Он прикоснулся к письмам, отложил их в сторону.
Полиэтиленовый пакет с двумя прядями волос, белой и рыжей. Шюман потрогал их через пластик, они заскользили под его пальцами. Он обвел взглядом предметы, лежавшие на его письменном столе. Что бы ты взял с собой из горящего дома?
– Здесь есть еще одна вещица, – сказала Анника.
Шюман перевернул сумку вверх дном. На поверхность стола упал кожаный бумажник непонятного цвета. Он потряс портфель, заглянул в него, пощупал подкладку: там имелся внутренний карман, но он оказался пустым.
Шюман почувствовал, как у него в животе закололо от любопытства. Неужели это все?
Он взял кошелек и понюхал его, а чего он, собственно, ожидал? Только что сделанную фотографию и листок с ее нынешним адресом?
– Он, вероятно, пролежал какое-то время в воде или оказался где-то во время пожара, – сказала Анника.
Шюман внимательно изучил бумажник, судя по модели, принадлежавший мужчине. Кожа была в каких-то коричневых пятнах, и ее явно сушили. Он открыл его. Там лежали деньги, несколько пятикроновых купюр с Густавом Вазой на одной стороне и глухарем на другой, десятикроновые с Густавом IV Адольфом, одна сотенная с Густавом II Адольфом, все выпущенные несколько десятилетий назад и полинявшие с одного конца. В одном отделении лежало водительское удостоверение из 70-х годов, с красной гербовой маркой с номиналом тридцать пять крон и фотографией красивого мужчины с закрывавшими уши волосами. В нем стояло имя Улофа Оке Сёдерланда.
– Виола была вдовой, – сказал Шюман. – Ты знала это?
Анника Бенгтзон покачала головой. Он посмотрел на снимок молодого мужчины, в его нижнем левом углу красовалась печать, закрывавшая часть подбородка.
– Ее муж погиб в автомобильной аварии, когда дети были маленькими. Перед нами, скорее всего, его бумажник.
– Она так и не вышла замуж во второй раз?
У Улофа Сёдерланда были челка и пухлые губы, его глаза смотрели не в камеру, а на что-то находившееся сбоку от него. Пожалуй, бумажник лежал в его внутреннем кармане, когда он погиб.
– Нет.
– Ты понимаешь, на что это указывает? – спросила Анника. – Все вещи, оставшиеся в машине?
Он сложил вместе водительское удостоверение, засунул его назад в бумажник, собрал вместе все предметы и убрал их в портфель.
– По-моему, сумка говорит о многом, – сказал Шюман и закрыл латунный замок. – Виола спланировала свое бегство, и она не собиралась возвращаться. И прихватила с собой свои самые любимые реликвии и спрятала в таком месте, где никто не смог бы их найти.
Анника кивнула:
– Правильно. Но она не забрала их, оставив машину.
Он положил портфель в центре стола, ничего не ответил.
– Она планировала жить, – сказала репортерша, – но, по-моему, потерпела неудачу.
Мысли хороводом закружились в голове Шюмана: а вдруг он действительно ошибся? И она лежала где-то мертвой все это время?
Анника Бенгтзон заерзала на стуле:
– Трудно пытаться работать с подобным, не получив всех предпосылок.
У Шюмана пересохло во рту.
– О чем ты?
Ее глаза сузились.
– Тебе не обязательно рассказывать, кто был твоим источником информации. Только как все произошло, когда ты получил исходные данные.
Он закрыл глаза, увидел перед собой мужчину, с которого все началось: жидкие волосы пепельного цвета, немного неровные зубы, круглый живот.
– Я действительно не знаю, как его звали, – сказал Шюман. – Он так и не представился. Сообщил мне сведения с условием, что я никогда не расскажу, каким образом получил их.
– И ты пообещал.
Он глубоко вздохнул:
– Да, пообещал. Но сейчас я нарушаю обещание.
– И что он сказал?
– Все. Машина, подкладка, Каймановы острова, все без исключения.
– И фотография с автозаправки?
Шюман опустил глаза в пол. Ощущение полной капитуляции тяжелой ношей навалилось на него.
– И фотография с автозаправки, – подтвердил он.
– Там стоит человек справа от нее, в светлой куртке, это был он?
– Я не знаю. Возможно.
– Ты знал, что автомобиль нашли у русской границы? – спросила она.
– Ну да, – кивнул Шюман, – но я не мог подтвердить эти данные. Машину уже сдали в металлолом, когда я делал программу. По утверждению Абдуллы Мустафы, он не ведал, что случилось с ней, поэтому и не стал обнародовать данную информацию.
– Он продал автомобиль дважды, – сказала Анника. – И ужасно боялся, что совершил таким образом какое-то нарушение, и его могут выслать из Швеции.
Шюман почувствовал на себе ее пристальный взгляд.
– Ты понимаешь, что тебя, возможно, втянули в некую игру, – сказала она.
Это был не вопрос, а констатация факта.
Он поднял на нее глаза.
– В те годы Виолу Сёдерланд искали очень активно, не так ли? – продолжила Анника. – Дамочка ведь задолжала государству кучу налогов. А может, полиция вышла на настоящий след? И кому-то это не понравилось? Могла ли твоя программа стать способом, заставившим власти искать не в том месте?
Такая мысль, естественно, когда-то приходила ему в голову. Он ведь не вчера родился. Но своими логическими выводами успокоил себя: если бы кто-то захотел заставить власти прекратить охоту за Виолой Сёдерланд, то они убедили бы его, что она мертва, а не жива.
Анника Бенгтзон поднялась и положила руку на портфель.
– И что нам делать с этим?
Он остался сидеть в кресле, вцепился в подлокотники пальцами.
– А ты как считаешь?
– По-моему, нам надо связаться с детьми Виолы и спросить, не хотят ли они получить его. Или отдадим портфель полиции?
От обоих вариантов его как током ударило. Он резко вскочил с кресла.
– Только не полиции и не детям Виолы! – крикнул он. – Это же все из-за них, они говорят, что я сделал программу с целью лишить их мамочкиного наследства! Ты знаешь, что они утверждают сегодня? Я якобы спровоцировал выкидыш у Линды, убил ее ребенка!
Анника посмотрела на него сузившимися глазами.
– Я не видела, чтобы они где-то высказывались, – сказала она. – Пожалуй, не они стоят за всем этим. Это дело рук некоего безумца. Кстати, его зовут Ларс.
Шюман тяжело задышал.
– Ларс? Его зовут Ларс? Откуда, черт побери, ты это знаешь?
Анника перегнулась через его письменный стол:
– Он звонит всем твоим источникам информации и представляется. И как подобное соответствует твоему заявлению Агентству новостей, что вся эта история – чушь?
Томас закрыл глаза на секунду, потом снова посмотрел на нее.
– Я знаю, что мне следовало сделать это более профессионально.
Анника подтолкнула портфель Виолы к нему по поверхности стола.
– Тебе решать, что с ним делать.
Она вышла через стеклянную дверь и тщательно закрыла ее за собой.
Анника села за письменный стол, достала ручку и блокнот и позвонила на прямой номер комиссара К.
– Бенгтзон, – проворчал он, ответив, – ты не доставала меня целую вечность, я уж подумал, что ты ушла на покой.
– Я уже большая девочка и справляюсь сама, – сказала она. – Ты очень занят?
– Я не собираюсь ни черта говорить о Норе, – буркнул он.
– Мне наплевать на Нору. Меня интересует другая исчезнувшая женщина. Ты помнишь Виолу Сёдерланд?
– "Шпиль Золотой башни"? И что там с ней?
– Ты, случайно, никаким боком не отметился в ее поисках?
Комиссар расхохотался:
– Я не так вездесущ, как, возможно, ты вообразила. Нет, Бенгтзон, двадцать лет назад я был старшим дежурной смены в Сёдерорте и никогда не имел никакого отношения к Виоле Сёдерланд.
Анника постаралась говорить как можно мягче и жизнерадостнее:
– Но я думаю, ты, пожалуй, смог бы проверить, что произошло в том случае? Если не слишком загружен делами, конечно…
Комиссар посмеялся еще немного. Она ясно представила, как трясется его голова и он чешет себе живот.
– А разве не твой шеф рассказал народу, куда она подалась? – сказал он. – Разве она не перебралась в Россию?
– Все так и выглядело, – сказала Анника. – Сёдерланд тщательно спланировала свое бегство, купила автомобиль так, что этого никто не знал, поменяла имя за год до того, как отправилась в путь, позаботилась о втором паспорте, привезла наличку с Каймановых островов, зашила деньги в одежду, упаковала сумку с самыми дорогими ее сердцу реликвиями, и куда-то, вероятно, она все-таки отправилась, что-то вы ведь, наверное, слышали за все эти годы. Не так ли?
Комиссар молчал на другом конце линии. Анника могла слышать его дыхание.
– Она поменяла имя? – спросил он наконец тихим голосом.
Анника перелистала к началу свои записи.
– Она добавила свою девичью фамилию и поставила первым промежуточное имя. Виола Сёдерланд стала Харриет Юханссон.
– А что касается ее второго паспорта?
– Она написала заявление о краже старого и получила новый. Его-то она и оставила дома, когда сбежала, но старый все еще замечательно функционировал бы, пока его не проверили бы по шведским регистрам.
Она слышала, как комиссар напечатал что-то на компьютере.
– Послушай, Бенгтзон, – сказал он. – Не могла бы ты повторить кому-то из наших оперативных аналитиков то, что сейчас рассказала мне, о Виоле Сёдерланд, тогда я посмотрю, сможем ли мы помочь тебе каким-то образом. Что ты думаешь об этом?
Анника чуть не потеряла дар речи от неожиданности, это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– Что ты задумал?
– Кто, я?
Она выпрямилась на стуле.
– Ты никогда так легко не сдавался.
– Один из наших аналитиков позвонит тебе после обеда.
Потом он положил трубку.
Анника еще какое-то время сидела ошарашенная с трубкой в руке.
Нина прождала двадцать минут на улице перед виллой в Викингсхилле, когда Кристина Лерберг наконец подъехала на своем "ниссане-микра". Она не без труда вылезла из машины и, судя по складкам около рта, сильно нервничала.
– Как хорошо, что нам удалось так быстро встретиться, – сказала Нина, подошла и поздоровалась. – Я могла бы приехать к тебе на работу…
– Мы сейчас занимаемся бюджетом, – сообщила Кристина Лерберг коротко.
Она вытащила ключи из сумочки, пока быстро семенила к дому. Ее хорошо подстриженные волосы взлетали над воротником при каждом ударе каблуков о землю.
– Могу я угостить тебя чем-нибудь? – спросила она, не глядя на Нину.
Потом зажгла свет в прихожей, повесила на вешалку пальто и почистила его несколькими быстрыми движениями платяной щеткой, сняла сапоги и, надев домашнюю обувь, сразу же направилась на кухню.
– Спасибо, не надо из-за меня беспокоиться, – сказала Нина, разувшись, и осталась в одних носках.
– А я налью себе вина. – Кристина наполнила бокал из стоявшей в холодильнике коробки, села к кухонному столу и одним глотком опустошила его чуть ли не наполовину.
Нина расположилась напротив нее и незаметно положила на стол мобильник, включенный на запись в режиме диктофона.
– Я слышала, социальные службы позаботились о детях, – сказала она и проверила, фиксируется ли ее голос в памяти гаджета.
Кристина Лерберг разгладила складку на скатерти.
– Мне сейчас совершенно некогда заниматься ими, – пожаловалась она. – У меня ужасно много работы.
Нина не знала, говорила женщина о ближайшем будущем или о достаточно протяженном промежутке времени, и поэтому воздержалась от ответа.
– Ингемару ведь хуже, – продолжила Кристина. – Они даже не знают, очнется ли он снова.
– Я в курсе, – заметила Нина.
Кристина кивнула самой себе.
– Кто знает, что там Господь запланировал, – вздохнула она. – Вы нашли его?
Нина промолчала, не поняв вопроса. Кристина пояснила:
– Ну, того, кто сделал это?
– Нет еще, но мы проверяем несколько версий. Именно поэтому я попросила о новой встрече с тобой.
Нина достала маленькую записную книжку из внутреннего кармана и прочитала вслух:
– Пятница, 3 мая. Ты помнишь, чем занималась в тот день?
Ее собеседница сидела неподвижно, закрыв глаза. Она не притронулась к бокалу с вином после первого глотка.
– У меня выходной по пятницам, – пробубнила она, – значит, я, скорее всего, находилась дома… – Она немного сползла на стуле. – 3 мая, это же две недели назад? Тогда я присматривала за детьми. Ингемар находился в деловой поездке, а Нора в Сёдерской больнице из-за своей шитовидки.
Нина внимательно посмотрела на женщину, та казалась искренней. И она поверила в то, что сказала Кристина.
– Ты обычно заботишься о детях в таких случаях?
Женщина кивнула снова:
– Я стараюсь помогать, если у меня есть возможность. И действительно люблю этих детей, можешь не сомневаться…
– Как часто подобное бывает?
– Когда они под моей опекой? Раз в месяц примерно и еще иногда во второй половине дня, если Норе надо заниматься отчетностью… Она же ведет всю бухгалтерию в фирме Ингемара и невероятно дотошна, у нее на это уходит много времени…
– Она часто бывает занята целый день?
– Из-за щитовидки ей приходится периодически ходить на стимулирующее тестирование, а это не самая приятная процедура, у Норы обычно возникает необходимость потом отдохнуть, что может прилично затянуться, но, естественно…
– Ты рассказывала раньше, что Нора очень заботится о своей семье, о детях и доме…
Кристина Лерберг на несколько секунд закрыла лицо руками, потом выпрямилась и вызывающе посмотрела на Нину:
– Мы все стараемся изо всех сил.
Она восприняла последний вопрос как критику. Нина попыталась сохранить нейтральное выражение лица и не разозлиться.
– Ты уверена, что Норе никто не помогал по дому?
– Абсолютно, – сказала Кристина. – Ингемар никогда не позволил бы этого. Мне тоже никто не помогает с уборкой, с какой стати? Это же привилегия – иметь дом, и очень приятно самому о нем заботиться.
Она подняла свой бокал с вином, но лишь пригубила. Нина перевернула листок в блокноте.
– Дети, следовательно, проводят у тебя достаточно много времени, – констатировала она. – Чем они обычно занимаются, когда находятся здесь? Они любят рисовать?
Кристина кивнула:
– О да, особенно Исак. Он по-настоящему талантлив.
– Не могла бы я взглянуть на его рисунки?
Женщина удивленно посмотрела на Нину:
– Зачем?
– Ты, наверное, не хранишь их.
Кристина торопливо поднялась.
– Само собой, храню, – сказала она и покинула кухню решительным шагом.
Нина последовала за ней к ведущему в направлении спален темному коридору.
В конце в комнате слева находились кроватка для новорожденных и двухъярусная кровать. В ее меблировку также входил стоявший посередине комплект маленькой детской мебели из покрашенного в красный цвет дерева и приютившийся у окна старый письменный стол с ящиками и закрытой листом пластика столешницей.
– Что ты хочешь увидеть? Последние рисунки Исака?
– А также его мелки, – сказала Нина.
Кристина подошла к письменному столу и выдвинула верхний ящик. Она достала оттуда коробку с мелками, тонкую стопку ярких цветных рисунков и положила все на стол. Нина взяла коробку, Winson & Newton oilbars, пятьдесят миллиметров.
– Мелки покупала ты или Нора?
Кристина посмотрела в сторону кроватки для новорожденных:
– Я.
Нина положила на стол коробку и взяла верхний рисунок. На нем были изображены трое детей и маленький ангел. Кристина встала рядом с Ниной и улыбнулась едва заметно.
– Он невероятный фантазер, постоянно болтает, когда рисует. Это он, его брат и сестра и их ангел-хранитель. – Она потянулась за другим рисунком. – Это я, – сказала Кристина и показала на улыбающуюся фигурку в костюме и туфлях на каблуках.
– Ангел-хранитель, – повторила Нина и взяла предыдущую картинку. – Кто это?
Кристина улыбнулась чуть шире:
– Исак сильно и искренне верит в Бога, хотя еще маленький, и у него, брата и сестры есть собственный ангел, он говорит, что ангел охраняет их, когда они спят.
– Он обычно забирает рисунки домой?
Глаза женщины наполнились слезами.
– Он очень хочет заслужить похвалу мамы и всегда берет домой подарки для нее.
Нина кивнула и осторожно улыбнулась Кристине Лерберг:
– Спасибо, что ты нашла время для меня. – Она показала на рисунок в своей руке. – Могу я оставить его у себя?
Оказавшись в своем автомобиле, Нина с помощью телефона нашла через Гугл Winston & Newton oilbars. Потом бросила последний взгляд на коричневый кирпичный дом. Кристина Лерберг двигалась за занавесками кухонного окна. Нина завела мотор и тронула машину с места.
Она как раз успела выехать на ведущую к Стокгольму автостраду, когда зазвонил ее мобильник. Нина сунула наушник в ухо. Это был комиссар.
– Как у тебя дела? – спросил он.
Нина держала руль двумя руками и смотрела прямо вперед.
– Детский рисунок, который нашли у жертвы из Крок-трескена, возможно, был нарисован дома у Кристины Лерберг, – сообщила она. – Материал, во всяком случае, сходится. Она купила мелки на основе масляных красок очень высокого качества, точно как констатировали эксперты в случае с рисунком, обнаруженным на месте преступления. В интернет-магазине они стоят семьсот крон за комплект из двадцати штук…
– Ого, – сказал комиссар. – У тебя есть что-нибудь для сравнения?
– Ну да, – подтвердила она.
– Какие-то еще новости? – спросил комиссар.
– Нора обманывала свою золовку, говоря, что ходит в Сёдерскую больницу на стимулирующее тестирование щитовидки раз в месяц.
– Обманывала?
– Нет такой процедуры. Есть нечто подобное под названием ТРГ-стимулирующий тест, который косвенно имеет отношение к щитовидной железе, но это вовсе не процедура, и он не выполняется регулярно… Нора якобы очередной раз проходила его в прошлую пятницу.
– Тогда она на день летала в Цюрих, – сказал комиссар. – Очень интересно. Но у меня к тебе другое дело, из-за него я, собственно, и звоню. Ты знаешь Аннику Бенгт зон из "Квельспрессен", не так ли?
Нина крепче вцепилась в руль.
Ну да, именно так обстояло дело.
– Я хочу, чтобы ты позвонила ей. У нее есть интересная информация относительно одного случая двадцатилетней давности, на которую, пожалуй, стоит взглянуть повнимательнее.
У Нины похолодело в груди: что она сделала не так? Почему ее отстраняют от истории с бывшим политиком? Волна разочарования захлестнула ее, она даже закашлялась. Ничего не поделаешь, не она руководила работой и распределяла ее.
– Кому я должна передать Лерберга? – спросила она коротко.
Шеф рассмеялся на другом конце линии.
– Нина, – сказал он, – не будь такой мнительной. Тебя никто не выводит из игры. И я разрешаю тебе нарушить тайну следствия, когда будешь разговаривать с Бенгтзон. Она, конечно, журналюга, но умеет держать язык за зубами. Решай сама, расскажи, что сочтешь нужным, о случае Лерберга.
И он отключился.