Майор спрыгнул на пол, выложенный ровными квадратиками затертой метлахской плитки, отдал бойцу гранатомет и подошел к Сергею. Приподняв маску противогаза, сказал:
– Там шкаф поперек коридора. Первая граната в него попала. Сейчас пойдем!
Он подмигнул и натянул маску. Серов в ответ кивнул. У него мелькнула мысль, как там Лев Маркович, в прелестной атмосфере пороховых газов и "черемухи"? Не привык к подобной вони господин шоумен, ему, наверное, лучше среди ароматов дорогих дамских духов? Хотя за кулисами хватает иных запахов – пыли, потных тел танцоров, грима, магнезии и канифоли. Да что там запахи, жив ли вообще Зайденберг? В такой кутерьме он запросто мог угодить под шальную пулю или преступники пристрелили заложника, чтобы потом не болтал лишнего. Как у Левы со здоровьем, тоже неизвестно: мог и кондратий хватить от страха. Ладно, ждать недолго, сейчас все выяснится.
Один автомат смолк, но второй упорно продолжал огрызаться. Сергей посмотрел на часы: прошло тридцать семь секунд с того момента, как майор запустил в квартиру еще три гранаты со слезоточивым газом.
Второй автомат неожиданно смолк, наступила гнетущая тишина. Спецотрядовцы на лестничной площадке застыли, как в детской игре "замри" – через несколько секунд им предстояло войти в коридор, где их могли встретить свинцом: игры, в которые играли эти мужчины, велись по своим жестоким правилам, поскольку такие игры отнюдь не детские, а подлые и кровавые. Правда, с одной стороны, их осеняли лозунги государственных интересов в обеспечении правопорядка и защите граждан, но ведь и на войне солдаты воюющих армий исповедуют разные принципы?! И не важно, что здесь стреляли друг в друга граждане соотечественники, иногда даже живущие в соседних домах…
Майор первым нырнул в дверной проем. Серов поспешил за ним, но его опередили два бойца, державшие автоматы на изготовку. Они ловко перепрыгнули через поваленный поперек коридора шкаф и кинулись в комнаты. Через секунду квартира гудела от топота тяжелых ботинок.
Главных действующих лиц нашли на кухне. И сразу стало ясно, почему бандиты смогли так долго продержаться – разбитое окно, высоченные потолки, да и сама кухня поражала гигантскими размерами.
Зайденберга, прикованного наручником к батарее парового отопления, Серов увидел сразу же, как только переступил порог кухни: Лева буквально висел на браслете. Лицо шоумена покрывали красные пятна, из глаз ручьем текли слезы, а на полу застыла лужица рвотных масс. Судя по всему, заложник был жив, но потерял сознание. И то слава Богу, медики откачают.
Тут же находились и преступники – двое жилистых темноволосых мужчин среднего возраста: один лежал у порога без признаков жизни, придавив телом автомат Калашникова, а второй сидел у стены, зажав голову ладонями и раскачиваясь из стороны в сторону. По всему полу под ногами раскатывались стреляные гильзы и валялись пустые рожки от автоматов.
Первым делом бойцы забрали оружие, а потом стали надевать бандитам наручники. Сергей кинулся к Зайденбергу и вставил ключ в замок браслетов. Сегодня ему несказанно повезло – заложник остался жив. Грозившая надолго затянуться операция успешно завершилась в считанные минуты, и зря Трофимыч строил кислые мины, предлагая спихнуть тухлое дельце в Управление по борьбе с организованной преступностью. Надо бы, наверное, майору бутылку поставить?
Двое сидевших в темно-зеленых "жигулях" мужчин молча курили и слушали доносившиеся из динамика транзистора треск автоматных очередей и хлопки взрывов. Внезапно приемник замолчал.
– Отказал микрофон? – свистящим шепотом предположил тот, кто держал палец на кнопке прибора с антенной.
В ответ водитель отрицательно покачал головой, призывая к молчанию. В следующую секунду из динамика донеслись непонятные звуки, но их перекрыл пронзительный зуммер.
– Сигнал! – чуть не подпрыгнул водитель.
Его напарник вдавил кнопку прибора, сложил антенну, бросил замолчавший транзистор в перчаточное отделение и устало потер ладонями щеки.
– Не выспался с этим дерьмом… Ну, поехали?
– Хочешь полюбоваться на плоды? – включая мотор, усмехнулся водитель.
– Зачем? – равнодушно пожал плечами пассажир. – Там и так все ясно. Давай на базу…
Зайденберг не стоял на ногах, и Сергей усадил его на колченогий стул: пусть отдохнет, пока не уберут с дороги шкаф, а потом заложника вытащат из насквозь провонявшей "черемухой" квартиры и отдадут в руки медиков. Честно говоря, возиться с перепачканным блевотиной, трясущимся от страха Левой не слишком хотелось.
Внезапно в комнате грохнул сильный взрыв. Серова отбросило к стене, на него кинуло Зайденберга, а стоявший у порога майор отлетел к окну. Уши заложило, как при полете на самолете, когда начинается перепад давления на высоте, все вокруг заволокло известковой и кирпичной пылью, и из ее облака вдруг вырвались неестественно длинные, ярко-алые языки пламени.
"Как в ночном кошмаре", – успел подумать Сергей. Ему не хватало воздуха, он хотел сорвать маску противогаза – плевать на клубящуюся пыль и едкий запах слезоточивого газа, только бы вдохнуть полной грудью, разодрать рот в крике, позвав на помощь! Разве тебя кто-нибудь услышит в противогазе? Нет, ты будешь задыхаться в пыли и гари, пока не задохнешься совсем.
Руку придавил упавший сверху тучный Лева, и Серов с трудом сбросил его с себя, мельком подумав – а жив ли еще этот боров? Но сейчас не до него, хотелось самому вырваться из ада и дышать, дышать, дышать!..
Скорее на улицу, под открытое небо, на волю из каменного мешка!
Сергей встал на четвереньки. Голова кружилась, в глазах туман. Или это просто запорошило стекла маски? Надо выпрямиться и найти выход, но как трудно удержаться на ногах! Так и кажется, что все вокруг качается и плывет, а пол норовит ускользнуть из-под ног и треснуть по затылку.
Неимоверным усилием воли Серов заставил себя сделать шаг к двери, и тут показалось, будто само небо обрушилось ему на голову. Звездные миры и незнакомые галактики со страшной скоростью разлетались в разные стороны, и он, невесомый, воспарил в бескрайнем черном пространстве, стремясь к яркому свету, лившемуся ему навстречу и зовущему стать частью его, обещая ласку, покой и умиротворение. Но кто-то невидимый вдруг с противным скрежетом захлопнул не то люк, не то окно, и лучезарный свет исчез, словно его не было. Сергей погрузился в мрачную тьму и закричал от ужаса, но крик его поглотила немая пустота.
Глава 4
Стоя у окна кабинета, Никишин курил и смотрел во двор, где, собравшись в кружок у машин "скорой помощи", балагурили водители. Пока они травили байки и угощали друг друга сигаретами, у него обстановка немного легче. Конечно, в его отделении лежит много тяжелых больных, но по крайней мере не добавится новых, если "скорые" на приколе.
Кто бы знал, что ему придется заниматься чуть ли не военно-полевой хирургией и еще многим таким, о чем в благословенные времена в госпиталях системы органов внутренних дел даже не вспоминали? Ну, потоком шли язвенники – работа нервная, не всегда успевали люди вовремя питаться, – тут понятно. Вторая категория: гипертоники и сердечники. И то, попробуй прослужить двадцать пять лет, как в стародавнюю пору забривали в солдатики, и выйти в запас без единой болячки?! Да если ты даже на складе считал портянки, и то наживешь какую-нибудь болезнь, а уж про тех, кто ловил преступников, и говорить нечего.
Теперь что ни день везут с пулевыми и осколочными ранениями, жуткими травмами и контузиями. Страшно смотреть, а надо немедленно оказывать помощь. Сроки выслуги до пенсии снизили, но все тем же нескончаемым потоком, а может быть, даже еще более полным, шли язвенники, сердечники, гипертоники. И раненые, раненые, раненые…
Услышав звонок телефона, Никишин выбросил окурок в форточку и подошел к столу. Наверное, это из дома – сегодня он дежурит, уже вечер и жена решила узнать, как идут дела и можно ли планировать что-то на завтра? Однако, сняв трубку, вместо нежного голоска супруги он услышал знакомый начальственный баритон:
– Валерий Николаевич?
– Да, я, – Никишин невольно подобрался: когда общаешься с высоким начальством, пусть даже по телефону, все равно стоит держаться настороже. – Добрый вечер.
Он знал, что звонивший ему человек не любит "играть в солдатики", как некоторые, и предпочитает гражданские формы обращения, поэтому позволил себе поприветствовать его не по уставу.
– Дежуришь? – полуутвердительно спросил начальственный баритон. – Как там? Порядок?
– Стараемся, – скромно ответил Никишин, не вдаваясь в подробности. И так ясно: порядок – заслуга начальника отделения.
– Старайся. Сейчас к тебе нового больного подвезут, готовься встречать.
– Кто-то из руководства? – осторожно уточнил врач. Лето жаркое, на улице просто пекло, и не удивительно, что у людей в возрасте начинают сдавать сосуды или прихватывает сердечко. Особенно если перенервничал, а это сейчас обыденное явление.
– Почти, – собеседник усмехнулся. – Начальник отдела из городского управления розыска.
– Да? А почему к нам? В городе ведь есть свой госпиталь.
Иногда можно позволить себе задать лишний вопросик, чтобы лучше уяснить ситуацию и понять желания руководства. Однако все нужно дозировать во избежание недовольства и раздражения вышепоставленных лиц. Не зря же в бессмертной комедии сказано: спаси нас, Боже, пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь. А того хуже, ежели окончательно и бесповоротно запишут в бестолковые придурки. Нет, начальству можно иногда задавать наводящие вопросы, но понимать его намеки нужно с полуслова. Иначе никогда не сделаешь карьеры!
– Там все забито! Решили к тебе. Ты же у нас классный специалист.
Последняя фраза прозвучала, как вызывающая издевка всевластного хозяина над услужливым холопом, но Валерий Николаевич сделал вид, что принял ее за комплимент.
– Ну что вы, – умело изображая смущение, пробормотал он. – Просто в меру сил и возможностей… А что с ним?
– Трагедия, – вздохнули на том конце провода. – Освобождали заложников, а квартира оказалась заминированной. Сначала один взрыв, потом второй. Несколько человек погибли. В общем, хорошего мало. Парня здорово помяло, он без сознания. Кстати, его фамилия Серов. Сергей Иванович Серов, подполковник милиции.
– М-да, – притворно-сочувственно протянул Никишин и, чтобы не молчать, поскольку руководство не проявляло инициативы, решился на новый вопрос: – Он, наверное, еще молодой?
– Тридцать пять, по-моему. Толковый сыщик, однако боюсь, что состояние слишком тяжелое. Жалко, Валерий Николаевич, парня. Кто знает, выживет ли? – За этими словами последовала непродолжительная, но весьма красноречивая пауза, а затем баритон продолжил: – В любом случае ясно, что ему больше не служить. В какое ужасное время мы живем, а? Вот так вот молодые, здоровые, когда нет войны, получают страшные раны и травмы. Боюсь за сына, Валерий Николаевич, честное слово, боюсь. Но разве можно мальчишку удержать?
"Ну, за наследника, положим, опасаться тебе нечего, – саркастически хмыкнул про себя врач. – Своего-то ты пристроил в самое теплое местечко: никто и никогда ему не нанесет ни ранения, ни травмы, если только жена или приятели по пьянке на даче. А то, что он никогда не полезет освобождать заложников из заминированных квартир, понятно и ежу".
Но вслух сказал совершенно другое.
– Совершенно с вами согласен. Вы, как отец, постарайтесь повлиять. Хотя, если бы молодость знала, если бы старость могла!.. Что же касается подполковника Серова, то мы постараемся сделать все от нас зависящее. Можете не сомневаться.
– Я не сомневаюсь. Сделайте даже более того, что возможно. Надеюсь на вас.
Для Никишина уже все было предельно ясно: подполковник, которого доставят с минуты на минуту, наверняка фигура весьма специфическая, иначе не последовал бы этот звонок сверху. Ну, с начальством спорить, все одно что писать против ветра. Привезут ранбольного, тогда и посмотрим, что там, а затем станем решать остальные вопросы. В конце концов кроме присяги есть еще и клятва Гиппократа!
"Брось! – мысленно остановил он себя. – Перестань выламываться. Какие, к чертям, клятвы Гиппократа, если ты давно выполняешь то, что прикажут, и не смеешь ослушаться, дабы не остаться без куска хлеба и значительных благ, которые обеспечивает послушание? Ради этого ты сделаешь все. Твои дети тоже вырастут, и тогда им поможет человек с начальственным баритоном или его дети. А кто желает пустить своих малюток в жизнь, как голых в волчью стаю?"
– Как там Муляренко? – поинтересовался начальственный баритон.
Этого вопроса Валерий Николаевич ждал и боялся. Еще недавно занимавший пост начальника одного из главков всесильный генерал-лейтенант Георгий Леонтьевич Муляренко сейчас лежал опутанный проводами медицинских приборов и безучастно смотрел в белый госпитальный потолок помутневшими от боли глазами. Его сердце, много лет без устали гонявшее кровь по большому и сильному телу, сейчас слабо трепыхалось в груди, как худой мешок с водой, печень отказывалась служить, легкие с трудом втягивали и выпускали воздух, и почки словно намертво зажало. И что случилось с этим жизнелюбивым здоровяком? Скрутило его буквально в считанные дни. Неужели люди так переживают выход в отставку и лишение всей полноты власти, что сами себя ставят на край могилы?
Никишин придумал генералу прозвище "Дон Джорджи" – как в западных фильмах про заправил мафии. Нет, Валерий Николаевич не знал ничего определенного о прошлом Муляренко или его связях, но то, что им интересовался начальственный баритон, говорило о многом. Придуманное для больного прозвище доктор держал при себе: надо быть круглым идиотом, чтобы распускать язык.
– Боюсь загадывать, – уходя от прямого ответа, грустно произнес Никишин, ловко давая понять, что как в него ни верят, как на него ни надеются, а против природы не попрешь. Иногда вытащить пациента из ямы просто невозможно, поскольку медики не чудотворцы.
– Значит, плох? – заключил баритон. – Так я и думал. Не берег себя Георгий Леонтьевич, не берег, о здоровье совершенно не думал. Вот так все мы, суетимся, цепляемся за ерунду, гонимся за призраками, а потом приходит срок, и… Большая будет потеря!
Валерий Николаевич дипломатично промолчал, понимая: отвечать не нужно, этого от него сейчас просто не требуется. Достаточно слушать.
– Но ты старайся! – резко изменив тон, велел невидимый собеседник, и врач отчеканил:
– Сделаем все возможное.
– Да, ты уж, голубчик, сделай, – смягчился баритон и неожиданно спросил: – Небось засиделся уже в майорах?
– Есть маленько, – подобострастно ответил Никишин.
– Ничего, у нас всегда ценили хороших специалистов!
В трубке запикали короткие гудки, и врач положил ее.
Нет, это не разъединили на линии – просто у звонившего ему человека такие привычки: он никогда не здоровался и не прощался, считая это излишней честью для тех, кто стоял на служебной лестнице ниже его, и резко прекращал разговор, сказав все, что хотел. А тот, с кем он говорил, был обязан безошибочно понять все намеки и недомолвки и выполнить не высказанные до конца пожелания, как самый строгий приказ. Никишина как раз за это и ценили – он умел понимать и старался выполнить.
Не оставив времени перекурить и поразмыслить после разговора с высоким руководством, затрещал аппарат внутренней связи, и Валерий Николаевич подумал: наверное, звонят сообщить о поступлении нового больного – того самого подполковника Серова. Снимая трубку, он выглянул во двор – от стеклянных дверей приемного покоя медленно отъезжала "скорая"…
Спустившись вниз, Валерий Николаевич прошел застекленным коридором-переходом и очутился в приемном отделении. Да, он верно предположил, что привезли пострадавшего при взрыве подполковника – на топчане лежал серо-зеленый бронежилет, а на нем изрядно помятая каска, видимо, принявшая на себя удар либо балки, либо глыбы спрессованного цементом кирпича. Рядом, сваленная в кучу, валялась грязная одежда со следами крови – рубашка, брюки, еще что-то. Кровь – это уже хуже! В любом случае, раненый попадет к нему в отделение, и не только потому, что этого хотел человек с начальственным баритоном.
– Где больной? – спросил Никишин у сестры.
– Повезли на рентген, – ответила она. – Сейчас позвонят оттуда. Возьмете его к себе?
– Как он? – Валерий Николаевич взял со стола удостоверение и раскрыл его. Со стандартной фотографии на него чуть исподлобья взглянул симпатичный мужчина с широким подбородком, слегка прищуренными глазами и по-мальчишески непокорным вихром на макушке. Так вот он каков, подполковник Сергей Иванович Серов.
– На одежде кровь, он ранен? – Никишин обернулся к сестре. – Дежурный врач его уже осмотрел?
– Поверхностных повреждений или ранений не нашли. Скорее всего, кровь чужая. Водитель "скорой" говорил, там страх что творится! А больной без сознания.
– Понятно.
Делать тут явно больше нечего. Надо возвращаться в отделение и готовиться к приему Серова. Впрочем, свободные боксы всегда готовы. После рентгена подполковника наверняка поднимут в реанимацию, и дежурный врач будет сопровождать его, пока не сдаст с рук на руки.
Никишин закрыл удостоверение и положил его на край стола. Повернулся, чтобы уйти, и тут его взгляд упал на модные туфли раненого, небрежно брошенные под стул. Один полуботинок лежал на боку, будто специально показывая слегка стоптанный каблук и часть подошвы.
"Снашивает преимущественно по внешнему краю, – машинально отметил врач. – Кажется, где-то я читал, что именно так снашивают обувь люди, отличающиеся независимым характером, предприимчивостью и смелостью. То есть натуры деятельные и храбрые. Любопытно узнать, во что же этакое вляпалась эта деятельная натура? Хотя лучше никогда не знать подобных вещей, а жить по старому принципу: каждый кулик на своем болоте велик!"
В отделение Валерий Николаевич вернулся как раз перед тем, как привезли на каталке Серова, до горла укрытого простыней.
– Зачем закутали? – поморщился Никишин и откинул застиранную ткань.
Как он и ожидал, Сергей Иванович оказался мужчиной крепкого сложения, с хорошо развитыми мышцами и, надо полагать, высоким. Сейчас, когда он лежал на каталке, определить его истинный рост было трудно. С помощью медбрата и дежурной сестры раненого переложили на кровать, прилепили к широкой груди датчики и включили монитор – теперь хитрая японская машина проследит за пульсом, давлением и частотой дыхания подполковника, регистрируя каждое сердечное сокращение и передавая все на компьютер в ординаторской, а при малейшей опасности подаст сигнал тревоги.
– Что рентген? – начальник отделения пальцами осторожно приоткрыл правое веко больного и заглянул в зрачок.
– Обошелся без переломов, – ответил Кульков. Он сегодня дежурил в приемном покое. – Повезло мужичку, там, говорят, практически всех в лепешку, а вот он и еще один майор остались живы.
– М-да? – неопределенно промычал Никишин и маленьким фонариком-карандашом посветил в глаз неподвижно лежавшего Сергея. – Смотрите, Владимир Викторович, он не реагирует на свет! Зрачок не сужается.
Кульков наклонился и посмотрел через его плечо. Выпрямившись, уверенно сказал: