- Отец вырастил нас только потому, что не имел возможности выбросить или утопить, как котят. Он воспитывал нас, сам того не желая, просто по необходимости. В нем не было и грамма отцовской любви. А тут он, опьяненный этой скромной маленькой особой, невесть откуда взявшейся, решает выгнать нас и привести ее в этот дом. Больше того, привести как свою законную жену. Думаю, никто не упрекнет меня за то, что я не стерпела такого.
У Киндаити по рукам струился холодный пот - такой совершенно нечеловеческой враждебностью, такой ненавистью ребенка к отцу пахнуло на него. Что бы там ни было, думал Киндаити, как же мог Сахэй Инугами быть таким холодным к трем своим любовницам и дочерям, которых те родили ему? Или у него был какой-то ужасный сдвиг? Судя по "Биографии", Сахэй был сердечен и добр, что необычно для человека, добившегося такого успеха. Конечно, автор мог преувеличить или исказить правду, но Киндаити с самого своего появления в Насу не раз своими ушами слышал от людей такие же отзывы о Сахэе, и у него сложилось впечатление, что жители Насу обожали его, как любящего отца. Тогда почему же он был жесток и холоден именно со своими детьми и любовницами? Тут Киндаити вспомнил о переданных ему настоятелем святилища Насу скандальных слухах, касающихся молодого Сахэя. Может быть, эта его юношеская связь с Дайни Нономия, дедом Тамаё, как-то повлияла на отношение Сахэя к ним? Иначе говоря, эти гомосексуальные отношения, бывшие у него в ранние годы, они ли повлияли в дальнейшем на его половую жизнь и лишили человеческих чувств к своим любовницам и дочерям? Хотя одно это никак не могло бы объяснить его противоестественной холодности. Должно быть нечто большее. Должна быть какая-то другая, более серьезная на то причина. Но какая?
Размышления Киндаити прервала Мацуко, продолжив свой рассказ:
- Была и другая причина моей ярости. Я была уже замужем и незадолго до того, весной, родила сына - вот его, Киё. Отец наотрез отказывался передать управление семейными предприятиями моему мужу, но все говорили, и я с радостью в это верила, что Киё в конце концов станет главой клана Инугами - ведь он родной внук моего отца. Однако если бы Кикуно вышла замуж за отца и родила сына, ее ребенок сделался бы законным наследником и получил бы все состояние Инугами. Меня сжигала двойная ярость, мое тело и душу снедали горькое возмущение, завещанное мне моей матерью, и обида за моего собственного сына. Такэко и Умэко испытывали ту же горечь и возмущение. Такэко уже была замужем за Тораноскэ и ходила с животом. Умэко была сговорена за Кокити и должна была выйти замуж весной. Нам троим нужно было бороться за наших детей - за дитя, которое уже существовало, и за тех, кому еще предстояло родиться. И вот однажды мы втроем пошли в дом, который отец купил для Кикуно, и без всяких околичностей высказали ему все, что мы об этом думаем.
Губы у Мацуко странно искривились, в словах ее пылала бешеная ярость. Руки у Киндаити опять взмокли от холодного липкого пота, а инспектор Татибана и Фурудатэ обменялись хмурыми взглядами.
- Уверена, услышав все это, вы сочтите меня совершенно бесстыдной и вульгарной женщиной, но мне все равно. Я поступила как мать и как человек, в котором слишком долго копилась обида. Вот что заставило меня, когда мы втроем проклинали и осыпали отца бранью, в конце концов заявить ему: "Вы решительно настаиваете на том, чтобы сделать эту женщину вашей законной женой, а у меня есть собственный план. Я убью вас обоих прежде, чем эта женщина родит ребенка, а потом убью себя. Тогда состояние Инугами достанется Киё, даже если на него ляжет бремя позора за его мать-убийцу".
Уголки рта приподнялись в кривой улыбке, и Мацуко окинула пристальным взглядом присутствующих. Киндаити, пораженный ужасом, посмотрел на Татибана и Фурудатэ. Какая невыразимая ненависть между родной плотью и кровью, какая чудовищная картина вражды между отцом и ребенком! Ему хотелось встать и уйти прочь отсюда.
Мацуко продолжала:
- Даже отец, кажется, испугался моей угрозы. Он знал, что я из тех женщин, которые без колебаний могут пойти на такое. Вот почему его замысел сделать Кикуно своей законной женой так и не осуществился. Напуган был не только отец - Кикуно как женщина испугалась еще больше. Она была напугана до безумия, напугана так, что в конце концов не выдержала страха и сбежала, сбежала и исчезла, хотя была уже на последнем месяце. Когда мы об этом узнали, мы, все три сестры, вздохнули с облегчением и возликовали. Одного мы не знали - что отец нас перехитрил.
Вновь окинув комнату острым взглядом, Мацуко продолжила:
- Все вы знаете о трех наследных реликвиях клана Инугами, о топоре, цитре и хризантеме - ёкикотокику, и о том, что они значат для этой семьи. Вскоре после исчезновения Кикуно от одного из директоров Фонда Инугами нам стало известно, что реликвии пропали и что отец, по всей видимости, отдал их Кикуно. Я пришла в ярость. Чуть не задохнулась от гнева. И тогда я решила: хорошо же, если он задумал сыграть такую игру, я тоже буду играть нечестно, использую все средства, какие могу, какими бы они ни были безрассудными. Первое, что нам необходимо было сделать, даже если бы для этого пришлось перерыть всю землю - это выяснить, где находится Кикуно, чтобы затем вернуть топор, цитру и хризантему. Мы наняли для розыска целую армию людей. В здешнем захолустье трудно человеку исчезнуть без следа, и вскоре мы убедились, что Кикуно скрывается в отдельной комнате одного крестьянского дома в Ина и, больше того, что она благополучно произвела на свет сына за две недели до того. Мы поняли, нельзя терять ни минуты. И вот как-то ночью мы втроем отправились в крестьянский дом в Ина и напали на Кикуно.
Даже Мацуко запнулась на этом месте. Такэко и Умэко тоже вздрогнули, наверное вспомнив о том ужасном, что они совершили. Все затаили дыхание.
- Ночь была такая студеная, что даже луна словно замерзла. Земля заиндевела и блестела, как снег. Сначала мы заплатили крестьянину, у которого Кикуно снимала комнату, и велели ему и его семье уйти из дома на некоторое время. Влияние клана Инугами простиралось даже на Ина, так что никто не посмел нам отказать. Пройдя по коридору в комнату Кикуно, мы нашли ее лежащей на матрасе, в халате, она кормила ребенка грудью. Мы вошли. Мгновение она смотрела на нас в ужасе, но потом схватила стоявший рядом глиняный чайник и метнула. Чайник попал в столб, разбился вдребезги, окатив нас брызгами кипятка. Тут я совсем потеряла голову. Кикуно с ребенком на руках попыталась сбежать через веранду, я догнала ее и схватила сзади за кушак. Кушак развязался, халат ее распахнулся, но она прыгнула в развевающемся халате вниз с веранды. Только все равно я успела поймать ее за воротник, а Умэко вырвала у нее ребенка. Кикуно пыталась его отнять, в пылу схватки халат с нее свалился, и она осталась в одном исподнем. Я вцепилась ей в волосы и бросила на мерзлую землю. Там валялся бамбуковый веник, я схватила веник и принялась хлестать ее. На ее бледной коже начали проступать багровые рубцы. Потекла кровь. Такэко то и дело окатывала ее ледяной водой, которую таскала ведрами из колодца.
Несмотря на ужасную сцену, которую она описывала, Мацуко почти не выказывала никаких чувств. Лицо ее застыло, точно маска, да и голос звучал монотонно, словно она читала какие-то стихи на память. И сама эта бесчувственность заставляла слушателей явственней ощущать весь ужас происходившего. Киндаити содрогнулся - таким злом веяло от ее рассказа.
- До того никто из нас не произнес ни слова, но вскоре Кикуно заплакала и, задыхаясь, закричала: "Что вам нужно от меня?" Я ей сказала: "Ты прекрасно знаешь, что нам нужно. Мы пришли за топором, цитрой и хризантемой. Не медли, верни их нам". Однако Кикуно оказалась на удивление упрямой и не захотела отдать их так просто. Она повторяла, что раз господин Инугами подарил их ребенку, она не может их отдать. Я снова взялась за веник и хлестала, и хлестала, а Такэко окатывала водой из ведра. Кикуно ползала по мерзлой земле и вопила, но все же не соглашалась. И тут Умэко - она стояла на веранде с ребенком - сказала "Мацуко, незачем так жестоко обращаться с ней. Мы заставим ее сделать все, что нам нужно, без лишнего труда". Сказав это, она распеленала ребенка, вынула из жаровни докрасна раскаленные щипцы и коснулась ими его голой задницы. Ребенок завопил так, словно его бросили в костер.
Киндаити стало дурно, его подташнивало. Лица инспектора Татибана, Фурудатэ и детектива Ёсии лоснились от маслянистого пота. Даже Макака был явно испуган. Только Тамаё по-прежнему сидела подтянутая и изящная.
Легкая улыбка появилась на губах Мацуко.
- Из нас троих Умэко всегда была самой умной. И самой храброй. Одним прикосновением Умэко заставила Кикуно сдаться, хотя та и была очень упряма. Рыдая, как сумасшедшая, она вернула нам топор, цитру и хризантему - они были спрятаны над потолочной панелью в чулане. Я была удовлетворена и готова отправиться восвояси, когда Такэко сказала:
"Кикуно, может, ты с виду и милашка, но ты наглая тварь. Я прекрасно знаю, что у тебя был любовник там, на шелковой фабрике, и ты встречаешься с ним до сих пор. Это его ребенок. А ты солгала и заявила, что это ребенок от нашего отца. Какая же ты бесстыжая сука! Так вот, я хочу, чтобы ты написала и подписала заявление: "Сахэй Инугами не приходится отцом моему ребенку. Ребенок от другого человека". Конечно, Кикуно отчаянно все отрицала. Тогда Умэко еще раз дотронулась до зада ребенка щипцами, и Кикуно, рыдая, сделала все, как мы хотели. На прощанье я сказала ей: "Если хочешь сообщить об этом в полицию, давай. Нас, конечно, арестуют и посадят. Но сама понимаешь, нас ведь не приговорят ни к пожизненному заключению, ни к смертной казни, и как только мы выйдем из тюрьмы, мы вернемся и расплатимся с тобой". Такэко тоже сказала: "Кикуно, если не хочешь неприятностей, держись подальше от отца и не смей писать ему. Мы наняли целую армию частных сыщиков, и сколько бы ты ни старалась сохранить все в тайне, мы об этом узнаем. А как только узнаем, придем еще разок поздороваться с тобой". Наконец Умэко сказала, смеясь: "Знаешь, если что-то подобное произойдет еще раз, полагаю, это бедное дитя не выживет". Мы думали, что после всего сказанного Кикуно никогда больше не подойдет к отцу. Мы были уверены в нашей полной победе и уже уходили, когда Кикуно, которая истерически рыдала, держа ребенка на руках, вдруг подняла голову и заговорила.
Мацуко помолчала и окинула пронзительным взглядом комнату, и голос у нее вдруг исполнился страсти:
- "Вы изверги! Небо не простит вам то, что вы сделали. Нет, даже если и простит, я сама отомщу. Ради этого я когда-нибудь вернусь к вам. Топор, цитра, хризантема - ёкикотокику, - что означает это слово? Пришли благие вести? Нет, никогда вам не будет благих вестей. Но когда-нибудь топор, цитра и хризантема погубят вас. Попомните мое слово. Тебе - топор, тебе - цитра, тебе - хризантема!" Со спутанными волосами, с искаженным лицом, с кровью, текущей из уголка рта, Кикуно скрежетала зубами, как безумная, и указывала поочередно на каждую из нас. Только не помню, кому что она предрекла.
Мацуко смолкла, доведя свой рассказ до конца. Сидевшего рядом с ней Киё била дрожь, словно он был в лихорадке.
Кто такая Тамаё
Рассказ Мацуко завершился, но еще долго в комнате царило безмолвие. Очевидно, впечатление от страшного ее повествования никак не могло развеяться, все были в смятении и смущенно поглядывали друг на друга. Наконец Татибана, чуть подавшись вперед, спросил:
- Стало быть, вы хотите сказать, недавние убийства совершила именно Кикуно?
- Нет, и не помню, чтобы я говорила что-то подобное, - с привычной злостью возразила Мацуко. - Просто вы сказали, что эти убийства должны быть как-то связаны с топором, цитрой и хризантемой, и я рассказала вам о единственном памятном мне случае, который, как мне кажется, имеет отношение к этому. Не знаю, чем поможет вам мой рассказ, но вы - полиция, вам и решать. Или я не права?
В ответ на эту вызывающую речь инспектор Татибана повернулся к поверенному Фурудатэ и спросил:
- Вы узнали что-нибудь о местопребывании Кикуно и ее сына?
- Госпожа Мацуко позвонила и пригласила меня, но я и сам собирался сегодня прийти сюда и доложить.
- Вы что-нибудь узнали?
- И да, и нет. Есть кое-какая информация, но ничего важного. - Фурудатэ вынул из портфеля стопку бумаг. - Поскольку эта женщина, Кикуно Аонума, осиротела в очень раннем возрасте и не имеет никаких известных родственников, нам было чрезвычайно трудно что-либо узнать о ней. И все-таки мы обнаружили один довольно любопытный факт. Оказывается, Кикуно Аонума - дочь родственницы Харуё Нономия, бабушки барышни Тамаё и жены Дайни Нономия, благодетеля господина Инугами.
Присутствующие удивленно переглядывались.
- Полагаю, это объясняет, почему Инугами был так привязан к Кикуно, - продолжал поверенный. - Как сообщает "Биография Сахэя Инугами", господин Инугами относился к Харуё, жене Дайни, с большой любовью, как к матери или сестре, и чтил ее за ее святую доброту. Поскольку Кикуно была ее единственной живущей кровной родственницей, господин Инугами, наверное, пытался воздать за щедрость Харуё, покровительствуя Кикуно и пытаясь сделать дитя, которое она подарила ему, своим наследником.
Усмешка скривила губы Мацуко - явный признак ее решимости не допустить ничего подобного. Три кровные сестры обменялись злобными взглядами.
- Итак, после сказанного позвольте мне вернуться к последующим действиям Кикуно. Очевидно, она настолько испугалась угроз, что исчезла из Ина вместе с Сизумой - так он был назван господином Инугами - и уехала к дальним родственникам в Тояму. Она решила держаться подальше от господина Инугами и, кажется, ни разу не писала ему. Там они и жили, но когда мальчику исполнилось три года, она оставила его на родственников и вышла замуж. Однако, за кого она вышла, мы установить не смогли. Все произошло более двадцати лет тому назад, и ее родственники все погибли во время войны при бомбардировке Тоямы. Другой родни у этих людей не было. Здесь след Кикуно теряется. Кажется, никому в этой семье не выпало счастья.
Фурудатэ тяжело вздохнул.
- Далее, что касается Сизумы. Один из его бывших соседей вспомнил его. Сизума был усыновлен родственниками, на которых его оставила Кикуно, приняв имя - Цуда, а не Аонума. Цуда были очень небогатыми, но, очевидно, добрыми людьми, и поскольку собственных детей у них не было, они вырастили Сизуму как родного сына. Есть вероятность, что господин Инугами передал Кикуно не только топор, цитру и хризантему, но и значительную сумму денег. Она оставила часть этих средств на воспитание Сизумы, так что он смог по крайней мере кончить неполную среднюю школу. После этого он, кажется, работал где-то, но был призван в двадцать один год. Его демобилизовывали и снова призывали несколько раз, но в конце концов, весной или летом тысяча девятьсот сорок четвертого года, снова призванный на службу, он был приписан к воинской части в Канадзаве. Дальнейших сведений о нем мы не имеем. Вот и все, что нам известно о Сизуме, - об остальном можно только гадать.
- Но… - На этом месте Киндаити впервые раскрыл рот. - Вы же можете выяснить, куда его часть была послана из Канадзавы.
- Нет, не можем, - мрачно ответил Фурудатэ. - Сами знаете, какой хаос царил всюду в конце войны. Документы, к примеру, либо утеряны, либо находятся в таком беспорядке, что определить, куда какая часть была послана, попросту невозможно. Кроме того, если из других воинских частей люди понемногу возвращаются домой и приносят сведения о тех, кто еще не вернулся, то, насколько нам известно, ни единый солдат из части, где служил Сизума, не вернулся. А если учесть, в каком состоянии находились военные транспорты в тот момент, весьма вероятно, что их корабль был атакован в море и все они спят на дне морском.
Тяжкое унынье охватило Киндаити после всего, что сказал поверенный. Если сведения его верны, то под какой же несчастливой звездой родился этот молодой человек, Сизума! Его, не имевшего возможности заявить о себе и предъявить свои права, данные ему по рождению, ко всему прочему ждал безвестный конец. Рожденный в безвестности, погибший в безвестности - не была ли жизнь Сизумы в буквальном смысле мимолетным сном? Киндаити не мог не пожалеть этого человека.
- Мы продолжим розыски, но если Кикуно, как нам представляется, затерялась в тумане, то Сизума, кажется, канул навсегда - хотя сам я хотел бы верить, что это не так.
Фурудатэ кончил и сложил бумаги в портфель.
И вновь безмолвие воцарилось в комнате, все будто онемели. Все сидели, рассеянно глядя перед собой, быть может, размышляя о том, что сообщил Фурудатэ. Наконец, тишину нарушило смущенное покашливание инспектора Татибана.
- Ну что ж, - обратился он к членам клана Инугами, - после объяснения госпожи Мацуко нам стала понятнее связь между топором, цитрой, хризантемой и недавними убийствами, а теперь давайте вернемся к прошлой ночи. Все вы уже знаете, что господин Томо был найден удавленным в брошенном доме в деревне Тоёхата. Смерть наступила вчера где-то между восьмью и девятью вечера. - Инспектор оглядел лица людей в комнате. - Поэтому я, к сожалению, должен опросить вас всех, чтобы выяснить, что каждый делал в это время. Госпожа Мацуко, не начнете ли вы?
Мацуко метнула в инспектора возмущенный взгляд, но тут же, повернувшись к Киё, спросила совершенно спокойно:
- Киё, когда ушла наставница игры на кото? После десяти?
Киё кивнул без слов. Мацуко снова обратилась к инспектору.
- Вот вам, пожалуйста. Вчера вечером наставница игры на кото, Кокин Миякава, пришла довольно рано, отужинала со мной, а потом мы занимались где-то до начала одиннадцатого. Полагаю, еще двое могут подтвердить это, поскольку должны были слышать звуки кото, - сказала она, мотнув головой в сторону Такэко и Умэко.
- В котором часу вы ужинали?
- Около семи. После этого немного отдохнули, затем я принесла кото. Можете спросить у наставницы, если хотите.
- За это время вы ни разу не выходили из комнаты?
Язвительная усмешка появилась на губах Мацуко.
- Ну, сидели мы довольно долго, так что выходила раза два или три - в туалет… Ах да, еще раз я ходила в центральную часть дома за струной кото. Не знаю, известно ли вам это или нет, но я переехала в этот флигель только потому, что сейчас дом полон гостей. Обычно же я живу в центральной части дома. Ну и что из того, что я выходила - меня не было минут пять-десять не больше…
- За струной кото, значит. - Инспектор чуть сдвинул брови, но тут же счел за благо не развивать эту тему и спросил: - А господин Киё?