- Ладно, я просто расслабляюсь. Шучу. Значит, был у тебя в гостях покойник, - сказал бодрым голосом Розовски. - Ну, нормально, с кем не бывает. И как он, хорошо выглядит?
- Он выглядит нормально, - грустно ответил Зеев. - Он выглядит так, как дай Бог нам с тобой выглядеть. И видел я его не во сне, а наяву. Я и сейчас его вижу, он сидит в машине рядом со мной. Это не Шмулик, а его брат Наум. А выглядит он так, потому что приехал из Америки.
- Вот как… - несколько искусственная веселость Натаниэля мигом испарилась. - А как он попал к тебе в машину? - спросил он уже посерьезневшим голосом.
- Год назад мы с Шмуликом были соседями. Это сразу после того, как я съехал с первого адреса, из этого дома, - напомнил Баренбойм. - Наум не знал нового адреса и пришел по-старому, то есть, на нашу лестничную площадку.
- Он что - ничего не слышал о смерти Шмулика?
- Почему? Слышал. Но… понимаешь, какая штука, Натан, - Баренбойм понизил голос, - он не может найти, где его похоронили.
- Почему?
- Потому что "Хевра Кадиша" не хоронила Шмулика. Хоронила какая-то благотворительная органихация, занимающаяся похоронами неевреев. Теперь понял?
- Понял, - он ровнехонько ничего не понял.
- Так что - мы можем прийти?
Во взгляде, которым Розовски окинул салон, царила неизбывная тоска и прощание с возможностью отдохнуть, а выражение лица, как ему самому казалось, очень походило на выражение морды давешнего телевизионного мастифа. Тем не менее, он ответил:
- Можете.
6
- Чем могу быть полезен? - спросил Розовски после обмена приветствиями. Наум Бройдер, благообразный пожилой мужчина в черном костюме и черной кипе, с цицес, выглядывавшими из-под длиннополого пиджака, ответил не сразу. Его взгляд настороженно скользил по скромной обстановке Натаниэля, задержался на мгновение на фотографии Йосефа. Чувствовалось, что он несколько смущен необходимостью обращения с частным сыщиком.
- Ну-ну, - сказал Розовски. - Бояться нечего. Здесь никого не подвергают допросам с пристрастием. Это всего лишь квартира, в которой живу я и моя старая мама. Мама в данный момент отсутствует. А сходство с камерой пыток придает нашей комнате отечественная мебель. Но это сходство чисто внешнее. Если вы сядете в это кресло, сами убедитесь.
Несколько сбитый с толку таким вступлением, Наум Бройдер послушно сел в указанное кресло.
- Вот видите, - сказал Розовски. - Удобно?
- Да, - деревянным голосом ответил Бройдер. - Удобно.
- Не стесняйтесь, - подбодрил Зеев. - Натаниэль - единственный, кто вам по-настоящему поможет, верно, Натан? Ты поможешь?
- Если узнаю, в чем именно, - сдержанно сказал Розовски. - Во всяком случае, постараюсь.
- Н-ну хорошо, - сказал, наконец, Наум. - Если вы немного знали моего младшего брата, то поймете… Мы почти не переписывались с ним. По два письма за все время. И по телефону не переговаривались. Вообще, у нас всегда были несколько натянутые отношения. Неприятно, когда в семье, тем более - в еврейской семье - родственники не дружат, но что было, то было. Он очень рано, как говорится, отбился от рук. Пил, кучковался с какими-то неприятными типами. Однажды чуть было не сел в тюрьму, хорошо - у отца тогда еще были кое-какие связи. И когда он приехал в Израиль - я к тому времени уже шесть лет жил в Штатах - я подумал, что он таки образумился. Я даже написал ему. И получил ответ. И снова написал. Но, как я уже говорил, больше мы не переписывались, - Бройдер-старший замолчал, собираясь с мыслями. - Так вот, - сказал он. - Вы сами - давно приехали из Союза?
- Давно.
- Все равно - вы знаете, как трудно было оставаться евреями при коммунистах.
- При сионистах тоже, - заметил Розовски. - И вообще: евреем быть трудно всегда. Но ничего - мы справляемся. А если продолжить это оригинальное суждение, то быть тяжело. Вообще. Не быть легче. Полное отсутствие проблем.
- Что? - Наум немного растерялся. - Нет, я не то имел в виду. Я говорю о мицвот, и… Словом, мы оба родились в религиозной семье. Наш отец был габаем синагоги. Так что у Шмулика была брит-мила, как и положено - на восьмой день.
- Очень интересно, - сказал Розовски, с трудом сдерживая раздражение, и посмотрел на Баренбойма. Баренбойм поспешил на помощь.
- Да нет, ты не понимаешь, - сказал он. - Науму в "Хевра Кадиша" сказали, что отказались хоронить Шмулика, потому что тот - гой.
- Да, - подтвердил Наум. - Я, конечно, возмутился: как это гой? Так они мне сказали, что Шмулик был необрезаным. И его похоронила какая-то организация на нерелигиозном кладбище под Беер-Шевой. Кажется, организация называется "Эзра". Что вы на это скажете? Я даже не знаю, что можно подумать. Вот, кинулся по домашнему адресу - он там уже год не жил, даже больше. Рассказал Зееву - он предложил поехать к вам.
- Секунду, - сказал Натаниэль, поднимаясь с места. - Я вам кое-что покажу, - он быстро прошел в кабинет и вернулся с портретом Шмуэля Бройдера, выполненным уличным художником. - Вы узнаете этого человека?
Бройдер-старший внимательно посмотрел на рисунок.
- Узнаю? - переспросил он. - А кого я должен узнать?
- Человек, изображенный на этом рисунке, похож на вашего брата? - спросил Розовски.
Наум еще раз посмотрел на рисунок и молча покачал головой.
- Дай-ка взглянуть, - попросил Баренбойм. Натаниэль протянул рисунок ему. - Ну как же! Шмулик, вылитый. Классный рисунок. Что вы, Наум, собственного брата не узнаете?
- Нет, - упрямо повторил Наум. - Этот человек ничего общего с моим братом не имеет. Конечно, мы не виделись почти десять лет. Но, во-первых, четыре года назад, вместе с письмом Шмулик прислал мне свою фотографию. Кстати, она у меня с собой, - он вытащил бумажник из внутреннего кармана, протянул фотографию Натаниэлю. - Можете сами убедиться.
Розовски взял фотографию. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы признать правоту Бройдера-старшего: человек на фотографии даже отдаленно не был похож на человека с портрета. Натаниэль протянул фотографию Баренбойму. Теперь уже Зеев, как давеча Наум, отрицательно покачал головой.
- Впервые вижу, - сказал он, разглядывая фотографию.
- Ты хочешь сказать, - медленно произнес Розовски, - что это - не тот человек, который год назад снимал квартиру по соседству с тобой и называл себя Шмуэлем Бройдером?
- Именно.
- А вы, - Натаниэль снова повернулся к Науму, - утверждаете, что человек на фотографии - ваш брат Шмуэль Бройдер, четыре года назад репатриировавшийся в Израиль, в то время, как человек на рисунке - вам неизвестен?
- Совершенно верно.
Натаниэль покосился на все еще работавший телевизор, у которого он, на время разговора вырубил звук. "Фисфусим" уже закончилась, начался нудный сериал - то ли родной, израильский, то ли мексиканский. Из сериалов Натаниэль угадывал только "Санта-Барбару": при родственном дебилизме участников, в американской жвачке преобладали блондины. Он подошел к телевизору, нажал кнопку выключателя.
- У тебя нет дистанционки? - немедленно встрял Баренбойм.
Натаниэль только покосился на него, но ничего не ответил.
Наум сидел в явном оцепенении.
- А вдову брата вы уже навещали? - спросил Розовски, возвращая ему фотографию.
- Нет еще. Мне еще нужно узнать ее адрес.
- Пока не делайте этого, - посоветовал Натаниэль. - И вообще: если можно, ничего не предпринимайте… - он помедлил немного. Оба гостя смотрели на него с такой надеждой, что Натаниэлю стало чуть-чуть не по себе. Он откашлялся и сказал: - А сейчас вы расскажете мне об этом человеке. Все, что вспомните.
- О котором? - тотчас спросил Баренбойм. - По-моему, тут два разных человека.
- Об обоих, Зеев, ты - о своем соседе, а вы, - Розовски повернулся к Науму Бройдеру, - о своем младшем брате.
Наум Бройдер, словно в некотором замешательстве, пригладил черную курчавую бороду, в которой тонкими нитями вились седые волосы.
- Не знаю, что и сказать, господин Розовски, - сказал он. - Вчера, после столь неожиданного известия, я впервые задумался о том, кем был мой брат и что за отношения сложились у нас там, в Союзе.
- И что же?
- Мы не были близки, - Бройдер-старший вздохнул и повторил: - Мы не были близки. Может быть, сказывалась разница в возрасте - все-таки, я старше на двенадцать лет. Может быть, то, что моим воспитанием родители занимались, а его - нет. После смерти матери Шмуэль совсем отбился от рук. Я ведь предлагал ему подавать документы вместе - мы тогда получили вызовы на всю семью. Он меня высмеял.
- То есть, особого желания покидать Союз у него не было?
- В том-то и дело.
- А как складывались его отношения с отцом? Вы сказали, что отец был верующим человеком.
- Отец умер в семьдесят восьмом? А мы уехали в восемьдесят первом. Уже в Вене жена настояла, чтобы мы ехали не в Израиль, а в Штаты. Я был против, но, - Наум виновато развел руками, - вы же знаете еврейских жен. Если уж она взяла себе что-то в голову, то…
- В общем, вы оказались в Штатах вместо того, чтобы репатриироваться в Израиль.
- Да. Получили статус беженцев, потом грин-карту. Вот, живем.
- Отношений с братом вы не поддерживали?
- Нет. Изредка доходили слухи, что у него было не все в порядке.
- Что именно?
- Ну… Лечился от алкоголизма, арестовывался… Словом, тот еще… - Наум замолчал. - При всем том, он был не дурак, далеко нет. Аидише копф, это я вам точно говорю.
- А когда вы узнали, что он собирается в Израиль? Он известил вас об этом решении?
- Конечно, нет. Он написал мне письмо уже отсюда. Сообщил, что репатриировался, "сделал алию", как он выразился. Ну, первое письмо восторженное: ахи, охи, все красиво, все чудесно…
- Вы ответили?
- Да, написал, что очень рад, что он прекрасно выглядит - в письме была фотография, вот эта самая.
- Были еще письма?
- Да, - Бройдер помрачнел. - Было еще одно письмо, примерно, через полгода. Совсем другое письмо, с другим настроением. Все плохо, страна дрянь, люди - жулики, все сволочи, его обманули. Да, а в конце сообщил, что женится. И все. Я ответил, попытался успокоить, написал, что эмиграция - это всегда тяжело, описал ему наши трудности по началу. На второе письмо он уже не ответил.
- А когда вы получили от него письмо с сообщением о женитьбе? - спросил Розовски.
Наум Бройдер задумался.
- Дайте вспомнить… Около двух лет назад, по-моему.
Тут Баренбойм, которому явно не терпелось сказать свое слово, наконец, не выдержал и заговорил, не дожидаясь, пока Натаниэль к нему обратиться.
- Должен заметить, - сказал он, - что лично мне эта пара вовсе не показалась счастливыми молодоженами.
- Вот как? - рассеянно спросил Натаниэль. Он повертел в руках портрет. - А почему?
- Ну, есть же всякие мелочи, - пояснил Баренбойм. - Они походили, скорее, на людей, проживших вместе не менее десяти лет и порядком осточертевших друг другу.
- Самое интересное, - сказал Натаниэль, - что, возможно, ты прав… Как вы думаете, Наум, ваш брат не собирался вернуться в Союз?
- Не могу сказать. Я же больше не получал от него писем.
- Можно узнать в консульстве, - снова встрял Баренбойм. - Обращался Шмулик за визой или нет.
- Спасибо за подсказку, - сказал Розовски. - Так что ты там начал рассказывать о счастливой супружеской чете?
- То и начал, что производили они впечатление весьма надоевших друг другу людей. Хотя, конечно, такое случается и через день после свадьбы.
- А что ты можешь сказать о самом Шмуэле… или о человеке, называвшем себя Шмуэлем? - спросил Розовски.
- Я уже как-то говорил тебе, - ответил Зеев. - Малоприятная личность. С полицией у него были неприятности. Друзья его мне не нравились.
- Что за друзья?
- Приезжали к нему пару раз. Из "новых русских". Бандитские морды.
- Все?
- Все.
- Исчерпывающее объяснение, - заметил Розовски. - Спасибо, - он повернулся к Науму, безучастно смотревшему в пространство в течение всего этого разговора. - Скажите, а какой помощи вы ждете от меня?
Наум Бройдер растерянно пожал плечами.
- Не знаю, - ответил он. - Собственно, я хотел бы знать, как, все-таки, погиб мой брат. И почему его похоронили не на еврейском кладбище.
Натаниэль невесело улыбнулся.
- Полчаса назад я еще думал, что смогу ответить на ваши вопросы. По крайней мере, на первый из них - как именно погиб ваш брат. Но теперь… Поверьте, Наум, теперь я и сам не знаю - как именно погиб Шмуэль Бройдер. Я имею в виду настоящего Шмуэля Бройдера, а не того, кто выдавал себя за него. Единственное, что я - увы! - могу вам сказать, - с лица Розовски сошла улыбка, - так это то, что, скорее всего, вашего брата, действительно, больше нет в живых. И, как мне кажется, уже довольно давно. По меньшей мере, около двух лет.
7
После того, как наручный будильник издал длинный гудок, Натаниэль, наконец, открыл глаза. Каждое утро он просыпался с мыслью о том, что звуковые сигналы часов придумывают люди с мстительным и неприятным характером. Разработчики японской фирмы "Касио", в данном случае, не оставляли исключения, хотя Розовски и допускал, что с их, японской точки зрения, сигнал мелодичен и нежен.
Впрочем, сегодняшнее утро отличалось еще и тем, что почти синхронно с сигналом будильника зазвенел домашний телефон и пронзительно заверещал сотовый. Остановившись посреди комнаты, Розовски переводил чуть очумелый со сна взгляд с аппарата на аппарат. Будильник заливался соловьем. Натаниэль, чертыхнувшись, нажал кнопку выключателя. Часы замолчали. Одновременно, словно по команде, замолчали телефон и пелефон, и сразу же после этого Натаниэль проснулся окончательно.
Преодолев первое, вполне естественное желание уничтожить всю технику, находившуюся в доме, он поплелся душ. После душной ночи (с вечера обещали хамсин, и не обманули), прохладные струйки воды немного подняли настроение.
Сварив себе чашку крепкого кофе, Розовски перекочевал в салон, включил радио.
По "Галей ЦАХАЛ" передавали утренние новости.
"… министр полиции Моше Шахаль вернулся из Москвы, где он встречался с руководством Российского Министерства внутренних дел. По возвращении в Израиль Моше Шахаль заявил, что достигнута договоренность о сотрудничестве с российскими коллегами в борьбе с организованной преступностью, в особенности - с так называемой "русской мафией". Вместе с тем министр подчеркнул, что, говоря о "русской мафии" он ни коим образом не имеет в виду новых репатриантов из России и стран СНГ…"
Натаниэль отодвинул пустую чашку, закурил.
"… советник премьер-министра. На это лидер оппозиции Биби Нетаниягу заявил корреспонденту, что…"
- А вот это не надо… - пробормотал Розовски и выключил радио. Однажды он сказал Алексу:
- Для того, чтобы знать содержание очередной речи лидеров оппозиции, совсем не обязательно их слушать. Достаточно прослушать представителей правительства, а потом все слова заменить на слова, имеющие противоположное значение, - и добавил, немного подумав: - Впрочем, сказанное справедливо и для другой стороны. Хорошо, что наши политики не выбирают в качестве текстов выступлений таблицу умножения. Представляешь, что бы могло начаться?
Натаниэль докурил сигарету и пододвинул к себе два лежащих на столе портрета: карандашный набросок гениального художника улицы Рамбам Яакова Левина и фотографию, по его просьбе, оставленную накануне Наумом Бройдером.
Вчерашняя информация требовала нового поворота в расследовании. Вот только какого?
- Бросить бы все, - Розовски вздохнул. - И уехать на альтернативное кладбище под Беер-Шеву. Хоронить там евреев и неевреев. И вырабатывать философский взгляд на мир… Какого черта я вообще влез в это дело? "Байт ле-Ам" предложил завязать - им, в конце концов, виднее…
Он поднялся из кресла, подошел к тумбочке с телефоном.
Собственно, звонить было некуда. Хотя бы потому, что он еще не решил: что следует делать - в первую очередь и вообще.
Розовски положил портреты на тумбочку, рядом с телефоном, и глубоко задумался.
Из сказанного вчера двумя неожиданными гостями, следовало, что все, приписываемое Шмуэлю Бройдеру, в действительности, совершено другим человеком. Кем? Натаниэль взял в руки карандашный набросок.
Вот этим.
- И как же вас зовут? - пробормотал он. - Вы не хотели бы представиться? Представить жену? Вообще, объяснить, какого черта все сие означает? И откуда вы взялись?
Розовски усмехнулся. Этот-то вопрос как раз ответа не требует. Из России. Единственное, о чем можно сказать с точностью. Из той самой, которую только что посетил наш доблестный министр полиции…
Стоп!
Розовски торопливо вытащил из пачки последнюю сигарету, закурил. Дурацкая привычка, но - сигареты помогали ему сосредоточиться.
- Это мысль, - сказал он в пространство. - И, поскольку мы одни, я должен сам себе признаться в том, что мысль, по-моему, удачная.
Он снял трубку.
- Не рано ли? - Натаниэль взглянул на часы и присвистнул: - Ого! Как это мои орлы до сих пор не оборвали телефон…
Вот уже полчаса, как ему следовало быть на работе. Розовски набрал номер полицейского управления.
- Алло? О, Рами, привет, как дела? Это Натаниэль Розовски, еще помнишь такого? Соедини меня с инспектором Роненом Алоном. Что? Старшим инспектором? Давно? Вот и замечательно, я, как раз, его поздравлю… Нет?
Он с досадой бросил трубку. Когда нужен, никогда не бывает на месте. Придется звонить из офиса. А сейчас… Розовски принялся неторопливо листать телефонную книжку в поисках нужной записи.
- Ага, вот… - он снова взялся за телефон. Ждать пришлось довольно долго. Наконец, трубку сняли, и женский голос на другом конце провода протянул: "Алло-у?"
- Доброе утро, - сказал Розовски. - Извините, что беспокою. Мне нужно поговорить с госпожой Ханой Бройдер.
- Это я, слушаю вас.
- Еще раз простите, госпожа Бройдер, но у меня очень важное дело. Я бы хотел с вами встретиться.
- А кто вы такой? - настороженно спросила вдова Бройдера.
- Видите ли, я частный детектив, меня зовут Натаниэль Розовски.
- Ну и что? - настороженность в ее голосе усилилась.
- Дело касается вашего мужа, покойного мужа. Из Америки приехал его старший брат, Наум Бройдер. Он хотел навестить могилу Шмуэля, но никак не может разыскать ее. Вашим адресом он тоже не располагает…
- И для этого он обратился к частному сыщику? - подозрительно спросила Хана Бройдер. - Что вы мне голову морочите, говорите толком, какое у вас дело. Или я кладу трубку.
- Ну, ему стали известны некоторые сомнительные подробности гибели Бройдера, и он хочет прояснить ситуацию, - заторопился Розовски. - А я…
- Не понимаю, о чем вы, - перебила его вдова. - Меня уже навещала полиция. И не однажды. Я сообщила им все, о чем знала. Всего хорошего, - и она бросила трубку.
Натаниэль озадаченно посмотрел на замолкший телефон.