером.
– Очень рад…
Манен выглядел напыщенным и глуповатым типом с рыжими усами и выступающим кадыком.
– Мою сестру Жанну вы уже знаете. А это Селин…
Помещение было слишком тесным и с трудом вмещало такое количество народа. Одна только Моника не поднялась со своего места и напряженно смотрела на комиссара. Должно быть, она решила, что Мегрэ приехал именно к ней, чтобы расспросить об Альбере Жорисе. От страха девушка словно окаменела.
– Мой зять Ланден, муж Селин, возвращается сегодня ночью скорым поездом. Он успеет как раз к похоронам. Не желаете присесть?
Мегрэ отрицательно покачал головой.
– Возможно, вы хотите взглянуть на Луи?
Она старалась продемонстрировать комиссару, что все организовано наилучшим образом. Мегрэ проследовал в соседнюю комнату, где в гробу с открытой крышкой покоился Луи Турэ. Хозяйка дома тихо выдохнула:
– Кажется, что он спит.
Комиссар сделал то, что должен был сделать: окунул веточку самшита в святую воду, перекрестился, пошевелил губами и снова перекрестился.
– Он не должен был умереть…
И добавила:
– Он так любил жизнь!
Они тихонько вышли, и мадам Турэ прикрыла дверь. Все ждали отъезда Мегрэ, чтобы вернуться к трапезе.
– Вы намерены присутствовать на похоронах, месье комиссар?
– Да, я буду. Именно по этому поводу я и пришел.
Моника по-прежнему не шевелилась, но это заявление ее успокоило. Казалось, Мегрэ не обращал на нее никакого внимания, и она решила не двигаться, дабы не искушать судьбу.
– Полагаю, что вам и вашим сестрам знакома большая часть людей, которые будут присутствовать на похоронах. А вот я не знаю никого.
– Я понимаю! – заявил Манен таким тоном, будто ему в голову пришла та же мысль, что и Мегрэ.
Повернувшись к остальным присутствующим, он словно хотел сказать: "Вы сейчас все узнаете!"
– Я бы хотел, чтобы в случае, если чье-то присутствие покажется вам странным, вы подали мне знак.
– Вы предполагаете, что убийца явится на похороны?
– Не обязательно убийца. Я стараюсь не пренебрегать никакими мелочами. Не забывайте, что нам почти ничего не известно о последних трех годах жизни вашего мужа, точнее, о той части жизни, которую он проводил вне дома.
– Вы думаете, что у него могла быть женщина?
Лицо мадам Турэ стало суровым, и такое же выражение автоматически появилось на лицах ее сестер.
– Я ничего не думаю. Я ищу. И если завтра вы подадите мне знак, я сразу пойму.
– Любой человек, которого мы не знаем?
Мегрэ кивнул и еще раз извинился за беспокойство. До дверей его провожал Манен.
– Вы уже напали на след? – Он обратился к комиссару как к врачу, который только что отошел от постели больного.
– Нет.
– У вас нет ни малейших предположений?
– Ни малейших. Доброго вечера.
Этот визит несколько развеял мрачное настроение, овладевшее Мегрэ, пока он ждал своей очереди в качестве свидетеля по делу Лекера. В машине, несущейся в Париж, комиссар размышлял о совершенно отвлеченных вещах. Когда двадцатилетним юношей он приехал в столицу, наибольшее впечатление на него произвело беспрерывное бурление большого города, непрекращающееся движение сотен тысяч людей, спешащих в поисках неизвестно чего.
В отдельных, наиболее оживленных кварталах Парижа это бурление было особенно заметным: например, рядом с Центральным рынком, с площадью Клиши, с площадью Бастилии и на пресловутом бульваре Сен-Мартен, где месье Луи встретил свою смерть.
В былые времена в душе Мегрэ возникала некая романтическая лихорадка при мысли о том, что среди этой постоянно движущейся толпы встречаются люди, опустившие руки перед невзгодами судьбы, люди отчаявшиеся, сраженные жизнью, смирившиеся, покорно плывущие по течению.
Впоследствии комиссар научился безошибочно их узнавать, но перестал им удивляться. Гораздо больше его интересовали люди, с виду благополучные, приличные и опрятные, которые день за днем боролись с течением и пытались удержаться на плаву в бурлящей реке жизни, доказывая окружающим и самим себе, что эта жизнь стоит того, чтобы ее прожить.
В течение двадцати пяти лет каждое утро месье Луи садился в один и тот же утренний поезд вместе с одними и теми же пассажирами, зажав в руке обед, завернутый в бумагу, а вечером возвращался в "дом трех сестер", как его назвал про себя Мегрэ. Конечно, Селин и Жанна проживали на других улицах, но они всегда были рядом, закрывая горизонт высокой прочной стеной.
– На набережную Орфевр, патрон?
– Нет. Домой.
В тот вечер комиссар, как обычно, повел мадам Мегрэ в кинотеатр, расположенный на бульваре Бон-Нувель. Дважды под руку с супругой он прошел мимо тупика у бульвара Сен-Мартен.
– У тебя плохое настроение?
– Нет.
– Ты весь вечер молчишь.
– Я не заметил.
Дождь начался в три или четыре часа утра, и даже во сне Мегрэ слышал, как журчит вода в водостоках. Когда он завтракал, полило как из ведра, люди на улицах судорожно вцеплялись в зонты, которые так и норовили вырваться из рук, подхваченные порывами шквалистого ветра.
– Близится День Всех Святых, – заметила мадам Мегрэ.
Комиссару этот праздник всегда представлялся серым, ветреным и холодным, но без дождя; он не мог сказать почему.
– У тебя сегодня много работы?
– Еще не знаю.
– Будет лучше, если ты наденешь калоши.
Мегрэ так и поступил. Пока он ловил такси, успел порядком вымокнуть, и в машине с полей его шляпы капала ледяная вода.
– На набережную Орфевр.
Похороны начинались в десять часов. Мегрэ зашел в кабинет начальника криминальной полиции, но не остался до окончания оперативного совещания. Он ждал Нёвё, который должен был прибыть на набережную Орфевр. На всякий случай комиссар брал его с собой на похороны, ведь инспектор знал в лицо многих обитателей района Сен-Мартен.
– По-прежнему никаких новостей о Жорисе? – спросил Мегрэ у Люка.
Хотя для этого не было сколько-нибудь веских оснований, Мегрэ был убежден, что молодой человек не покидал Париж.
– Ты должен составить полный список его друзей, всех тех, с кем он общался в последние годы.
– Я уже начал этим заниматься.
– Продолжай!
Комиссар увлек за собой на улицу насквозь промокшего Нёвё, появившегося на пороге.
– Отличная погода для похорон! – ворчал инспектор. – Я надеюсь, у них будут машины?
– Конечно, нет.
Без десяти десять они прибыли к дому покойного; входная дверь была обрамлена черным сукном с серебряным кантом. На незамощенном тротуаре стояли люди с зонтиками в руках; дождь размывал желтоватую глину, образуя на дороге тонкие канавки.
Кто-то входил в дом, посещал комнату, где лежал покойник, и снова выходил на улицу с серьезным и значительным лицом, преисполненный осознания выполненной миссии. Здесь собралось около пятидесяти человек, другие укрывались на порогах ближайших домов. Некоторые соседи наблюдали за происходящим через окно, решив выйти под дождь лишь в последний момент.
– Вы не зайдете, патрон?
– Я был там вчера.
– Да, внутри не слишком-то весело.
Нёвё, по всей видимости, имел в виду атмосферу не сегодняшнего дня, а дома в целом. Между тем тысячи людей мечтали о таком жилье.
– Почему они решили здесь поселиться?
– Из-за сестер и зятьев.
Полицейские заметили нескольких мужчин, одетых в форму железнодорожников, так как неподалеку находилась сортировочная станция. Большая часть обитателей поселка так или иначе была связана с железной дорогой.
Прибыл катафалк. Быстрым шагом, неся над собой зонт, подошел священник в стихаре; впереди шел певчий с крестом.
Улица продувалась всеми ветрами, мокрая одежда липла к телу. Гроб тоже сразу намок. Пока семья ждала в коридоре, мадам Турэ все время перешептывалась с сестрами. Возможно, не хватало зонтов?
Сестры были в глубоком трауре, как и оба зятя. За ними следовали молодые девушки: Моника и три ее кузины.
Всего получалось семь женщин, и Мегрэ мог поклясться, что юные особы были похожи между собой так же, как и их матери. Настоящий женский клан, и мужчины вынуждены были помнить, что они в меньшинстве.
Лошади фыркали. Семья заняла место за катафалком. За ними пристроились друзья и соседи – те, кто имел право на первые ряды.
Остальные двинулись нестройным потоком; некоторые брели по тротуарам, пытаясь укрыться от косых струй дождя под навесами домов.
– Никого не узнаешь?
Разыскиваемых в процессии не было. Ни одной женщины, подходившей на роль дамы с кольцом. Какая-то особа куталась в лисий воротник, но комиссар видел, как она вышла из соседнего дома и закрыла дверь на ключ. Что касается мужчин, то никого из них нельзя было представить сидящим на скамейке бульвара Сен-Мартен.
Тем не менее Мегрэ и Нёвё решили остаться до конца похорон. К счастью, вместо долгой мессы священник ограничился тем, что отпустил покойному грехи. Никто не потрудился закрыть двери церкви, и плиты пола моментально стали мокрыми.
Дважды комиссар встречался взглядом с Моникой, и оба раза явственно почувствовал, как она сжимается от страха.
– Мы пойдем на кладбище?
– Это недалеко. Никто не знает, что может произойти.
Чтобы добраться до выкопанной могилы, расположенной в новой части кладбища с едва намеченными тропинками, пришлось брести по грязи. Мадам Турэ внимательно смотрела по сторонам, и каждый раз, замечая Мегрэ, давала ему понять, что помнит о его просьбе. Когда он подошел, как и все остальные, высказать свои соболезнования семье, стоящей у могилы, вдова прошептала:
– Я никого не заметила.
От холода у нее покраснел нос, дождь смыл рисовую пудру. Лица четырех кузин тоже блестели от дождя.
Полицейские еще немного подождали у ограды кладбища, а затем зашли в кабачок, где Мегрэ заказал два грога. Они оказались не единственными посетителями заведения: через несколько минут туда вошли люди, участвовавшие в похоронной процессии. Они притопывали ногами, чтобы согреться.
Из всех разговоров Мегрэ выделил лишь одну фразу:
– Ей не будут выплачивать пенсию?
Сестры мадам Турэ, несомненно, имели право на пенсию, ведь их мужья работали на железной дороге. Строго говоря, месье Луи всегда был для них бедным родственником. Всего лишь кладовщик, который никогда бы не получил пенсии.
– Как же они будут жить?
– Дочь работает. Может быть, сдадут комнату внаем.
– Ты идешь, Нёвё?
Дождь сопровождал их до самого Парижа, он стучал по тротуарам, и казалось, что встречные машины обросли пышными усами из грязи и воды.
– Где мне тебя высадить?
– Все равно. Я еще не решил, что буду делать. Высадите меня на набережной Орфевр, а до комиссариата я доберусь на такси.
Полы криминальной полиции были истоптаны такими же мокрыми и грязными следами, что и полы церкви, в помещении было сыро и холодно. Какой-то тип в наручниках сидел на скамейке перед кабинетом комиссара, занимающегося игорным бизнесом.
– Есть какие-нибудь новости, Люка?
– Звонил Лапуэнт из пивной на площади Республики. Он нашел комнату.
– Комнату месье Луи?
– Он утверждает, что да. Хотя хозяйка не склонна помогать следствию.
– Он собирается доставить ее в полицию?
– Если только вы не предпочтете присоединиться к нему.
Мегрэ решил так и поступить, потому что ему жутко не хотелось сидеть в сыром кабинете.
– Больше ничего?
– Ложная тревога по поводу молодого человека. Думали, что обнаружили его в зале ожидания вокзала Монпарнас. Но это оказался не Жорис, а кто-то, похожий на него.
Мегрэ вызвал маленькую черную служебную машину, и несколькими минутами позже уже входил в пивную на площади Республики, где рядом с печью перед чашкой кофе сидел Лапуэнт.
– Грог! – заказал комиссар.
У Мегрэ возникло странное ощущение, будто часть ледяной воды, льющейся с неба, попала ему в нос, и комиссар готовился к насморку. Возможно, это традиция – подхватывать насморк на похоронах?
– Где это находится?
– В двух шагах отсюда. Я обнаружил его квартиру совершенно случайно, потому что это не дом с меблированными комнатами; во всяком случае он не фигурирует в нашей картотеке.
– Ты уверен, что это именно там?
– Вам следует самому взглянуть на хозяйку. Я переходил улицу Ангулем, чтобы начать обход следующего бульвара, когда в одном из окон заметил картонку с надписью: "Сдается комната". Это небольшое трехэтажное здание, без консьержа. Я позвонил и сказал, что хочу посмотреть квартиру. Хозяйка мне сразу не понравилась. Рыжая женщина не первой молодости, прежде, возможно, привлекательная, но сейчас располневшая, бледная, с поредевшими волосами. Дряблое тело прикрыто пеньюаром нежно-голубого цвета. "Вы ищете комнату для себя? – спросила она, перед тем как решиться распахнуть дверь. – Вы один?" Я услышал, как открылась дверь на втором этаже. Мельком увидел головку симпатичной девушки; она тоже была в пеньюаре и смотрела вниз, облокотившись о перила.
– Дом терпимости?
– Возможно, но может быть, и нет. Хотя я не поручусь, что в былые времена хозяйка не имела отношения к публичным домам. "Вы хотите снять комнату на месяц? Где вы работаете?" В конечном итоге она отвела меня на третий этаж в весьма неплохо меблированную комнату с окнами во двор. На мой вкус, слишком много бархата и шелка низкого качества, да к тому же кукла на тахте. Сразу чувствуется женская рука. "Кто дал вам мой адрес?" Я чуть было не ответил, что увидел объявление. Во время нашего разговора я не мог оторвать взгляд от ее дряблой груди, которая была едва прикрыта пеньюаром, и это меня смущало. "Один из моих друзей, – сказал я. И на всякий случай добавил: – Он говорил, что живет у вас". – "Кто такой?" – "Месье Луи". И в этот момент я понял, что она его знала. Изменилось выражение ее лица. Даже голос изменился. "Первый раз слышу! – сухо бросила она. – Вы имеете привычку возвращаться поздно ночью?" Она явно пыталась отделаться от меня. "Возможно, – продолжал я изображать дурачка, – мой приятель и сейчас дома. Он днем не работает и встает довольно поздно". – "Вы намерены снять комнату или нет?" – "Да, намерен, но…" – "Плата вперед". Я вытащил из кармана бумажник. Затем как бы случайно достал фотографию месье Луи. "Надо же! Вот как раз портрет моего друга". Она лишь мельком взглянула на снимок. "Боюсь, что мы не договоримся", – заявила хозяйка, направляясь к двери. "Но…" – "Если вас не затруднит, спустись сами, а то у меня подгорит обед". Я уверен, что она знала месье Турэ. Когда я вышел из дома, то заметил, как шевельнулись занавески на окне. Она следила за мной.
– Поехали! – скомандовал Мегрэ.
И хотя здание располагалось в двух шагах, они сели в машину, которая вскоре остановилась перед нужным домом. Занавески качнулись вновь. Женщина, открывшая дверь, не соизволила переодеться: на ней был все тот же пеньюар, между тем как голубой цвет ей совершенно не шел.
– Кто там?
– Криминальная полиция.
– Что вам надо? Хотя я сразу заподозрила, что этот молодой проныра хочет впутать меня в какую-то историю! – проворчала хозяйка, окидывая Лапуэнта неприязненным взглядом.
– Будет лучше, если мы войдем и побеседуем внутри.
– О! Я не намерена препятствовать вам. Мне тут скрывать нечего.
– Почему вы не сознались, что месье Луи снимал у вас комнату?
– Потому что молодого человека это совершенно не касается.
Она распахнула дверь в маленькую, жарко натопленную гостиную, где повсюду лежали подушки крикливых цветов с вышитыми на них кошками, сердцами, музыкальными нотами. Плотные шторы почти не пропускали дневной свет, и женщина включила торшер с огромным оранжевым абажуром.
– Чего вы от меня хотите на самом деле?
Мегрэ в свою очередь вытащил из кармана фотографию только что похороненного месье Луи.
– Итак, он действительно снимал у вас комнату?
– Да. Вы все равно узнаете.
– И как давно он стал вашим жильцом?