Итак, в прихожей вспыхнул свет (он включил, а Рома закричал что-то, затрясся, вцепившись в меня пальцами). Мертвая Соня. Какие-то секунды душа отказывалась воспринимать видимое. Вокруг бесновались, орали Ромка с Моргом. Он подошел к ней и сел рядом, охватив колени руками, глядеть на нее он не мог, просто сидел, отчужденный от всего, и от нее тоже. "Этого не может быть! - твердил он про себя страстно и убежденно. - Это не может быть она, такая живая и такая любимая…" Медовые волосы намокли в крови, это он помнит, а вот лента… Егор разжал ладонь - алый клубок вспыхнул, распрямляясь, - спрятал непостижимую находку в верхний ящик письменного стола. Не верится, что прошел всего час с небольшим, но этот час он жил, а не умирал, как целый год.
- Добрый вечер, Серафима Ивановна. - Егор сел на лавку, следя за сверканьем, звяканьем спиц - крошечных рапир.
- Здравствуй. Ты помнишь, что сегодня год? Я заказала панихиду по убиенным.
- Я был на кладбище. Серафима Ивановна, вы ведь у Неручевых убирались после убийства?
- Всю квартиру вымыла.
- Вам не попадалась на полу или еще где Сонина лента - красная, она ею волосы завязывала?
- Нет.
- И милиция не находила, не знаете?
- Знаю только, что ключ и тетрадку возле Сони в луже крови нашли, на экспертизу взяли. А на убитой ленты не было, что ли?
- Кажется, не было.
- Егор, что случилось?
- Погодите, пока не соображу. Мрак.
- Мрак, - согласилась старуха. - Про Антошу читал?
- Читал.
- Если б я своими глазами не видела, как он в кустах крадется, - ни за что бы не поверила. Кроткий отрок.
- Кроткий отрок из ресторана. Не смешили б вы меня.
- Тебе, вижу, не до смеха. А ресторан - детей кормить надо?
- И в покер играть надо.
- Егор, не ожесточайся. Он заплатил. И все мы грешники.
- Однако топором черепов не разбиваем.
- Он был больной. Умопомрачение.
- Совершенно здоров был ваш кроткий отрок - со всех сторон проверяли.
- И все равно, - упрямо возразила старая дева, друг всех детей и его друг, - убийством на убийство отвечать нельзя. Не вы дали - не вам и отнимать.
До визита к Герману Петровичу Егор успел поговорить с действующими лицами прошлогодних событий, благо все соседи под рукой.
Алена Демина - девятнадцать лет, продавщица из универмага.
- Ален, во вчерашней "Вечерке"…
- Так ему и надо, гаденышу! - отрезала милая девочка. - Жалко, просто расстрел, еще бы пытки перед этим.
- Прекрати! В статье твои показания: ты запомнила Сонину алую ленту. А потом, в прихожей, на мертвой ее не было?
- А ты сам не видел?
- Не знаю. Я ощущал что-то странное, но… не знаю. Я был не в себе.
- Я тоже. Я вообще старалась не смотреть.
- Ну да, мы были оглушены внезапностью, ведь только что она кричала из окна, а лента…
- Вся голова размозжена, а ты о какой-то… - Алена вздрогнула. - Кончим об этом.
- Я хочу тебя спросить… - Егор замолчал. Порядочный человек о таких вещах не спрашивает, но словно какая-то сила извне уже властно распоряжалась им, и он покорно подчинялся этой власти. - Вы очень дружили. У нее был кто-нибудь?
- В каком смысле?
- Мужчина.
- То есть как! - Алена глядела изумленно. - Разве не ты был ее мужчиной?
- Нет.
- Но ведь ты…
- Я соврал.
- Но ведь вскрытие показало…
- Да, да.
- А чего ты, собственно, в этом копаешься? Бедная Сонька. Теперь-то не все равно?
- Не все равно.
- Поздновато спохватился. Ну, был, ну, спала с кем-то, такая, как и все, понял? Такая, как и все.
- Не верю.
Василий Дмитриевич Моргунков - сорок два года, голубятник, клоун из Госцирка, выступающий под псевдонимом "Василий Морг".
- Егор, "Черный крест" в "Вечерке" читал?
- Читал.
- А ведь это я ему расстрел устроил.
- Все помогли.
- Э, нет. Мои, лично мои показания.
- Ну и что?
- А ничего. Забавное ощущение… щекочет нервы. Знаешь, я в ту минуту и не понял, что это кровь… ну, на его рубашке.
- Ты и сам был весь в крови. Почему ты так долго не открывал?
- Разве?
- Рома звонил, я стучал… какие-то крики противоестественные.
- Это я взревел, когда на труп упал. Ведь предупреждал! Доигралась.
- Кто доигралась?
- Ада - кто ж еще? Цыганка-дворянка. Деньги очень любила и драгоценности - соблазн для окружающих.
- А если кто из ее клиентов…
- Не было у нее никаких клиентов - проверено. Просто нравилась роль роковой женщины - вот и все.
- Чего ты злишься?
- А, очерк этот чертов… и тут ты еще. Думаешь, с Антошей промашка вышла? Нет, брат, я все до секунды рассчитал. Убийца просто не успел бы скрыться. Ведь мы после Сониного крика и парадный и черный ход перекрыли. Сразу! А ему еще надо было ее убить. Не поспел бы.
- Антон дал показания, будто чье-то присутствие ощущалось в квартире.
- Соврал покойничек, Я ведь, пока вам с Ромой открывать шел, во все комнаты заглянул: никого. Чердак заперт, вековая нетронутая пыль. А черный крест у него в плаще? Ничего умнее не придумал, как и такую очевидность отрицать. Наврал, запутался, с детства был дурачок.
- Зачем, не надо…
- Затем, что правильно расстреляли, - заорал Морг.
- Успокойся. Ты помнишь, как Соня появилась в окне - с алой лентой в волосах?
- Ну?
- Куда она потом делась?
- Кто?
- Лента.
- А она куда-нибудь делась?
- Но ведь на мертвой ее не было?
- Не помню. Я покойников боюсь. Я был…
- Ты был в шоке. Морг, тебе не кажется, что тут не все тайны раскрыты?
- Что там было на самом деле, - процедил клоун, - мы уже никогда не узнаем. Все умерли.
Роман Сорин - ровесник Егора, тридцать один год, журналист.
- Ром, во вчерашней "Вечерке"…
- Знаю я этого Гросса - дурак дураком.
- Да, обычно, банально… впрочем, одно место меня как-то задело, надо бы у него уточнить.
- Что именно?
- "Натуральное привидение" - что это значит?
- Ничего. На эффект бьет. Обратил внимание, как цитата выделяется на фоне этой серости?
- Ну, понятно, не гений. Так и Ворожейкин наш - не Раскольников. - Егор болезненно поморщился: - Тот по царским законам десятку получил, наш - вышку.
- Антошу жалеешь? - В светло-карих, почти желтых глазах Романа промелькнуло страдание. Он сказал умоляюще, по-детски: - Но ведь Антоша убил? Или… не он? Что молчишь? - И тут же усмехнулся, пересиливая себя: - Нет, ты скажи, скажи, а то наши нравственные чувства, как пишет Гросс, никогда не будут удовлетворены.
- Не притворяйся, - отозвался наконец Егор. - Да, жалко… вопреки всему. И много непонятного.
- Например?
- Ада была щедра, при всей своей любви к деньгам. Она бы дала Антоше две тыщи, она нас всех выручала. Ты ведь не будешь это отрицать?
- Но если не Антон - кто ж тогда?
- Больше некому… кажется. Но - мотив! Неужели только за крест?
- Убивали и по более мелким причинам, как это ни странно. Она его застала врасплох, на воровстве.
- Это первое, что приходит в голову. Но вот тебе и загадки. Всеми отмечено, что преступление совершено с патологической жестокостью. Мы ли с тобой не знали Антошу, а?
- Да! - воскликнул Роман. - Я думал, все время думал, все перебрал… Наверное, никто никого не знает до конца, даже себя. Испугался, озверел.
- Чего испугался? Ада не стала бы связываться с милицией. Отобрала бы крест и послала куда подальше.
- Егор, что произошло? Ты год молчал, уединился, ни с кем не общался, а сегодня…
- Был сегодня на кладбище. На Сониной могиле лежит мой прошлогодний букет, перевязанный ее лентой.
- Ты перевязал букет лентой?
- Не я - в том-то и дело! По некоторым признакам могу поручиться, что лента именно ее. И принесена она на могилу только что - свежая и чистая.
- Егор, ты серьезно? - прошептал Роман, потрясенный.
- Очень серьезно.
- Но… кто? Может, старик с ума сходит? Герман Петрович?
- Кто его знает… вообще-то на редкость здравый тип. Но тут и другая странность. Мы все видели Соню в окне с этой лентой, а в прихожей ленты на ней, кажется, не было. Ты не помнишь?
- Что ты! Я был…
- Все были в шоке.
- Ну, лента упала на пол.
- Следователь подобрал бы, ведь они прибыли до Неручева. А когда мертвых увезли, Серафима Ивановна полы вымыла. Я ее спрашивал: не находила.
- Кошмар! - Рома передернулся. - Убийца срывает ленту с убитой, уносит, через год подкладывает на могилу… так, что ли?
- Откуда я знаю! Я сообщил тебе факт. Кстати, только тебе, никому не рассказывай.
- За что такая честь?
- Ты вне подозрений. Ты был со мной.
- Что-о? Ты Морга, что ль, подозреваешь? Или Германа?
- Никого… правда, никого, но… Морг нам дверь долго не открывал, помнишь?.. А психиатр в это время совершал моцион по бульвару.
- У него есть свидетель.
- Знаю. Да, конечно, все это невероятно!
- Невероятно. Какой убийца принесет на могилу ленту? Зачем?
- Может, не убийца, а свидетель?
- Натуральный призрак, сверхъестественная сила, о которой Гросс пишет?.. Там никого не было, кроме нас.
- Не было. Но ведь кто-то принес!
- Сумасшедший.
- Не спорю. Но кто он? Кто украл ленту, с какой целью… кто убил?.. а вдруг судебная ошибка?
- Поздно, Егор. Смерть - процесс необратимый.
- Истина не бывает ранней или поздней. Она абсолютна.
Он вышел от Романа и позвонил в соседнюю дверь с медной табличкой: "Неручев Г. П.". Нежная мелодия, серебряный перезвон колокольцев. Послышался шорох, потом щелканье японского замка новейшей системы. В разноцветных световых пятнах венецианского фонаря возник Герман Петрович. В домашнем костюме из черного бархата и вельветовых сапожках кофейного цвета в тон рубашке (в этих одеждах доктор обычно выносил мусорное ведро, ухитряясь не казаться смешным). Шестьдесят два года, но, как всегда, бодр, свеж, подтянут ("Уж не померещилось мне, как на кладбище он закрыл лицо руками?"). Не опустился после ужасной смерти близких, держит себя "в струне".
- Прошу, - хозяин сделал учтивый жест, и Егор впервые после похорон вступил на место преступления.
Квартиру, бывшую коммуналку, уже много лет занимал целиком знаменитый психиатр. В обширную прихожую выходило, не считая кухонной, три двери: кабинет Германа Петровича, комнаты жены и дочери. В противоположном от входа конце - дверь в кухню, откуда по черной лестнице можно спуститься прямо во двор (парадная же ведет в Мыльный переулок). Трехэтажный особняк был построен в середине прошлого века и на протяжении нынешнего величественно ветшал - опустившийся аристократ в кружении домов тоже старых, но попроще. Предназначался он когда-то для одной семьи, и после классового уплотнения и возведения перегородок богатые лепные украшения высоких потолков не складывались в целые картины, часть орнамента непременно оказывалась в другой комнате, а то и у соседей; навек разлученными существовали белокрылые младенцы, купидоны, Венера с Марсом, безобразный сатир со своею нимфой и тому подобное.
- Прошу, - повторил хозяин, указав на раскрытую дверь кабинета.
- Одну минутку!.. Я посижу тут в прихожей немного, ладно, Герман Петрович?
- Посижу?
- Ну да, на полу.
- Что за причуды?
- Хочу все вспомнить в деталях.
Егор сел на ковер, охватив колени руками. Вот здесь в углу лежала Соня… точнее, полулежала, прислонясь к стене. Надо думать, от ударов топором она медленно сползала на пол, стена была в крови (Герман Петрович заменил кусок обоев), на полу лужа крови, в ней тетрадка и ключ. Ковра не было, накануне кончился ремонт. На ногах у нее были итальянские кроссовки, это он помнит… и еще: сквозь острый душок крови - сильный запах лаванды, ее французских духов. Он не глядел тогда на убитую, а сидел бесцельно и бессильно, погрузившись в абсолютный ужас. Нет, не абсолютный… что-то мешало отдаться отчаянию целиком, что-то в ее облике настораживало, раздражало (о, проклятый, бесконечный, еженощный сон!)… кровь, ошметки мяса и мозга… нет, помимо что-то цепляло сознание, не давало полностью сосредоточиться. Может быть, тогда уже подспудно, он отметил отсутствие алой ленты? Господи до того ли было!
- Так и будем сидеть? - угрюмо вопросил хозяин.
Егор вошел в просторную комнату. Стены от пола до потолка уставлены книгами, аскетическая кожаная кушетка, немецкий письменный стол у окна, в углу низкий столик (на нем бутылка коньяка, две рюмки, ломтики лимона на тарелке, дымящаяся сигара в пепельнице), массивные кожаные черные кресла.
- Присаживайтесь. Что ж, за упокой души… вернее, двух душ.
Выпили, слегка расслабились, Герман Петрович взял сигару двумя пальцами, Егор закурил сигарету. В комнату заглянул, потом зашел, брезгливо перебирая лапками, огромный черный кот - дюк Фердинанд, - мягко вспрыгнул на колени к хозяину и застыл в угрожающей позе, не сводя с Егора изумрудного взгляда.
- Не делайте резких движений - может броситься, - нарушил психиатр сумеречную тишину. - Итак, почему на кладбище вы спрашивали про Сонечкину ленту?
- Вдруг вспомнил, что на убитой ее не было.
- Не было, - подтвердил Герман Петрович. - Мне бы отдали после вскрытия вместе с остальной одеждой. Я сейчас осмотрел ее вещи: ленты нет. Удивительно. Если ленту - непонятно зачем - украл преступник, то при обыске у Ворожейкиных ее бы нашли. Руки официанта были в крови, соответственно запачкалась бы и лента. Страшная улика… - Он помолчал. - Еще одна загадка.
- Еще одна?
- Официальная версия стройна и убедительна, признаю. Так, микроскопические мелочи. Например, Ада ушла в прачечную, не заперев кухонную дверь. Подобная забывчивость совершенно не характерна для моей жены, одержимой порядком. Совершенно не характерна.
- А если Антон соврал, если она уже вернулась и сама ему открыла?
- Ему открыла бы. Незнакомому - никогда.
- Но к ней, должно быть, ходили гадать?
- Только свои, ее так называемое гаданье - блажь, чудачество.
- Как Аде пришло в голову этим заняться?
- При всем ее блеске в ней была некоторая ущербность, нервность, перепады настроения, в общем, она жаждала тайны. Так вот, она открыла бы соседу, да, но и дала бы ему денег - несомненно. Или ваш друг был одержим страстью к драгоценностям?
- Никогда не замечал.
- Да, кстати, вторая загадка. В шкафчике в шкатулке обитали и другие украшения, не менее ценные. Однако похищен только черный крест. Я подарил его Аде пятнадцать лет назад…
- Позвольте, - перебил Егор, - она же получила его в наследство, это фамильная дворянская драгоценность.
- Это легенда. Так же как и фамильный склеп - слышали про склеп? Ее родня похоронена за той оградкой, где мы сегодня встретились. Каждый забавляется чем может: Ада обладала своеобразным "черным юмором". Таинственная гадалка - в глазах окружающих. Помните, на помолвке она сказала: "Пропадет крест - быть беде"? Дворянский талисман, приобретенный мною в антикварном на Арбате.
- Ее фразу я помню.
- Все это манерно, конечно, отдает мелодрамой… ну, как если в индийском фильме, к примеру, мелькнет сиротка - будьте уверены, она окажется дочерью раджи, на худой конец, миллионера. В отечественном варианте - князя. Бульварный роман - так выразился следователь, когда я доложил ему про талисман. И я с ним полностью согласен. Однако так ведь оно и случилось.
- Вы действительно верите, что Ада обладала каким-то мистическим даром?
- Да ну! Человеческую природу она знала превосходно - вот ее дар.
- То есть в отношении жены у вас не было никаких иллюзий?
- Ну как же. И были, и есть. Все эти "чары" - женское очарование, сильное и опасное, особенно для мужчин. Но всерьез поверить в талисманы, склепы и индийские гробницы способен только неврастеник, с психикой обостренной, надломленной.
- Вы хотите сказать, - Егор пытался уловить самую суть, - что драгоценность украл человек, поверивший в ее фразу: "Пропадет крест - быть беде"? То есть желающий Аде зла?
- Мы знаем, кто его украл. Подходит ваш официант-картежник под такую категорию: восторженный, мстительный, экзальтированный, верящий в чудеса и проклятия?
- Нет, не подходит. Антон был прост, уравновешен, вполне земной. А покер - так, от скуки ради.
- Так я и думал. Крест украден просто как вещица, первая попавшаяся под руку.
- А вы как будто нарисовали портрет женщины.
- Да, похоже.
- Но ведь женщине, наверное, не под силу нанести такие удары?
- Не сказал бы. Во-первых, смотря какая женщина, я имею в виду - физически. Во-вторых, при сильнейшем нервном возбуждении все жизненные силы собираются в единую силу.
- Герман Петрович, вы первый отметили, что преступление совершено с исключительной жестокостью.
- Да, да, да. Что это значит? Или убийца внезапно охвачен бешенством - безумием, или ненавидит свою жертву такой ненавистью, которая переходит также в своего рода безумие. Помните мысль Достоевского, что преступление - это болезнь? Впрочем, патология характеризует именно убийство Сонечки, он наносил удары уже по мертвой. Ада убита, если можно так выразиться, обычно, с одного удара, хотя ограблена именно она, а Соня - всего лишь свидетель. Послушайте, - психиатр проницательно посмотрел на Егора - серые, ледяные, лишенные чувства глаза, - почему именно сегодня вы заинтересовались алой лентой?
- Вдруг вспомнил Соню в окне, ее странный крик. Слишком много загадок, хотелось бы разобраться.
- Зачем?
- Не могу объяснить. Подсознательное стремление.
- Понятно: таким образом у вас постепенно пробуждается воля к жизни. Но я не советую. Решительно не советую, Георгий, вступать в этот круг. Переключитесь на что-то… жизнерадостное. Женитесь, например, и успокойтесь.
- Не могу.
- Что ж, вольному воля, а спасенному рай. Как правило, человек выбирает волю, не веря в рай.
- Герман Петрович, - начал Егор, поколебавшись, - за три дня до случившегося вы бросили жену, съехали с квартиры…
- Бросил - слишком сильно сказано, - перебил психиатр. - Таких женщин, как Ада, не бросают. Мы просто поссорились.
- Простите, я спрашиваю не из любопытства, я должен разобраться… Из-за чего?
- Не знаю. Не из-за чего. Я вернулся с работы, она разговаривала по телефону. "Я на все готова! - кричала она. - На все!"
- На все готова?
- Не удивляйтесь. Зная ее страстность… например, я на все готова ради "Шанель № 5" - вполне в ее духе. Увидела меня, бросила трубку, я поинтересовался чисто машинально из простой любезности, ради кого она на все… Вдруг начался скандал. Она набросилась на меня и оскорбила… как только женщина может оскорбить мужчину, то есть смертельно. Я собрал кое-какую одежду и ушел. К старому приятелю, он как раз уезжал за границу, жилплощадь освободилась.
- Это ведь неподалеку от Мыльного?
- Неподалеку.
- И не вернулись бы?
- Вернулся бы. Если б позвала. Вы не поверите: мы прожили с Адой девятнадцать лет, ни разу не поссорившись. Она женщина вспыльчивая, но всегда умела держать себя в руках.