…Отправились на двух конторских "бьюиках", на двадцать восьмом километре свернули на проселок и еще через десять километров колдобин и ухабов вкатились в небольшую деревеньку под названием Тепково. По виду деревенька была нежилая. Единственный живой человек, который нам встретился, был громила в спортивной куртке, который стоял посреди улочки и, завидев нас, махнул рукой в сторону кирпичного дома с облупившимся фасадом, возле которого притулились два "мерса", столь же уместных здесь, как качели на кладбище. Дом этот, видимо, был когда–то сельским клубом, внутри открылся просторный зал со множеством расставленных в беспорядке стульев и некое подобие сцены, где за накрытым столом восседали двое: красивый мужчина восточной внешности и еще более красивая женщина лет тридцати, которая, если смотреть на нее снизу, из зала, напоминала боттичеллиевскую мадонну. Пять–шесть крепышей расположились на стульях у стен - охрана. Мужчина подал сверху знак, поманил пальчиком, и все наши - Огоньков, двое, кроме меня, сотрудников фирмы, бухгалтерша Аделаида Павловна - гуськом по скрипучим ступенькам поднялись на сцену и после церемонных представлений были усажены за стол.
Красивый мужчина и был Иван Иванович Гаспа- рян, чиновник, задумавший поразить цивилизованный мир размахом русского зодчества. В дальнейшем беседа складывалась так, что говорил преимущественно один Гаспарян, причем убедительно и пылко, чему немало способствовала пузатая бутылка коньяку, который он прихлебывал из чайной чашки, как клюквенный морс. Боттичеллиевская мадонна при особо эффектных замечаниях патрона восхищенно вскрикивала и подавалась пышной грудью ему навстречу. Вкратце речь Гаспаряна свелась вот к чему. Он объяснил нам, что, будучи истинным русским патриотом, не намерен, подобно многим нынешним временщикам, вывозить заработанные трудовым потом капиталы за границу, а напротив, предполагает обосноваться в этой стране на века и приложит все силы, чтобы оставить по себе благодарную память в потомках. Однако есть люди, подонки и завистники, которые обязательно попытаются помешать осуществлению его проекта, поэтому мы должны сразу сказать, сумеем ли справиться со строительством в кратчайшие сроки, скажем за год или два. Георгий Саввич, указав на меня пальцем, авторитетно ответил:
- Разрешите еще раз представить, Каменков Александр Леонидович, наш ведущий архитектор. Мировой уровень, член Пражской Академии искусств. При его участии, полагаю, затруднений не будет.
- Вы подтверждаете? - спросил Гаспарян.
Я встретился с его безумным, какого–то пергаментного отлива взглядом и мужественно кивнул:
- Не первая зима на волка. Для потомков постараемся.
- Сколько времени займет организационный период?
- Месяц, не больше, - ответил Огоньков.
- Неделя, - отрезал Гаспарян, и в тот же миг я почувствовал, что ввязываюсь в историю, которая скорее всего выйдет мне боком.
Глава четвертая
Вечером опять сидели в кабинете Огонькова, куда секретарша–дублерша Леночка подала холодный ужин - бутерброды с колбасой и рыбой, пиво, кофе. В комнату набилось человек десять: два зама Огонькова по смежным предприятиям, две–три неизвестные мне личности с тусклыми рожами вампиров, конторские дамы. Общее приподнятое настроение точно выразила бухгалтерша Аделаида Павловна:
- Попахивает большой аферой, Георгий Саввич, но замах у этого типчика крупный. Придется расширять штаты и прочее такое.
- Вы не правы, дорогая, - возразил Огоньков. - Никакой аферы быть не может. Гаспарян вхож в правительство. Это вам не какой–нибудь мелкий мафиози.
- Откуда у него такой капитал? - спросил я.
- Лицензии, миленький. Нефть.
- А что будет, если мы начнем, а его посадят?
- Сажать их будут еще не скоро, - успокоил Георгий Саввич. - Ты лучше скажи, сколько тебе надо помощников.
- На первое время человек пять. Но отбираю сам и на моих условиях.
- Что за условия?
- Аванс по пятнадцать "лимонов" на рыло.
Огоньков и глазом не моргнул:
- Как, Аделаида Павловна? - Старая советская манера: делать вид, что финансами управляет бухгалтерия.
- Может быть, обсудим эти вопросы в более узком кругу? - чопорно заметила бухгалтерша.
- Хоть в каком, - Георгий Саввич отпил пива из фарфоровой чашки, глаза его вдруг хищно блеснули. - Кажется, ребятки, вы не совсем понимаете, что произошло. Заказ царский, небывалый. Вы вдумайтесь: дворцовый комплекс на берегу Клязьмы. Искусственные водоемы, парки, храм. Фантастика! Если потянем… Полагаю, Саша, твоим коллегам такое и не снилось?
Пока я копался с замком квартиры, на лестничную клетку выполз Яша Шкиба, просветленный, гордый, пьяный и с пучком тысячерублевок в кулаке.
- Засим, сударь, извольте получить должок, - просиял торжествующей улыбкой. - А также прошу на вечерний коктейль!
- Неужели стипендия?
- Бери выше, сударь! Наследство, богатое наследство.
В это я не поверил, поскольку знал, что бедному Яше неоткуда ждать не только наследства, но даже единовременной ссуды. Однако, видно, ему сегодня действительно где–то подфартило: уж больно настырно он тянул меня за руку в свою квартиру.
Я нехотя поплёлся за ним. У Яши, оказывается, были гости. На обшарпанном диванчике расположились две молоденькие поддатенькие инженюшки и, обнявшись, грустными голосишками напевали: "Зачем вы, девочки, красивых любите…"
- Ретро! - оценил я с порога. - Мощная вещь. Но зачем вы, красавицы, дали Якову Терентьевичу денег? Он же их все равно пропьет.
Девушки прекратили нытье, и одна из них очарованно прогудела:
- Мужчина пришел!
Вторая подтвердила басом:
- В самом соку. Поздравляю, подружка!
С девушками было просто, а с деньгами загадочно. По словам возбужденного Яши выходило, что нынче утром, копаясь в разном барахле, оставшемся от жены, в поисках якобы веревки, чтобы повеситься, он наткнулся на золотой перстенечек с маленьким камушком. Этот перстенечек они с дворником дядей Ваней оприходовали возле ювелирного магазина за бешеную сумму - триста тысяч рублей. Под ношей неожиданно свалившегося богатства Яша не сломился и сразу накупил самых необходимых для жизни вещей: два ящика водки, ящик вина "Алабашлы", ящик пепси и груду консервов.
- Консервы, Саша, оставлю тебе по завещанию, - просто сказал актер. - Мне же еда, ты знаешь, ни к чему.
После этого мы обнялись, расцеловались и начали пить. Пили долго и спели много хороших старых песен, включая "Синий платочек" и "Шумел сурово Брянский лес".
Очнулся я среди ночи у себя на постели. Рядом, закинув тяжелую ногу мне на живот, посапывала голая девица. Я попытался выкарабкаться из–под нее, и девица проснулась.
- Тебя как зовут? - спросил я.
- Ну ты даешь, - хихикнула она. - Вчера помнил, а сегодня забыл?
- Вчера была среда, а сегодня - четверг, - заметил я наставительно.
Глава пятая
Пришлось попотеть. Неделя минула, как сон, а мы еще и не приступали. Но в тяжких спорах выработали стиль. Колотились пока втроем - Зураб Кипиани, помешанный на готике, и Коля Петров, со студенческих времен мечтающий о Вечном городе.
В среду, ближе к вечеру, когда мы сидели в мастерской среди живописного развала набросков и были готовы перегрызть друг другу глотки, позвонил Гаспарян и пригласил меня для приватной беседы. Сказал, что уже выслал машину. Я попытался отнекиваться, но он и слушать не стал.
Гаспарян принял меня без церемоний:
- Как идут дела?
- Нормально.
- Можете что–нибудь показать?
- Такие проекты на лету не делаются.
Хозяин восседал за своим начальственным столом, а я - напротив, боком, за продолговатым столом для совещаний.
- Вы в курсе, - спросил Гаспарян, - что контракт вчерне подписан?
- Да, конечно. Мои помощники уже получили аванс. Спасибо.
Несколько секунд он разглядывал меня без улыбки и как–то чересчур пристально. Но в этом не было ничего оскорбительного. Купил работника - пощупай его хорошенько. Это мы понимаем.
- Хочу, чтобы наша встреча осталась между нами, - сказал Гаспарян.
- Как вам угодно.
- Ваш патрон, Георгий Саввич, производит впечатление серьезного человека и репутация у него хорошая. Не так ли?
- Фирма надежная, не сомневайтесь.
- В предприятиях такого масштаба деловая хватка еще далеко не все. Потребна особая энергия, если хотите - талант. А это, как я понимаю, ваша прерогатива. Фирма тут ни при чем.
- Были бы деньги. Талантов вокруг полно.
Гаспарян нажал кнопку селектора, и буквально через секунду секретарша внесла поднос с кофе. Одну чашечку поставила передо мной, другую, зайдя со спины, перед шефом. Только чашечка черного кофе, больше ничего. Ни печенья, ни молока, ни сахара. Зато чашечка - тонкого китайского фарфора, размером с наперсток. Гаспарян угадал мои мысли.
- Не удивляйтесь. Министерство нынче экономит на всем, особенно на накладных расходах… Так о чем мы говорили?
- Я не помню.
- Так вот - о таланте. Одного таланта тоже мало. Важно стремление употребить его с наибольшей отдачей. Есть ли оно у вас?
- Я и в наличии таланта не особо уверен, - признался я.
Гаспарян улыбнулся с пониманием:
- Тогда поставим вопрос иначе. Вас не смущает мой замысел? Средневековый замок под Москвой и все такое?
- Нормально. Почему нет?
- Есть люди, которые втайне посмеиваются. Боюсь, к ним относится и ваш многоуважаемый Георгий Саввич. Нет–нет, не надо возражать! В сущности, это не столь важно. Но мне бы не хотелось, чтобы именно вы, Саша, отнеслись к проекту, как к нелепой причуде богача. Более того, мне хотелось бы, чтобы мы подружились. Искренне. Задушевно. Как два умных человека, которые поставили перед собой общую цель. Вы верите мне?
- Конечно.
Это была сущая правда. Надо было быть вовсе бессердечным, чтобы ему не поверить. В его иссиня- черных зрачках вдруг засветилась тяжкая, свинцовая печаль человека, который уже купил все, о чем мечтал, и мучится, что не истратил и сотой доли наворованного.
Гаспарян гибко поднялся и шагнул к металлическому сейфу, стоящему в углу. Достал оттуда какую–то желтую вещицу. Протянул мне:
- Хочу закрепить наши отношения. Маленький предварительный подарок.
Это был роскошный, с выпуклыми боками, с голубоватой эмалевой вязью на крышке, портсигар. Судя по весу, золотой. Не то чтобы я почувствовал неловкость, но и радости не испытал.
- Не знаю, чем отдарюсь, - промямлил я.
- Работой. Настоящей, честной работой, как положено мастеру… Да вы не тушуйтесь, все главные подарки у нас впереди.
Аудиенция была закончена. На прощание миллионер сунул мне в руку визитку, где один из телефонов был подчеркнут.
- Звоните в любое время.
- Непременно.
Не заезжая в мастерскую, необычно рано я вернулся домой. Не хотелось никуда идти и готовить не хотелось, поэтому внизу, в магазине купил пачку пельменей и две бутылки свежего "Очаковского". Извечная трапеза холостяка. Перед ужином позвонил родителям и минут пятнадцать разговаривал с матушкой. У них все было вроде пока нормально, хотя отец чрезмерно надрывался в своей мастерской. Не вылезал оттуда с утра до ночи, хотя в этом не было никакой необходимости.
Шесть лет назад батю шуганули на пенсию с большого поста - директора обувной фабрики. Удар по его мужскому самолюбию был настолько силен, что несколько месяцев он балансировал между белой горячкой и инфарктом. Это было трудное время, когда к нему нельзя было и подступиться с каким–нибудь добрым разговором.
Спасение пришло откуда не ждали. Большую часть дня отец пропадал в гараже возле своего "Запорожца", там и напивался, там кто–то его и надоумил подрабатывать ремонтом машин. Копаться с автомобильными движками он всегда любил, вообще был истинно мастеровым человеком, дотошным и крайне добросовестным; а когда однажды перешагнул психологическую грань между тем, что можно помогать соседям в порядке любезности, и тем, что на этом, оказывается, можно зарабатывать на кусок хлеба с маслом, то как бы и пришло к нему второе мужицкое дыхание. Клиентура поначалу подобралась из соседних кооперативных гаражей, но постепенно ее круг расширился. Он арендовал помещение для мастерской и нанял двадцатилетнего паренька в помощники. Пить как отрезал, зато дома бывал редко. Забегал поспать да поесть горяченького, а иной раз, по летнему времени, и ночевать оставался в гараже, оборудовав себе там удобный лежак.
- Сегодня третий день, как нету, - пожаловалась мать. - Ты бы, сынок, подъехал к нему поглядел, чего он там чинит.
- Мама, о чем ты думаешь?!
- Чего там думать, кобель известный твой папочка. Ты–то весь в него уродился!
Повесив трубку, я задумался, покачивая в руке золотой портсигар. Мысли были скверные, смутные. "Кто они такие, - думал я, - эти новые победители, пустившие старую жизнь под откос и взамен навязавшие нам, смирным обывателям, какой–то отвратительный суррогат? Как устроены? Чему учат своих чистеньких, холеных детишек? Сознают ли хоть отдаленно, что натворили?"
Из желчного тумана меня вывел телефонный звонок. Голос в трубке женский, низкий, почти шепот, и я его сразу узнал. В голосе иногда больше индивидуальности, чем в походке. Это был как раз тот случай.
- Катя, ты?
- А это вы, Саша?
- Откуда ты узнала мой телефон?
- Он же записан на аппарате. Я списала, когда уходила. Не надо было?
- Как добралась тогда?
- Хорошо. Было уже утро. Я сразу поехала на работу.
- А сейчас ты где?
- Дома.
Я взглянул на часы - начало восьмого.
- Слушай, Кать, давай поужинаем вместе?
- Я хотела поблагодарить, вы…
- Сколько тебе надо, чтобы добраться до Центра?
- Ну, минут двадцать.
- Вот, а сейчас половина восьмого. Значит, через сорок минут встречаемся. Знаешь, где Дом архитекторов?
- Да. Но туда же пускают по удостоверениям.
- У меня оно есть… Договорились?
- Хорошо, я приеду.
Только положив трубку, я удивился. Куда это я разогнался и зачем? И что за дурная энергия во мне пробудилась, точно век воли не видал! Объяснение было самое примитивное: мне страшно захотелось увидеть эту девушку с быстрой речью, с худенькими плечами, с высокой грудью, с наивно–порочным взглядом. Оказывается, за всю эту сверхнапряженную неделю я ни на секунду о ней не забывал. Зацепила чем–то, а этого давно со мной не случалось. Двусмысленность нашего знакомства меня мало смущала. Я же не собирался вести ее под венец. Вызревал в меру пикантный любовный эпизодик, не более того.
На звонок в мастерскую ответил Коля Петров. Тон у него был такой, словно для того, чтобы подойти к телефону, ему пришлось вылезать из петли.
- Ты когда приедешь? - спросил он глухо.
- А что такое?
- Ничего такого, но или ты сейчас приедешь, или…
Тут трубку у него забрал Зураб:
- Саша, ты где?
- Что у вас там произошло?
- Ничего не произошло. Понимаешь, дружище, ты плохо объяснил Петрову, зачем его пригласил. Он решил, что мы собираемся строить большой девятиэтажный коровник.
После недолгой возни в трубке снова возник голос Петрова:
- Саша, приезжай немедленно, иначе я за себя не ручаюсь.
- Коля, прошу вас, не ссорьтесь. Отправляйтесь по домам, вам надо выспаться. Да и мне тоже.
Опять Зураб:
- Понимаешь, дружище, ему где–то в пивной сказали, что самый прочный материал для коровника - дубовый брус. Его надо лечить.
Я молча повесил трубку и вытащил шнур из розетки.
На свидание немного принарядился: шоколадного цвета брючата, модная светлая рубашка, замшевая куртка. Глядя на себя в зеркало, понял, что сходить в парикмахерскую следовало месяца полтора назад. Копешки волос на висках напоминали непри- бранное по осени поле. То, что надо, если девочка что–то смыслит в мужчинах. Одинокий плейбой н& излете сексуальной карьеры.
Через Москву, начиная с Гагаринской площади, продвигался по шажку в час, как сквозь предбанник адовой печи, но поспел в срок. Только припарковался и подошел к парадному крыльцу, увидел Катю, спешащую от площади Восстания. Длинное, до щиколоток, платье в пестрых цветах крутилось, развевалось на ней, как у манекенщицы на подиуме: она не шла, а стремительно парила над тротуаром. Приблизилась - личико умытое, светлое, радостное, почти без косметики.
- Здравствуйте, я не опоздала?
- Ты очень красивая девушка, - задумчиво сказал я. - Ночью–то я не разглядел.
Вспыхнула, но не смутилась:
- Комплиментик, да?
- Мы не гусары, комплиментикам не обучены. Что видим, то говорим. Ты похожа на Стефанию Сан- дрелли, когда та еще была молодая.
- А вы, Саша, похожи на очень коварного человека.
- С чего ты взяла?
- Вы все так говорите, чтобы поразить воображение. Чтобы растревожить.
- Бог с тобой, Катя! Чем это я могу поразить воображение такой девушки, как ты?
- Добротой, - сказала она.
Я повел Катю вниз, в ресторан, слегка придерживая за гибкую талию. От прикосновений к ней меня било током. Вообще происходила какая–то чертовщина, я чувствовал, что влипаю во что–то ненужное, давно пережитое. Похоже, не я ей опасен, а она, ночная путешественница, ловко ловит меня на крючок и уже невзначай зацепила за губу. Ее серьезный, низкий голос, минуя смысл слов, завораживал меня, и я катастрофически, мгновенно поглупел. В зал вошел уже игривым юношей с веселой дурнинкой в башке. "Чего там, - думал сосредоточенно, - сейчас напою, отвезу к себе, потрахаемся от души, а там разберемся, кто добрый, кто злой!"
Уселись за свободный столик у стены, вдали от людей, и тут же подковылял Мюрат Шалвович, метрдотель, злачная душа этого дома. Подсел на минутку покалякать - особый знак внимания к постоянным клиентам.
Мюрат Шалвович ждал, когда я представлю его даме, поэтому не смотрел в ее сторону, потом все же посмотрел - и долго не мог оторваться. Щелкнул в воздухе пальцами, и мгновенно подлетевший незнакомый официант поставил на стол вазочку с тремя пунцовыми розами. Мюрат Шалвович заметил церемонно:
- Именно вам к лицу божественный оттенок догорающего заката, дорогая сеньорита.
- Как приятно в этом очумевшем городе услышать интеллигентную речь.
Мюрат Шалвович, кряхтя, поднялся:
- Приятного аппетита. Поздравляю вас, Саша!
- Угу, - сказал я.
Когда он отошел, я углубился в меню, хотя знал его наизусть. Оно никогда не менялось.
- Саша, вы чем–то недовольны? Я что–нибудь не так делаю? - Ее глаза сияли призрачным каминным огнем.
- У тебя нет ощущения, что мы уже бывали здесь?
- Вы–то бывали, я уж вижу. Но я здесь впервые. Мне очень нравится. Все так по–домашнему.
Я почувствовал, что следует поскорее выпить. На ужин заказал телячьи отбивные, салат и рыбное ассорти. Катя начала читать меню и ужаснулась:
- Саша, тут же совершенно дикие цены!
- А где теперь не дикие?