Не буду спорить, наверное каждый человек имеет право на самовыражение. Пусть даже в стихах. Пусть он даже читает эти стихи вслух при таком большом скоплении народа. И пусть даже эти стихи будут полным дерьмом. Я всех прощаю. Может быть только из–за Шурки - Галкиной подружки.
Шурка тоже прочла кое–что вслух. Кстати, на мой взгляд, не слишком плохо. Живя в таком маленьком городе как наш, где этой поэтической братии пруд пруди, мне, поневоле, пришлось обзавестись некоторыми защитными рефлексами. Всем своим знакомым я говорю, что в поэзии ничего не смыслю, в результате чего они считают меня достаточно приятным для общения парнем. На самом деле, с моей точки зрения, в стихах я понимаю достаточно и Шуркины стихи мне понравились. Особенно про собаку. Варьке тоже понравилось. Что–что, а такие вещи я чувствую.
К слову сказать, Шурка и сидела–то с нами рядом. Как раз слева от Варьки.
- Слушай, сестричка, ты бы ее хоть по коленкам погладила, - шепнул я, когда на сцену выскочил один из наших местных самодеятельных танцевальных ансамблей. Два десятка восьмиклассниц в коротеньких юбочках - что может быть лучше.
- Братик, пошел ты… - матерится Варька редко и я сразу же понял, что дело серьезное.
- Ладно–ладно, мешать не буду, - досмотрев взлягивающих ногами нимфеток, я потихоньку начал выбираться из зала. Самое время, на сцену полезла старая карга, слащавые рифмы которой, типа "детки–конфетки" в состоянии свести меня с ума. К счастью выйти в фойе я успел до того, как она закончила вещать в прозе.
- Извините, а у вас сигареты не будет?
Я не сторонник приобщения молодого поколения к порокам, но девчонке в яркой курточке турецко–китайского пошива было явно больше четырнадцати. Захоти она порока, так найдет себе не только сигарету - в этом наше законодательство давно уже пошло ей на встречу. Поить их вот только нельзя.
- Держи, - по крайней мере, мои дорогущие, гораздо менее вредны для здоровья, чем любое дерьмо, которое ей мог бы предложить кто–нибудь другой. - Ты откуда тут?
- С танцев, - она прикурила от купленной мною по дороге дешевой одноразовой зажигалки и небрежно мотнула головой в сторону двери из которой выходили оттанцевавшие свое старлетки. - А тебя зовут Вик?
- Откуда ту знаешь?
- От Лены Багровой.
- От Лены? И что она сказала?
- Что у вас с ней связь.
Это будет слишком литературно, если я напишу "мне стало не по себе", тем более испытать это чувство на протяжении этой истории мне придется не раз. Однако, ни какие другие слова не могли бы верно отразить то, что я тогда почувствовал. Ленка - наверное, я уже это говорил - моя подружка. Ее мать, Зоя, подружка Варьки. Вместе мы провели немало времени в шикарном Варькином особняке и я… Черт, всегда отвлекаюсь! Дело в том, что четырнадцать исполнится Ленке только через четыре с половиной месяца.
- Знаешь, малыш, это несколько неверно сказано… - Ленка никогда бы не захотела мне зла. Если верить Варьке, даже после того, как я убил Ленкиного отца. Но, почему–то, во всех своих рассуждениях и я, и Варька напрочь не учитывали институт подружек. А ведь девочкам, иногда, так хочется поделиться с кем–то…
- Не бойся, больше никто не знает, - улыбнулась моя собеседница в очередной раз затянувшись сигаретным дымом. - Я ее лучшая подруга. А Лена еще долго будет на Кипре?
- До конца лета.
- Счастливая.
Несколько странно, конечно, говорить это о подруге, которая только что потеряла отца, но дети, есть дети.
- Тебе сколько лет?
- Пятнадцать, - улыбнулась она. - Можно, я с тобой останусь? А то тут есть один козел…
Она употребила более грубое слово. Но, если что–то и нравится мне у Стаута, так это выражение "слово это я повторять не буду, потому что, возможно, все что я написал будут читать леди". Или как–то так.
- Козел?
- У меня с ним было… Ну, это… Ты понимаешь? А мне больше не надо. Он пристает постоянно, говорит, что в школе всем расскажет. Мне пацаны тогда, вообще, прохода не дадут.
- Успокойся. Это кто? - проблему можно было бы решить без мордобоя. В конце концов, если это кто–то из юных рокеров, так с главным рокером города - Севкой, я знаком достаточно давно. Кому и готовить Галкину презентацию, как не Севке. И в городе его знают, и сам поэт и музыкант. В период подготовки знакомство только укрепилось - обсуждали, пили пиво и водку на бульваре… А если, кто–то из прессы или поэтов…
- Это Юра Хорьков.
Я сплюнул. Господи, ну почему в этой стране нельзя просто пойти и купить лицензию на отстрел всякой мрази?
- Держись рядом, малыш, - приказал я. - Если эта сука сунется… В общем, разберемся.
Я знал о чем говорил.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Юру Хорькова я не любил по двум причинам. Во–первых: он был поэтом. Во–вторых: моим бывшим коллегой.
Не поймите меня превратно, я не считаю себя образцом порядочности для всех представителей второй древнейшей профессии. И мне приходилось зарабатывать рекламой сомнительных финансовых фирм - помните все эти "МММ", "Хопры" и тому подобное. И мне приходилось зарабатывать на выборах, призывая граждан голосовать за таких кандидатов, что в другое время я бы им и руки не подал. Приходилось заниматься скрытой рекламой, получать всевозможные дотации от властей, якобы, на развитие прессы, а на самом деле - за собственную лояльность. Все это было, а многие мои друзья вынуждены заниматься этим и теперь. Что ж, такое нам досталось время - голодное и жестокое. Время, когда каждый зарабатывает чем может.
И все–таки, на общем фоне разношерстной массы бывших коллег попадаются экземпляры при виде которых меня воротит и я сразу же вспоминаю слова Льва Толстого о том, что журналистика гораздо хуже проституции, потому что, если проститутка вынуждена продавать свое тело, то журналист - душу. А в таком маленьком городе, как наш, неизбежно действует закон "естественного отбора наоборот". Кто талантливей и принципиальней рано или поздно перебирается в область, а то и в округ или находит себе поприще, гораздо более интересное, чем полунищее прозябание в карликовых местных редакциях. Зато люди бесталанные, вынужденные из–за собственной бездарности тем усердней заглядывать в рот начальству и лизать ему все что только лижется, мало–помалу занимают в этих редакциях ключевые посты.
В журналистику Юра Хорьков попал случайно, как, впрочем, и большинство нас, многогрешных. Работал в какой–то, еще совковой, конторке маленьким начальничком не то по комсомольской, не то по общественной линии. Был подсижен. Впрочем, пей Юра чуть меньше, да не выскакивай в пьяном виде из окон родного предприятия, может, и не подсидели бы? Это сейчас по части пьянства и баб - свобода, а тогда - чуть что - бумажка в партком.
В общем, оказавшись не удел, Хорьков сразу возненавидел советскую власть плюс электрификацию всей страны и стал демократом в душе. Правда, в КПСС на всякий случай вступил, потому что, как человек пописывавший стихи, решил снискать себе лавры на журналистском поприще и устроился в одну из местных многотиражек.
Из партии Хорьков ушел в эпоху карабкавшегося на танк Ельцина, вследствие чего считал себя стойким и последовательным демократом. Слова этого не стеснялся и до сих пор, хотя для большинства обывателей нашего городка, с зубовным скрежетом перенесших экономические коллизии последнего десятилетия - понятия "демократия" и "воровство" стали почти синонимами.
Звезда Юры Хорькова воспарила года два назад, когда в городе почти одновременно открылось едва ли не пять местных газет и Юре удалось одну из них возглавить. Повезло ему несказанно, потому что владелец издания толком и сам не знал, чего хочет. В местную политику владелец лезть не собирался, торговал себе лесом с заграницей, собственно, внутри города даже экономических интересов не имел. Такая вот получилась газета, для удовлетворения собственного тщеславия. И назвал свое издание учредитель не как–нибудь, а собственным отчеством - "Степаныч".
Газета раскупалась без энтузиазма: тираж в полторы тысячи оказался для нее пределом. Публиковала, в основном, перепечатки из всевозможных развлекательных журналов, да Юрины мудрствования о судьбах российской демократии. Не обходилось и без поэзии в которой Хорьков мнил себя авторитетом.
Хорьковское версификаторство мне не нравилось - терпеть не могу лживых стихов, сразу же возникает какое–то внутреннее чувство протеста. Вот стихи Галки Есиной, может быть, и наивны иногда, и бывают не слишком совершенны, а им всегда веришь.
За свою длительную журналистскую карьеру Юра Хорьков избивался неоднократно. Происходило это каждый раз по пьяни и очень часто по причине личной нескромности. Почти каждый раз, на следующий день после побития, серый с похмелья и украшенный свежим синяком Юра бегал по знакомым, возводя факт избиения в ранг политического покушения на демократа–журналиста.
Я лично, сцепился с Хорьком, раз или два. Работал тогда в "свободной" прессе, пил, естественно, не так, как сейчас, и озвереть ни с того ни с сего мог в считанные доли секунды. Второй раз нас вовремя растащили - розочкой разбитая пивная бутылка в моей правой руке едва не располосовала Юрину физиономию.
Чем он меня тогда достал не помню - года полтора уже прошло - может, написал какую–то брехню о "желтушке", где я работал? А может, когда Хорек выгнал из "Степаныча" пацана, заподозрившего его в том, что Юра ворует из редакционной кассы?
В общем, мое желание помочь незнакомой девчонке кажется мне вполне естественным. Тем более, Варька, похоже, увлеклась Шуркой и до конца презентации я, того и гляди, вынужден пребывать "без дамы".
- Это Люда Светловская. Она подруга Лены Багровой, - шепотом объяснил я Варьке, когда вместе со своей новой знакомой вернулся в зал, и в ответ на строгий вопросительный взгляд пояснил. - Ей пятнадцать.
Еще минуты через две Варька наклонилась к уху соседки:
- Вот видишь, он никогда не соскучится.
Мне оставалось только надеяться, что Люда этого не расслышала - на сцене, голосом, являвшимся чем–то средним между голосами Булдакова и Высоцкого, пел неизвестный мне юный бард. Оглядевшись по сторонам, я поискал Хорька. Тот сидел на предпоследнем ряду в окружении нескольких сотрудников своего карликового издания.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Официальная часть закончилась и приглашенные начали степенно выбредать из зала. Вокруг сидевшей все это время на сцене Галки еще толпились с целью получения автографа особо ретивые любители поэтического творчества. Не меньшее их количество сгрудилось и вокруг находившегося рядом Юрьича. Представители музыкально–поэтической "богемы", в рядах которой состояло, собственно, большинство друзей–приятелей Галки, потянулись к месту предстоящего банкета. Книжками виновница торжества их уже снабдила, к мэтру же почти все были вхожи в дом.
За исключением дверей ведущих на улицу, из зала, пол которого ступенями поднимался вверх по мере удаления от сцены, было еще несколько выходов. На уровне первого этажа - в фойе. На уровне второго, с дальнего от сцены торца, - на служебную лестницу.
- Туда, - кивнул я Варьке в сторону еще одной, ближайшей от нас, двери на уровне второго этажа. Эта выходила в достаточно просторный холл, где, как я знал от Галки и Севки, планировалось провести грядущую пьянку.
Холл второго этажа был просторен и светел, две его достаточно протяженные стены состояли из сплошного ряда окон. В центре высилось несколько квадратных по сечению колонн. Единственной мебелью являлась длинная стойка торчавшая на невысокой сценке, здесь же рядом чуть в сторонке высилась пара колонок, стоял усилитель и несколько прислоненных к стене электрогитар.
- Рано, еще рано! Погодите!
Вокруг стойки суетилось с десяток Галкиных подружек разного возраста, среди которых я без труда опознал Зину Балагурову. Она–то и замахала руками осаживая самых истосковавшихся по выпивке поклонников поэзии. В последнее время Зина редакторствовала в местном "Вестнике" - газете, которую Панфилович, один из наших городских тузов и вечный неудачливый претендент на должность мэра, открыл в замен злосчастного "Городища".
Варька и Шурка встали в сторонке и закурив начали негромко совещаться, стоит ли предложить свою помощь. Я тоже полез за сигаретами.
- О, здорово! - в авангарде как раз сейчас поднимающейся по лестнице основной массы участников предстоящего банкета двигался Степан - один из моих приятелей по распитию пива на бульваре.
- Привет–привет, как дела в рекламном бизнесе? - в каком–то смысле мы с ним коллеги: мне приходилось верстать газеты, он занимался версткой брошюр, плакатов и прочей, подобной им, полиграфической продукции.
- Бизнес процветает, а заказчики носятся вокруг нас табунами.
- Могу подарить новую идею: "Ты не похож на других. Тебе нужен особый шампунь. Попробуй наш и твоя лысина будет сверкать в любую погоду!".
Степка заржал оценив шутку.
- Привет! - откуда–то из–за Степанова плеча возникла мальчишеская челка Милки Шевцовой, симпатичной стройной особы, успевшей достичь возраста, обычно именуемого "бальзаковским".
- А, бульварная пресса! - расплылся в улыбке Степан.
- Как дела в "Желтушке"? - полюбопытствовал я.
- По–прежнему ругаемся с хозяином из–за денег. За такую зарплату работать, знаешь ли… А у тебя такой прикид сегодня, - оценив мою новую джинсу моментально переключилась она. - Ну да, ты ведь с Варей Шереметьевой живешь?
- "У нее" - еще не значит "с ней", - поправил я. - У нас чисто служебные отношения.
- Пойди это Дрожко расскажи, - фыркнула Милка, бывшая накоротке с местным начальником ОВД от чего криминальные публикации "Желтушки" всегда выигрывали у конкурентов по оперативности и информационной насыщенности. - И потом, Витя, тебе такую шмотку выбрать, просто вкуса не хватило бы.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В три ряда обступив уставленную закусками - в основном, всевозможными бутербродами - стойку, минут десять делили белые пластиковые стаканы: тары на всех не хватало. Как–то этот вопрос утрясся и из–под стойки появились первые четыре бутылки. Варьке я плеснул совсем немного - она местную водку не любит, Шурке - столько же. Остальным наливал по желанию. Люде, по малолетству, досталась какая–то "Кола".
Говорили одновременно все: Юрьич, Севка, оказавшийся здесь же Панфилович, кто–то из музыкантов, Зина Балагурова и даже Хорек умудрился слово вставить. Смысл этой хором произнесенной речи сводился к тому, что пьем за Галкин талант, за ее молодость и красоту, за то чтобы творчество не увядало и вообще "ну, вздрогнем".
Как–то само собой получилось, что в толпе образовалось несколько центров притяжения. Вокруг Юрьича столпились Панфилович, Зина, Хорек, худая рослая Таня - редактор местной районки, кто–то из городской администрации, Милка и еще пара человек. Там же была и виновница торжества.
С десяток творческих личностей кучковался вокруг разливавшего очередную "пайку" Севки. Рядом со мной и Варварой были Шура, Люда, Степан и несколько совсем молодых парней и девчонок. Трое хорьковских сотрудников и еще пяток участников попойки сгруппировались около четвертой бутылки.
В то же время, толпа оставалась единым целым, мерно колыхаясь вокруг собранной на стойке закуси, жуя и перекидываясь ничего не значащими репликами.
- Привет, - машинально кивнул я, заметив в группе по соседству знакомое лицо.
- Здравствуйте, Виктор, - без особого тепла в голосе ответила миниатюрная с кукольным личиком особа и поспешно отвернулась заговорив о чем–то с соседом.
- Варь, имя не напомнишь? - тихонько, сквозь зубы попросил я свою хозяйку. Терпеть не могу, когда люди меня знают, а я их имени не помню.
Мельком покосившись Варька так же тихо ответила:
- Ракитина Вера Петровна, 1967 года рождения, разведена, имеет дочь двенадцати лет…
- На фиг мне ее дочь, я же только имя спросил.
- На всякий случай, - ухмыльнулась Варька. Вот уж у кого память отличная, не то что у меня. А ведь с кукольнолицей мы встречались совсем недавно, когда расследовали все эти идиотские убийства в "Городище". Верка работала там и, по слухам, спала с тамошним главным редактором, ныне покойным Карасевым, поскольку особыми талантами по журналистской части не обладала. Интересно, она–то здесь что делает?
Откупорили по второй. Вновь начались поздравления и комплименты в Галкин адрес. Виновница не надолго оказалась в нашей компании и была обцелована всеми, включая меня и Варьку. Практически без перерыва бросились наливать по новой.
Выяснилось, что в холле можно курить и большинство присутствующих задымило, используя в качестве пепельниц пустые бутылки и консервные банки. Перекрываемая всеобщим гамом тихонько зазвучала акустическая гитара. И опять появились не раскрытые еще бутылки.
Мы выпили и молодой парень запел песню о любимом городе и любимом бульваре, по которому так приятно шататься теплой летней ночью. И на котором, добавлю от себя, так приятно пить пиво сидя жарким летним днем, на скамейке в тени огромных лип. Курильщики, то там, то здесь, устраивались на низкие - всего в нескольких сантиметрах от пола - подоконники высоких, до потолка, окон. А водка откупоривалась уже совсем неконтролируемо.
Я оценил ситуацию. Со слов Севки, оказавшегося в роли главного распорядителя мероприятия, я знал, что водки запасен только ящик. И еще пара литров самогона. Основной расчет организаторов был на то, что собравшиеся - люди творческие, а значит великолепно знакомы с расположением ближайших к очагу культуры точек нелегального самогоноварения. Вот только, люди творческие обычно ленивы, а значит, выбравшись за покупкой, полулитром не ограничатся, чтобы не ходить потом во второй раз. Скорее всего, здесь скоро появятся полутора литровые пластиковые бутыли крепкого, градусов под пятьдесят, пойла.
С учетом этого, мне показалось, что мы взяли слишком уж быстрый старт.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Музыка гремела во всю и в такт ей извивалась и терлась спиной о колонну симпатичная темно–русая девица. Очень замечу эротично и со вкусом терлась. В одном из городских народных ансамблей, говорят, лучше ее музыку никто не чувствует. Я правда, на концертах бываю редко, поэтому даже не знаю в каком. У нас этих ансамблей…
- Клево! - похвалил я, когда мелодия угасла и исполнительница, шагнув в сторону стойки, оказалась рядом со мной. - Если бы еще топ–лесс, вообще - цены бы не было!
- Так я же хотела, но все на этих смотрели, - улыбнувшись темно–русая кивнула на троих мужиков лет под сорок поднимающихся с пола. Те только что исполнили некую танцевальную импровизацию напоминавшую одновременно брейк–дэнс, поединок по карате и истерику в дурдоме для буйных.
Да, на улице уже стемнело, а гулянка все еще шла с нарастающим темпом. Во многом из–за того, что по мере продолжения к ней присоединялись все новые и новые друзья и знакомые Галки. Кстати, из троих, только что катавшихся по полу, местным был лишь один. Двое других - ведущий областного телевидения и директор неизвестного мне рекламного агентства прибыли из столицы Федерального Округа только что, причем изрядно навеселе.