Голова, казалось, была готова разлететься на части от тугого звона. И все же инстинкт подсказал мне, что это было. Я ухватился пальцами за одежду и сделал попытку приподнять тело, однако не смог. Что–то держало утопленника. Это и была последняя более или менее четкая мысль.
Меня вытащили вместе с Маврухиным и с куском ржавой арматуры, который вцепился в одежду матроса. Я сразу же пришел в себя, но Маврухина спасти не удалось.
3
- Команде мы сообщили, что это несчастный случай, - сказал Шиковец. - Был пьян, свалился. Вы так же решили вначале?
Я пожал плечами. Вряд ли приходилось раздумывать в ту минуту, когда я увидел фуражку под бортом "Ладоги". Но все же…
- Нет, я не думал, что это несчастный случай. Маврухин был человек ловкий. С достаточным опытом матросской службы. Да и пил с умом. Чего бы он свалился с пирса?
О предчувствиях и неясной тревоге я ничего не сказал. Происшедшее все еще продолжало угнетать меня.
- Были у него на теплоходе враги?
- Нет. Его недолюбливали. Только и всего.
Это больше походило на допрос, чем на разговор со "своим". Капитан милиции был раздражен. Он полагал, что я смогу сообщить какие–либо важные подробности, касающиеся гибели Маврухина. Но увы…
Мы сидели в тесной комнате с маленьким окном, завешенным тюлем, с банальными вышивками на стенах и пышно взбитой узкой кроватью. Разумеется, выполняя задание, я не мог встречаться с капитаном в управлении, поэтому он назначил мне свидание в квартире, где жил один из его знакомых.
- Экспертиза показала небольшое количество частиц кремния только в легких, - сказал Шиковец, вертя в пальцах незажженную сигарету. - Вы понимаете?
Я кивнул. Простейшее анатомическое исследование может быстро установить, захлебнулся ли человек или же попал в воду уже в бессознательном состоянии, когда легкие не работали или почти не работали. Дело в том, что в воде содержится планктон. А планктон в значительной мере состоит из микроорганизмов, клетки которых покрыты кремниевой оболочкой. Если человек захлебывается, планктон с каждым вдохом проникает из легких в кровь, сердце, мозг. И потом там находят характерные частицы кремния.
- Маврухин получил очень сильный удар в, правый висок. Он почти не дышал, когда упал в воду, - продолжал капитан. - Был трезв. Эксперты исключают, что он мог удариться сам о пирс или о борт. Его убили.
- Кто, зачем?
- Я полагал, что вы разъясните, - хмуро сказал Шиковец. - Ведь в это время вы находились в тридцати метрах от "Ладоги". Я понимаю, вы не должны были все время следить за Маврухиным. Тем более ничто не внушало опасений за его жизнь. Но все–таки жаль, что вы можете помочь следствию не больше, чем любой из экипажа "Онеги".
Он поднес ко рту незажженную сигарету и тут же подчеркнуто медленным движением опустил ее. Он был человеком строгих правил и не курил в чужой комнате без разрешения хозяев.
- Плохо начинаете, - сказал он.
Мне не хотелось оправдываться. К чему? Убит человек. И я несу ответственность - таков уж смысл профессии. Наши личные отношения с Шиковцом не должны иметь никакого значения на фоне этой трагедии.
- Чем ударили, неизвестно, - сказал капитан. - Возможно, железным прутом или трубой. Забросить орудие в затон нетрудно. Разве найдешь среди хлама? Никаких следов преступника не обнаружено. Мы сразу же осмотрели "Ладогу", ваше судно, весь порт.
- Значит, опытный.
Капитан искоса взглянул на меня.
- Вы наблюдательны… Как и сообщалось в письме.
Ох, не клеилось у меня с Шиковцом. Это началось еще в день приезда. Оказалось, что подполковник Ерохин, приятель Комолова, к которому у меня было письмо от бывшего шефа, уехал из города. Пришлось вручить письмо капитану. Наверно, Комолов слишком уж расхваливал меня, и Шиковцу это не понравилось. Он принял меня за "любимчика".
- Вначале мы решили, что преступник прятался на "Ладоге", - продолжал Шиковец. - Но там всюду разлит мазут. Убийца оставил бы четкие следы, сойдя с судна. А их нет.
Он откинулся на спинку стула, тонкий, сухой, с неулыбчивым и напряженно–спокойным лицом. Все в нем отличалось сухостью и внутренней напряженностью - длинные кисти рук, прямые губы, даже лоб с тремя вертикальными морщинами, похожими на восклицательные знаки. Чувствовалось, что при всех обстоятельствах капитан милиции соблюдает подчеркнутую выдержку. Есть люди, которые умеют быть настолько хладнокровными, что остальные в их присутствии начинают ощущать беспокойство.
- Мы проверили всех "дружков" Маврухина, - сказал Шиковец. - Это нетрудно - компания всегда была на виду, ведь порт у нас чистый. Так вот, никто из них не причастен к убийству. Какие характерные детали преступления бросаются в глаза прежде всего? - спросил он тоном экзаменатора.
Я не понял, что он хотел проверить - свою гипотезу или мои способности.
- Мало этих деталей, - сказал я - Во–первых, фуражка. Она осталась на видном месте, хотя преступник мог сбросить ее в воду, и тогда мы начали бы поиски только на рассвете. Зачем он оставил фуражку? Быть может, хотел, чтобы поиски начались намного раньше.
- Что ж, верно, - хмыкнул капитан. - А если он просто не заметил фуражки?
- Но мы исходим из того, что убийца опытен и предусмотрителен. Вторая деталь: Маврухин знал преступника и не боялся его. Он не ожидал удара. Никто не слыхал крика, схватки не было. А Маврухин - сильный парень, боксер. Значит, он не опасался за свою жизнь и не принимал никаких мер предосторожности.
- Что ж, - еще раз хмыкнул Шиковец. - Правильно. Все? Не многим мы располагаем!.. Но главное, можно считать, нам уже известно: преступник скрывался на "Онеге".
- Почему на "Онеге"? - спросил я, чувствуя, как лицо невольно принимает самое глупое выражение.
- Посмотрите на схему этого района порта, - сказал Шиковец.
Он взял чистый лист бумаги и начертил прямую линию
- Это пирс. У восьмого причала стоит "Онега", Немного дальше "Ладога". Вот вход в порт. Сразу же охраняемый склад. Сторож Осенько видел, как Маврухин прошел по направлению к теплоходам. Если бы кто–либо проник в порт несколько раньше или в то же время, вслед за Маврухиным, сторож обязательно заметил бы постороннего. Здесь освещенный участок. К тому же с наступлением сумерек Осенько спустил с привязи собаку, а она признает только "своих"…
Я кивнул. Со свирепым нравом овчарки Джильды мне уже пришлось познакомиться…
- Со стороны Южного склада также никто не мог пробраться незамеченным. Там освещаемая лампами трехметровая бетонная ограда. Южный склад принадлежит водочному заводу, стало быть, сторожат… Остается еще один путь - по воде. Вплавь или на лодке. К счастью, весь вечер шкипер с лихтера 17 выбирал переметы недалеко от "Ладоги". Он не видел и не слышал, чтобы кто–либо подплывал к пирсу. Только две лодки отчалили от "Онеги", а затем вернулись.
- Это сестры Забелины.
- Знаю.
Хоть мне и не по душе были сухость и педантизм капитана милиции, я не мог не признать, что) он толковый работник и видит яснее, дальше, чем я.
- Стало быть, убийца не мог в тот вечер проникнуть в порт. Он мог, правда, запрятаться заранее. Где? "Ладога" исключается. Значит, "Онега". Возможно, посторонний…
- Исключено. Постороннего сразу бы заметили.
- Значит, он свой. У тебя есть какие–либо подозрения?
- Никаких.
Он в упор посмотрел на меня серыми спокойными глазами: "Что ж ты, хваленый сыщик?"
С Шиковцом мы расстались через полчаса. Про, шел короткий дождь, и воздух был насыщен свежестью мокрой зелени. Невидимые в сумерках растения кричали о себе из–за палисадников. Волна неповторимых и несмешивающихся ароматов наполняла улицу. Густо и терпко пахла смородина, нежно и мягко - липа, дурманом отдавала бузина, и даже грубый, сухой голос крапивы был различим в этом немом хоре.
В такой вечер хочется быть счастливым и праздным…
Я поскорее покинул колдовскую улицу и вышел на проспект, где гремели трамваи. Дождавшись своего вагона, забрался в тамбур, в самый угол.
Шиковец довольно холодно расстался со мной. На прощанье он вручил фотокарточку молодого человека с прической "под битлзов" и попросил проследить, не вынырнет ли этот мальчик где–нибудь в портовых закоулках. Просьба предоставляла мне возможность деликатно отстраниться от трудного дела Маврухина под предлогом нового задания. Но, как мне показалось, капитан просто испытывал своего нового подчиненного. Я украдкой развернул книжку, где лежала фотография, и еще раз взглянул на парня. У него были мечтательно–наглые глаза и надменно растянутый рот. Он старался казаться хулиганистым и мог в равной степени быть знакомым и с "улицей" и с библиотекой.
Этот парнишка бежал из Ленинграда предположительно в наш портовый город. Его манили дальние странствия - такие, что требуют виз. Вероятно, начитался книжек и решил, запрятавшись в сельдяной бочке, посетить коралловые атоллы. А может быть, его, как и одного известного литературного героя, манил город Рио–де–Жанейро, где все жители поголовно носят белые штаны.
Что ж, поймают и отправят к папе и маме - пусть отшлепают… Но беда была в том, что парнишка с аквалангом, который был его личной собственностью, прихватил с собой икону, которая принадлежала дяде и считалась ценным произведением древнерусского искусства.
- Дурень! - сказал я и захлопнул книжку. Меня волновало только дело об убийстве Маврухина. Только!
На площади Труда я соскочил с трамвая и пробрался сквозь коммунальные дебри в свою комнату, которую снял еще по приезде. Сам капитан Шиковец посоветовал мне найти "надежный уголок на отшибе", и я в точности выполнил указание, поселившись в комнатушке, которая находилась за ванной и туалетом, на месте бывшей кладовой. Единственным багажом и мебелью, не считая раскладушки, был большой чемодан, в нем - десяток книг, десяток пластинок, две смены белья.
Я включил проигрыватель, поставил Четвертую Шумана и лег на раскладушку, чтобы наконец–то собраться с мыслями. Знаменитый романс второй части - солировал гобой - шел куда–то мимо меня, но странным образом помогал сосредоточиться. Я подумал о матери Маврухина. Она прилетела тотчас же, получив телеграмму, и увезла с собой тело - хотела похоронить сына на родине… Сознание вины, хотя и смутной, мучило меня.
Итак, Шиковец считает, что убийца находился на теплоходе "Онега", и вывод этот обоснованный…
Получилось как в банальном детективном романе, "задача с неизвестными в замкнутом круге".
Прежде всего я попытался установить, когда было совершено преступление… Это могло произойти только в то время, когда я находился в каюте и смотрел фильм. Примерно между половиной одиннадцатого и одиннадцатью. В эти полчаса на "Онеге" находился весь экипаж, кроме Маврухина, н еще гости: Карен Забелина и ее сестра Мария, она же Машутка. Алфавитный список лиц, не имеющих абсолютного алиби, выглядел бы так:
1. Валера Петровский. Выходил из каюты и отсутствовал примерно в течение четырех–пяти минут.
2. Карен. Никто не знает, действительно ли она была в кладовке, где стоит холодильник.
3. Иван Захарович. Оставался в каюте один, когда Карен спустилась в холодильник, а Машутка убежала к лодке.
4. Леша Крученых. Якобы был в машинном отделении, но увидели его только во время "аврала" когда Карен спустила лодку.
5. Ленчик. Нет достоверных свидетельств, что он сидел в рубке все эти полчаса.
6. Вася Ложко. Находился в своей каюте, но мог оставить ее на одну–две минуты.
7. Машутка. Вышла на палубу одна, как только Карен спустилась к холодильнику.
8. Стасик Прошкус. Не известно, действительно ли все это время он ремонтировал душ,
9. Я. Оставался в каюте один, пока отсутствовал Валера Петровский. Мог выйти и вернуться незамеченным.
Из этого идиотского списка я тут же исключил несколько лиц. Себя - на основании полного доверия к показаниям. Ивана Захаровича - в его распоряжении было слишком мало времени, не более двух минут. Даже спринтер не успел бы добежать до "Ладоги" и вернуться обратно. По этой же причине я высвободил из суживающегося "замкнутого круга" Васю Ложко. В течение всего вечера он самоотверженно крутил приемник и мог покинуть каюту не более чем на минуту. Карен и Машутку также следовало исключить - ни та, ни другая не могли бы нанести такого сильного удара.
Эти доводы о непричастности могло бы разрушить только одно: сговор. Предположим, Машутка отправилась крутить приемник, а механик с нашим Кэпом и его свояченицей двинулись навстречу Мавру–хину… Но прежде чем принять всерьез такую версию, следовало подписать самому себе путевку в то самое учреждение, где чиновник Поприщин был окончательно признан королем Фердинандом VIII.
В списке оставались четверо. Валера, Крученых, Ленчик и Боцман Прошкус. У каждого было достаточно времени, чтобы встретить Маврухина у "Ладоги" и вернуться. Но… все они были славными ребятами, честными, открытыми…
Я перевернул пластинку - теперь звучало скерцо - и закурил еще одну сигарету. Шиковец спрашивал, не заметил ли я чего–либо подозрительного в те злополучные полчаса. Я ответил "нет", потому что не хотел болтать обо всех мимолетных впечатлениях, как старушка, которую призвали в свидетельницы коммунальной ссоры.
Задним числом многое может показаться подозрительным. Но про себя я отметил три детали. Во–первых, Карен незадолго до убийства говорила о злых предчувствиях; во–вторых, Боцман неожиданно взялся починять душ и вышел на палубу мокрым, как будто только что искупался в заливе; в–третьих, Леша Крученых провел весь вечер в машинном отделении вместо того, чтобы отправиться, скажем, в Клуб моряка на танцы.
Впрочем, поведение "подозреваемых" можно было объяснить без особого труда: Карен отличалась обостренным восприятием, а парапсихология, наука серьезная, не отрицает предчувствия; Стасик Прош–кус одержим манией искоренения недостатков - к счастью, только в масштабах теплохода; что касается славного Леши, то он на днях пережил личную драму, его девушка увлеклась подводником в черной пилотке, и поммех> не с кем было танцевать калипсо…
Я выключил проигрыватель. Кабинетное расследование явно не удавалось. Нужно было отправляться на "Онегу". Нет, я стремился на теплоход вовсе не для того, чтобы поскорее проверить все предположения. Просто не терпелось увидеть ребят. Мне не хватало общества "подозреваемых". Странно иной раз складываются у работника угрозыска отношения с миром!
4
"Онега" встретила меня тишиной и светом. Горели все огни на палубе - запоздалая реакция на ночную трагедию. Команда собралась в прикамбузной комнатушке, которая носила громкое название "кают–компания". Ужинали. Стасик Прошкус в белой куртке, свободно висевшей на его костлявых плечах, стоял, опершись о косяк, и держал в руке уполовник, как гетманскую булаву. Это была обычная поза Боцмана - он внимательно следил за выражением наших лиц: нравится ли, вкусно ли?
Сегодня все тарелки оставались нетронутыми, но Боцман не ворчал. Ленчик, насупившись, уткнулся в стол. Валера сердито посматривал на него сквозь свои телескопы. Видно, я прервал какой–то напряженный разговор.
- О чем вы? - спросил я у Валеры.
- Да вот… Ленчик! Если бы стоял на вахте как следует, может, заметил бы, как свалился Маврухин.
- Лодырь Ленчик! - поддержал Валеру Леша Крученых. Леша, как всегда, был в белой рубашке, повязанной галстуком, удивительно вежливый и собранный. "Мальчик из коробки с тортом" - так сказала однажды Карен.
Обвинения в адрес Ленчика были напрасными, потому что вахтенный не мог видеть из рубки корму, где находилась надстройка с каютами и машинное отделение. Надстройка заслоняла и "Ладогу". Да и что мог увидеть Ленчик в темноте?
Наверно, ребята понимали это, но человек уж так устроен, что при каждом бедствии ищет жертвенного козла.
- Неужели ты ничего не слышал? - спросил Ложко.
- Услышишь, когда ты крутишь свои джазы, - ответил Ленчик. - А наверху Карен и Машутка стрекочут.
- Прекратить болтовню, - сказал Кэп. - Милиция достаточно расспрашивала. Сказано: несчастный случай произошел по вине самого Маврухина. Мне, что ли, не жаль парня? Но пальцем не тыкаю ни в кого.
Экипаж "Онеги" примолк, однако сам Ленчик решил перейти в наступление:
- Мне не видно было, что за кормой, а у вас там из каюты кто–то выходил: дверь хлопнула, и свет мелькнул. Почему же он ничего не заметил? "Ладога" ближе к корме.
- Кто "он"? - спросил Леша.
- Я, наверно, - сказал Боцман. - Выходил в душ, а там труба лопнула, пришлось изоляцией обматывать. Но Маврухина не видно было и не слышно.
У Боцмана в минуту волнения еще резче обозначился литовский акцент. Он нервно помахивал уполовником.
- Кстати, почему сломался душ? - спросил я.
- Нашел о чем, - сказал Леша. - Душ его волнует.
- Судьба человеческая, - капитан вздохнул и погладил темя. - Не знаешь, где упадешь.
Разговор принимал философское направление. Ребята не хотели расходиться по каютам, страшась одиночества и темных мыслей.
- Вот уж три дня прошло, а не верится, что его нет, - сказал Боцман. - Как же так?
Вася Ложко согласно кивнул головой. Лихой чуб коснулся стола. Вася - "простой русский Аполлон", как однажды определила острая на язычок Карен. У механика классическая внешность первого ухажера. Эдакий ясноглазый малый, в меру добродушный, в меру хитрый, с клоком русых волос, словно у кукольного гармониста, с чуть вздернутым носом. Вдобавок ко всему Вася истый волгарь, он окал и сыпал пословицами.
- От смерти не посторонишься, косую не обойдешь, - сказал Вася. - Что уж тут… А я его как раз встретил накануне на площади Марата. Стоит, газету читает. Тронул его за плечо: чего, мол, тут? Так, говорит, гуляю по городу.
- Так, говорит, гуляю, - повторил, как эхо, Валера.
- У него на площади Марата знакомая жила какая–то. Люда, что ли, - вмешался я в разговор.
Разумеется, никакой Люды я не знал.
- Да нет, - тут же возразил Леша. - Не Люда, а Клава, и не на площади Марата, а на улице Самоварникова. В том районе у Маврухина не было никаких знакомых.
Разговор получался любопытный. Однако мыслитель Валера неожиданно вернулся к общей философской теме.
- Первый же час нашей жизни укоротил ее, - сказал он, цитируя кого–то из стоиков.
Боцман приоткрыл рот, и, я понял, что сейчас последует "все там будем" или "от судьбы никто не уйдет".
Требовалось незаметно, но решительно повернуть беседу в нужное русло.
- Недаром Карен говорила в тот вечер, что у нее плохие предчувствия, - сказал я. - Бывает так перед несчастьем! То собака воет, то еще что–нибудь. За день до того, как Маврухину свалиться, и тоже около одиннадцати - я как раз на палубе был - вдруг слышу: словно кто–то зовет. Тоненько: "Маврухин, а Маврухин!" Сверху, с мостика. Я посветил - никого нет. Только выключил, снова: "Маврухин, а Маврухин!"