- Спасибо! - произнесла я с чувством. Дрожащими руками взяла книгу и отнесла ее за стол.
Половина мучавшей меня тайны была скрыта здесь, в ворохе разлетающихся выцветших страниц.
Я аккуратно вставила оторванный лист на его место, раскрыла книгу и сказала, обращаясь к библиотекарю:
- Вы были правы. Пестрые кошки приносят удачу.
- Это не я права, а примета, - ответила женщина все еще недовольным тоном. Потом взглянула на меня, смягчилась и коротко спросила:
- Нашли?
- Нашла, - подтвердила я. - Кажется, нашла.
- Поздравляю.
- Спасибо, - произнесла я в бессчетный раз.
Женщина опустила голову и продолжила чтение какого-то журнала. Из-под стеллажа сверкала глазами разноцветная Лаки, "сшитая" из пестрых лоскутков.
И голубые кошачьи глаза походили на ожившие драгоценные камни.
Книга оказалась не просто старой. Многие материалы в ней были перепечатаны из старинных изданий и написаны смешным витиеватым слогом. Но к нему я успела немного привыкнуть, прочитав копии документов, которые выдала мне Ольга Михайловна. Чтобы не обременять вас, перескажу все вкратце и современным языком.
Итак, как и писал своему младшему брату Станислав Казицкий, существовала легенда о богине и ее убитом муже. Вариантов легенды было много, первоисточник, очевидно, египетский.
Муж Исиды, бог Осирис, был убит, расчленен, и части его тела оказались разбросанными по свету.
Плачущая Исида отправилась искать останки мужа и собрала их все вместе. Этого оказалось достаточно для того, чтобы Осирис воскрес.
Как считают ученые, этот миф символизировал обновление природы и смену времен года: зимнюю смерть и весеннее воскресение. Не знаю, возможно, они и правы, но лично мне эта версия отчего-то не понравилась. Как, впрочем, и сама легенда.
Но не об этом речь.
Плачущая Исида омыла слезами мертвое тело Осириса. И ее слезы, падая на тело убитого бога, немедленно превращались в драгоценные камни.
Почему-то я насчитала всего две слезы.
Два алмаза огромного размера хранились в храме Исиды в Мединет-Абу. Один алмаз был величиной с женскую ладонь, и его решили оставить неотшлифованным.
Зато второй, странной и вытянутой формы, отдали в руки старых нубийских мастеров, хранивших секрет шлифовки алмазов внутри собственных ремесленных родов.
И им удалось сделать чудо.
Бриллианту придали сложную форму, похожую на слезу. По рассказам очевидцев, грани камня были расположены таким образом, что свет не отражался от них, а собирался в одну точку внутри бриллианта. И от этого камень будто бы светился в темноте.
Автор статьи добавлял, что в настоящее время секрет подобной огранки утерян.
Утерян и след камня. А произошло это после следующих событий.
Самым богатым фараоном Египта считался Рамзес Третий. Он правил своей страной более трех тысяч лет назад. Трудно даже примерно подсчитать количество сокровищ, собранных фараоном, но ясно, что их было действительно много. Во всяком случае, именно он первым построил каменное хранилище для своей казны, которое примыкало к внешней стороне дворца. Войти в сокровищницу было можно только из внутренних покоев фараона, но хитрый строитель сложил камни так, что один из них легко вынимался.
Тайну свою зодчий хранил до самой смерти. И только на смертном одре поведал ее своим сыновьям: Агамеду и Трофонию.
Фараон перенес свои богатства в построенную хитрым зодчим сокровищницу. Туда же отправились две "Слезы богини", подаренные фараону жрицами Исиды в честь его вступления на трон.
Похоронив отца, Агамед и Трофоний решили проверить историю, рассказанную им. В первую же ночь после похорон они пришли ко дворцу, легко отыскали нужный камень и унесли столько золота, сколько смогли.
Эти набеги они повторяли не раз, ибо к легким деньгам привыкают легко и быстро.
Долгое время Рамзес не замечал недостачу, благо золота было и впрямь не меряно. Но, поскольку он периодически докладывал средства на свой "текущий счет", а золота в сосудах не прибавлялось, он заподозрил неладное.
Трудно было заподозрить в краже кого-то из слуг: вход в сокровищницу фараон, уходя, каждый раз запечатывал собственными печатями, и каждый раз находил их целыми.
Тогда Рамзес приказал изготовить хитроумные капканы для воров и расставил их вокруг сосудов с золотом.
Потратив предыдущие наворованные деньги, братья снова пришли за добычей. Первым в хранилище полез Агамед и попал в капкан. После долгих неудачных попыток вырваться он приказал своему брату убить его и отрубить трупу голову, чтобы никто не мог опознать тело и найти родственников вора.
Не знаю, долго ли обливался слезами Трофоний, но приказ брата он в конце концов исполнил. Отрубил трупу голову и унес ее домой.
Переполох, начавшийся на следующий день в царском дворце, можете себе представить сами: целые замки, нетронутые печати фараона и обезглавленный труп в сокровищнице!
Дело пахло нечистой силой.
Тогда Рамзес приказал выставить тело вора возле городской стены. Он рассчитывал, что родственники придут оплакивать покойника, как это положено по обычаю, и он узнает, кто так долго пользовался деньгами фараона как своими собственными. А чтобы никто не мог незаметно утащить тело, возле трупа он выставил неподкупную стражу из чужеземцев.
Но он снова недооценил смекалку своего верноподданного!
Трофоний навьючил на ослов мехи с вином и погнал их к городской стене. Возле стражников он незаметно развязал один мех и вино хлынуло на землю. Стражники, не будь дураками, схватили кувшины и кинулись ловить вытекающее вино, которым с удовольствием и попользовались на дармовщинку.
Трофоний обругал их в притворном гневе. Потом смирился с потерей, махнул рукой (наш человек в такой ситуации сорвал бы с головы шапку и швырнул на землю, но в жарком Египте шапок не носили) и широким жестом пригласил стражников допить оставшееся.
Скоро они уже сидели в обнимку и распевали песни древнего Египта, которые принято было распевать в подобных случаях.
Нужно ли говорить, что сон очень скоро сморил всех стражников, ибо в вино для верности было подмешано сильное дурманящее зелье!
Трофоний взвалил на тех же ослов тело брата и увез его домой. Где похоронил его вместе с отрубленной головой.
Тогда фараон понял, что ему не справиться с хитроумным вором и объявил через глашатаев, что прощает вора и обещает ему награду, если он сам придет к фараону и расскажет, каким образом воровал царское золото.
Трофоний рискнул и явился.
Больше всего меня в этой истории удивило то, что Рамзес сдержал данное слово. Он не только не казнил Трофония и не бросил его тела на съедение собакам, он действительно простил удачливого вора и объявил его мудрейшим среди египтян!
И в награду за смекалку и находчивость подарил ему бриллиант, называемый "Слезой богини".
Впрочем, если подумать, то подарок вполне мог оказаться троянским конем.
Не прошло и года, как Трофония убили и ограбили. И след камня надолго потерялся в причудливом и кровавом калейдоскопе событий тех времен.
Остается только добавить, что легенду записал Геродот, а он считается исследователем весьма дотошным и заслуживающим доверия.
"Слеза богини" всплыла на поверхность в древней Греции. Бриллиант был посвящен богине любви Афродите и украшал ее статую в афинском храме.
Однако украшал недолго.
Имя вора, укравшего бриллиант, осталось нам неведомым. Камень снова принялся странствовать по свету, принося своим хозяевам одно несчастье за другим.
В числе последних известных владельцев бриллианта назывался персидский шах из династии Сасанидов по имени Шапур.
Шапур, судя по всему, был личностью весьма одиозной. Он решил, ни много пи мало, покорить весь мир и превзойти подвигами прославленного Александра Македонского. Свою идею он начал безотлагательно претворять в жизнь, захватив Армению, северную Мессопотамию, Сирию и часть Малой Азии.
Все эти территории находились под протекторатом Рима, и римский император Валериан немедленно выступил против Шапура во главе 70-тысячного войска.
Шапур разбил его войско и взял Валериана в плен, где тот вскоре и умер.
Неожиданно успешное сопротивление Шапуру оказал правитель Пальмиры Оденат. И сопротивление его быстро перешло в контрнаступление. Оденат очистил от персов провинции Азии и Сирии. Шапур, бросив свою походную сокровищницу, бежал.
Именно в этой сокровищнице и находился бриллиант под названием "Слеза богини".
Впрочем, тогда он назывался уже по-другому. Арабы, в руках у которых камень, видимо, успел побывать, дали бриллианту имя собственное, назвав его "Второй каплей". А по-арабски "Катратун Таниятун".
Здесь я остановилась.
Почему у меня такое ощущение, что я прочитала что-то очень важное? Почему? Арабское название я слышу впервые, никаких ассоциаций с этими словами у меня нет… Уж очень они сложно выговариваются. Как его… карта… нет.
Я заглянула в книгу, шепотом произнесла:
- Ка-тра…
И остановилась, выронив ручку.
Перед глазами возникло бледное лицо человека, лежащего на траве. Трава вокруг него потемнела, от нее пахло странным резким запахом. Человек приподнял голову, с усилием разомкнул бледные обескровленные губы и четко выговорил:
- Катра…
Катра!
Вот что пытался сказать мне умирающий сосед! Он пытался произнести название бриллианта! Он пытался дать мне понять, за что его убили!
Катра!
Я закрыла лицо ладонями и стиснула зубы, начавшие выбивать нервную дробь. Вот я и добралась до сути. Господи, почему мне так страшно?
Кто-то тронул мое плечо, и я чуть не заорала от неожиданности.
- Что с вами? - озадаченно спросила библиотекарь, поливавшая цветы на подоконнике.
- Ничего, - пролепетала я.
- Мне показалось, что вам нехорошо.
- Глаза болят, - соврала я окрепшим голосом.
- Неудивительно, - проговорила женщина тоном, в котором смешались осуждение и уважение. - Если вы столько читаете каждый день, то глаза у вас должны болеть. Второй день от книг не отрываетесь!
- Уже вечер? - удивилась я. - Так скоро?
- Вы сегодня позже пришли, - напомнила библиотекарь. Забрала пластмассовую леечку и пошла назад за стойку.
Я посмотрела на часы. Половина шестого.
- Вы работаете до семи? - спросила я.
- Да. Но в половине седьмого начинаем собирать книги.
- Ясно.
Я посмотрела на книжную стопку. Меня терзали два взаимоисключающих чувства: любопытство и усталость. Усталость не физическая. Я впервые поняла, что устать можно и от обилия информации.
Что ж, на сегодня хватит, пожалуй.
Я собрала книги и попросила:
- Не убирайте далеко.
- Вы нашли все, что искали? - спросила женщина, водружая стопку возле себя.
Я немного подумала.
- Почти все.
- Ну, осталось совсем немного, - не то поощрила, не то утешила меня библиотекарь.
- Точно, - ответила я.
Попрощалась и вышла на улицу.
Осталась самая малость. Найти "Вторую каплю". Катратун Таниятун.
Арабские слова звучали как заклинание, и я несколько раз повторила их шепотом.
Папочка ждал меня с нетерпением. Как только я разулась, он торопливо выскочил мне навстречу из кухни и радостно сообщил:
- Я приготовил ужин!
Я оторопела с босоножками в руках.
- Сам?
- Сам!
Я внимательно заглянула в папины глаза. Показалось мне или толстая ледяная корка в них немного подтаяла?
- И что ты приготовил? - спросила я, все еще не смея поверить в чудо.
- Картошку поджарил! - гордо ответил папочка. Подумал и добавил:
- Давненько мы ее не ели.
Я так и села. Вот уже пять долгих лет папочка живет, не замечая того, что ест. А тут - нате вам! Жареная картошка!
- Накормишь меня? - спросила я тихо.
- Конечно!
Папочка немного поколебался и счел нужным объясниться.
- Ты вчера так плакала… Я хотел сделать тебе приятное.
- У тебя получилось, - ответила я, изо всех сил сдерживая слезы.
- Я накрываю?
- Накрывай.
Папочка скрылся в кухне, а я еще минуту посидела на старой потертой банкетке. В голове не было никаких мыслей, ни хороших ни плохих, и только сейчас я поняла, какое это облегчение.
- Ира! - позвал меня папочка.
- Иду! - ответила я.
Пристроила босоножки под телефонную тумбу, быстро вымыла руки и вошла на кухню.
Боже мой!
Стол был заставлен тарелками и тарелочками. Папочка вытащил на стол все, что было в холодильнике. На одной тарелке мирно уживались сыр и колбаса, нарезанные толстыми ломтями. На другой истекали аппетитным рассолом маринованные огурчики. На третьей исходила жирной слезой соленая семга…
- Боже мой! - сказала я вслух. - Это просто праздник какой-то!
Папочка гордо приосанился.
- Нравится?
- Не то слово! Папочка, как здорово! Я такая голодная!
- Тогда садись.
Я уселась на свое обычное место и нетерпеливо потерла руки.
- Ну?
- Сейчас, сейчас…
И отец выложил на мою тарелку горку аппетитной румяной картошки с хрустящей корочкой.
Я застонала.
- Папа! Ты волшебник! Так даже я не поджарю!
- Ешь, ешь, - хлопотал папочка, приняв смущенный и гордый вид тайного альтруиста. - Не разговаривай.
Я яростно вколола вилку в самую гущу аппетитной горки. Поднесла ее ко рту, немного обдула со всех сторон и надкусила.
- О-о-о!
- Вкусно?
- Ужасно! - подтвердила я с набитым ртом.
- Огурчик бери, - суетился папочка. - И рыбку тоже.
Я только кивала головой и запихивала за щеку предложенные вкусности. Клянусь вам, что если бы картошка была обугленной или хрустела на зубах от сырости, я поглощала бы ее с неменьшим удовольствием. Потому что уже пять лет обо мне никто не заботился. Я забыла, как это приятно.
- Хлебушек…
Папочка протянул мне плетеную хлебницу. Я выудила из нее толстый ломоть черного хлеба, покачала головой, вздохнула от избытка счастья и сказала:
- Я сейчас умру…
- Тебе плохо? - встревожился папочка.
- Мне хорошо.
Это была чистая правда. Так хорошо, что я забыла и про убитого соседа, и про странное арабское словосочетание, которое легко вылетало из головы, и про опасность, которая угрожала мне, неудачливому свидетелю преступления… я забыла обо всем. Тигр по имени "надежда" рвался из клетки на волю, и я распахнула дверцу, словно зверь был всего-навсего ручной, привычной кошкой.
Неужели папочка возвращается?
Господи, как же мы заживем!
Я отложила вилку и принялась самозабвенно мечтать о том, как все замечательно сложится потом, после окончательного выздоровления. Как мы будем вместе ходить в театр, гулять по вечерам, смотреть телевизор, как папочка будет выслушивать мое хныканье и гладить меня по голове…
Неужели наконец начнется такая нормальная сказочная жизнь?
Раздался звонок в дверь, и я от неожиданности выронила кусок огурца.
- Кто-то обещал прийти? - спросила я отца.
- Нет, - ответил он растерянно.
- Никто не звонил?
- Никто.
- Странно…
Я встала со стула и вышла в коридор. На цыпочках подошла к двери, встала сбоку от нее и, надежно прикрытая бетонной стеной, громко спросила:
- Кто?
- Я, - нерешительно ответил знакомый мужской голос, и я оттаяла. Распахнула дверь, отодвинулась в сторону, давая дорогу.
- Прости, что я без предупреждения, - покаялся Слава. - Возвращался к себе, проходил мимо твоего дома… Вот, решил завернуть.
- Отлично сделал! - поддержала я. - Мы как раз ужинаем.
- Ой!
Гость смутился.
- Может, я попозже? - начал он, но я, не слушая, втянула его в прихожую, закрыла дверь и велела:
- Раздевайся! То есть разувайся, - поправилась я торопливо.
Слава стащил с себя кроссовки и застыл в ожидании дальнейших распоряжений.
- Руки вымой.
И опять-таки он прошествовал в ванную без всяких возражений. Забавно все же командовать человеком, который старше тебя на пятнадцать лет.
Я прислонилась к косяку ванной и похвасталась:
- Папа ужин приготовил!
- Да? - спросил Слава без особого удивления.
Где уж ему понять мои чувства!
- Готов?
- Готов! - подтвердил гость.
- Пошли.
Мы вошли на кухню, я горделиво обвела взглядом обильный стол и сказала:
- Присоединяйся!
- С удовольствием, - ответил Слава. Наклонил голову и почтительно поздоровался.
- Здравствуйте, Дмитрий Семенович!
- Мы знакомы? - удивился папочка.
Настала неловкая пауза. Слава бросил на меня недоумевающий взгляд.
- Ира! Представь мне молодого человека! - призвал папочка.
Я рухнула на табуретку. Взглянула в глаза папочки и не увидела в них ничего, кроме обычного ледяного равнодушия к происходящему. Он не помнит Славу! Боже мой! Они познакомились несколько дней назад, а он уже ничего не помнит!
Слава молчал, и я поняла, что ситуацию придется брать в свои руки. Сделала над собой усилие, проглотила комок, застрявший в горле, и произнесла:
- Это Слава.
- Очень приятно, - вежливо откликнулся папочка.
Гость слегка поперхнулся, но быстро взял себя в руки и ответил так же вежливо:
- Мне тоже.
Я промолчала.
- Ну что ж, - бодро подытожил папочка, - хозяйничайте, молодые люди! Ирочка, корми гостя!
- Хорошо, - проговорила я, с трудом шевеля неповинующимися губами.
- Картошечка, огурчики, рыбка… В общем, ешьте на здоровье.
Папа встал из-за стола и с вежливым полупоклоном удалился в зал. Мы остались вдвоем.
Слава молчал, да и мне было нечего сказать.
Тигр, уж в который раз вырвавшийся на свободу, сожрал меня всю, без остатка.
Слава присел на папино место, подпер подбородок кулаком и стал смотреть на меня.
Так мы просидели минут десять. Молча.
Потом гость откашлялся, отставил подальше тарелку с маринованными огурцами и мягко сказал:
- Ирка, можешь меня обматерить, но я все-таки спрошу…
Он сделал паузу и договорил:
- Что с отцом?
Я стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Уже в который раз даю себе слово не верить этим коротким обманчивым улучшениям, которые заканчиваются так же быстро, как начинаются!
- Ира!
- Я слышу, - ответила я ломающимся голосом. - Подожди…
Слава встал с табуретки, достал стакан и налил в него воды из чайника.
Сунул стакан мне под нос и предложил:
- Выпей.
- Лучше коньяк, - проскрипела я.
От мучительного перенапряжения голову стиснул раскаленный огненный обруч, и сосуды грозили взорваться.
- Где?
Я поднялась с места, открыла холодильник и достала запотевшую бутылку самого дешевого коньяка, который только был в магазине. Знаю, что дерьмо, но "Мартель" мне не по карману.
Шлепнула бутылку на стол, распахнула дверцу шкафчика, выудила из него две пыльные пузатенькие рюмки.
Вытирать не стала. Слишком дрожали руки.
Просто разлила коньяк по рюмкам, взяла одну и выпила единым духом.