17
Гордеев остановил машину возле загородной шашлычной. До Зеленогорска было километров десять. Тут у него была назначена встреча. Он не сомневался, что человек, с которым он договорился, придет. Он не сразу заметил его, Простужаев неплохо загримировался.
– Рад встрече, – сказал Гордеев, присаживаясь за столик и знаком показывая официанту, что есть не будет, а вот минералочка не повредит.
– Прямо уж, – фыркнул Простужаев. – Чего надо, начальник? Я в завязке.
– Да? А почему прячешься?
– Да потому что мой родной городок – это какое-то осиное гнездо. Мне тут делать больше нечего и, если бы не наша встреча, еще вчера бы уехал.
– Ладно, – вздохнул Гордеев. – Расскажи, что у вас с Малафеевым случилось.
– Понятия не имею, кто его грохнул, – быстро сказал Простужаев. – Наверно, дотошный опер наступил кому-то на хвост, это единственное, что в голову приходит.
– Например?
– Он мне не докладывал. У ментов местных спрашивайте. Я что, справочное бюро?
Гордеев принялся его уговаривать:
– Это ж дело прошлое, верно? Чего тебе бояться? Ты покороче, на пальцах разжуй мне – кто кого подставил и так далее.
Простужаев отложил недоеденный шашлык, вытер свои длинные музыкальные пальцы, которые еще не так давно были главным его достоянием, и рассказал, что с Малафеевым встречался время от времени и базарил за жизнь. Что опер, по его разумению, что-то такое важное искал и был жутко напряжен последнее время, правда, всякой мелкой шушере все равно спуску не давал. Но самое интересное, что вся эта криминальная суета заслонила другое событие.
– Какое же? – поинтересовался Гордеев.
– Культурное. Высококультурное.
– То есть?
– В городе открылась радиостанция.
– Знаю, я там был по делам. И что же в этом такого важного?
– Заметьте, что Малафеева это очень заинтересовало.
– Ничего не понимаю, – признался Гордеев.
– Сами соображайте.
– Так не получается же, – пожаловался Гордеев. – Хочешь, я тебе с работой помогу? Мне в офисе в Химках человек нужен – на звонки отвечать, почту разбирать и все такое. Секретаршей, короче, поработать не хочешь?
– Издеваетесь?
– От всей души предлагаю, – заверил Гордеев.
– Ценю, – после паузы сказал Простужаев. – Будет надо – обращусь.
– Так что же все-таки заинтересовало Малафеева в той радиостанции?
– Я думаю, владелец. Он же – хозяин химической фабрики Полторак. Наверно, оперу показалось, что это – странное сочетание.
– Почему? И воровать, и делать честный бизнес можно по-всякому.
– Стебаться будем или слушать?
– Извини.
– Как учил меня в юности один знакомый медвежатник, – обойдемся без имен, – хочешь кое-что иметь – никогда не бери, что попало, а только самое хорошее, а самое хорошее начинается там, где кончается просто хорошее, и смотреть при этом надо наверх, а не вниз.
– Ничего не понял, – сознался Гордеев.
– Что же тут непонятного? Лучшее начинается там, где можно сказать про хорошую женщину, хорошую квартиру и хорошую машину, что это – мое. Так вот, лучшее начинается там, где еще лучшую женщину, или даже нескольких, еще лучшую квартиру и более шикарное авто, или несколько, называют своими. И если ты все это имеешь, значит, ты принадлежишь к лучшему меньшинству общества, а не к тому большинству, которое гораздо хуже его. Вот поэтому-то, когда ищешь цель, смотреть при этом надо наверх, а не вниз.
– Интересно.
– Жизненно, – возразил Простужаев. – Тогда ты автоматически входишь в лучшие круги общества. Сознание того, что ты собственник материальных ценностей, приносит радость, так же приносит ее и ощущение, что ты собственник людей. Ну если уж нет химического завода, где можно заставить кого-то работать на себя, то наверняка есть собственный уклад домашней жизни, при котором найдутся такие люди, в основном особы женского пола, вот их-то и можно заставить работать на себя. И не только собственных жен, конечно. Или есть информационное пространство, где можно эти свои идейки оглашать. Или есть и то, и другое, и третье...
Гордеев вспомнил эмансипированную москвичку Грушницкую. Ей бы такие речи показались весьма примечательными. Впрочем, бог с ней, с Грушницкой, тут, похоже, дела серьезные закручиваются.
– Ты это все к чему мне говорил?
– Все, мне это больше не с руки и так уже наболтал – себе дороже, – объявил Простужаев и поднялся на ноги.
Гордеев понял, что это действительно конец разговора. Тут в кармане завибрировал мобильный телефон.
– Привет, – сказал Гордеев, глянув на дисплей: это звонил Денис Грязнов.
– В магазине "Ле Футюр" появилась настоящая находка для начинающих шпионов – миниатюрное фоторужье весом всего сто пятьдесят пять граммов, оно совмещает в себе цифровую камеру, видеокамеру и микрофон!
– И сколько стоит?
– Не спрашивай. А еще там есть водонепроницаемые чехлы для мобильных телефонов.
– Денис, – разозлился Гордеев, – ты зачем мне голову морочишь?!
– Звоню сообщить, что нашли мы твоего злодея.
– Которого? – быстро спросил Гордеев.
– Ого, – оценил Денис, – вижу, ты весь в делах. Похвально, старик, похвально. Знаешь, я тут недавно по радио слышал забавное выраженьице: у верблюда два горба, потому что жизнь – борьба.
– И что?
– Это про тебя. У тебя вся жизнь борьба. Совершенно разучился удовольствие от простых вещей получать.
– Иди ты.
– Сам иди, – сказал Денис и отключился.
Гордеев вздохнул и набрал его номер.
– У аппарата, – послышался бодрый голос.
– Извини, вырвалось. Устал я что-то в этой провинции...
– Вот, – назидательно сказал Денис, – а ведь ты там толком еще и не жил.
– Может, ты все-таки скажешь, зачем звонил? Какого злодея нашли?
– С татуировкой. Напомни, что у него там было написано?
– "Святой Отец, спаси и сохрани раба Божьего Ми..."
– Митрича.
– Митрича? – удивленно переспросил Гордеев.
– Говорю же, Митрича.
– Так это он Митрич, что ли?!
– Нет, он действительно оказался Василием. Только не Кияшко, а Баклановым.
– А при чем тут тогда Митрич?
– Вот, это самое интересное. Митрич – известный в криминальной среде человек, выходец из Зеленогорска, а твой Василий входил в его группировку, он тоже из Зеленогорска. Все придурки в его команде сделали себе татуировку – в знак верности боссу, что ли. Бывают же на свете совпадения и почему-то достаются они исключительно адвокатам!
– А теперь, значит, не входит он больше в группировку Митрича, – хмыкнул Гордеев.
– Не входит, – подтвердил Денис. – Потому что группировки уже нет. И самого Митрича нет.
– Объясни, – потребовал Гордеев.
– Все очень просто. Известный бандюган Митрич был убит в мордовской колонии усиленного режима при попытке к бегству полтора месяца назад.
– Хорошо, – с чувством сказал Гордеев.
– А твой Бакланов ушел на вольные хлеба, занимался всем понемногу, в самых разных вещах подозревается. Так что ты закругляйся там и приезжай опознавать гада, мне с Петровки друзья звонили, искали тебя. На этом Бакланове – пара нераскрытых убийств, автонаезд – и это еще мелочи, понял?
– Понял. Значит, его "колонули"?
– Еще бы.
– И он что-то рассказал?
– Запел как соловей!
– Это касается Зеленогорска? Слушай, Денис, – осенило Гордеева, – а он тут, в Зеленогорске, никого не угробил?
– Не знаю, я же не следователь. Приезжай в Москву, сам все выяснишь.
Денис еще что-то говорил, но Гордеев уже слушал его вполуха, он думал, что заведение "У Митрича", которое он уже несколько раз посетил, вполне возможно, неспроста имеет такое название. Он попрощался с Денисом и позвонил Сергеенкову.
– Петр Петрович, это Гордеев. Ты можешь для меня кое-что выяснить?
– Снова-здорово, – проворчал Сергеенков.
– Тут у вас, в Зеленогорске, есть один кабачок. "У Митрича", знаешь?
– Конечно.
– Под кем он теперь? Что за "крыша", кто хозяин – можешь узнать?
– А что тут выяснять, – сказал Сергеенков. – Никакой "крыши", все законно, все легально. Конечно, я знаю, чей он сейчас. Солидному человеку принадлежит. Вам фамилия нужна?
Черт, подумал Гордеев, получается, это же та самая газетная новость, что валялась у меня в Москве на балконе: известный музыкальный продюсер открыл радиостанцию в Подмосковье... А зачем, интересно? На хрена попу гармонь, спрашивается?
18
– А не кажется ли вам, Валентин, – сказал Варенцов, – что современная цивилизация с ее комфортом, потреблением, крупными и мелкими радостями жизни отнимает у человека самое главное: любовь, религию, осмысленность существования, наконец! Обделенный высшими ценностями, человек живет бесцельно, уныло осознавая эту самую бесцельность и тщетно пытаясь ее преодолеть. А поскольку жизнь пуста, бездумна и безумна, то уж позвольте мне ее наполнять по собственному разумению!
– Не понимаю, – признался Валентин.
Они сидели в студии. Эфир Валентина только что закончился, и Варенцов просто зашел поболтать.
– Попытаюсь объяснить... Человек не обязан подчиняться естественному порядку, поскольку тот ему совершенно чужд. Так давайте же отважимся совершить насилие над этой непонятной природой, овладеть искусством наслаждаться ею!
– Что вы хотите этим сказать?
– К сексуальному удовлетворению стремятся все, но как его достичь в полном согласии друг с другом? Это же совершенно невозможно! Сексуальность всегда идет вразрез с желаниями других людей, по крайней мере, почти всех людей, становящихся в таком случае уже не партнерами, а жертвами. Давайте исходить из уникальности каждого человека. Сексуальный союз в основах своих скомпрометирован, но в нашем ханжеском обществе эротизму не просто обнаружить свой насильственный характер, который только и соответствует образу свободного человека.
– Значит, – медленно произнес Валентин, – только ненасытность злобного пса могла бы воплотить бешенство того, кто ничем не ограничен?
– Браво, старина, вижу, вы начинаете мыслить самостоятельно!
Валентин вернулся домой, никуда не заходя. Аллы по-прежнему не было. Он не знал, что и думать. Сходить на фабрику? Нет, не стоит...
19
В номер к Гордееву постучали. Он открыл дверь и вздрогнул: на пороге стояла сияющая Грушницкая. Она бросилась к нему на шею со словами:
– Я так соскучилась!
– Почему же на звонки не отзывалась?
– Извини, милый, я сменила телефон и не успела тебе сообщить...
Она присела на кровать, осмотрела комнату и недовольно покрутила носом:
– Ну и конура.
– Меня устраивает... – Он сел рядом. – Когда-то существовала такая теория про Луну. Один человек верил, что Луна питается человеческими мыслями. Он утверждал, что человечество невежественно и его раздирают смуты и склоки, потому что Луна пожирает суть человеческого разума.
– Что-то не верится, – сказала Грушницкая.
– Я тоже этому не верю, – Гордеев энергично помотал головой, – конечно нет. Но я хорошо знаю, что среди нас есть люди, которые могут жить, только питаясь страданиями. Я верю в это, потому что я видел таких людей, которые живут чужой болью, и я даже сообразил, что один из них имеет отношение к тебе, понимаешь? – последние слова он буквально прорычал.
Грушницкая от испуга закрыла рот рукой.
Гордеев схватил ее за кисти рук с такой силой, что она завизжала от боли.
– Что ты делаешь?!
– То же самое, о чем сейчас говорил! Вот так и он себя ведет! И ты имеешь к этому самое прямое отношение, понимаешь?! Ты соврала мне, что больше не виделась с Альбиной Артемьевой, соврала, соврала, да?!
– Да, – простонала она и упала на пол, когда он ее отпустил.
– Почему?
– Потому... По инструкции...
– Какой еще, на хрен, инструкции?!
Грушницкая подползла к кровати и оперлась на нее спиной. Лицо ее было белее мела.
– Он запретил мне говорить об этом, неужели непонятно?!
– О чем – об этом?
– О... о подборе кадров... – Она всхлипывала.
Гордеев схватился за голову. Нет, это не могло быть правдой, не могло... Но ведь было же, черт побери!
– Значит, что же?.. Ты ему женщин рекрутировала?! Это и Артемьеву ты к нему привезла? Выходит, психованный художник прав и Альбину действительно похитили?! И в этом участвовала ты, да? Ты была знакома с ней, и он это использовал...
Грушницкая насупленно молчала.
Несмотря на весь драматизм ситуации, на то, что время сейчас было дорого, Гордеев пытался понять мотивы чудовищного поведения женщины, которая еще совсем недавно так ему нравилась.
– Ты же была буквально влюблена в нее, ты же восхищалась ею, она изменила твою жизнь! Как же ты могла?!
Грушницкая молчала.
Гордеев схватился за голову.
– Слушай, я не понимаю, ты вообще человек? Может, тебя булавкой потыкать, чтобы в этом убедиться? Ты, собственно, кто?! Сука или дура, я не могу понять? Зачем тебе это надо было?? Ведь ты же сама ее обожала! Ты что же, не понимала, куда ее отдаешь – какому монстру в лапы?! Ты же его знала, наверно, как облупленного!
– Да, – выкрикнула Грушницкая, – обожала и ненавидела, ну так что же?! Тебе не понять, ты просто мужик – тупоголовый, похотливый, как все! А она – действительно потрясающая, уникальная, неповторимая! Была еще не так давно. Но больше она такой никогда не будет! Никакая красота не вечна! И чем она уничтожается быстрее, тем лучше для нее самой! А то, что сделал Варенцов, – это, может быть, как раз для таких, как ты!
Гордеев вытер пот со лба.
– В общем, вы печетесь о всеобщем благе... Ладно, пусть психиатр с тобой разбирается. Теперь говори сейчас же, что Варенцов сделал с ней?
Грушницкая молчала, что-то напряженно про себя соображая. Очевидно, сейчас она принимала решение, в каких дозах выдавать Гордееву информацию.
Адвокат потряс ее за плечи:
– Артемьева жива?
– Конечно.
– Слава богу.
Грушницкая уже окончательно пришла в себя и, видно, приняла решение – шефа больше не выгораживать.
– Ну, я жду! Как он ее использовал?
– Поместил в Интернет.
– Фотографии?
– Да. Но не только...
– Что это значит?
– Там – кино. Маленькие фильмы.
– Какие еще фильмы?!
– Интимные.
– Порнография?
– В некотором роде.
Гордеев уже понимал, какой будет ответ, и все же это известие заставило его вздрогнуть. Поверить в это было сложно.
– Как... Порнографические фильмы с супермоделью Альбиной Артемьевой? Для этого он ее и похитил?
Грушницкая кивнула.
– Почему он это сделал?!
– Спроси что полегче.
– Где он ее держит? Она здесь, в Зеленогорске?
– Я не знаю.
– Где Артемьева?!
– Но я правда не знаю!
– Ты знаешь электронный адрес в Интернете, где это можно увидеть?
Грушницкая криво усмехнулась:
– Хочешь полюбоваться? Это не для впечатлительных адвокатов.
– Адрес! – зарычал Гордеев, хватая ее за запястье.
Она взвизгнула от боли.
– Ну?!
– У меня в записной книжке...
Через минуту Гордеев вытащил телефон и позвонил в "Глорию".
– Макс, что ты думаешь о порнухе в Интернете?
– Я о ней не думаю, – был дан практичный ответ. – Я ее смотрю.
– Тогда что ты думаешь о порнухе с участием знаменитых актрис, топ-моделей и так далее?
– Это вранье, – сказал Макс.
– То есть как?
Макс объяснил, что вообще-то Интернет хоть и пестрит рекламой порносайтов, где якобы засняты в пикантных ситуациях разные известные люди, однако в большинстве случаев – это обман. Когда пользователь начинает идти по ссылке, на него постоянно сваливается груда рекламы, и выходит он в конце концов в совершенно другой сетевой ресурс. Либо если фотографии (обычно фотографии, а не ролики) все-таки есть, то это, как правило, более-менее искусный монтаж. Вот и все.
– А если я тебе скажу, что такой ресурс все же существует, ты поверишь?
– Хм... Конечно, нет ничего невозможного, но какая же кинозвезда захочет прилюдно трахаться?
– Например, ее могли снять в такой ситуации, когда она еще не была кинозвездой.
– Нет, тогда бы она стала звездой порно, вот и все.
В том, что говорил Макс, был свой резон.
– А что, если поместить такие ролики на платный сайт, где, чтобы посмотреть их, надо заплатить очень приличные деньги – и все анонимно? Это реально?
После паузы Макс сказал:
– То есть они все-таки существуют?
– Я думаю, что да... Я сейчас продиктую кое-какие ссылки на порносайты, а ты покопайся там.
– Что именно вас интересует, Юрий Петрович?
– Не что, а кто. Топ-модель Альбина Артемьева.
– Не может быть, – сказал Макс.
– Вот и убедись в этом как можно скорее. Жду.
Гордеев прибавил звук у радиоприемника и снова нарвался на сводку новостей, которая казалась бесконечной. Он насилу дождался музыки. Грушницкая хотела потихоньку удрать, но Гордеев не пустил, отобрал у нее телефон, затащил в ванную и запер там.
Что-то тут неправильно устроено, в этом городишке, что-то тут не так...
20
Варенцов сидел за столом и ел мороженное. Его левая ладонь небрежно поглаживала карман льняного пиджака, в котором лежал миниатюрный пистолет, – в последнее время, с тех пор, как фактически переехал сюда, в Зеленогорск, он с ним не расставался. Он еще ни разу не пустил в ход это оружие, и никто не подозревал, что он ходит с пистолетом. Почему-то этот вонючий городишко вызывал у него такие чувства и желания. Обычно он внимательно следил за каждым движением любого своего собеседника, готовый вскочить в любой момент, выхватить пистолет и выстрелить. На это потребуется несколько секунд: он часто репетировал. Варенцов находил немалую поддержку в мысли, что может безнаказанно убить чуть ли не любого, кого ему вздумается, а то, что ему еще ни разу не пришлось воспользоваться этим преимуществом, он считал добрым предзнаменованием и доказательностью успешности своей карьеры. Тем не менее, думал он, всему приходит свой час.
В кабинет постучали, и сразу же появился Валентин. Варенцов посмотрел на него внимательно и сказал:
– Что-то с вами не так...
– В каком смысле?
– А, знаю! Пиджак! Где же ваш вечный зеленый пиджак?
– Вы не поверите, – пробормотал Валентин. – Десять минут назад подрался с какими-то тинейджерами. Пришлось его выбросить.
– Чего же они от вас хотели?
– Вообще-то это я хотел... Попросил закурить. Вот и все. Добрый у вас городок...
– Да уж. Ну ладно, пиджак – это ерунда, не берите в голову. А вот выглядите вы что-то скверно. Не сейчас, а вообще последнее время.
– Простудился, – односложно объяснил Валентин.