Люди с более крепкими нервами, чем у этой девушки, выходили из себя после часа ожидания в застекленной "клетке".
Без четверти одиннадцать комиссар вздохнул:
– Пускай ее приведут.
Мегрэ встретил мадемуазель Турэ стоя и извинился.
– Так как я намереваюсь провести с вами довольно длительную беседу, я был обязан сначала покончить с текущими делами.
– Я понимаю.
– Садитесь, пожалуйста.
Она так и поступила, поправила волосы, обрамлявшие лицо, и поставила сумочку на колени. Мегрэ устроился в своем кресле, поднес трубку ко рту, но прежде, чем чиркнуть спичкой, спросил:
– Вы позволите?
– Мой отец курил. Мои дяди тоже курят.
Она казалась менее нервной, менее озабоченной, чем во время первого визита в полицию. Утро было таким солнечным и мягким, что комиссар оставил окно приоткрытым, и в кабинете слышались приглушенные звуки улицы.
– Разумеется, я хотел бы поговорить о вашем отце.
Она кивнула.
– И также о вас и о некоторых других людях.
Моника не спешила ему помочь. Она не сводила глаз с лица комиссара и молча ждала, словно догадываясь, какие вопросы он ей намерен задать.
– Вы очень любите вашу мать, мадемуазель Моника?
Мегрэ намеревался провести допрос тоном "доброго дядюшки", заставить девушку проникнуться к нему доверием и в конечном итоге говорить только правду. Но ее первый ответ вынудил его изменить тактику.
Очень спокойно, как будто это было нечто совершенно естественное, она проронила:
– Нет.
– Хотите сказать, что вы не ладите?
– Я ее ненавижу.
– Могу ли я спросить почему?
Девушка слегка пожала плечами.
– Вы были у нас дома. Вы все видели сами.
– Вы не могли бы уточнить вашу мысль?
– Моя мать думает только о себе, о своей грядущей старости, она высокомерна и скрытна. Ее раздражает, что сестры вышли замуж более удачно, чем она, и всю жизнь мама старается заставить всех поверить, что живет не хуже их.
Мегрэ с трудом сдержал улыбку: девушка говорила так серьезно.
– А вашего отца вы любили?
Несколько минут Моника молчала; Мегрэ был вынужден повторить вопрос.
– Я думаю. Пытаюсь понять свои чувства. Трудно признаваться в них сейчас, когда он умер.
– Вы не слишком-то его любили?
– Он был несчастным человеком.
– Что вы подразумеваете под этим?
– Он не пытался ничего изменить.
– А что он должен был поменять?
– Все.
И внезапно она с жаром воскликнула:
– Жизнь, которую мы вели! Если это можно назвать жизнью… Мне уже давно все надоело, и я мечтаю только об одном: уехать.
– Выйти замуж?
– Не имеет значения. Лишь бы уехать.
– Вы намеревались уехать в ближайшее время?
– Не сегодня завтра.
– Вы говорили об этом вашим родителям?
– Зачем?
– Вы бы уехали, не сказав ни слова?
– А почему бы и нет? Что бы это изменило?
Мегрэ наблюдал за посетительницей с возрастающим интересом, иногда даже забывая потягивать трубку, в результате чего ему пришлось два или три раза снова ее раскуривать.
– Когда вы узнали, что ваш отец больше не работает на улице Бонди? – внезапно спросил комиссар.
Он готовился к бурным протестам, но их не последовало. Моника предвидела его вопросы и заготовила ответы. Только этим можно было объяснить ее спокойствие.
– Около трех лет тому назад. Я точно не помню. Кажется, в январе. В январе или феврале. Было холодно.
Торговый дом Каплана закрылся в конце октября. В январе и феврале месье Луи еще подыскивал место работы. Именно в то время его средства иссякли, и он был вынужден занять деньги у мадемуазель Леоны и старого бухгалтера.
– Вам рассказал об этом отец?
– Нет. Все значительно проще. Во второй половине дня, когда я обхожу клиентов…
– Вы уже работали на улице Риволи?
– Я поступила на службу в восемнадцать лет. Так уж случилось, что один из клиентов, дамский парикмахер, работал в том же здании, что и мой отец. Я заглянула во двор. Было начало пятого. В здании не горело ни одного окна. Я удивилась и расспросила консьержку, которая мне сообщила, что торговый дом Каплана больше не существует.
– Вернувшись домой, вы рассказали обо всем матери?
– Нет.
– А отцу?
– Он не сказал бы мне правды.
– Он имел привычку врать?
– Это трудно объяснить. Находясь дома, он всегда старался избегать сцен, делал все, чтобы моя мать была довольна.
– Он ее боялся?
– Он хотел мира, покоя.
В голосе девушки слышалось презрение.
– Вы решили проследить за ним?
– Да. Но не на следующий день (я была слишком занята), а дня через два или три. Под предлогом срочной работы в конторе я уехала более ранним поездом и ждала отца на вокзале.
– Что он делал в тот день?
– Посетил несколько учреждений, где были объявления о вакансиях. В полдень съел несколько круассанов в маленьком баре, затем устремился к издательству, чтобы прочитать объявления в газетах. И я все поняла.
– Какова была ваша реакция?
– Что вы имеете в виду?
– Вы задавались вопросом, почему он ничего не сказал домашним?
– Нет. Он не смог бы решиться на это. Разразился бы страшный скандал. Мои дяди и тети воспользовались бы случаем, чтобы вновь повторить, какой он безынициативный, затем стали бы лезть с советами. С момента моего рождения я только это и слышу.
– Тем не менее в конце каждого месяца ваш отец приносил домой зарплату?
– Это-то меня и удивляло. Я все время ожидала, что увижу его с пустыми руками. Но вместо этого однажды он сообщил моей матери, что попросил повышения зарплаты и получил его.
– Когда это было?
– Гораздо позже. Летом. Ближе к августу.
– И вы сделали вывод, что ваш отец нашел новое место работы?
– Да. Я хотела выяснить, куда он устроился, и решила снова проследить за ним. Но он по-прежнему не работал. Он гулял, сидел на скамейках. Я решила, что у него, вероятно, выходной, поэтому через две или три недели вновь последовала за ним, намеренно выбрав другой день недели. И тут он меня заметил. Это случилось на Больших бульварах, когда он садился на скамейку. Папа побледнел, некоторое время растерянно смотрел на меня и все-таки подошел.
– Он понял, что вы за ним следите?
– Не думаю. Должно быть, он решил, что я оказалась в этом районе случайно. Он угостил меня кофе со сливками на террасе кафе и завел откровенный разговор. Помню, стояла очень теплая погода…
– Что он рассказал?
– Что торговый дом Каплана закрылся и он оказался на улице, однако предпочел ничего не говорить матери, чтобы не беспокоить ее, ведь он был уверен, что скоро найдет другую работу.
– На нем были желтые ботинки?
– Не в тот день. Он добавил, что сначала все сложилось намного хуже, чем он рассчитывал, но затем уладилось, и теперь он занимается социальным страхованием, при этом новая работа не требует много времени.
– Почему он не сказал об этом дома?
– Разумеется, из-за матери. Она презирает людей, которые ходят от одной двери к другой, продают пылесосы или предлагают страховые полисы. Она называет таких типов ничтожествами, нищими, попрошайками. Узнай она, что ее муж занялся тем же самым, она бы настолько оскорбилась, что превратила бы его жизнь в сущий кошмар и постоянно унижала бы его в присутствии своих сестер.
– Ваша мать прислушивается к мнению сестер, не правда ли?
– Она не желает в чем-либо отставать от них.
– Вы поверили тому, что ваш отец занялся социальным страхованием?
– В тот момент – да.
– А потом?
– Постепенно я начала сомневаться.
– Почему?
– Прежде всего, потому что он зарабатывал слишком много денег.
– Насколько много?
– Не знаю, что вы вкладываете в это слово… Через несколько месяцев он сообщил, что назначен заместителем директора все в той же фирме Каплана и что ему снова повысили жалованье. Я помню, как они обсуждали эту тему. Мама хотела, чтобы он внес изменения в свое удостоверение личности, указав в нем новую должность. Она всегда чувствовала себя униженной оттого, что ее супруг – кладовщик. Папа ответил, что в этом нет необходимости и подобные изменения не настолько важны, чтобы заниматься бумажной волокитой.
– Я предполагаю, что вы с отцом чувствовали себя заговорщиками?
– Когда папа был уверен, что моя мать не видит, он мне всегда подмигивал. Иногда по утрам клал в мою сумочку купюру.
– Чтобы купить ваше молчание?
– Потому что ему нравилось давать мне деньги.
– Вы мне говорили, что вам случалось вместе обедать.
– Все верно. Он назначал мне встречу шепотом, стоя в коридоре. В ресторане он предлагал мне заказывать самые дорогие блюда, иногда приглашал в кино.
– В то время он уже носил желтые ботинки?
– Я видела его в них всего один раз. Когда я спросила, где он переобувается, папа ответил, что по делам службы вынужден снимать комнату в городе.
– Он дал вам адрес?
– Не сразу. Все это длилось довольно долго.
– У вас есть возлюбленный?
– Нет.
– А когда вы познакомились с Альбером Жорисом?
Моника не покраснела, не запнулась. Она была готова и к этому вопросу.
– Четыре или пять месяцев тому назад.
– Вы его любите?
– Мы хотели вместе уехать.
– Чтобы пожениться?
– Когда он достигнет соответствующего возраста. Сейчас ему только девятнадцать, и он не может вступать в брак без согласия родителей.
– А они отказались дать свое согласие?
– Конечно, они бы ни за что этого не сделали.
– Почему?
– Потому что у него нет должного положения в обществе. Его родители только об этом и думают. Как и моя мать.
– И куда вы намеревались отправиться?
– В Южную Америку. Я уже подала заявление на паспорт.
– У вас есть деньги?
– Я скопила немного, откладывая часть зарплаты.
– Когда вы впервые пошли к отцу, чтобы попросить у него денег?
Девушка посмотрела прямо в глаза комиссару и вздохнула:
– Так вы и это знаете!
И тут же добавила:
– Я подозревала. Поэтому и говорю с вами столь откровенно. Я не думаю, что вы негодяй, который обо всем доложит моей матери. Если только вы не похожи на нее!
– Я не намереваюсь беседовать о ваших делах с вашей матерью.
– Впрочем, это мало бы что изменило!
– Вы хотите сказать, что по-прежнему намерены уехать?
– Со дня на день.
– Как вы узнали парижский адрес вашего отца?
На этот раз комиссар был готов к тому, что Моника солжет.
– Его нашел Альбер.
– Следуя за месье Луи?
– Да. Мы все время гадали, чем же он зарабатывает на жизнь. И решили, что Альберу следует проследить за папой.
– Почему вас так это заинтересовало?
– Альбер утверждал, что мой отец занимается какими-то грязными делишками.
– И что бы вам дало это знание?
– В таком случае он должен был обладать немалыми деньгами.
– И вы намеревались попросить у него часть этих денег?
– Некоторую сумму, которой бы хватило, чтобы оплатить билеты на корабль.
– Вы намеревались шантажировать его.
– Вполне естественно, что отец…
– Короче, ваш друг Альбер принялся шпионить за месье Луи.
– Он следовал за ним по пятам целых три дня.
– И что он узнал?
– А что узнали вы?
– Я задал вам вопрос.
– Во-первых, Альбер выяснил, что мой отец снимает комнату на улице Ангулем. Во-вторых, что он не занимается социальным страхованием, а проводит большую часть времени, бродя по Большим бульварам и сидя на скамейках. И еще…
– Что еще?
– Что у моего отца есть любовница.
– И как вы отнеслись к подобному разоблачению?
– Мне бы больше понравилось, если бы его подружкой стала молодая и красивая женщина. Но эта похожа на маму.
– Вы ее видели?
– Альбер указал мне место, где они обычно встречались.
– На улице Сен-Антуан?
– Да. В маленьком кафе. Однажды я как бы случайно прошла мимо и взглянула на нее. У меня было слишком мало времени, чтобы рассмотреть ее детально, но представление составить я успела. Думаю, папе было с ней не намного веселее, чем с моей матерью.
– Затем вы отправились на улицу Ангулем?
– Да.
– И ваш отец дал вам денег?
– Да.
– Вы угрожали ему?
– Нет. Я соврала, сказав, что потеряла конверт с послеобеденной выручкой. И добавила, что если я не верну деньги, то меня уволят с работы и смогут обвинить в воровстве.
– Какова была его реакция?
– Он выглядел испуганным. Потом я заметила на журнальном столике фотографию женщины, схватила ее и воскликнула: "Кто это?"
– И что же он ответил?
– Что это подруга детства, которую он недавно встретил совершенно случайно.
– Вы не считаете, что вели себя подло?
– Я защищалась.
– От кого?
– От всего мира. Я не хочу закончить, как моя мать, в ужасном доме, где все задыхаются.
– Альбер тоже навещал вашего отца?
– Об этом я ничего не знаю.
– А вот сейчас, красавица моя, вы лжете.
Моника посмотрела на комиссара очень серьезно и, наконец, призналась:
– Да.
– Почему вы солгали именно в этом пункте?
– Потому что после убийства моего отца у Альбера могут возникнуть крупные неприятности.
– Вы знаете, что он исчез?
– Он звонил мне.
– Когда?
– Прежде чем исчезнуть, как вы говорите. Два дня назад.
– Он сказал, где собирается укрыться?
– Нет. Он был крайне взволнован. Альбер не сомневался, что его обвинят в убийстве.
– Почему?
– Потому что он ходил на улицу Ангулем.
– Когда вы узнали, что мы напали на его след?
– Когда ваш инспектор начал расспрашивать эту старую каргу, мадемуазель Бланш. Она меня ненавидит. После разговора с ним она хвасталась в офисе, что сказала достаточно, чтобы сбить с меня спесь – именно так она и выразилась. Я пыталась успокоить Альбера, говорила, что скрываться глупо, ведь в этом случае его точно заподозрят.
– Но он не прислушался к вашим доводам?
– Нет. Он был так взволнован, что едва мог говорить по телефону.
– Почему вы уверены, что Альбер не убивал вашего отца?
– А зачем ему было это делать?
И девушка, уверенная в собственной правоте, степенно добавила:
– Ведь мы могли попросить у него любые деньги, которые бы нам понадобились.
– А если бы ваш отец отказался их давать?
– Вряд ли. Альберу стоило лишь пригрозить папе, что он расскажет обо всем моей матери… Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы считаете меня дрянью, но если бы вы провели свои лучшие годы в атмосфере Жювизи…
– Вы видели вашего отца в день его смерти?
– Нет.
– Альбер тоже?
– Я почти уверена, что нет. Мы ничего не планировали на тот день. Мы вместе пообедали, как обычно, и он мне не говорил, что собирается следить за отцом.
– Вы знаете, где месье Луи хранил деньги? Если я все правильно понял, то у вашей матери имелась привычка каждый вечер проводить ревизию его карманов и бумажника.
– Она всегда так поступала.
– Почему?
– Потому что однажды, более десяти лет тому назад, мать обнаружила следы губной помады на папином носовом платке. А сама она никогда не красит губы.
– В то время вы были еще совсем ребенком.
– Мне было десять или двенадцать лет, но я тем не менее отлично помню этот случай. Они не обращали на меня никакого внимания. Отец клялся, что из-за жары одна из женщин-упаковщиц упала в обморок прямо на складе, поэтому он пропитал свой платок нашатырным спиртом и дал ей вдохнуть.
– Я полагаю, что это правда.
– Моя мать ему не поверила.
– Давайте вернемся к моему вопросу, ведь ваш отец не мог возвращаться домой с карманами, набитыми деньгами, которые он никогда бы не заработал в торговом доме Каплана.
– Он хранил деньги в своей комнате.
– На платяном шкафу?
– Как вы узнали?
– А вы?
– Однажды, когда я пришла попросить у него денег, он влез на стул и снял со шкафа желтый конверт, в котором лежали тысячефранковые банкноты.
– Много?
– Солидная пачка.
– Альбер знал о тайнике?
– Это не причина убивать. Я уверена, что Альбер этого не делал. Впрочем, он никогда бы не смог использовать нож.
– Откуда у вас такая уверенность?
– Однажды я видела, как он порезал себе палец складным ножом и чуть не упал в обморок. Ему делается плохо от одного вида крови.
– Вы спите с ним?
Моника снова пожала плечами.
– Что за вопрос! – бросила она.
– Где?
– Да где угодно. В Париже достаточно гостиниц, предназначенных для этих целей. Не будете же вы утверждать, что полиция этого не знает!
– Итак, резюмируя наш познавательный разговор, я делаю вывод, что вы с Альбером шантажировали вашего отца с целью накопить достаточно денег, чтобы сбежать в Южную Америку.
Она не двигалась.
– Далее я отмечаю, что, несмотря на все предпринятые вами усилия, вы так и не смогли выяснить, откуда берет деньги ваш отец.
– Мы не слишком усердно искали.
– Разумеется, вам был важен лишь результат.
Иногда у Мегрэ появлялось ощущение, что девушка смотрит на него с некоторым снисхождением. Вероятно, она думала, что комиссар криминальной полиции так же наивен, как ее мать, тети и дяди.
– Теперь вы знаете все, – пробормотала Моника, намереваясь встать. – Должно быть, вы заметили, что я не пыталась изображать святую невинность. Мне все равно, какое мнение вы обо мне составите.
Однако что-то не давало ей покоя.
– Вы точно ничего не скажете моей матери?
– Какое это имеет значение, если вы собрались уезжать?
– Подготовка к отъезду займет определенное время. Я бы хотела избежать скандала.
– Я понимаю.
– Альбер несовершеннолетний, и его родители могут…
– Я очень бы хотел побеседовать с Альбером.
– Если бы это зависело только от меня, он был бы в вашем кабинете еще сегодня утром. Альбер ведет себя очень глупо. Я уверена, что сейчас он где-то прячется, дрожа от страха, как заяц.
– Мне кажется, вы не слишком-то им восхищаетесь?
– Я никем не восхищаюсь.
– За исключением самой себя.
– Собой я тоже не восхищаюсь. Как я уже сказала, я защищаюсь.
К чему спорить?
– Вы предупредили моих хозяев, что меня вызвали в полицию?
– Я сообщил им по телефону, что мне необходимо уладить некоторые формальности.
– К которому часу они меня ждут?
– Я не называл конкретное время.
– Я могу идти?
– Не смею вас задерживать.
– Вы собираетесь послать за мной одного из ваших инспекторов?
Мегрэ чуть было не расхохотался, но сумел сохранить серьезность.
– Возможно.
– Он лишь потеряет время.
– Благодарю вас.
Мегрэ действительно отправил инспектора следить за девушкой, хотя был уверен, что это не принесет никаких результатов. Заняться слежкой пришлось свободному от других заданий Жанвье.