Вчера между восьмью и девятью вечера. Инспектор Татибана и Киндаити уставились друг на друга. По словам Макаки, он ушел из этого дома где-то между половиной пятого и пятью. Если так, значит, Томо, привязанный к стулу, после ухода Макаки оставался в живых еще три или четыре часа.
Детектив продолжал, поглядывая то на одного, то на другого:
- Да, начальник, вчера между восьмью и девятью вечера. Но есть еще кое-что. Доктор Кусуда говорит, что струна кото оказалась на шее убитого после наступления смерти, а на самом деле его удавили чем-то более толстым, чем-нибудь вроде веревки.
- Что! - Инспектор Татибана буквально подпрыгнул от удивления, но в это же мгновение, словно в ответ на его восклицание, из другой комнаты раздался женский визг.
Киндаити и инспектор в ужасе смотрели друг на друга. Ясно, что кричит Саёко, но слишком уж жалостным, душераздирающим был этот крик.
- Инспектор, пойдемте посмотрим, что случилось.
За третьей по счету дверью, выходящей в коридор, над Саёко хлопотали Макака и Кокити. Киндаити с Татибана вошли в комнату и застыли на месте при виде открывшегося им зрелища: Макака и Кокити с двух сторон удерживали Саёко, и по лицу ее было ясно, что она не в себе. Глаза закатились, лицо дергается, и сила ее бешенства была такова, что время от времени ей удавалось вырваться даже из рук могучего Макаки.
- Макака, держите ее крепче. Я вколю ей еще дозу. Надеюсь, еще одной хватит, - сказал врач, делая ей последнюю из серии инъекцию.
Еще три жалобных, душераздирающих вопля вырвались из уст Саёко, затем наркотик, очевидно, подействовал, она начала успокаиваться и наконец уснула, как дитя, на груди у Макаки.
- Бедная девушка, - грустно пробормотал Кусуда, отложив шприц: - Нервы у нее, наверное, просто сорвались. Надеюсь, это пройдет.
Эти слова встревожили Татибана.
- Что вы имеете в виду, доктор, - что ей грозит безумие?
- Наверняка ничего не могу сказать. Потрясение было слишком сильным. - Кусуда посмотрел на инспектора, потом на Киндаити. Лицо его омрачилось - Инспектор, - проговорил он, - она беременна. Трехмесячная беременность.
Кровь на указательном пальце
Томо убит. Эта новость, пришедшая с другой стороны озера, пробежала по вилле Инугами, как электрический разряд, вызвав у ее обитателей шок. Излишне говорить, что сильней всего удар поразил мать Томо, Умэко, чья обычная истерия, с прошлой ночи и без того обостренная тревогой и мучениями, наконец вышла наружу при этом ужасающем известии. Горе и ярость заставили ее наговорить детективу Ёсии, принесшему эту горькую весть, вещи настолько потрясающие, что на них никак нельзя было не обратить внимания.
- Будь она проклята! Будь она проклята! Проклятие этой Мацуко! Эта сука убила его. Эта сука убила моего Томо. Детектив, вы должны арестовать ее. Вы должны арестовать ее и приговорить к смерти. Не к обычной смертной казни - этого для нее недостаточно. Я хочу повесить ее за пятки, разорвать ее на куски, жечь ее, пока она не почернеет, и вырвать ей волосы, прядь за прядью.
Точно беснующийся демон, Умэко перечисляла все прочие ужасные казни, которым подвергла бы Мацуко. Но потом смолкла и зарыдала. Слезы как будто немного ее успокоили, но, всхлипывая, она сделала детективу Ёсии следующее заявление:
- Детектив, вы знаете о завещании отца, да? Если бы он не оставил этого завещания, то Киё, сын Мацуко, стал бы законным наследником состояния Инугами. Она рассчитывала на это и с нетерпением ждала, когда получит власть как мать короля. Но завещание разрушило все ее планы, они развеялись, как дым. Завещание отдает богатство Инугами человеку, который станет мужем Тамаё, но лицо ее Киё - эта мякоть - созревший и лопнувший красный гранат. О, Небо, какая гадость! При одной мысли об этом у меня по телу бегут мурашки. И какие бы странные вкусы ни были у Тамаё, она никогда не выбрала бы такое чудовище в мужья. Значит, с самого начала было понятно, что Киё проигрывает в соревновании за руку Тамаё. Мацуко не могла этого вынести, но сначала она убила Такэ, а потом нашего сына, Томо. Раз они мертвы, Тамаё придется выйти за это чудовище, нравится ей это или нет, ведь если она этого не сделает, то утратит все права на наследство. Это единственный способ для Киё наложить руки на богатство Инугами. Ах, она злобная, злобная сука! Детектив, вы должны арестовать ее. Вы должны арестовать Мацуко.
Собственные слова все больше распаляли Умэко. Однако когда детектив Ёсии сообщил ей, что причиной смерти было удушение и что убийца, удушив, зачем-то обмотал его шею струной кото, Умэко удивленно уставилась на него.
- Струной кото? - озадаченно и как-то рассеянно проговорила она. - Его удушили струной кото?
- Нет, не так. Его удушили чем-то вроде веревки, а уж потом, когда он умер, убийца стянул у него на шее струну. Инспектор тоже не понимает, зачем преступнику это понадобилось.
- Струна кото, - медленно пробормотала про себя Умэко. - Струна кото… кото… - повторяла она. Вдруг она словно вспомнила что-то, изменилась в лице и, задыхаясь, забормотала: - Цитра! Хризантема!.. о, Небо… - и смолкла.
Незачем говорить, что весть из деревни Тоёхата не менее, чем Умэко, потрясла мать Саёко, Такэко. Смерть Томо не слишком ее озаботила; по правде говоря, она, похоже, не испытала никаких чувств по этому поводу - кроме, может быть, удовлетворения. В конце концов, ей хватало своего горя. Но когда детектив Ёсии сообщил ей о нервном расстройстве Саёко и о том, что она беременна, Такэко, как и Умэко, впала в истерику и наговорила много всякого. И вот что невероятно: смысл ее бредовых речей соответствовал смыслу речей Умэко - она тоже обвиняла свою сестру Мацуко в убийстве, кричала, что это Мацуко убила Такэ и Томо, чтобы ее сын стал наследником состояния Инугами. И вот что еще любопытно: на сообщение детектива Ёсии о струне кото она прореагировала точно так же, как Умэко.
- Струна кото… струна кото? - Сначала Такэко только склонила голову набок в недоумении, но вскоре словно бы вспомнила что-то и открыла рот, округлив глаза. - Цитра! И прежде нее хризантема! - И, словно онемев, отказалась отвечать на вопросы детектива и своего мужа Тораноскэ, сколько они ее ни пытали. В конце концов она поднялась, бледная как привидение. - Мне надо все обсудить с Умэко. Совсем не понимаю, как такое могло случиться… и это меня пугает. Может быть, потом, обсудив это с ней, я смогу рассказать вам… - проговорила она и вышла из комнаты нетвердой походкой, словно в трансе.
Меньше всех огорчилась вестью из деревни Тоёхата, разумеется, мать Киё, Мацуко. Когда детектив Ёсии в последнюю очередь добрался до ее покоев, она была занята со своей наставницей Кокин Миякава игрой на кото - урок был в самом разгаре. Кокин оказалась в Насу в день убийства Такэ, сразу же отправилась объезжать дома своих учеников в Ина и только накануне вернулась в Насу.
Когда вошел детектив, Киё тоже присоединился к ним, молча усевшись между матерью и Кокин. Понимая, что Кокин все равно рано или поздно услышит об этом, детектив разрешил ей остаться. Он сообщил об убийстве Томо, а также о безумии Саёко. Мацуко, воплощенная низость, только выгнула бровь, услышав эту весть. Она продолжала играть на кото.
Похоже, куда большее впечатление рассказ детектива произвел на наставницу Кокин. Когда детектив только вошел, она отложила кото и сидела в позе вежливого ожидания. Услышав же его рассказ, в ужасе раскрыла свои почти не зрячие глаза, плечи у нее дрогнули, и она глубоко вздохнула. А реакцию Киё скрыла белая маска, лишенная всякого выражения и до жути неподвижная.
Неловкое молчание воцарилось в комнате, только Мацуко спокойно продолжала играть на кото. Разумеется, она прекрасно понимала, какие чувства питают к ней ее сестры, и притворялась равнодушной, чтобы разрушить чудовищный образ, который они создали. Но и ее личина дала трещину, когда детектив рассказал о струне кото на шее Томо.
- Инспектор считает это очень странным. Другое дело, если бы его удавили струной кото, но этого-то не было. Зачем понадобилось убийце, задушив его какой-то веревкой, потом затягивать на шее струну так, будто он был удавлен ею?
Мацуко сбилась с лада, услышав слова детектива. Однако продолжила игру.
- Значит, убийца, - говорил детектив, - хотел почему-то привлечь внимание к струне кото. Это единственное возможное объяснение. К струне кото или, может быть, к самому кото. Кстати, когда господин Такэ был убит, убийца использовал хризантемовую куклу - другими словами, хризантему. А теперь - кото, то сеть цитру. Цитра и хризантема. Ёкикотокику. Топор, цитра и хризантема.
И тут пальцы Мацуко извлекли какой-то ужасный царапающий звук, и одна из струн кото лопнула.
- Ах!
Мацуко и Кокин вскрикнули почти одновременно. Встревоженная наставница приподнялась на коленях, а Мацуко торопливо сняла плектр. С указательного пальца правой руки капала кровь. Вынув платок из рукава кимоно, она обмотала им палец.
- Вы поранились? - спросил детектив.
- Да, вот этой струной…
Кокин, наставница игры на кото, застыла, стоя на коленях, но, услышав слова Мацуко, нахмурила брови, словно в смятении, и пробормотала про себя:
- Вот этой струной?
Детектив заметил в глазах Мацуко вспышку неистовой ярости, тут же погасшую. Взгляд мгновенно приобрел обычную невозмутимость.
Почти не зрячая Кокин, конечно, не заметила реакции Мацуко и осталась стоять на коленях, прижав руки к груди, словно успокаивая биение сердца. Рядом с ней в нерешительности сидел Киё. Почему-то, когда Кокин вскрикнула и приподнялась, он прянул к ней, словно хотел поддержать.
Мацуко с недоумением посмотрела на сына и свою наставницу, но тут же повернулась к детективу.
- Что, струна кото и вправду была затянута на шее Томо?
- Простите меня, мне надо уйти, - вдруг порывисто заявила Кокин, вставая.
Очевидно, рассказ детектива ее напугал, она была ужасно бледна и как будто нетвердо держалась на ногах.
- Я вас провожу. - Киё тоже встал.
Кокин удивленно смотрела на него своими почти слепыми глазами.
- Ах, господин Киё, как это любезно с вашей стороны! Но я не хочу вас затруднять.
- Ничего страшного. Не хватало только, чтобы вы споткнулись, так что позвольте мне проводить вас до дверей.
Кокин не могла отказаться - Киё уже ласково взял ее за руку.
- Что же, очень вам благодарна. До свидания, госпожа Мацуко.
Мацуко, наклонив голову набок, с любопытством глядела на уходящих, потом опять обратилась к детективу с вопросом:
- То, что вы сказали, будто на шее Томо оказалась струна, это правда?
- Да, правда. Эго что-то значит для вас?
Мацуко некоторое время молча размышляла, но потом подняла глаза, казавшиеся почти сумасшедшими.
- Ну да… это может быть… мои сестры что-нибудь говорили об этом?
- Они, видимо, тоже что-то знают, но не говорят, что именно.
В этот момент вернулся Киё. Однако, вместо того чтобы остаться с Мацуко и детективом, молча, кивком головы простился с ними и ушел в свою комнату. Когда он проходил мимо, Мацуко вздрогнула, словно на нее повеяло ледяной стужей.
- Госпожа Мацуко, прошу вас, скажите мне, что вы знаете об этом. Лучше, чтобы все было известно.
- Да… - Глаза Мацуко смотрели в одну точку, как у одержимой. - Но я ничего не могу сказать вам, не обсудив это с сестрами. Кроме того, история эта слишком странная, слишком невероятная. Мне необходимо сначала переговорить с ними, а потом, может быть, когда вернется инспектор Татибана, я расскажу, если смогу.
Мацуко звонком вызвала служанку и велела ей немедленно вызвать Фурудатэ, семейного поверенного. После чего впала в безмолвное созерцание.
Спустя два часа на виллу из деревни Тоёхата вернулись инспектор Татибана и Киндаити.
Изуверы
В недрах виллы Инугами, в просторной комнате, устланной татами, на простом деревянном алтаре по-прежнему стояла украшенная крупными хризантемами фотография покойного Сахэя Инугами, чье тонкое лицо до глубокой старости хранило следы былой красоты. На этот раз еще два человека - мужчина и женщина - не явились на собрание членов клана Инугами.
Оставалось только гадать, о чем думает Сахэй, глядя с фотографии на алтаре и видя, как с каждым разом редеет, как зубья расчески, его семейство, собирающееся здесь.
На днях Такэ. Сегодня Томо и Саёко. Она, чей разум не выдержал страшного потрясения, может быть, еще вернется к нормальной жизни, но он, чье тело сейчас лежит, вскрытое доктором Кусуда, на столе в больнице Насу, никогда уже не придет на собрание семьи.
Если не считать отсутствующего Сизумы Аонума, из прямых потомков Сахэя Инугами в живых остался один лишь Киё. Он восседал, как безжизненная статуя, в своей белой гуттаперчевой маске, безмолвный, как пришелец из мира иного, как таинственное болото, которое таится далеко в горах, неведомое людям с древних времен.
Рядом с Киё сидела Мацуко; чуть поодаль от них - Такэко и муж ее Тораноскэ; а еще дальше - Умэко, с глазами, покрасневшими от слез, и ее муж Кокити. Вот и все, что осталось от клана Инугами. Рядом с ними, но, понятное дело, все же в сторонке - Тамаё, явно уставшая после всех потрясений вчерашнего дня, но тем не менее не поблекшая. Ее хрупкая красота, воистину бессмертная, как вечно цветущая весна, с каждым ее появлением становилась все более чарующей. Макака расположился рядом с ней.
В стороне от членов семьи расположились инспектор Татибана и Киндаити, вернувшиеся из деревни Тоёхата, и адвокат Фурудатэ, вызванный Мацуко. Кроме того, там присутствовал детектив Ёсии, тот самый, первым принесший дурную весть. И все они затаили дыханье в ожидании, что вот сейчас раскроется нечто очень важное.
Стояла такая тишина, что можно было слышать потрескивание угольков в жаровне посреди комнаты, и воздух в комнате был напоен острым запахом хризантем и предчувствием зла. Наконец Мацуко нарушила удушливое молчание.
- Теперь я отвечу на ваш вопрос. Такэко, Умэко, вы согласны, чтобы я рассказала все, да?
Как всегда, в голосе Мацуко прозвучала властность. Такэко и Умэко, на которых снова надавили, обменялись испуганными взглядами, но кивнули с мрачной покорностью.
- Все это известно только нам, и мы договорились никогда никому ничего не рассказывать, и до сих пор не рассказывали, и предпочли бы, если бы то было возможно, унести нашу тайну в могилу. Однако обстоятельства вынуждают нас раскрыть ее. И Такэко, и Умэко согласились со мной, что мы должны пойти на это единственно ради того, чтобы вы могли отомстить за смерть их сыновей. И быть по сему. Теперь уже не имеет значения, что вы подумаете о нас, услышав эту историю. У каждого есть свои причины для оправдания неприглядных поступков. У каждого есть право защищать свое счастье, а тем более у матери, которая должна бороться не только за себя, но и за счастье своих детей, даже если люди ее осудят.
Замолчав, Мацуко окинула собравшихся пронзительным взглядом хищника. И снова заговорила:
- Это было примерно в то время, когда родился Киё, а значит, лет тридцать тому назад. Думаю, все вы слышали, что в то время наш отец, Сахэй Инугами, сошелся с женщиной низкого происхождения по имени Кикуно Аонума. Она работала на его шелковой фабрике, и лет ей было, наверное, восемнадцать или девятнадцать. Особой красотой или умом она не отличалась - обыкновенная девушка, единственным достоинством которой была кротость. Как этому созданию удалось соблазнить нашего отца, понятия не имею, но когда он с ней сошелся, на него даже смотреть было неловко - так он был опьянен. Наверное, такое нередко бывает с влюбленными мужчинами почтенного возраста - в то время отцу было уже за пятьдесят, дело Инугами наконец твердо стало на ноги, Сахэй Инугами уже входил в предпринимательскую элиту страны, и все же он влюбился без памяти в скромную работницу с его собственной фабрики, простую восемнадцатилетнюю девушку. Нетрудно представить, какой это вызвало скандал.
Даже сейчас голос Мацуко задрожал от вновь ожившего гнева.
- У отца по крайней мере хватило совести и здравого смысла не приводить ее на эту виллу. Он купил дом на окраине города и поселил ее там. Поначалу он ходил туда украдкой, стараясь, чтобы его не заметили, но постепенно осмелел и в конце концов стал жить там более или менее постоянно. Не сомневаюсь, вы понимаете, какой это для нас был позор.
С каждым словом речь Мацуко становилась все более страстной.
- Люди отнеслись к этому крайне недоброжелательно. Разумеется, обычный богатый старик - такие типы встречаются повсюду, ведущий себя как молодой дурак, не вызвал бы столько сплетен. Но в данном случае позорил себя предводитель делового сообщества Синсю, известный представитель префектуры Нагано, человек, которого люди прозвали Отцом Насу. Чем выше дерево, тем труднее ему устоять против ветра, а чем известней и влиятельнее становился отец, тем больше врагов он приобрел - врагов политических, врагов деловых, врагов всякого сорта. Эти люди, увидев возможность подвести под него подкоп, ухватились за нее. Они публиковали о нем скандальные статьи в газетах и распространяли о нем нелепые непристойные стишки. По правде говоря, и по сей день, вспоминая, что нам пришлось пережить в то время, я вся съеживаюсь. Но если бы только это, если бы дело было только в том, что мы превратились в мишень для насмешек, мы бы это как-нибудь пережили. Но потом до меня дошел слух, на который я просто не могла не обратить внимания.
Неумолимая Мацуко, очевидно не забывшая ярости, испытанной в то время, произнесла все это, чуть ли не скрежеща зубами.
- Люди говорили, что Кикуно беременна и что отец намеревается привести ее в наш дом как свою законную жену, а нас выбросить на улицу. Вообразите мою ярость, когда я это услышала. Нет, то была не только моя ярость - то были горечь и гнев, которые завещала мне моя мать. И тот же огонь горел в сердцах Такэко и Умэко.
Мацуко повернулась и посмотрела на единокровных сестер, обе кивнули в знак согласия. Во всем, что касалось этого дела, между ними всегда было полное согласие.
- Как вы, без сомнения, слышали, у нас у трех разные матери. И ни одной из них не было дозволено стать законной женой отца, всем трем пришлось оставаться его любовницами. Как они должны были возмущаться и сожалеть об этом! Наших матерей уже не было в живых, когда появилась эта Кикуно, но, сколько помню, отец обращался с ними совершенно бесчеловечно. Вам не кажется странным, что у этого дома такое множество пристроек? Это следствие развратной жизни, которую вел наш отец. Отец держал каждую из трех женщин в одной из пристроек, как рабыню. Да, именно так, и только так это можно описать - они жили как рабыни. Он не питал к ним ни малейшей любви и держал их, только чтобы пользоваться ими, когда ему нужно было удовлетворить свою грязную мужскую похоть. Он не просто их не любил, он даже смотрел на них с презрением. Вот почему говорят, что он был так недоволен, когда каждая из трех женщин зачала и родила. Он думал, что наши матери должны покорно отдаваться ему, а зачинать детей - совершенно лишнее. Можете себе представить, каким холодным, каким бесчувственным отцом он был для нас, своих дочерей.
Голос Мацуко дрожал от гнева, в нем пылала неистовая ярость.
Такэко и Умэко кивнули с окаменевшими лицами.