– Для международных преступных синдикатов нет проблем с тем, чтобы производить оружие и наркотики, доставлять в любую часть мира или находить рынок для них. Их главные трудности возникают, когда надо отмыть полученные таким образом деньги добела и сделать их годными для дальнейшего использования. И одним из способов, применяемых для данной цели, является структурирование, или смурфинг, как это называется на банковском жаргоне. Хороший смурф на вес золота для преступных синдикатов.
Здесь он сделал паузу и улыбнулся Нине, хотя, возможно, ей это только показалось, а потом информация полилась у него рекой.
– Если говорить об Испании, то ситуация для них заметно ухудшилась именно на Солнечном Берегу за последние годы. Испанское правительство предприняло ряд мер с целью остановить потоки нелегальных денег. 31 октября 2012 года, например, вступил в силу новый закон, направленный на борьбу с мошенничествами, который вводит лимит в две тысячи пятьсот евро на оплату наличными сделок, если хотя бы одной из сторон выступает юридическое лицо или индивидуальный предприниматель. Финансовые сделки на сумму от двух с половиной тысяч евро и выше должны оплачиваться по безналичному расчету. В начале 2013 года там также удалось добиться значительного усиления контроля над финансовыми институтами, закон на сей счет существовал с 2010 года, но раньше его фактически не применяли…
Ламия специально села прямо, чтобы ее юбка поднялась на бедра, но Томас Самуэльссон был выше подобных намеков и вроде как не обратил на это внимания.
– И потом, нам надо помнить, – как ни в чем не бывало продолжил он, – что кризис не обошел никого стороной. В развитии испанской экономики в 2000-х большую роль сыграл значительный рост строительного сектора. Сюда направлялась масса отмытых денег, а когда отрасль постиг полный крах, криминальный механизм начал давать сбои.
Нина все прекрасно понимала, что европейский долговой кризис означал проблемы для Каггена или, точнее, для фирм, которые он якобы возглавлял.
Юханссон, однако, наклонился вперед.
– Как еще, по-вашему, сказался кризис? – спросил он. – Потребление наркотиков пошло вниз, например?
Судя по голосу, данная тема по-настоящему интересовала секретаря. Нина никогда не замечала у него такого энтузиазма раньше. Красавчик-блондин расправил складки на своих брюках.
– Оно по-прежнему там самое большое в Европе, однако это очень хороший вопрос, – ответил он. – На самом деле наблюдается определенное уменьшение и…
Комиссар встал перед Ниной и заслонил ей блондина. Она с трудом удержалась от соблазна вытянуть шею, чтобы посмотреть через его плечо.
– Коллеги из Наки нашли хозяина-домовладельца Каггена, – сказал он тихо. – Я думаю, тебе стоит съездить и поговорить с ним.
– Отправлюсь, как только мы закончим, – сказала она.
Комиссар бросил взгляд на блондина и улыбнулся.
Андерс Шюман предпочел нанести ответный удар сильно и жестко.
Он использовал шесть страниц бумажной версии своей газеты для собственной защиты, с фотографиями, и факсимиле, и подробными отповедями, пункт за пунктом ответив на обвинения "Света истины" или "Откровенной лжи", как его хедлайнеры очень грамотно выразили в заголовке суть дела.
Он свернул газету в трубочку и держал как победный трофей в руке, чувствуя ее вес.
Затевать какие-то абстрактные дебаты об ответственности издателя за публикуемые им данные?
Нашли что посоветовать.
Только так с ними можно было справиться, с этими снобами, троллями, конспирологами, застать их на месте преступления, разбить лживые аргументы, засунуть придуманные данные им в глотки.
Шюман опубликовал свой контракт с "Телевидением Швеции" (он точно был их штатным сотрудником, а никак не фрилансером), свои декларации о доходах за те годы, когда показывали телевизионный фильм, и первый раз, и повторно (он действительно не зарабатывал миллионных сумм тогда, являлся репортером государственного телевидения без каких-либо дополнительных доходов, кроме зарплаты), свою купчую на дом, оформленную тридцать один год назад (смотрите все, я приобрел его задолго до того, как сделал ту программу), а в Сети находились все другие декларации, доступные в PDF-формате для тех, кого это интересовало. Туда выложили также фотографию их дома (роскошной виллы?), вид с его веранды (нигде никакого моря, насколько хватало глаз) и, на всякий случай, снимки автомобилей его самого и жены (похожи на шикарные лимузины "сааб" и "вольво"?).
Он вздрогнул, когда ожил его аппарат прямой связи. Звонили с коммутатора.
– Андерс? Ты можешь пообщаться с Агентством новостных сообщений? Это относительно заявлений в полицию.
Он уставился на телефон.
– Заявлений в полиции?
В динамике щелкнуло.
– Андерс Шюман? – поинтересовался мужской голос.
– В чем дело? – спросил он коротко.
– Это Андерс Буртнер из Агентства новостных сообщений. Меня интересует, не хочешь ли ты прокомментировать заявления, поступившие на тебя в полицию?
Шюман посмотрел на свою книжную полку, на справочную литературу, к которой возвращался снова и снова, его провожатых в мире вечерних газет, замусоленный бестселлер Гюнтера Вальрафа "На самом дне" 1986 года издания, купленный им, когда он только вышел, "Рассказы из нового государства" Гийу и Шютте и подборку ежегодников Клуба публицистов.
– Какие заявления? – спросил он.
– Ты разве не слышал…
– Нет, – отрезал Шюман.
"Только так, продемонстрировать силу, – подумал он. – Кто круче, тот и выигрывает".
Репортеру понадобилось время, чтобы собраться с мыслями.
– На тебя заявили в полицию, обвинив в мошенничестве и подделке документов, – сообщил он наконец. – Налоговики проверят твои декларации за последние десять лет, дальше они, к сожалению, не вправе заходить, если верить моему источнику, на тебя пожаловались в Государственную комиссию по защите прав потребителей…
Шюман откинулся на спинку кресла и тупо уставился в стену перед собой.
– …Комитет по радио– и телевещанию и омбудсмену юстиции…
– Господи, сколько общественных ресурсов коту под хвост, – сказал он. – Это же все чушь.
Репортер замолчал.
– Чушь?
– Везде результат будет нулевой, неужели трудно понять?
– Таков, значит, твой комментарий, что это все чушь?
– Можешь быть уверен, черт тебя побери, – сказал он и положил трубку.
Потом поднялся и сделал три круга по комнате.
Так ему и надо, этому дьяволу.
А затем он стоял и смотрел на свою книжную полку. Гюнтера Вальрафа неслыханно критиковали и опровергали на протяжении всей карьеры, его пытали греческие полицейские, сажали в тюрьму и обвиняли, без всяких на то оснований, в сотрудничестве со Штази. Ян Гийу разоблачил шпионаж соцдемов в отношении собственного народа, он тоже сидел в тюрьме, и его несправедливо обвиняли в том, что он агент КГБ. Подобное зачастую случалось с независимыми репортерами, им приходилось принимать удары от истеблишмента, это было частью работы.
Шюман почувствовал, как к нему постепенно возвращается душевное равновесие.
"Свет истины" едва ли принадлежал к властям предержащим. Сетевые тролли состояли сплошь из мелких людишек, в обычных условиях не способных постоять за себя, тех, кого он и поставлен был защищать.
Однако постепенно его начали одолевать сомнения.
Интервью с репортером новостного агентства, пожалуй, получилось не особенно сбалансированным.
Он посмотрел на телефон, поколебался секунду, а потом нажал ноль для выхода на коммутатор.
– Меня больше ни для кого нет сегодня.
И тут его охватил страх.
Что он наделал?
Чушь?
О боже, за эту выходку он еще поплатится.
Домовладельца Каггена звали Ханс Ларсен, и он жил по адресу Валёвеген, 73, всего в какой-то сотне метров от лесного массива, простиравшегося в сторону Кроктрескена. Нина припарковалась рядом, вышла из машины и заперла ее. Отсюда ей не было видно тропинку, по которой она совсем недавно начинала прогулку к месту преступления.
Дом, служивший жилищем Каггену, заметно отличался от других в том же районе. Одноэтажный, с плоской крышей и маленький по площади, он казался бедным родственником среди своих шикарных соседей, построенных или модернизированных за последнее десятилетие. В результате они получили слегка наклонные крыши, преимущественно покрытые черепицей, но не номер 73. Его фасад из темно-коричневых деревянных панелей давно требовалось покрасить. Почтовый ящик висел наискось, ни о каких клумбах у крыльца не было и речи. Окна закрывали грязно-белые занавески, мешая заглянуть внутрь.
У Ханса Ларсена явно отсутствовали и желание, и ресурсы для приведения своей собственности в порядок.
Он открыл входную дверь, как только Нина выбралась из автомобиля.
– Это ты из полиции?
Она пожала ему руку, поздоровалась и представилась. Мужчина кивнул. Сам он был старым пожарным, то есть практически коллегой. Такой ход мыслей, однако, не особенно понравился Нине, но она постаралась сохранить нейтральное выражение лица.
– Наши товарищи из Наки уже побывали здесь и опустошили его комнату, – сообщил Ханс Ларсен. – Они опечатали дверь. Как долго, по-твоему, так все останется?
– Товарищи наверняка уведомят тебя об этом, – ответила Нина.
Он заранее приготовил кофе и магазинное печенье в корзинке на кухонном столе и излишне суетился, когда двигался между столом и плитой с салфетками и кусковым сахаром.
– Все это так печально, – сказал он и скосился на Нину.
Его руки немного дрожали, когда он разливал кофе по чашкам. Нина изучала его тайком. Ему было около семидесяти, хорошо выбрит и красиво одет.
– Бывает же такое, – вздохнул Ханс Ларсен. – Все годы ты служил другим. Вставал среди ночи и, рискуя собственной жизнью, спасал абсолютно чужих тебе людей из горящих домов, переправлял газовые баллоны в безопасное место, мог погибнуть, поплатиться здоровьем, освобождая пассажиров из искореженных машин, и еще чем только не занимался… И кто бы мог подумать, что ты закончишь свои дни обычным домовладельцем, да, такое и в голову никогда не приходило…
– Карл Густав долго жил здесь? – поинтересовалась Нина.
Ханс Ларсен повернулся к ней спиной и возился с чем-то у кухонной мойки.
– Не так долго, – ответил он уклончиво.
– Тебе не о чем беспокоиться, – сказала она. – Меня меньше всего интересуют твои с Каггеном взаимоотношения, я только хочу выяснить, кто его убил.
Ханс Ларсен повернулся и вытаращил на нее глаза.
– Ты же не думаешь, что… я и Кагген…
Нина улыбнулась еле заметно:
– По-твоему, я сильно удивилась бы?
Мужчина покраснел:
– Нет, в общем… но ничего подобного не было.
Она наклонилась вперед через стол:
– Ханс, я не собираюсь заявлять на тебя в налоговый департамент. Мне глубоко наплевать, вносил ли ты доход от сдачи жилья в свою декларацию.
Глаза Ханса Ларсена сейчас вернулись к нормальному размеру. Он с облегчением перевел дух, сел к столу, положил два кусочка сахара себе в кофе и энергично помешал.
– Ладно, – сказал он, – не стоит юлить. Кагген снимал у меня жилье много лет. У него имелся собственный вход и ванная, он никогда не мешал мне. Правила были очень простые: ему запрещалось таскать сюда своих собутыльников, и он ни разу этого не сделал…
– Ты говоришь "много лет". А сколько конкретно?
Ханс Ларсен поднял глаза к потолку.
– Да-а, боже праведный, как бежит время, семь будет летом.
– Сколько он платил тебе за аренду?
Сомнение во взгляде.
– Четыре тысячи пятьсот, хотя туда входило отопление и вода и Интернет.
– Он часто пользовался Интернетом?
Ханс Ларсен снова насторожился.
– Не особенно… У него же не было компьютера. Зато имелся телефон, новый, навороченный, с ним он мог лазать по Сети. А она ведь у меня беспроводная. – Последнее он произнес с гордостью.
– У тебя не создалось впечатления, что он купался в деньгах?
Ханс Ларсен кивнул:
– Ну да, в общем… хотя, как сказать, кто сегодня купается в деньгах, помимо директоров банков? Но он всегда платил за жилье вовремя, и у него в комнате стоял собственный холодильник, где он хранил хлеб и масло, и пиво, и помидоры… Хочешь взглянуть, как он жил?
Ханс Ларсен явно привык посещать апартаменты жильца и проверять содержимое его холодильника.
– А там еще есть на что смотреть?
– Они оставили кровать и бюро.
– Я думаю, нам не стоит трогать печать.
Настроение домовладельца сразу изменилось не в лучшую сторону.
– Так трудно сводить концы с концами, а теперь ведь доходы реально упадут… Может, социальное страхование распространяется и на подобные случаи, что скажешь?
Нина посмотрела на своего собеседника. Нахальства ему явно было не занимать. Он семь лет уходил от налогов, а теперь, когда остался без своих "левых" денег, заговорил о компенсации.
Мобильник завибрировал у нее во внутреннем кармане.
– Мне в это трудно поверить, – ответила Нина и достала телефон. – Тебе стоит попытаться найти нового жильца.
Звонили из Сёдерской больницы.
– Мне надо поговорить, – сказала она, поднялась, быстро вышла на крыльцо и закрыла за собой дверь. – Спасибо за звонок, – сказала она главному врачу Карарею.
– У меня невеселые новости, – поведал он. – Ночью состояние Ингемара Лерберга резко ухудшилось. У него развилась эмболия из-за сепсиса, заражения крови, которое, возможно, возникло из-за инфекции, попавшей в раны на ступнях. Это отразилось на легких, он снова подключен к аппарату искусственного дыхания.
Нина окинула взглядом улицу. На заднем плане виднелся лес, в глубине его среди деревьев находились озера, носившие название Кроктрескен.
– Что это означает – эмболия?
– У него микротромбы повсюду в теле. С инфекцией мы, конечно, справляемся и применяем антикоагулянты, но не знаем, как это повлияет на сердце.
Ханс Ларсен отодвинул в сторону занавеску и наблюдал за ней в окно. Нина демонстративно повернулась к нему спиной.
– И каков прогноз? Когда, по-твоему, мы сможем повторно допросить его?
На другом конце линии воцарилась тишина, затянувшаяся на несколько секунд.
– Мне трудно сказать что-то определенное, – ответил главврач Карарей. – Мы не знаем, очнется ли он снова когда-нибудь.
Нина почувствовала неприятный холодок в животе, распространившийся по всему телу. Ветер трепал ее волосы, заставлял слезиться глаза.
– Лерберг сказал что-нибудь еще за вчерашний день? О преступниках или о своей жене?
– Он не приходил в сознание с тех пор, как ты покинула отделение вчера утром.
Нина поблагодарила врача и снова вошла к Хансу Ларсену. Она встала в дверном проеме кухни и постаралась говорить как можно строже.
– Для меня очень важно, чтобы ты хорошо подумал и ответил мне искренне, – сказала она. – Упоминал ли Карл Густав когда-либо человека по имени Ингемар? Ингемар Лерберг?
Ханс Ларсен чуть ли не испуганно посмотрел на нее.
– Ингемар? Нет, это запомнилось бы…
– Ты абсолютно уверен? Ты никогда не слышал, чтобы Кагген говорил о некоем Ингемаре Лерберге?
Глаза Ханса Ларсена стали размером с чайные блюдца.
– А это не тот политик, которого избили?
– О Норе тогда? Некоей Норе Лерберг?
Ее собеседник покачал головой:
– Никогда.
– Откуда он получал деньги?
Ханс Ларсен сразу сник, словно усталость навалилась на него.
– О подобном ведь не спрашивают…
– Как он платил за комнату?
– Наличными. Всегда наличными. У него не было банковского счета.
– И ты уверен в этом?
Домовладелец кивнул. Нина сунула мобильный телефон в карман. Там лежали ключи от дома семейства Лерберг на Силвервеген.
Она поблагодарила за кофе и поспешила к своей машине.
– Серьезно? – спросил Вальтер недоверчиво. – Эта баба исчезла двадцать лет назад, а Андерс Шюман хочет, чтобы мы нашли ее?
– Серьезно, – ответила Анника.
Она понимала его скепсис. Для Вальтера исчезновение Виолы Сёдерланд с таким же успехом могло случиться в Средние века. Он был ребенком, когда она пропала, ничто не связывало его с самим событием, он никогда ничего не слышал о "Шпиле Золотой башни". Но, верный долгу, записал те факты, которые она представила: смена имени, паспорт, поездка на Каймановы острова, автомобиль, портной, фотография с автозаправки.
– Но как такое возможно? – спросил Вальтер. – Никто не видел ее с тех пор, как она исчезла.
– Если она жива, множество людей видит ее каждый день, – усмехнулась Анника.
Они сидели на своих обычных местах в редакции. Патрик Нильссон за все утро так и не попытался отправить их на какие-то придуманные им задания, а значит, Шюман серьезно поговорил с ним и объяснил, что они работают над некоей ужасно важной статьей.
– Я подумала, нам следует начать с конца, – сказала Анника. – Взять последний след первым.
– Владелец заправки, – констатировал Вальтер.
– В Хокансё перед Питео было много бензоколонок в начале 90-х, – сказала Анника. – Наша называлась Мобил и явно давно закрыта. Имя владельца не упоминалось в документальном фильме, но его зовут Ульф Хедстрём. Ты не мог бы проверить его, а я займусь портным?
Вальтер подтащил к себе компьютер и забарабанил по клавиатуре.
Ателье, где к пальто Виолы пришили особую подкладку, находилось в Сольне около Стокгольма и носило имя своего владельца Бьёрна Вестгорда, который и выполнил работу. Ему дали слово в фильме, Анника хорошо помнила этого веселого и рыжеволосого мужчину с широкой грудью и сильными руками. Ему явно очень понравилось оказаться на телевидении, он рассказал в деталях и чуть заговорщическим тоном о странном заказе, самом странном из всех, какие он когда-либо выполнял, – вшить потайные карманы в подкладку обычного пальто.
"Возможно, его жизнь была не особенно интересной", – подумала Анника и вошла в Гугл. Она впечатала в поисковик название ателье, но результат оказался нулевым, вероятно, заведение закрыли, или оно поменяло название и владельца. "Бьёрн Вестгорд" дал 412 попаданий в самых разных областях, но нигде не упоминалось портняжное дело. С целью ограничить поиск она сразу перешла на сайт hitta.se и получила четыре варианта, что вполне годилось для дальнейшей работы. Тому рыжеволосому Бьёрну Вестгорду сегодня, наверное, было около шестидесяти, что подходило к двум мужчинам из списка: один проживал в Спонге, а второй в Ерфелле.
Она сначала позвонила мужчине из Спонги, ответила его жена.
– Бьёрн работает в Норвегии, – сообщила она. – Он будет дома в следующую пятницу.
И он никогда не держал ателье в Сольне.
Анника пошла дальше и попробовала мобильный номер Бьёрна Вестгорда из Ерфеллы. Он ответил на втором сигнале громко и энергично. Ну да, все верно, у него была прачечная с ателье в Сольне в 90-х. Он просто горел желанием поговорить с "Квельспрессен", ныне занимался доставкой товаров на машине и сейчас находился на Эссингеледен, так что они могли бы встретиться в каком-нибудь уютном местечке.
Он предложил кафетерий "Нестан Хемма" около станции метро "Мелархёйден", где мог быть через три четверти часа.