Могла ли им увлечься Соня?.. "Как выяснилось, я очень мало знаю о ней, да, я поверил ей сразу и навсегда". "Не в моем вкусе, - сказал Рома, - слишком ребенок". А перед этим что он сказал? "Заворожила, околдовала - не его, меня - ведьма". Дама пик на помолвке. "Женюсь!" Как будто бы тончайшая, прерывистая связь слов и событий, но где тонко, там и рвется". (Егор, с цветами и шампанским в сумке, позвонил в дверь к Сорину, они стояли, разделенные порогом. Весть о предстоящей женитьбе Роман воспринял вполне жизнерадостно: "Ты и Соня? Забавно, старик, отлично! Прелесть девочка! Когда это ты успел? - Нервное возбуждение прорывалось в голосе, глазах, жесте, тонкие пальцы сжали руку друга. - Ну, я рад!" Радостное возбуждение, возможно, в пылу творчества. "Приходи сейчас к Неручевым, будет что-то вроде помолвки". - "Эх, черт, срочная работа - к завтраму… обидно". - "О братьях-славянофилах?" - "В точку! Не обижайся, Егор, ладно?" - "Да ладно". - "Не обижаешься?" - "Да нет, нет") "Однако он пришел (дружба - дело святое), и, по-моему, они с Соней не обращали друг на друга особого внимания. И он не имел возможности убить ее - вот главное. Так с кем же она провела ночь перед смертью?.."
Наконец в двенадцатом часу журналист отозвался:
- Слушаю.
- Привет. В то утро, когда убили Аду с Соней, у тебя была открыта балконная дверь?
- Дверь? Какая дверь?
- На балконе.
- На балконе?.. Не помню. А что?
- Мне пришло в голову, что убийца мог сбежать от Неручевых через твою квартиру… Алло! Что молчишь?
- Вспоминаю.
- Ты вспомни, как Алена предложила поехать в Серебряный бор.
- При чем тут бор?
- Было жарко.
- А-а… да, да, духота. Открывал, точно, в своем кабинете, когда работал.
- Кабинет граничит с комнатой Ады?
- Ну да. Егор, поздравляю. Потрясающе! И… кто, по-твоему?
- Наверное, не дальний, так сказать, а близкий: должен знать про смежные балконы, твою квартиру, замок… может быть, увидел из окна тебя с нами во дворе и сообразил, что путь свободен.
- Герман?
- Возможно. Спокойной ночи.
Мир за оконной решеткой темнел и сгущался - без просверка, без промелька - смертный мир, в который мы заброшены бог знает зачем. Зазвонил телефон, и знакомый женский голос сказал:
- Если бы ты знал, как мне тяжело.
Такой безысходный, душераздирающий голос, что Егора буквально затрясло от страха.
- Кто это?
- Не узнаешь? Не можешь решиться?
- На что решиться?
- Умереть. Ведь Антон умер.
- Ради бога! - закричал он. - Не вешайте трубку! Кто убил Соню?
Где-то там, далеко, засмеялись, потом ударили тупые, короткие гудки.
ЧАСТЬ II
Надо пройти под каменной аркой ворот, прямая кленовая аллея ведет к церкви, справа и слева теснятся кресты и надгробья, свернуть, поворот, еще поворот… Егор вошел в оградку, сел на лавочку, встретился взглядом с Соней - невинное, почти детское лицо, - заставил себя посмотреть на плиту: увядшие цветы, розы, нарциссы, тюльпаны, больше ничего, никаких знаков и намеков. Он пришел сюда прямо с дежурства, после ночного звонка и бессонницы.
Версии рушились, нет, усложнялись, Герман Петрович не выдумал женский голос: он был, он есть. Знакомый голос - пронзительный, искаженный полушепот, но что-то сопротивляется в душе, не дает признать… Во всяком случае, ясно одно: ему предлагают умереть. "Ведь Антон умер" - любопытная мотивировка. Что означает тогда лента на могиле - приглашение последовать за убитой? Какая-то загробная история, следы которой ведут на кладбище (или в сумасшедший дом, - может быть, меня преследует пациентка Германа Петровича… откуда она знает мой рабочий телефон… и я ее знаю, несомненно!).
И здесь, где вечный покой, покоя нет. Бедная Ада мечтала лежать в дворянском склепе - грустная и нелепая выдумка, - и с каким чувством она рассказывала об этом. Все ложь. Егор вдруг заволновался. Все не соответствовало действительности, а между тем детали убедительны и реальны. Как она говорила?.. пройти в узкую калитку (калитки нет), справа церковь (церковь прямо против ворот), слева звонница (нет звонницы), липовые аллеи (клены и дубы)… Бесцельная ложь. Или она говорила о другом кладбище? Впрочем, легко проверить: возле церкви якобы похоронен герой Отечественной войны, знакомый Пушкина. Денис Давыдов?
Егор подошел к храму, доносилось тихое пение, какой-то служитель - юноша в черном облачении - спускался по ступеням.
- Простите, - обратился к нему Егор, - вы не знаете, возле этой церкви похоронен герой войны с Наполеоном?
- Знаю, - отвечал юноша учтиво. - Не похоронен.
- Благодарю.
- Не за что.
"Историк! - упрекнул себя Егор. - Не знаешь, где могила Дениса Давыдова… Всё - обман, выдумка…"
Егор вышел за ворота как в другую действительность, с облегчением вдыхая автомобильный смрад, успел вскочить в трамвай, выскочил на своей остановке, впереди… да, Марина. Очевидно, ехала в соседнем вагоне. Откуда ехала?.. Егор пошел следом. Темноволосая женщина лет сорока, со стрижкой, под мальчика, маленькая, гибкая, очень привлекательная. Она пересекла мостовую, завернула за угол. Мыльный переулок, парадный подъезд, рассеянный мрак, легкие осторожные шаги, на площадке она вдруг обернулась (Егор прижался к стенке), скользнула на третий этаж, коротко позвонила и скрылась за дверью психиатра.
Егор перевел дух. Скорбящий вдовец и прелестная циркачка. Бедный Морг - во второй раз. А может быть, отношения у них не любовные, а деловые? Что их связывает? И почему они эту связь скрывают? Да, скрывают: Герман Петрович говорил, что с соседками не общается. Егор прождал десять минут… двадцать… потом пошел к себе, привычно заглянул во все комнаты, на кухне пожевал кильки в томате, подошел к окну. Серафимы Ивановны на лавке нет, зато Алена в сиреневом купальнике дремлет на раскладушке в кустах. Видимо, почувствовав его взгляд, открыла глаза, потянулась изнеженно и крикнула:
- Привет! Какое солнце сегодня - блеск!
Егор напряженно вслушивался в голос. Вроде не похож… Во дворе показалась Катерина в трауре (моменто мори - помни о смерти - в сияющий полдень, в цветущей молодости, в горячке поиска) и исчезла под аркой тоннеля. Егор вышел на черную лестницу, постучался к Моргам (никого - значит, Марина все еще у психиатра, суббота, в сумасшедшем доме выходной), спустился во двор, подошел, сел на край раскладушки, прошептал:
- Катерина устроилась на работу, не знаешь?
- Чего это ты шепчешь? - спросила Алена с удивлением, но тоже шепотом. - Ее Серафима Ивановна устраивает.
И шепот вроде не похож, хотя полной уверенности нет.
- Алена, ты хорошо помнишь нашу с Соней помолвку?
- Век бы ее не помнить. - Улыбка погасла, Алена села, поджав под себя ноги.
- Что так?
- Хочу забыть весь этот кошмар.
- Да как забыть?
- Все еще интересуешься, с кем Сонька крутила?
- Интересуюсь.
Нет, в роли сыщика, в этих выпытываниях и подвохах, есть нечто отвратительное.
- Она тебя любила: запомни и угомонись. Ни за что не призналась бы, но ведь заметно было. Вот сидим у нее, делаем уроки на кухне, чтоб двор видеть, тут ты появляешься. И я уже знаю, что скоро она непременно скажет: ах, надоело, пойдем пройдемся… то есть во дворе на лавке будем сидеть и на тебя глядеть. Однажды идешь ты с женщиной…
- Ладно, Алена, не мучай.
- Какие мужчины чувствительные, прям на вас дивлюсь.
- Помнишь, на помолвке сигареты кончились и ты ходила за своими?
- Я все время бегала, на стол накрывала.
- Нет, мы уже сидели, и Ада как раз про склеп рассказывала.
- Конечно, помню. В этом-то весь и ужас.
- Что ты имеешь в виду?
- Она же сказала, что там хотела бы лежать, - и наутро умерла! Просто удивляюсь, как Герман Петрович ее последнюю волю не исполнил.
- Он не мог. Склеп - выдумка.
- А ты, однако, циник. Такими вещами не шутят.
- Я все кладбище сегодня облазил - нету.
- Ты - все кладбище?.. Зачем?
- Нужно.
- Да, все кругом с ума посходили, честное слово…
- Кто - все?
- Вообще. Ну, снесли этот склеп, все сносят.
- И героя войны с Наполеоном снесли? Нет его могилы возле церкви. Она все придумала.
- Зачем?
- Ну, должно быть, ей нравилось воображать себя тургеневской женщиной из дворянского гнезда. Дворяне вновь входят в моду - сейчас их гораздо больше, чем было в Российской империи.
- Я читала, - сообщила Алена с усмешкой. - Красиво жили, красивые чувства, красивый интерьер. "Дворянское гнездо" шло по внеклассному чтению, но литераторша наша сочинение заставила писать.
- Пришлось одолеть?
- Знаешь, до сих пор помню: усадьба Калитиных в Орле - дворянское гнездо.
- Да все разрушено. Ада такая же дворянка, как мы с тобой.
- Ну и пусть. Зато гадала она здорово - все сбылось.
- Что сбылось-то?
- Все. У Антошеньки-садиста - казенный дом, тюрьма. Так? Герман Петрович в пустоте.
- Ты уверена?
"Интересно, рассталась уже циркачка с психиатром?"
- Но ведь один живет? У Сони страшная карта - больная постель, умерла в муках. У меня - нечаянный интерес. Все точно.
- Если не секрет - какой?
- Тебе скажу. Мы с Романом скоро поженимся.
- А, так ты и есть его ведьма? По картам?
- Ну, не знаю, похожа ли я на ведьму… - Алена улыбнулась польщенно и загадочно.
- Смотри, Ада сказала тогда: дама пик - злоба.
- Рома так не считает. Он называет меня сестрой милосердия.
- Странное прозвище для невесты.
- А мне нравится.
- Поздравляю, Алена, с первого этажа ты сразу махнешь на третий. Но учти: Ромку нетрудно завоевать, но трудно удержать, недаром он - Счастливчик.
- Никуда не денется. - Алена рассмеялась. - Дальше, Фома неверующий. Пиковая семерка - слезы Морга.
- Это нереально.
- Да? Когда я поднялась к Неручевым, ты сидел на полу рядом с Соней, Рома и Морг орали на Антошу, и лицо клоуна было в слезах.
- В крови.
- В крови и слезах. Настолько необычно, что я даже в такой момент запомнила. Ну, - она улыбнулась, - Роману ведьма. И наконец, тебе выпала единственная червонная карта - любовь. - Алена близко заглянула ему в глаза. - В это ты веришь?
- Верю.
- Ну вот. А какая карта досталась Аде?
- Этого никто не знает.
- А я знаю. Она взглянула на нее и пробормотала: "Я сегодня в ударе". Что это значит, по-твоему?
- Подходящий настрой для гадания?
- Нет. Пиковый туз - нечаянный удар, что и подтвердилось на другой день. Убедился?
- Ален, - Егор глядел на нее в упор, - когда ты ушла за сигаретами, раздался телефонный звонок и женский голос сказал: "Надо мною ангел смеется, догадалась?"
- О чем я должна догадаться… - пробормотала она ошеломленно. - Я не понимаю… ведь Соня это крикнула в окно, ты слышал?
- Слышал. Так чьи слова она повторила?
- Ты думаешь… это я звонила? С ума сошел!
- Тебе известен мой рабочий телефон?
- Нет! Откуда?.. А что? - Алена придвинулась вплотную, схватила его за руку. - Что, Егор?
- Мне звонили ночью.
- Тот самый женский голос?
- Да.
- И что сказали?
- Предложили умереть.
- Кошмар!.. Чей голос? Ты узнал?
- Я боюсь, - вдруг сказал он.
- Умереть?
- Нет, сойти с ума.
Он высвободил руку, встал, побрел к дому, в подъезде, обернулся - Алена глядит вслед расширенными от любопытства или от ужаса глазами, - на третьем этаже хлопнула дверь, он устремился вверх и на общей площадке рядом с помойным ведром столкнулся с циркачкой.
- Добрый день, Марина.
- Здравствуйте. - Она проскользнула к своей двери, держа наготове ключ.
- Простите, вы случайно не от Германа Петровича? Он дома?
- Почему вы решили, что я от психиатра?
- Наверху хлопнула дверь, и я просто подумал…
- Странное любопытство. У кого я была - это мое дело.
- Прошу прощения.
Она вдруг рассмеялась:
- Нет, это я прошу. На меня иногда находит. Он дома. Я поднималась на минутку по поводу сноса нашего особняка. Надо же собирать подписи.
- Это было бы ужасно, - подхватил Егор, но Марина уже скрылась за дверью.
Он лежал на диване и думал. "Помолвка кончилась на истеричной ноте ("Ничего не позволю, пока я жива". - "Что ж, Ада, тогда мне придется тебя убить", - чертовски остроумно пошутил я), гости начали расходиться. Первым ушел Роман кончать статью о братьях-славянофилах (об Аксаковых, что ли?). Затем Морг, Алена и Антоша - шумно переговариваясь. Герман Петрович докурил сигару, медлил чего-то ждал, пока мы втроем (Ада, Соня и я) убирали со стола. Нет, Ада не обижалась на мою кретинскую шуточку, она вообще ни на кого не обращала внимания - ни на нас, ни на мужа. "Егор, - сказала Соня на кухне, - пойдем бродить всю ночь?" - "Обязательно. Только не сегодня. Я напарника до двенадцати попросил за меня подежурить. Завтра, ладно?" - "А мне сегодня хочется. Я вообще не буду спать". - "Что ж ты будешь делать, девочка моя?" - "Думать". И она засмеялась, вероятно, над доверчивым дурачком, который действительно не будет спать, а ночь напролет думать о ней.
Мы вышли втроем, спустились по парадной лестнице, остановились на ступеньках подъезда. Соня привычным, детским каким-то, движением обняла отца, поцеловала в щеку со словами: "Папа, как хорошо!" Он погладил ее по голове, пробормотав: "Не задерживайся, мать беспокоится", - и ушел. Шаги его долго и гулко раздавались в ночи. А мы никак не могли расстаться. Она порывалась проводить меня, я не позволял, было невыносимо хорошо. Господи, как хорошо мне было с этой девочкой, в такие минуты ощущаешь, что смерти нет, не может быть. Наконец я оторвался от нее и побежал к метро на последнюю электричку. А куда пошла она? Непостижимое соединение (раздвоение) ребенка и шлюхи - вот соблазн, который я не разгадал в ней. Никто не разгадал. Даже подружка, ловко устраивающая свою судьбу (Алена - сестра милосердия! - видать Роман такой же лопух, как и я). Так куда же она пошла той ночью - к отцу? Герман Петрович подозрителен во всех отношениях, но зачем он рассказал мне про женский голос по телефону? "Надо мною ангел смеется, догадалась?" Если звонила его сообщница (Марина?), он должен был это скрыть. Или они сообща хотят запугать меня и довести…
Я боюсь, поэтому лучше отдохнуть душой, отдаться созерцанию простодушному, прелестному: две школьницы делают уроки, например, пишут сочинение по внеклассному "Дворянскому гнезду". Красивые чувства, красивый интерьер (этим словечком можно убить любого классика… впрочем, они-то бессмертны) - "интерьер", который, видимо, завораживал и Аду. "Дворянское гнездо - это бывшая усадьба, - сказала она. - Господи, если б можно было все вернуть". Дальше про склеп. Бедные фантазии. Погоди… она как-то интересно употребила этот поэтический оборот: от дворянского гнезда надо пройти по улице и свернуть к кладбищу, где похоронен… А почему, собственно, Денис Давыдов? Разве не было других знакомых у Пушкина, к которым поэт заезжал… Куда заезжал?" Егор включил ночник, бросился к книжной полке. Третий том. "Путешествие в Арзрум". Начало: "… Из Москвы поехал я на Калугу, Белев и Орел и сделал таким образом двести верст лишних; зато увидела Ермолова. Он живет в Орле, подле коего находится его деревня". Совершенно верно: Ермолов был сослан в Орел, кажется, там и умер. Егор снял с полки старинный фолиант - биографии полководцев войны 1812 года. Ермолов… да, Троицкое кладбище в Орле.
Ну и что? При чем тут Ада с ее фантазиями? Но зачем она вплела в них такие реальные детали?
На троллейбусной остановке в переулке возле привокзальной площади первый же орловец с позабытой в Москве готовностью, охотно и подробно объяснил, как проехать на "дворянку" - "дворянское гнездо" - место, оказывается, в городе знаменитое. Разумеется, никакого "гнезда", остатков, останков усадьбы в природе уже не существовало, но название осталось. Егор постоял, покурил, облокотясь о перила, в самом сердце русской классики, потом пошел по улице Октябрьской мимо дома Лескова ("от дворянского гнезда" надо пройти по улице, свернуть налево - видны липы за оградой"), дошел до угла, огляделся (ничего похожего!), дошел до следующего (ничего! эх, Ада, Ада!), прошел еще квартал - и глазам своим не поверил. Улица, перпендикулярная Октябрьской, одним концом упиралась в каменную ограду, над которой зеленели пышные вековые "бунинские" липы.
Егор ускорил шаг, почти побежал - пятиэтажки, кафе, какой-то сад, - пересек шоссе: узкая, старинной кладки калитка, ряд могил со старыми оградами, справа церковь, слева звонница…. Ему казалось, будто он вспоминает давно прошедшее, будто он уже был здесь, настолько все сбывалось, сбывались слова Ады… Обошел кругом церковь - так и есть! В церковной стене ниша, сверху выбито "1812", под датой доска: лепные атрибуты воинской славы - лавровая ветвь, стволы орудий, знамя окружают барельеф - лицо в профиль. На каменной доске строки: "Герой Отечественной войны 1812 г. Генерал от артиллерии Ермолов 1777–1861". Чуть ниже цифр - черный чугунный венок. К нише примыкает ограда с могилой, отделанной белым камнем.
"В юности одно время я постоянно ходила на кладбище…" - "В свой склеп", - пояснил Герман Петрович с усмешкой. Егор огляделся: в тенистом влажном сумраке, в зеленоватой сквозной древесной глубине ощущается тайна, беспорядочно теснятся стародавние кресты и памятники, несколько уцелевших каменных и железных сводов… один - совсем недалеко от храма - покореженный навес на витых столбах из кованого железа. Егор пробрался меж могилами к склепу, дверцы нет, поднялся по трем ступенькам, ржавое кружево, пыль и паутина тления, высохшие листья, птичий помет… нагнулся, смахнул рукой сор забвения, Захарiины - явственно проступили выбитые на центральной плите буквы. А прямо посередине возвышается маленькая ребристая колонна с летящим грязно-белым ангелом из мрамора. Ангел не смеется, нет, детское лицо его кротко и печально, а два крыла за спиной устремлены ввысь - оттого и кажется, будто он летит.
Неподалеку белоголовый старичок поливал цветы за аккуратной оградкой. Егор попросил у него веник - "голик", как выразился старичок, - тщательно вымел, выскреб плиты жесткими березовыми прутьями, погребальный текст проступил в полном объеме: здесь, в подполе, покоилось пятеро Захарьиных, последний - "отрок Савелий" - похоронен в 1918 году. "Приими, Господи, раба Твоего". Давно заброшенное место (таких тысячи тысяч на Руси); и какое все это - летящий ангел, отрок Савелий, старинный шрифт на плите - какое все это имеет отношение к зверскому убийству в Мыльном переулке?
Егор пошел отдавать голик, старичок спросил с интересом:
- Родственников нашли? Смотрю, прибираетесь.
- Не родственников, а… - Егор замялся. - Знакомых. То есть их предков. Не слыхали о таких - Захарьины?
- Нет, не слыхал. На Троицком давно не хоронят.
- Тут, я вижу, генерал Ермолов.
- Тут, тут. Это его уже в советское время к церкви перенесли. Кампания патриотизма. Вы не находите, - старичок смотрел на Егора выцветшими от старости, но очень живыми глазами, - что никак покойникам не дают покоя? Только и слышишь: прах такого-то перенесли туда-то. Правда, домик его уцелел.
- Чей домик?