Нет, не порадовал ничем Борис Матвеевич: Рогозин и Полина словно с цепи сорвались и окончательно потеряли головы – хорошо, пока лишь в переносном смысле. Но не зря еще с древности известно: тот, кого хочет покарать Бог, в первую очередь лишается разума. Всегда найдутся люди, готовые скрупулезно собирать компрматериалы и, когда придет срок, пустить их в ход. А эти безумцы со своей ослепляющей любовной страстью ставили под удар огромное дело. Да понимают ли они вообще, что творят?
Сирмайс открыл конверт с фотографиями и веером бросил их на стол. Сколько раз уже Борис приносил ему подобные снимки? Даже не упомнить.
Одна из фотографий привлекла внимание Леонида Сергеевича, и он выхватил ее из общей кучи, поднеся поближе к глазам. С глянцевой бумаги на него нелюдимо смотрел пожилой человек с массивной тростью, державший на поводке спаниеля. Рядом, с видом нашкодившего ученика, выслушивающего упреки строгого наставника, вышагивал усатый мужчина – Владислав Шамрай. А хромоногий – та самая крыса старой выучки, спровадившая в мир иной генерала Муляренко.
– Ты труп, труп!
Сирмайс бросил фото на стол и со злостью вдавил горящую сигарету в снимок, прямо в лицо колченогого, в его нелюдимые глаза. О, если бы он сейчас мог на самом деле ткнуть в них зажженной сигаретой, то, ни секунды не задумываясь, сделал это. Может быть, потом и побежал бы блевать, но сделал бы!
– Вылез из могилы? – прожигая тонкую бумагу, с ненавистью шипел Леонид Сергеевич. – Теперь тянешь туда за собой живых? Нет! Я отправлю тебя обратно в ад!
Быть завмагом оказалось делом необременительным. Сергей съездил посмотреть на "точку" в районе Лефортова, и в тот же день его оформили на работу по контракту, указав в нем мизерную зарплату. На вопрос о трудовой книжке Сухарь ответил так:
– Когда уволят из ментовки и отдадут на руки, тогда принесешь. Все?
– Все.
Серов вышел из офиса.
Проходя мимо памятника доктору Гаазу, он еще раз перечитал надпись на постаменте и задумчиво потер подбородок: призыв делать добро для нашего времени, прямо скажем, довольно странный, но тем не менее некоторые люди все же слышат его? Или он серьезно заблуждается и когда-нибудь поплатится за это?
Дома известие о том, что он начнет работать, приняли без особого энтузиазма, но и не слишком протестовали. Только напомнили о необходимости лечения и соблюдения режима, да верный своим привычкам отец попенял, мол, что за блажь – не уволившись в одном месте, устраиваться на другое.
– Все так сейчас делают, – лаконично возразил Сергей.
И ушел к себе, плотно притворив дверь комнаты, что в их семье означало просьбу не беспокоить. И не беспокоили.
Родные вскоре привыкли к его работе, как привык к ней он сам – вставал не раньше девяти, а возвращался самое позднее в восемь. Да и можно ли по большому счету назвать работой то, чем он занимался?
Кроме него на "точке" трудились две женщины – Зоя и Шура, – чем-то неуловимо похожие друг на друга, неопределенного возраста, но явно не моложе пятидесяти. Они часами перебирали старье, развешивали его на стойках или отпускали товар покупателям, случайно забредшим в их павильончик с тонированными стеклами. Как и предполагал Серов, поношенное барахло никому даром было не нужно, покупали только сигареты и газировку в больших пластиковых бутылках.
На работе новый заведующий сидел в крохотном кабинетике, курил и читал книжки, выбирая их на прилавке своего же магазина. В обед пил сваренный Шурой кофе и жевал бутерброды. Раз в день звонила секретарша Сухаря и справлялась, все ли в порядке.
Та же Шура вела немудреную бухгалтерию, а Зоя прибиралась в торговом зальчике, протирала прилавки и тонированные стекла. Сонно, тихо бубнил приемник, да калякали за тонкой перегородкой "девушки", как в шутку называл Сергей своих подчиненных. И так до вечера.
Потом магазинчик запирали, сдавали на попечение вневедомственной охраны и отправлялись по домам.
Через неделю Серов свыкся с таким полурастительным существованием и даже начал находить в нем определенную, ранее незнакомую прелесть. Не все же сломя голову гоняться за бандитами, есть на свете и тихие гавани, где душа находит покой, а тело имеет счастливую возможность постоянно пребывать в праздной лености. Пожалуй, зря он грешил на старого приятеля – Сухарь действительно хотел сделать как лучше, поэтому и отправил в стоячее болотце с неистребимым запахом старья.
Жизнь, однако, властно напоминала о себе. Пришлось поехать в поликлинику, а потом на службу – передать некоторые дела Аркадию Пылаеву, на время болезни Серова назначенному исполнять обязанности начальника отдела. Узнав об этом, Сергей лишь горько усмехнулся: все имеет свойство повторяться. Он, Серов, сменил на этом посту Мякишева, теперь Аркашка сменил Серова. Какая судьба ждет Пылаева – взлет, как у Мякишева, или неожиданное падение, как у Сергея?
В управлении к Трофимычу он не заходил – ну его к бесу! Не хотелось вновь выслушивать вкрадчивые, полные недомолвок и скрытых намеков речи – в служебных интригах Мякишев поднаторел значительно лучше, чем в оперативной работе.
Пылаев встретил Серова доброжелательно-равнодушно, но из показной участливости поинтересовался здоровьем и предложил выпить чаю. Сергей отказался. Аркадию он вообще никогда не симпатизировал, а теперь, когда тот по-хозяйски расположился в кабинете, Серов тем более смотрел на него с ревнивым недоумением – быстро же ты, приятель, начинаешь входить в роль вершителя судеб подчиненных и задержанных. Слишком быстро. Но дела передавать придется, как бы ты к Аркашке ни относился. Все равно уже больше не работать – отрезанный ломоть есть отрезанный ломоть.
– Ты насчет пистолета как? – фамильярно обратился Пылаев к Сергею, и тому не понравилось такое панибратство, ведь они раньше были едва знакомы, а вместе успели проработать совсем недолго.
– А что – как? – прищурился Серов. – Если нужно дать показания, я дам, а где оружие, не имею ни малейшего представления.
– Показания? Наверное, потянут в прокуратуру, – вздохнул Аркадий, фальшиво изображая сочувствие. – Дело у них. Да я ведь тоже тогда выезжал на место.
– Я видел, – усмехнулся Серов, вспомнив, как его заместитель неторопливо облачался в бронежилет, и было очевидно, что он не намеревается спешить на лестничную площадку, пока там свистят пули.
– Жуткая картина после взрыва, – разминая сигарету, сказал Пылаев, и Сергей внутренне напрягся: пожалуй, это был первый живой свидетель, способный рассказать о том, что произошло в тот злосчастный день. – Жуткая, – повторил Аркадий, прикуривая. – Наворочено страсть глядеть: горы битого кирпича, туча известковой пыли висит, как дымовая завеса, откуда-то вода хлещет и трупы, разорванные на куски.
Он судорожно повел плечами, как от озноба, и глубоко затянулся, явно ожидая вопросов, но Серов упорно молчал.
– Ты не переживай, – Пылаев поспешил заполнить возникшую неловкую паузу. – Пистолет найдется, куда ему деться? И не такое случалось. Главное, ты в той страшной передряге жив остался и руки-ноги целы. – Он заговорщически подмигнул. – А то перелом шейных позвонков – и всю жизнь паралитик! Что до Фомича, то я думаю, зачем тебе его убивать? Кстати, экспертиза тоже, бывает, ошибается, ее люди делают, а все мы грешны. Но прокурорские вряд ли просто так отвяжутся.
Тут не нужно быть провидцем. Достаточно поработать в органах лет пять, и безошибочно начнешь предсказывать ход дела и его перспективы. Серов проработал значительно дольше, поэтому согласился с мнением Пылаева, но развивать эту скользкую тему не стал, а ограничился формальной передачей дел и откланялся, обещав наведаться еще – бумаг накопилось множество, а за бумагами стояли люди, их было жалко отдавать в руки Аркадия. И Сергей тянул, словно надеясь на чудо, которое позволит ему спасти их от пылаевских лап, но чудеса случаются только в сказках. И все же, и все же…
Серов, выйдя из знаменитого здания на Петровке, отправился не домой, а на "точку" – там даже более тихая гавань, чем дома. Сонный обволакивающий покой под мерное журчание голосов Зои и Шуры, ведущих нескончаемую беседу.
Однако и в тихой гавани не высидеть всю жизнь: через несколько дней Сергея достали прокурорские следователи и попросили дать показания. В просторечии это именовалось допросом, и Серов отправился на него с тяжелым сердцем – между милицией и прокуратурой существовала давняя глухая вражда, а тут в руки следствия сами шли "жареные" факты, позволявшие вволю порезвиться на руинах, оставшихся после пресловутого взрыва. Как же, опять менты – теперь их, кажется, так звала вся страна – проявили чуть ли не преступную халатность и не подготовили должным образом операцию по освобождению заложника. А в результате погибли люди и нанесен значительный материальный ущерб.
Прокурорский следователь оказался седоватым тощеньким мужчиной с острым носиком, на котором чуть криво сидели очки с сильными линзами. Наверное, давным-давно поступая в юридический институт, он мечтал стать Шерлоком Холмсом – отважным, не знающим неудач сыщиком, – да подвело здоровье и пришлось заниматься писаниной, скрупулезно сводя одни показания с другими, строчить обвинительные заключения и составлять отчеты.
Уповать на доброжелательность следователя явно не стоило, и Сергей, про себя тут же окрестив того "Крючком", приготовился к обороне, стараясь ничем не раздражать "стоящего на страже" старшего следователя прокуратуры.
На вопросы Серов отвечал достаточно подробно, так, что Крючок едва успевал записывать его показания, но абсолютно честно вдруг заявил, что насчет взрыва абсолютно ничего не помнит, поскольку память отшибло при травме, и если следствию угодно, оно может получить об этом официальную бумагу от медиков.
– Амнезия, – со смущенной улыбкой развел руками Сергей. – Посттравматическая амнезия!
Он успел уже понахвататься всяких заковыристых медицинских терминов и давно понял: проверить, помнит он что-либо или нет, никак не возможно. Поэтому и решил спрятаться за этот щит, об который разобьются все атаки прокуроров. Пусть себе скрежещут зубами от злости и скрипят перьями, но он человек больной и ничего не помнит.
– А до взрыва? – недоверчиво покосился на Серова не ожидавший такого поворота Крючок. Уж не вздумал ли поиздеваться над ним милицейский подполковник? Хотя не похоже. Скорее всего, он действительно многого не помнит, иначе зачем бы докторам настаивать на его увольнении из органов по болезни?
Сергей рассказал, как он поднялся на площадку, кто там был, как он засунул сзади за пояс пистолет, слегка прикрыв его бронежилетом, а потом рванул в квартиру и стал отцеплятъ от батареи парового отопления наручник, которым был прикован к ней заложник, то есть Лева Зайденберг. Затем подтащил Зайденберга к столу, и тут наступила темнота в сознании и полный провал в памяти, после чего он очнулся в реанимационном блоке госпиталя.
– В какое время? – зачем-то уточнил следователь.
– Не знаю, – пожал плечами Сергей. – У меня не только часов, даже трусов не было. Лежал в костюме Адама. А вы про оружие у санитаров спросите.
– Надо будет, спросим. – Крючок кольнул его из-под очков недобрым взглядом и начал расспрашивать о характере взаимоотношений с гражданином Власовым Анатолием Александровичем.
О Фомиче всей правды говорить не стоило, да и сможет ли понять прокурорский следователь, какие складываются отношения между оперативником и его стукачом? Как ему объяснить то, чего он в жизни не нюхал и не пробовал: вербовать, заставлять работать на себя, прикрывать, а потом расставаться. По-разному расставаться, в том числе и так, как расстались с Фомичом. Это поймет лишь тот, кто сам побывал в шкуре стукача или опера.
В этой связи Серов довольно скупо объяснил Крючку, что не имел никакого отношения к гибели Власова. И вообще он устал, плохо себя чувствует и просит, если это возможно, прекратить допрос или перенести его на другой день.
– Ладно, – следователь недовольно поджал бледные губы. – Идите, Сергей Иванович. Подписку я у вас брать не стану, вы сами юрист и все прекрасно понимаете, но попрошу пока никуда не уезжать.
– Естественно, – заверил Сергей и с большим облегчением покинул здание прокуратуры. Никогда визиты сюда не доставляли ему ни малейшего удовольствия, а уж в качестве допрашиваемого, а то, спаси Бог, и подозреваемого, тем более.
На "точке", в его тихой гавани, поджидал незваный гость – заявился сосед-киоскер – румяный моложавый отставник. Он громко смеялся, еще громче разговаривал и беспрестанно шутил с Зоей и Шурой.
При ближайшем рассмотрении его румянец оказался склеротическим, улыбка – искусственной, а шутки – плоскими. Отставник принес бутылку водки и предложил распить ее со знакомством, имея твердое намерение стать частым гостем в магазинчике и постоянным собутыльником Сергея. Такие типусы прекрасно известны: сначала они один раз тебя угощают, а потом всю оставшуюся жизнь пьют за твой счет.
Пришлось соседа разочаровать сообщением, что уважаемый Сергей Иванович не пьет по причине болезни, и киоскер, покрутившись еще немного, отбыл восвояси. Серов видел, что отставник уходил крайне недовольным, но в конце концов Сергей, по прекрасному выражению Куприна, "не червонец, чтобы всем нравиться".
Ну-ка в болото этого старичка-бодрячка с его поллитровкой. Куда лучше выпить чайку с бутербродиком, покурить и почитать книжки. Зоя и Шура вяжут, приемник мурлыкает, часовая стрелка медленно ползет по циферблату, и никто не нарушает их прелестного уединения в провонявшем старьем павильончике с тонированными стеклами. Кстати, надо сказать Сухарю, чтобы поставил вентиляцию.
Поглядев за окно, Серов отметил, как у павильона остановился роскошный белый "мерседес" и из него вылез водитель – среднего роста мужчина в куртке и брюках из твида. Что-то в его лице показалось Сергею странно знакомым, и он мучительно напряг память, стараясь вспомнить, где и когда встречался с этим человеком. После травмы мозги иногда выкидывали удивительные штучки, но он уже привык на них не обижаться – свои как-никак!
Тем временем мужчина вошел в магазин, быстрым взглядом окинул прилавок и попросил пачку "Кэмела". Серов выглянул из своего закутка, посетитель задержал на нем взгляд и неуверенно улыбнулся:
– Сергей?
Господи, да это же Генка Казаков! В далекие времена они работали в одном подразделении, но Генку карьера сыщика не слишком прельщала, и он подался в другую епархию, а потом следы его и вовсе затерялись. Кто-то из общих знакомых говорил Сергею, что Казаков давно уволился из органов и занялся бизнесом. Наверное, Генка сумел достичь на новом поприще достаточных высот, если раскатывает на такой машине?
– Я, – Серов пожал Генке руку и легонько потянул его за собой. – Зайди на минутку. Все-таки столько лет не виделись. Чаю хочешь?
– Чаю? Нет, водички, если можно, – Казаков, усевшись, бросил на стол мятую купюру, но Сергей щелчком пальцев отправил ее ему на колени.
– Не обижай! Шура, дай нам, пожалуйста, водички!
Через секунду перед ними стояла открытая бутылка шипучки, два стакана и чистая пепельница.
– Значит, ты тут хозяин? – обведя глазами кабинетик Серова, усмехнулся Генка. – Чего так? Ты же вроде, в отличие от меня, службу любил? Я слыхал, в начальники выбился, но не думал, что именно здесь.
– Так вышло, – скривил губы Серов. – Получил при одной из операций травму, теперь увольняюсь. Пока вот тут работаю. Зато ты на каком аппарате!
– А-а… – Казаков залпом выпил стакан воды и блаженно затянулся сигаретой. – Если бы мой, так я бы давно продал. Хозяина вожу, как галерный раб. Представляешь, это я-то, с высшим юридическим образованием, целый день кручу баранку.
– Иди в нотариусы или в юротдел какой-нибудь фирмы, – посоветовал Сергей и подумал: в сущности, Генка мало изменился. Все те же постоянно бегающие по сторонам глазки-маслины, та же непоседливость и бесконечные жалобы, что ему хуже всех. А ведь давно известно: хорошо там, где нас нет!
– Не выгодно, лучше баранку крутить, – засмеялся Казаков и игриво подмигнул. – Вот ты чего тут делаешь? Шурум-бурум, старье берем? С твоим-то опытом и знаниями тебя любая охранная фирма или служба безопасности с руками оторвет. Я уже не говорю про твои связи.
– Какие там связи? Люди теперь что ни день меняются, не успеешь оглянуться, как уже все новые в креслах сидят.
– Ладно, ладно, не прибедняйся, – по-свойски похлопал его по плечу Генка. – Знаем мы вас, не в первый раз!
Он налил себе еще воды и жадно выпил: не иначе, вчера приложился к "бешеной коровке" и теперь страдал от похмелья, но за рулем баловаться пивком или чем покрепче не решался. Но уже после работы Казаков наверняка отведет душу, можно не сомневаться. Вряд ли он отказался от своих привычек с той поры, как работал вместе с Серовым.
– Значит, ты тут? – Казаков стукнул по столу ладонью, сунул в пепельницу недокуренную сигарету и встал. – Буду знать, где теперь обретается непризнанный гений сыска. Привет, был рад, заскочу на днях!
Он вяло пожал Сергею руку и заторопился к белому "мерседесу". Глядя вслед машине, Серов подумал, что Генка всегда был балабоном и так им и остался. "Буду знать", "заскочу" – обычные его словечки, но как он когда-то исчез из жизни Сергея на долгие годы, так исчезнет и сейчас, поскольку Серов не представляет для него никакой сферы притяжения…
Сергей редко ошибался в своих прогнозах, но в отношении Казакова он серьезно промахнулся и был несказанно удивлен, когда спустя два или три дня увидел около "точки" знакомый белый "мерседес".
Генка поздоровался с "девушками" и на правах старого знакомого без стука открыл дверь кабинетика Серова. Тот отложил книгу и предложил гостю присесть и выпить чаю. На сей раз Казаков не отказался.
– Я перетолковал со своим шефом, – размешивая ложечкой сахар в стакане, скромно сообщил он. – Ты же понимаешь, водила ему вроде второй жены и обязательно наушничает. А я не просто водитель, но еще и телохранитель!
– Вместе по бабам ходите? – съязвил Серов.
– Грубо, – брезгливо поморщился Генка. – Ходит он, а я сохраняю тайну. Понял? Так вот, я тут перетолковал со своим Константином и сказал, что, мол, классный специалист зазря пропадает. Парень что надо, голова на месте, и сам дай Бог, и связи, а уж про опыт и знания я молчу. Так вот, мой Максимов очень заинтересовался.
Серов молча грел ладони, обхватив ими стакан с чаем. Сегодня на улице мерзопакостная слякоть и все время кажется, что зябко. Простыл, что ли, слегка? Наконец нарушил затянувшееся молчание:
– Зря ты завел с ним этот разговор. Голова у меня как раз не на месте!
– Ты чего, малахольный? – недоумевающе уставился на него Генка.
– Почти, – грустно улыбнулся Сергей и, не вдаваясь в подробности, объяснил, что с ним произошло, почему он готовится к увольнению в запас и сидит здесь, среди подержанного барахла, а не в каком-нибудь престижном банке или процветающей фирме.
Плакаться в чужую жилетку не хотелось, да и особенно распространяться перед Генкой тоже ни к чему. Поэтому Серов ограничился чуть ли не протокольной констатацией фактов, однако у Казакова на все имелось свое мнение.
– Ну, ты дал, старик! – ошалело покрутил он головой и убежденно сказал: – Все это колеса! Как ты назвал, чего там у тебя?
– Ушиб головы и сотрясение мозга.
– Было! – многозначительно поднял палец Генка. – Понимаешь, было и прошло!
– К сожалению, не до конца, и ты меня ни на что не уговаривай.