- Ты сказал: "все трое", - напомнил Егор.
- Разве? Оговорился. Соня… впрочем, я на нее и внимания-то особого не обращал. Красавица, конечно, но не в моем вкусе, детсадом отдает, прости, слишком наивна, слишком ребенок.
Егор жадно вслушивался в его интонацию, ранодушную, даже добродушную. Друг детства, Счастливчик. Теоретически больше всех годится на роль…
- Ребенок? - переспросил он. - У нее был мужчина.
- Не знаю, что у вас с ней было…
- Того, о чем ты думаешь, не было.
- Серьезно? Так какого ж ты… а, понятно, сохранил репутацию.
- Не сохранил, как видишь. Противно. Самому на себя. Но меня это очень волнует.
- Жорка, ты - "рыцарь бедный", честное слово! Кого теперь волнует потеря девственности.
- Меня волнует убийство.
- Ты считаешь, есть какая-то связь…
- Не исключено.
- Намек понял. - Рома улыбнулся милой своей мягкой улыбкой. - Я ведь слабак, Жорка, не спорь, только тебе признаюсь. Меня волнуют женщины эмансипированные, не школьницы. А Соня - как будто сама невинность… что ж, я ошибался, она была дочерью своей матери.
- Ты помнишь ее глаза?
- Еще бы. Они черные. Говорю же - ведьма, дочь своей матери. В Аде чувствовался огонь, и очень сильный.
- Герман Петрович утверждает, что за девятнадцать лет они ни разу не поссорились.
- Не знаю, не подслушивал.
- Ну, невольно, мог что-нибудь засечь… стены у нас не капитальные.
- Скандалов не помню, мата не помню. А сейчас вообще тишина, как в склепе. Тебя интересуют отношения Германа с Адой?
- Да. А также его отношения с дочерью.
- Ну, старик и поздний ребенок… оберегал, дрожал над ней, ясно. А вот с Адой… рассуждая теоретически: где страсть, эротика, деньги - там может быть все что угодно, вплоть до преступления.
- Герман Петрович гулял по Петровскому бульвару, - сказал Егор задумчиво. - И у него ключи от квартиры.
- Он мог по-тихому войти, но никак не мог выйти, - возразил Рома. - Он отнюдь не карлик.
Стало совсем темно, лишь уличный фонарь распространял слабый рассеянный свет сквозь листву, и зеленовато мерцала первая звезда - одинокая Венера. Егор сказал глухо:
- Кто-то предупреждает меня. О чем? Если расстреляли невинного, то где-то существует убийца. Как он существует? Как он вообще может существовать? Руки в крови, ты понимаешь, кровь кричит…
- Егор! - закричал Рома. - Успокойся!
- Я спокоен. Я найду его. И не буду связываться с так называемым правосудием. Своими собственными руками…
Протяжно заскрипела дверь черного хода, шаги, силуэт на пороге. Рома грохнулся на пол. Послышался голос:
- Егор, ты дома? Что в потемках сидишь?
- Дома, - он протянул руку, включил ночник.
Серафима Ивановна стояла в дверях, журналист лежал навзничь, неподвижно возле стола.
- Что это с ним?
- Ожидал натурального призрака. Я и сам струхнул… Ром, вставай, перед дамой не позорься.
- Да он в обмороке!
- Как бы не так! - Рома сел, прислонясь к креслу. - Здорово разыграл?
- Разыграл! - проворчала старуха. - Мужчины называются. Верите, ни разу не пожалела, что замуж не пошла. Так вот, у наших подъездных дам алиби нет ни у кого.
- Чем обязан? - поинтересовался психиатр учтиво, придерживая, однако, сильной рукой входную дверь.
- Герман Петрович, можно с вами поговорить? - Хозяин поморщился, Егор добавил: - Только вам, знатоку человеческих душ, под силу разрешить загадку.
- На лесть вы меня не возьмете. Проходите.
Они сидели в холодных кожаных креслах, потягивали коньяк.
- О какой загадке вы говорите?
- Убийство. Герман Петрович, вы знали, что в юности Ада была близка с Моргом?
- Разумеется. Как бы она могла скрыть что-то от меня. К сожалению, я узнал об этом после женитьбы.
- То есть вы не женились бы, если б знали…
- Что за пустяки! - отмахнулся Герман Петрович. - Что за хилая любовь, которая не одолеет такое препятствие? Я взял бы ее любую, но не позволил бы избавиться от ребенка. Это мерзость. Это они придумали с матерью.
- Вы усыновили бы чужого ребенка?
- Не чужого, а ее. Я замечал кое-какие странности, но не до того мне было.
- Какие странности?
- Когда я увидел Аду - такой, знаете, непорочный ангел в белых одеждах - некоторым женщинам удивительно идет больничный наряд милосердия, - я сразу понял, что жизнь моя переменится. Отказа я не получил и в тот же день уволил ее из сумасшедшего дома - так она называла мою клинику. Тут бы заняться ею вплотную, но на мне висел бракоразводный процесс…
- Вы были женаты?
- Да. Ведь мне было уже сорок два. И хотя я сразу отказался от всего - имею в виду материальные дрязги, - дело требовало нервов и времени. Варвара Дмитриевна, будущая теща, - женщина ловкая, умница, я был к ней искренне привязан, - настояла, из каких-то преувеличенных приличий, не видаться с невестой до развода - как выяснилось впоследствии, Ада дожидалась отъезда клоуна, боясь скандала. Разумеется, я пошел на все, а они скрыли концы в воду. Ну, непорочного ангела я не получил, но я не мелочен. Месяца через три после женитьбы - пришлось переехать в Мыльный - я стал невольным свидетелем разговора жены с циркачом - тот приезжал на несколько дней в Москву - разговора, который подтвердил мои подозрения.
- То есть вы поняли, что она любит Морга и что…
- Ничего подобного. Вас тянет на житейские схемы: старик муж, молодой любовник, коварная красавица. Нет. По заданию тещи я вышел с мусорным ведром, начал спускаться по черной лестнице, слыша ее голос снизу, из тьмы, и переживая минуту удивительную. Это было объяснение в любви: я безумно люблю мужа, не могу без него жить, мне не нужен никто, никто и так далее. А клоун твердил как попка: ты убила моего ребенка, ты убила моего ребенка… "Да, я пошла на все, - отвечала она, - я боялась, он от меня откажется". То есть мы с ней пошли на все навстречу друг другу. Все разрешилось банально: Морг женился, а Ада прожила еще почти девятнадцать лет.
- Герман Петрович, извините, я как будто выражаю сомнение, но… вы говорили, что никогда не ссорились, - и вдруг бросили все и ушли.
- Повторяю: она меня оскорбила - и я до сих пор не понимаю, из-за чего. Может быть, ее расстроил тот телефонный звонок, не знаю.
- А помните, на помолвке, тоже кто-то позвонил, вы сказали так странно: ваша пациентка.
- Я пошутил. Нечто забавное… или зловещее. Вероятно, ошиблись номером.
- А что сказали?
- Сейчас вспомню буквально… "Надо мною ангел смеется, догадалась?"
- Ангел! - закричал Егор. - Не может быть!
- Отчего же? - возразил психиатр невозмутимо. - Так и было. Вам это о чем-нибудь говорит? Мне лично нет.
- Герман Петрович, разве следователь не говорил вам о последних словах Сони?
- Что такое? - Психиатр нахмурился. - Ну да, бессвязный набор слов, она находилась в шоковом состоянии.
- Может быть, и в шоковом, но она крикнула: "Надо мною ангел смеется… убийца!"
- Что все это значит, черт возьми, - пробормотал психиатр машинально.
- Аде звонил убийца, - зашептал Егор, - по поводу тайны, связанной с этим, который смеялся. О нем узнала Соня и тоже погибла. Они обе убиты, потому что…
- Но позвольте! - Герман Петрович вышел из оцепенения. - Какой убийца? Звонила женщина.
- Ах да, пациентка… Вы уверены?
- Знаете, я еще не совсем в маразме…
- Голос незнакомый?
- Как будто незнакомый. Вообще я был взвинчен тогда… и с Адой и с Соней - все вместе. Постараюсь сосредоточиться. - Психиатр полузакрыл глаза. - Довольно молодой, несколько пронзительный голос, никаких дефектов, характерных особенностей, а вот интонация… вопросительная, эмоционально насыщена. Если можно так выразиться, вкрадчивая ненависть: "Надо мною ангел смеется, - пауза, - догадалась?" Ненависть и насмешка. В сочетании с красивым тембром и бессмысленным текстом произвело впечатление болезненное. И еще: звонили откуда-то рядом, словно из соседней комнаты.
- То есть из нашего дома?
- Не буду этого утверждать, но - рядом. Было слышно даже дыхание, слегка прерывистое.
- Алена сидела с нами за столом, - сказал Егор. - Остаются Катерина и циркачка… Да ведь Алена выходила! Помните? За сигаретами?
- Да, помню.
- Герман Петрович, вы бы узнали голоса этих трех?
- Наверное. Впрочем, повторяю, я был взвинчен, да и с соседками почти не общаюсь.
- Давайте проверим! Пожалуйста.
Они прошли в прихожую, Герман Петрович кратко побеседовал с каждой из "подозреваемых" о подписях против сноса особняка.
- Кажется, не они. Но утверждать не могу. Не голос мне запомнился - интонация, необычный текст, а тут… приличный светский разговор, никаких таких страстей.
Вновь наступило воскресенье, всего неделя прошла, как жизнь настигла его, солнце, отцветающая сирень, дети, лавочка, белое кружево и праздные спицы на коленях; они говорили вполголоса ("натуральный призрак" не давал о себе знать, но мир вокруг неуловимо изменился).
- Все началось с телефонного звонка, - говорил Егор, пытаясь восстановить связь событий. - Ада кричала: "Я на все готова! На все!" - бросила трубку, и ни с того ни с сего они поссорились - впервые за девятнадцать лет. Может быть, Герман Петрович врет…
- Они вроде хорошо жили, - вставила Серафима Ивановна.
- …но второй звонок, на помолвке. Кому предназначалась странная фраза - глагол "догадалась" женского рода - Аде или Соне? Мне кажется. Аде. Во-первых, фраза звучит как продолжение недавнего разговора, а Соня с утра была со мной. Во-вторых, Ада нервно спросила у мужа: "Кто звонил?" Вообще она страшно нервничала, особенно в конце вечера, после гаданья, и не сказала, какую карту вытянула для себя.
- Думаешь, шантаж?
- Похоже на то. Она умела держать себя в руках, но после звонков была на грани истерики и сорвалась оба раза: оскорбив мужа и поссорившись при посторонних с дочерью. Ангела упоминает Соня перед смертью, и "нечто забавное", как выразился психиатр, получает неожиданно страшный, ускользающий смысл.
- Ангелы не смеются, - пробормотала Серафима Ивановна, - они над нами плачут.
- Значит, здесь какой-то особенный. Женский голос спросил: "Догадалась?" А Соня как бы отвечает на другой день: "Убийца".
- Но если она догадалась, кто этот ангел-убийца, то почему не назвала имя?
- Я все время думал об этом. Выходит, убийца был ей незнаком, то есть она не знала его имени, а предупредила нас как смогла - этой странной фразой.
- Незнаком, - повторила Серафима Ивановна. - В дворовый подъезд никто чужой не входил: я сидела на лавке с восьми утра до момента убийства. Остается парадное.
- У Неручевых японский замок с кодом, - отозвался Егор задумчиво. - Следов взлома не обнаружено, все три ключа нашлись сразу: Сонечкин в луже крови возле убитой, второй - в хозяйственной сумке Ады с бельем, третий - у Германа Петровича. Правда, были открыты балконные двери, проветривалась квартира после ремонта.
- Ну, Егор! Поздним субботним утром на глазах у прохожих вскарабкаться на третий этаж по совершенно гладкой стене…
- Да, исключено. Дверь могли открыть только хозяева, и, по словам Германа Петровича, Ада не открыла бы постороннему. Ей, во всяком случае, преступник был знаком.
- Знаком-то знаком, - проворчала Серафима Ивановна. - Куда он потом делся - вот загадка. Или он - женщина, которая спряталась в нише, когда вы с Ромой бежали по лестнице.
- Как-то трудно представить женщину, способную на такое зверство, хотя примеры в истории имеются… и женский голос по телефону чуть не из нашего дома - ненависть, насмешка… Но женщина, которая смогла бы поместиться в нише, то есть очень тонкая и маленькая, вряд ли способна нанести такие удары.
- Не скажи. Циркачка наша мала и тонка - а мускулы? Каждый день тренируется.
- Вообще цирковой парой стоит заняться, - согласился Егор. - Но ведь у Марины алиби?
- В цирке была на репетиции.
- С сыном?
- Нет, он тут во дворе с ребятами играл. Катерина ходила на рынок, да она в нишу не поместится, очень крупная. Алена с вами у голубятни стояла.
- Разберемся с нами - с нашей четверкой у голубятни. У нас примерно одинаковые ситуации: каждый был у себя, потом вышел во двор. У троих есть алиби.
- У троих?
- Судите сами. Соня кричит в окно. Алена остается на месте. Мы с Ромой бежим, через парадное к запертой двери. То есть мы трое не имели возможности убить Соню.
- Ты намекаешь, что Морг совершил преступление в два приема?
- Малоправдоподобно - и все же реально. На нем были старые клоунские шаровары, наверняка с потайными карманами. На помолвке он видит, где Ада хранит черный крест, и на следующий день около одиннадцати поднимается к Неручевым. Или Ада действительно забыла запереть кухонную дверь, или, уже вернувшись из прачечной, открывает соседу - не столь уж важно. Он убивает ее, крадет мешочек с драгоценностью (подготовившись заранее, действует в перчатках), кладет крест и перчатки в шаровары, затем спускается во двор, может быть, рассчитывая в голубятне спрятать драгоценность. Но тут подходим мы, и его настигает Сонин крик. Он-то понимает значение ее слов. Морг направляет нас с Ромой в парадное, сам бежит по черному ходу, зная, что кухонная дверь у Неручевых открыта. Встречает перепуганного Антошу и незаметно - фокусник! - засовывает ему мешочек, скажем, в карман брюк. Антон, замывая одежду, обнаруживает опасную находку и впопыхах прячет в старый плащ. Морг врывается на кухню к Неручевым. Допустим, Соня узнала про "ангела" накануне от матери, она выдает себя, бежит от него в прихожую. Мы с Ромой колотим в дверь, слышим какие-то крики, клоун довольно долго не открывает, затем появляется перед нами весь в крови.
- А перед этим во дворе ты на нем пятен не заметил?
- Вроде нет. Но ведь Ада убита одним ударом, и кровь из раны натекла на пол позже, когда она упала. Упала навзничь, удар был нанесен спереди - так же как и Соне. Последнее, что они видели в жизни - это лицо садиста.
Егор шел по Страстному бульвару, сквозь июньские светотени, вечерний звон и гам, миновал "Россию", фонтан, Пушкина, спустился в подземелье - вокруг отпускная остервенелая толкучка, он ничего не видел - поднялся на белый свет, перешел на Тверской, побрел по пестро-желтой дорожке, остановился, оглянулся. Странное ожидание, когда чувствуешь чей-то упорный взгляд и должен убедиться… Нет, все тот же мир в древесных сумерках, ничего примечательного. Но ожидание не проходило.
Он поднялся во дворец по чудесным каменным ступеням, перебросился словами с уходящим вахтером, прошел в свою каморку-сторожку, лег на диван, закинул руки за голову на жесткий круглый валик, рассеяно глядя в окно. Как дома: диван - только обитый черной прохладной кожей; окно - только забранное стальной решеткой… что должен чувствовать смертник в настоящей камере? Скорей бы!.. Нет, нет, остановись, мгновенье, какое б ты ни было!
"Опять меня заносит, а я должен разработать версию Германа". Герман! Забавно. "Три карты, три карты, три карты", - и дама пик, и сумасшедший дом. Психологически (психически) он более подходящий претендент, чем Морг. Более глубокие, потаенные страсти. Итак, Ада узнает об отношениях мужа и дочери. "Однако я вправду с ума сошел - ведь быть не может!" Итак, она узнает, бурное объяснение, смертельное оскорбление… А мы с Сонечкой в это время стоим на лестнице в золотом луче. Муж переезжает на другую квартиру. Через три дня - нечаянный удар: дочь сообщила, что выходит замуж. Психиатр (сексуальный маньяк) задумывает убийство.
Утром в субботу по парадному ходу он поднимается на третий этаж, отпирает дверь своим ключом (Соня у сокурсницы, Ада в прачечной). Зная, разумеется, где хранится ключ от шкафчика, он имитирует кражу со взломом, чтобы отвести подозрение от себя (возможно, действует в перчатках). Приход Ады. Ужасная сцена. Он убивает жену, в это время появляется Соня, кричит в окно (ангел-убийца? дьявол! она не смогла выдать отца), он настигает ее в прихожей, наносит удары, озверев, опьянев от крови, срывает алую ленту… хочет уйти - вдруг с протяжным скрипом открывается дверь черного хода, на пороге кухни возникает Антоша. Он не видит Германа в темной прихожей, но подсознательно отмечает некое движение, шевеление в темноте - "возникло жуткое ощущение чьего-то невидимого, неслышимого присутствия".
Два момента в этой версии остаются для Егора загадкой. Как пришло в голову Антону забрать с места преступления оброненный, видимо, черный крест - страшную улику? И каким образом Герман Петрович скрылся из дома (в нише он не поместится - высокий рост)? Если поведение Антоши еще можно объяснить полной растерянностью, невменяемостью, то исчезновение Германа сверхъестественно… а значит, от этой версии придется отказаться?.. Егор вздрогнул. Открытая балконная дверь! Все произошло с молниеносной быстротой. Соня закричала в окно, была убита, Антоша в ужасе побежал к себе, встретив на дороге Морга. Убийца чувствует приближение людей и выходит на балкон. Пока мечутся и кричат в прихожей, он перемещается к Сориным (что под силу даже инвалиду: перила не выше метра, балконы почти примыкают друг к другу и скрыты в густой тополиной листве от глаз прохожих). Затем из квартиры Сориных (замок английский, дверь изнутри можно открыть без ключа и захлопнуть за собой) проникает в парадный подъезд (вопрос: куда он дел окровавленную одежду? Например, прихватил из шкафа чистую и у Сориных надел прямо на запачканную, там же умылся). Далее: Мыльный переулок, трамвай. Петровский бульвар (где его действительно видел завсегдатай-пенсионер), квартира заграничного друга (обыск там не делали, вещички сожжены… нет, хлопотно… гниют, должно быть, где-то в сырой земле), звонок клоуна: убиты жена и дочь (Морг разыскал номер телефона, записанный Соней, в блокноте на подзеркальнике).
Таким образом, остается уточнить: была ли открыта у Романа балконная дверь? Если это обстоятельство подтвердится в пользу версии Егора - поиск можно считать законченным.
Егор набрал номер телефона - длинные гудки, дома нет. Ну, конечно, "фирменные дамы"…