- Потому что оно из ряда исключительных явлений, подпадающих под категорию "совершенное число". Его делители - 1, 2, 4, 7 и 14 - в сумме составляют 28. Это сумма первых пяти простых чисел. Существует ровно 28 выпуклых многогранников. От края до края нашей вселенной 28 миллиардов световых лет. Кроме того, 28 - гармонический делитель, а также девятое и последнее число в древнеиндийском магическом квадрате Кубера-Колам.
- Любопытно.
Приободренная, я выложила ему и другие секреты. Лила была очень хорошенькой и тем не менее терпеть не могла зеркал - душу, кажется, прозакладывала бы, лишь бы не иметь с ними дела. В ее комнате зеркал отродясь не водилось, и когда мама заставила-таки Лилу начать пользоваться губной помадой (на четвертом курсе!), помада эта частенько оказывалась размазанной, потому что Лила красила губы наугад.
Один вопрос часто возникал в наших с Торпом беседах: кто убил Лилу? Лично у меня на этот счет не имелось никаких догадок. Решительно никаких. Насколько я знала, врагов у Лилы не было. Трудно даже представить, чтобы кто-нибудь имел на нее зуб. Торпу я сказала то, чего не говорила родителям: кто бы это ни сотворил, мне хотелось верить, что он был чужаком. Сама мысль, что Лила его знала, доверяла ему, была невыносима.
- А тот человек, с которым она встречалась? - спросил однажды Торп. - Мог он пойти на убийство?
Меня передернуло.
- Пожалуйста, не надо так говорить…
Репортеры питали особую слабость к этому слову - "убийство", но у меня оно в горле застревало. Слишком выразительно. Меня больше устраивало официальное определение - "насильственная смерть". Не так режет слух.
- Само собой, полиция жаждет с ним пообщаться, - сказала я. - Только никто не знает, кто он такой. Очень уж осмотрительно оба вели себя.
Торп что-то черкал в блокноте, а я все говорила. С Торпом я могла свободно болтать о чем угодно. Он слушал, кивал, задавал вопросы. Теперь вспоминаю и думаю: меня должна была бы насторожить эта вечная ручка наготове, эта его манера вытаскивать блокнот и посреди разговора начинать строчить в нем. Но всякий раз, когда мы встречались, он проверял студенческие сочинения или писал конспект лекции, поэтому я и не придавала значения.
В том семестре (после гибели Лилы) я записалась к Торпу на семинар по восточноевропейской литературе, и это были единственные занятия, которые я посещала исправно. Наши с Торпом личные беседы неизменно начинались с того, что мы проходили на этой неделе, - "Книга смеха и забвения" Милана Кундеры, "Искушение" Вацлава Гавела, "Слишком шумное одиночество" Богумила Грабала - и заканчивались Лилой. Я чувствовала, что друзьям поднадоела моя мрачность, ведь я со своим горем, - не слишком веселая компания, но сестра не шла из головы. Одному Торпу не приедалась эта тема. Я даже начала подумывать - не втюрился ли он в меня, часом? Иначе чего ради он меня терпит?
Чаще всего мы с ним встречались в кафе, но иногда я просто задерживалась после занятий. В большие закругленные окна аудитории был виден залив и мост "Золотые Ворота". Очертания высившегося в тумане моста, горделивого и в то же время такого знакомого, успокаивали. Много раз мы с Лилой пересекали его из конца в конец… Сколько себя помню, в день ее рождения и в первый день осени мы шли по мосту. Что могло быть естественнее, чем говорить о Лиле в такой обстановке, с человеком, которого считаешь другом?
Весенний семестр закончился, а мы все продолжали встречаться - в парке Долорес, рядом с которым Торп жил, или в кондитерской Глен-парка. Пару раз ходили в кино.
И только в июне, когда после первой беседы прошло приблизительно полгода, Торп сообщил, что пишет книгу. Мы обедали в ресторане "Панчо Вилья". Сидели у окна, уплетали буррито, а Торп отпускал замечания по поводу прохожих. Для каждого у него находилась история: сердитая тетка, толкающая детскую коляску ценой в пятьсот долларов, украла ее у доверчивой мамаши; шествующая под ручку симпатичная парочка приехала в город по делам фиктивной фирмы, и вдобавок оба изменяют своим супругам. Имелась у Торпа такая привычка - придумывать жизнь совершенно незнакомым людям. Подозреваю, их собственное житье-бытье было куда менее увлекательным, чем придуманное Торпом.
И вдруг Торп отхлебнул лимонада и объявил:
- А у меня новость.
- Правда? И какая?
- Я пишу книгу.
- Это же замечательно! - откликнулась я и не покривила душой.
Торп давно мне признался, что мечтает стать писателем. Еще в аспирантуре пытался публиковать короткие рассказы, но после серии отказов у него опустились руки. Где-то в столе у него валялся недописанный роман. "Как у половины кафедры английской литературы", - сказал он мне, легко отмахнувшись от нескольких лет работы.
- Роман? - поинтересовалась я.
- Нет, это документальная вещь.
- О чем?
Он закусил губу, повертел в руках вилку и после долгого молчания сказал;
- О Лиле.
Я решила, что ослышалась.
- Что?
- Похвальное слово ее жизни и расследование ее смерти.
Фраза прозвучала заученно, словно он уже не раз произносил ее. Однако сама идея книги о Лиле была настолько несуразна, что я подумала: он смеется!
- Не смешно, - буркнула я. - К чему такие шуточки!
- Да ведь история захватывающая! Думаю, многим будет интересно почитать.
Я отодвинула тарелку.
- Вы… серьезно?
Я еще надеялась, что сейчас он скажет: "Шучу, конечно!" Но он молчал. Мимо прошел человек с целой сворой собак на поводках, и Торп, довольно глупо, попытался разрядить атмосферу:
- Парень оставил прибыльную карьеру врача, чтобы осуществить свою мечту - выгуливать чужих собак.
- Лила вам не история! - чуть не крикнула я, и семейная пара за соседним столом, удивленно вскинув головы, уставилась на меня. - Она моя сестра!
Торп бросил на соседей извиняющийся взгляд и тихо заговорил:
- Прости. Мне следовало сказать как-то иначе. Но понимаешь, все это время я слушал твои рассказы о Лиле и думал: сколько же еще неясного в этом преступлении. У полиции людей наперечет и денег негусто. Для них расследование гибели Лилы - рутина, отвлекающая от стоящей работы. А мне, быть может, удастся взглянуть на произошедшее свежим глазом.
- Надеетесь отыскать щели, в которые они еще не заглядывали?
- Послушай, кто-то должен что-то знать. Выясню хотя бы, с кем Лила встречалась.
- Хотите поиграть в частного сыщика - ради бога. Но не пишите об этом! Лиле это было бы противно.
Я еще и рта не закрыла, а у Торпа уже был готов ответ:
- Она была исключительной личностью, чрезвычайно одаренной. Книга станет данью ее памяти.
Щеки у меня горели.
- Вы ведь даже не были знакомы!
- А мне кажется, я знаю ее целую вечность. Если б не ты, она так и осталась бы не более чем заметкой в газете. Благодаря тебе Лила стала реальным и очень важным для меня человеком.
- Я вас умоляю, как друга прошу…
Я рассказывала Торпу, что сестра пуще глаза берегла свою личную жизнь. Эдакая навязчивая идея. Потому и жила дома: съемную квартиру пришлось бы с кем-нибудь делить. Потому и к телефону редко подходила и почти не имела друзей. Возможно, этим отчасти объяснялась и ее увлеченность цифрами - и цифры не фамильярничают. Общение с ними лишено сумятицы эмоций. Математике присущ внутренний порядок, которого недостает человеческим взаимоотношениям. Воображаю, в какое состояние привели бы сестру портреты, заполонившие газетные страницы, постоянное упоминание в теленовостях ее имени. А книга - и того хуже. Книги переходят из рук в руки, оседают на полках библиотек. В книге Лила навечно останется жертвой.
Торп откинулся на спинку стула.
- Я зашел слишком далеко, чтобы отступать, но с твоим согласием мне будет легче. Первый черновой вариант готов почти наполовину. Мне бы хотелось, чтобы ты взглянула. Я уже и агента нашел.
- А вам не пришло в голову спросить меня, прежде чем браться за перо?
Он промолчал.
- А я вам верила…
Какой же я была дурой! Эти бесконечные расспросы, вечное царапанье в блокноте… А я-то как идиотка откровенничала с ним, даже не задумываясь, зачем ему это нужно!
Торп положил свою ладонь поверх моей. Я отдернула руку.
- Я подозревал, что ты будешь против, и я тебя понимаю. Поэтому и решил сначала закрутить все дело, а уж потом сказать тебе.
Он полез в портфель, вытащил папку, пододвинул ко мне. Я открыла. Внутри лежала стопка листов толщиной сантиметров в пять. Я прочла заглавие, и тошнота подступила к горлу.
Эндрю Торп
УБИЙСТВО В ЗАЛИВЕ
Подлинная история
сан-францисского злодеяния
Прошло несколько недель. С Торпом мы виделись не часто. Каждый раз я умоляла его бросить книгу, и каждый раз он отказывался.
- Ты прочла? - нетерпеливо спрашивал он. - Ты только прочти - и сразу передумаешь!
Но я не желала читать. Заново пережить ужас смерти сестры, пусть даже увиденной чужими глазами? Ни за что!
Последний наш разговор состоялся на пляже туманным днем, вскоре после того как я рассказала о книге родителям. Те были совершенно выбиты из колеи, и папа, всегда такой спокойный, не скрывал своего гнева.
- Это ты привела Торпа в дом! - кричал папа. - Он сидел за нашим столом. Мы доверяли ему, потому что он твой друг!
Мы брели вдоль полосы прибоя, туман студеной сыростью окутывал лица.
- В последний раз прошу вас, - обратилась я к Торпу, - ради меня, ради моих родителей, ради Лилы. Откажитесь!
Он покачал головой:
- Не могу, Элли.
- Значит, так?
Он перевел взгляд на океан, там медленно входил в залив огромный корабль.
- Прости, - проговорил Торп.
Я повернулась и пошла прочь. Уже отойдя на приличное расстояние, услышала, как он что-то крикнул, но волны заглушили слова.
Четыре
После гибели Лилы я бродяжничала несколько лет подряд. С большим опозданием защитив диплом по литературе, устроилась официанткой и на временную работу в контору - надо же было зарабатывать на путешествия по Штатам, бесконечные разъезды на раздолбанных тачках, в обществе часто сменявших друг друга парней. В конце концов я отправилась в Европу. Одна. В то лето, когда я распрощалась со школой, а Лила закончила университет, родители раскошелились и мы с ней полтора месяца колесили по Европе. Мы так здорово повеселились, что торжественно поклялись повторить вояж через пять лет. Без Лилы пятилетний рубеж подоспел незаметно и так же незаметно миновал. Я жила в каком-то подвешенном состоянии, о будущем не задумывалась. Назначенный срок давно миновал, и вот спустя четыре года я купила билет за океан в один конец. Свое двадцать седьмое лето я провела, бродя по нашим с Лилой следам. Проехала тем же самым маршрутом: из Амстердама в Париж, из Парижа в Барселону, дальше - в Венецию и через Германию обратно в Нидерланды. Заходила в те же самые музеи, даже пыталась ночевать в тех же дешевеньких гостиницах, только далеко не всегда могла их отыскать, поскольку сроду не утруждала себя ведением дневника.
Купила книжку с краткими биографиями знаменитых математиков и побывала на могилах некоторых из них - Блеза Паскаля в парижской церкви Сент-Этьен-дю-Монт, Карла Гаусса в Геттингене, Лейбница в Ганновере, Христиана Доплера на кладбище Сан-Мишель в Венеции. Сестра их боготворила, мое турне по кладбищам было данью ее памяти. Сама не знаю почему, но после этого я словно немного приблизилась к ней.
Вернувшись домой, я снова взялась за временную работу, переходя из конторы в контору, без радости, без цели. Часто задумывалась - чем бы занималась Лила, будь она жива? Уж наверняка не такой ерундой. Жизнь ее имела бы смысл и цель и достигла бы значительных высот. Я же и через десять лет после ее смерти не могла отделаться от мысли, что влачу существование мнимого числа.
А потом, уже почти потеряв надежду отыскать себе дело по душе, я открыла свое призвание - кофе. Откровение снизошло на меня случайно, можно сказать, просто повезло. Лила, к слову, в такие вещи никогда не верила. Однажды, когда я шумно ликовала по поводу ее удачи (в школьной лотерее она выиграла плеер), Лила заметила: "То, что мы называем удачей, на самом деле результат проявления естественных законов, теория вероятностей".
Кофейный дегустатор - капер, - как сомелье или парфюмер, должен обладать безупречным нюхом. Мне мой достался по наследству от мамы, заядлой садовницы, которая устраивала свои клумбы не по цвету, а по запаху растений. Еще девчонкой я бродила по маминому саду, и меня завораживали его ароматы - пьянящая сладковатость жасмина плавилась в терпкости лимонных деревьев, а мускусный запах глицинии только крепчал от смолистого духа шалфея. Я обожала прохладную свежесть мяты по соседству с мульчей из кедровой коры, грубоватость роз в соединении с изысканностью лаванды. Однажды (я тогда еще училась в начальной школе) мама одобрительно заметила, что у меня природный нюх. Я была на седьмом небе и потом долгие годы помнила ее слова. Мама охотно нас нахваливала и была бы счастлива, если б я почаще предоставляла ей такую возможность. Лилу, необыкновенно одаренную, хвалить было легче легкого, а вот чтобы найти повод похвалить меня, маме приходилось изрядно поломать голову.
Много лет миновало, а я все помню свою первую чашку кофе, выпитую с папой втихаря одним воскресным утром, пока мама и Лила не вернулись из церкви. Мне было восемь лет, и я сидела дома, потому как обожглась соком ядовитого сумаха во время семейной вылазки на природу.
Мне всегда нравился запах кофе, по утрам наполнявший дом. Но в тот день я обнаружила на кухне нечто новенькое - маленький деревянный ящичек с приделанной к крышке металлической чашкой и ручкой сбоку. На дне чашки темнели несколько зернышек. Папа сидел за столом, уткнувшись в газету.
- Что это? - спросила я.
- Кофемолка.
- А откуда она взялась?
- Мы с мамой купили в Венеции.
- А что такое "Венеция"?
- Такой город в Италии. Мы туда ездили на наш медовый месяц.
- А почему я раньше ее не видела?
- Я ее раскопал, когда прибирался в гараже. Хочешь покрутить?
Я крутила ручку, зубчики на дне чашки потихоньку перемалывали зернышки в порошок, и от него шел густой, приятный аромат. Я крутила, пока все зерна не исчезли. Тогда я вытянула маленький ящичек, куда ссыпался молотый кофе, поднесла его к носу и понюхала. Это было чудесно!
- Хочу попробовать.
Папа усмехнулся:
- А не рановато тебе?
Много лет спустя я устроилась на временную конторскую работу в кофейную компанию "Золотые Ворота" в Южном Сан-Франциско. Когда ее хозяин, Майк Стекополус, предложил мне место своего помощника, я согласилась не задумываясь: только в этой конторе я почувствовала - здесь я на своем месте. Годом позже Майк в первый раз взял меня с собой в командировку. Мне исполнился тридцать один, я упорно пыталась обрести нечто, чему не могла подобрать точного определения. Может, ощущение покоя и благоденствия, которое не посещало меня со дня смерти Лилы. Бок о бок с представителями трех поколений одной крестьянской семьи я собирала плоды глянцевитых кофейных деревьев на крошечном клочке земли в Кезалтенанго, высокогорном районе Гватемалы. К концу дня спину ломило, руки болели, а мой мешок был полон лишь наполовину. Мне сообщили, что для одного лишь фунта кофе необходимо вручную собрать две тысячи ягодок кофе, и я лишилась дара речи. На следующий день меня провели по сараю, где происходила первичная обработка кофе. Здесь сморщенные плоды отделяли от хороших, которые затем отправляли в пульпер, после чего зерна, все еще укутанные в толстую кожуру, сортировали по размеру. Я видела бродильные чаны, погружала руки во влажные зерна и смывала с них клейкую слизь, обнажая гладкую, зеленоватую кожицу в тонких трещинках. А под конец я помогала раскладывать зерна на громадных брезентовых полотнищах для просушки и ворошить их граблями на жарком солнце.
Лишь после того как я прошла по всей цепочке от начала до конца, Майк допустил меня в дегустационный зал - крошечный сарайчик с белеными стенами и плотно укатанным земляным полом. Раздавив тяжелой ложкой темную оболочку кофейного зерна, я припомнила то утро, когда мы с папой пили кофе. Впервые за время моего взрослого существования я увидела, как складываются в единое целое разрозненные части моего бытия, сливаются в единую историю жизни различные сюжеты.
Пять
Документальный роман "Убийство в Заливе" появился на полках книжных магазинов в какой-то из вторников июня, через полтора года после смерти Лилы. А уже в воскресенье на первой полосе "Сан-Франциско кроникл" напечатали хвалебную статью некоего Семи Челласа, который сулил книге блестящее будущее и уверял, что в свое время она станет "классикой криминальной документалистики". Еще через несколько дней, листая журнал "Сан-Франциско", я наткнулась на статейку самого Торпа под названием "История Лилы", где он подробно живописал дружбу со мной и заявлял, что Лила, конечно, главная героиня его книги, но его муза - я. Меня чуть не вывернуло прямо на страницу. Я только молила, чтобы это не дошло до родителей. Те, во всяком случае, никак не отреагировали.
В списке бестселлеров "Кроникл" книга, к моему ужасу, с ходу заняла седьмое место. С каждой неделей она поднималась все выше и выше - с седьмого места на пятое, на второе и, наконец, вышла на первое, где и продержалась почти полгода. Она красовалась на самых видных местах в витринах всех книжных магазинов, часто по соседству с большим плакатом, на котором крупно воспроизводилась обложка - лицо Лилы на фоне моста "Золотые Ворота" - и портрет Торпа. Героиня и автор бок о бок. Сколько людей уже ознакомились с историей моей сестры? Ее трагическую судьбу смакуют любопытные… Вот мерзость!
Приблизительно на третьей неделе книжной вакханалии я томилась в автосервисе, дожидаясь, пока мне поменяют масло; женщина, сидевшая напротив, читала "Убийство в Заливе". Заметив мой взгляд, она поинтересовалась:
- Читали?
- Нет.
- Обязательно прочтите. Ужасно интересно! Немного скучновато, когда автор углубляется в математику, но все равно - рекомендую. Жутко представить, что это случилось прямо у нас в Сан-Франциско. Он упоминает знакомые улицы, и в рестораны эти я захаживала, а мой сын даже учился в той же школе, что и Лила. И прекрасно ее помнит - тихая такая, хорошенькая, с чудинкой. Я уже за середину перевалила. Автор как раз назвал убийцу.
- Неужели?
- Точно. Но я вам не скажу - не буду портить удовольствия.
Она бросила взгляд на обложку, потом снова на меня.
- А знаете, вы даже чем-то похожи…
Я заплатила за смену масла и поехала на улицу Клемент, в книжный магазин "Зеленое яблоко". До этого момента я решительно не собиралась читать произведение Торпа, но та женщина поймала меня врасплох. Неужели Торп в самом деле выполнил обещанное и обнаружил то, что осталось тайной для полиции?