Итак, вчера я остановилась на том, что "Вторая капля" в очередной раз перешла из рук в руки. От персидского царя Шапура к правителю Пальмиры Оденату.
Оденат, который был покорен красотой этого камня, велел изготовить для него новую корону. В центре ее должен был быть захваченный у персов бриллиант, по бокам - два рубина почти одинаковой формы. По представлениям того времени, корона считалась скромной и была предназначена для повседневной будничной жизни. Так сказать, царская форма на каждый день.
Впрочем, носил эту корону Оденат недолго. Камень не замедлил принести новому хозяину обещанное легендой несчастье.
Оденат погиб от руки собственного племянника, очевидно желавшего захватить трон Пальмиры. Вместе с Оденатом был убит его старший сын от первой жены, наследник трона Герод.
Но поцарствовать племяннику не удалось. Инициативу тут же перехватила вторая жена убитого правителя, Зенобия. Вообще-то, настоящее имя ее звучало иначе: Зубайдат. И переводилось оно как "женщина с густыми красивыми волосами".
"Зенобия" - имя греческое и переводится дословно, как "Вторая гостья". Этот перевод в точности соответствовал рангу второй жены.
Однако Зенобию этот ранг не устраивал.
Ходили слухи, что покушение на мужа организовала именно она. Не знаю, что Зенобия пообещала убийце (хотя догадаться не трудно!), однако после смерти мужа приказала немедленно обезглавить глупого исполнителя, проложившего ей дорогу к трону.
Что и было сделано.
Зенобия провозгласила наследником своего малолетнего сына Вахабаллата и путем сложных интриг добилась для себя права регентства.
И стала последней царицей Пальмиры.
Я на секунду оторвалась от книги и уставилась неподвижным взглядом в точку на стене.
Вот она. Женщина с царским венцом на голове, нарисованная Казицким. А в центре этого венца - знаменитая "Вторая капля". Бриллиант, который Казицкий пытался продать.
Бриллиант, который приносит несчастье своим хозяевам.
Интересно, стала ли Зенобия исключением в этом ряду?
Я снова уткнулась в книгу и обнаружила, что в ней нет нескольких страниц. Как раз там, где, очевидно, описывалась дальнейшая судьба камня.
Что ж, поищем в другой книге. Благо, я теперь знаю, что мне искать.
Мне повезло. На нужные сведения о пальмирской царице я наткнулась с первой же попытки.
Книга, которую я открыла, была написана замечательным языком. Читать ее было легко и интересно, как увлекательный детектив. Впрочем, события, происходившие много веков назад, вполне могли называться этим современным словом.
Судите сами.
Зенобия родилась в бедной бедуинской семье, которая кочевала неподалеку от Пальмиры. Как она попала на глаза правителю Пальмиры и каким образом нищей безродной девушке удалось стать его женой?
Загадка.
Современники единодушно говорят о том, что Зенобия обладала огромной силой психического воздействия. Проще говоря, была незаурядным гипнотизером.
Сохранилось много описаний Зенобии и ее изображений, в том числе на монетах, чеканившихся в Александрии, которая тоже подчинялась пальмирской царице. Римский историк Требеллий Поллион описал ее так: "Она имела все качества, необходимые для великого полководца. Осторожно, но удивительно настойчиво приводила в исполнение свои планы. Строгая к солдатам, она не щадила себя в опасностях и лишениях войны. Часто во главе своего войска шла она 3–4 мили. Никогда ее не видели в носилках, редко - в колеснице, почти всегда - верхом. В ней в равной степени сочетались таланты военные и политические, строгость тирана, великодушие и щедрость лучших царей. Расчетливая в походах, она умела окружать себя царской роскошью. Выходила в народное собрание в пурпурной одежде, осыпанная драгоценными камнями, с короной на голове".
Зенобия была не только воином, но и философом. Знала греческий и коптский языки, составила сокращенный труд по истории Востока, создала в Пальмире философскую школу во главе с греческим философом-неоплатоником Лонгином.
Рим больше не мог терпеть усиления Пальмиры в ущерб собственным интересам.
Зенобия утратила всякое чувство меры. Она наделила себя титулом "Августы", сына нарекла именем Августа - императора - и официально провозгласила независимость от Рима.
В 271 году огромная римская армия двинулась на Восток - через Малую Азию, горы Тавра и Киликийские ворота.
На берегах Оронта пальмирцы были разбиты и отступили. Аврелиан шел за ними по пятам и вскоре достиг стен Пальмиры. Началась осада.
Город был хорошо укреплен. Аврелиан писал в Рим: "Я не могу описать вам, отцы-сенаторы, как много у них метательных машин, стрел и камней. Нет ни одной части стены, которая не была бы укреплена двумя-тремя баллистами".
Аврелиан не желал затягивать осаду. Он написал Зенобии письмо, в котором оговорил условия сдачи. Вот оно: "Аврелиан - Зенобии. Твоя жизнь будет сохранена. Ты сможешь провести ее в каком-нибудь месте, куда я помещу тебя. Твои богатства я отошлю в римскую сокровищницу. Законы и постановления пальмирцев будут соблюдены".
Легко представить себе, какое впечатление могли произвести на женщину, привыкшую к неограниченной власти, подобные предложения. Пальмирская царица не замедлила ответить: "Зенобия - Аврелиану. Никто еще, кроме тебя, не отваживался просить то, что ты требуешь. То, что может быть добыто войной, должно приобретаться доблестью. Ты просишь меня сдаться, как будто совершенно не осведомлен о том, что царица Клеопатра предпочла умереть, чем пережить свое величие. Персидские союзники, которых мы ожидаем, недалеко. Арабы на нашей стороне, так же, как и армяне. Сирийские разбойники, о Аврелиан, побеждали твою армию! Так что оставь свое высокомерие, с которым ты требуешь моей сдачи, словно ты был победителем повсюду!"
Но союзники не торопились. В городе начался голод, он повлек за собой болезни и эпидемии. Темной ночью Зенобия, взяв с собой сына и нескольких приближенных, тайно бежала из города, обманув или подкупив римские сторожевые посты.
На верблюдах они добрались до персидской границы и уже садились в лодку, чтобы переплыть Евфрат, когда погоня их настигла.
Зенобия была схвачена.
Узнав об этом, пальмирцы предпочли сдаться и принесли Аврелиану ключи от города. Римский император милостиво обошелся с горожанами, подарив им полное прощение. Над приближенными Зенобии и ее военачальниками был назначен суд. Многих казнили, в том числе советника Зенобии, греческого философа Лонгина.
Аврелиан ушел из города, оставив там небольшой римский гарнизон. Однако не успел он отойти далеко, как пальмирцы восстали и перебили римлян.
Аврелиан вернулся назад и на этот раз был беспощаден. Он разорил город, ограбил знаменитый храм Солнца, украшенный золотом, казнил каждого второго мужчину и разрушил все, что только мог разрушить. Это был конец Пальмиры.
Сама Зенобия, потеряв царство, не покончила с собой, подобно Клеопатре, как грозилась в письме. Впрочем, ее хорошо охраняли и берегли для торжественной церемонии возвращения.
Аврелиан рвался домой, ему не терпелось отпраздновать триумф. Богатства Пальмиры, сваленные на повозках, придавали его победе вполне осязаемый блеск. Но самой эффектной частью представления был, разумеется, выход покоренной пальмирской царицы.
Вот как описывает это событие римский историк: "Последний раз красота се ярко блеснула во время триумфального шествия, когда Зенобия - пленница, опутанная золотыми цепями, - шла босая, с распущенными волосами впереди вереницы повозок с сокровищами Пальмиры и бросала в толпу такие взгляды, что многие не могли их вынести и отворачивались. Говорят, что корона Пальмиры, которую тщетно разыскивал Аврелиан, была в ярости уничтожена руками самой бывшей царицы перед ее побегом из осажденного города. Два рубина из нее пошли на оплату побега. Куда же делся знаменитый бриллиант, названный сарацинами Катратун Таниятун, мы, вероятно, уже никогда не узнаем".
Остается добавить немного.
Аврелиан выдал Зенобию замуж за своего родственника, римского сенатора. На его вилле неподалеку от Рима бывшая пальмирская царица и закончила свою жизнь. Прожила она недолго, но успела подарить новому мужу двоих сыновей. Есть предположение, что ее медленно отравляли каким-то ядом. Видимо, Аврелиан до самого конца опасался неукротимого нрава своей пленницы.
Пальмира после пленения Зенобии и учиненного в городе мародерства больше не воскресла.
Сказочный восточный город, находящийся в 240 километрах от Дамаска люди покинули и забыли. Только устоявшие под напором времени и песка рощи колонн (за обилие которых, оказывается, Петербург и прозвали "северной Пальмирой) напоминают о былом величии и великолепии города.
В 17 веке развалины Пальмиры обнаружил итальянец Пьетро делла Валле. Через сто лет после него английский художник Вуд привез зарисовки Пальмиры в Европу. Рисунки сделались модными, последовал всплеск интереса к древнему городу и его истории.
Любопытные ринулись на место действий. Среди них были и русские. Один из них, Амалебек-Лазарев, сделал самую интересную с исторической точки зрения находку - пятиметровую стелу с Пальмирским пошлинным декретом 137 года. Она стояла напротив развалин храма бога Рабасирэ, владыки подземного царства, теперь стоит в Эрмитаже.
О величии и падении Пальмиры довольно.
Я вышла из библиотеки как обычно, после шести вечера.
Побрела домой, раздумывая по дороге над тем, что узнала.
История древней Пальмиры и ее последней царицы была похожа на сказку. Как, наверное, и вся древняя история.
Но от тех событий до наших дней протянулась одна вполне осязаемая ниточка.
Это драгоценный камень, который украшал корону последних пальмирских правителей, а сейчас спрятан в подвале дома неизвестного мне принца Дании. Вот уж, действительно, от царя к наследнику.
Как свидетельствует историк, камень пропал после бегства Зенобии. Рубинами она расплатилась со своими помощниками, а возможно, и с римскими солдатами, которые пропустили ее через посты. Но бриллиант она не отдала никому.
Не знаю, каким образом, но ей удалось сохранить камень в своих руках. Именно от нее он перешел к детям от второго брака, а впоследствии оказался последней ценностью, которую продал Яну Казицкому потомок этого рода. Тот самый, у которого, по словам итальянского посредника, доблесть предков переместилась из сердца в желудок.
Господи, до чего же хочется увидеть камень! До чего же хочется подержать его в руках!
Бриллиант, который украшал царскую корону!
Бриллиант, который держал в руках египетский фараон!
Бриллиант, который украшал голову Зенобии, последней царицы исчезнувшего государства!
Я, спотыкаясь, брела домой. В голове вертелись бессвязные восторженные мечты о том, как я найду камень. Я видела его так ясно, словно уже держала в руке: вытянутой грушевидной формы, величиной с мужской указательный палец, как описывали его очевидцы, не отражающий свет, но собирающий его внутри себя.
Голубой бриллиант, светящийся в темноте.
Бриллиант, секрет огранки которого утерян.
Я почти дошла до подъезда, когда кто-то громко окликнул меня сзади:
- Ира!
Я медленно повернула голову.
Реакции мои были сильно заторможены, поэтому, даже узнав знакомую высокую фигуру, я еще минуту стояла на месте.
Но через минуту уже летела прочь от подъезда к дороге, отделявшей от нас деревни Немчиновка. Ужас нес меня к спасительным зарослям, как на крыльях.
- Ира! Стой!
Я, не глядя, выскочила на дорогу и ловко увернулась от автомобиля. Взвизгнули тормоза, вслед мне понесся неизобретательный мат.
- Стой! Дура! Собьют!
Не знаю, с чего он решил, что мне больше нравится смерть от удушья, чем смерть под колесами. Но я отчетливо помнила силу огромных рук, стиснувших мое горло, поэтому неслась вперед, не разбирая дороги.
- Ира-а!
Я перебежала через дорогу, остановилась и оглянулась, тяжело дыша.
Верховский в отчаянии вертел головой, высматривая просвет в автомобильных рядах. На мое счастье, поток машин в это время был настолько плотным, что давал мне солидную фору перед преследователем.
Заметив, что я остановилась, Верховский снова отчаянно махнул рукой и закричал:
- Стой! Поговорить нужно!
- Пошел ты, - ответила я сквозь зубы.
Развернулась к нему спиной и неторопливо затрусила к знакомому дому.
А вдруг Славы нет? Что мне тогда делать?
Мысль была настолько страшной, что я прибавила шаг. Из последних сил влетела на покосившееся крыльцо и отчаянно забарабанила в дверь.
- Слава! Это я! Открой!
Дверь распахнулась. Слава стоял на пороге в майке и спортивных шортах. В руках у него была гантель.
- Что случилось? - спросил он ошарашенно.
Не отвечая, я отпихнула его в сторону и ворвалась в коридор. Захлопнула дверь и дважды повернула ключ в замке.
Привалилась к двери спиной и сползла на корточки, хватая воздух открытым ртом, как собака.
- Может, пойдем в комнату? - нерешительно предложил мой вечный спаситель.
Я только кивнула. Молча.
Слава протянул руку и рывком поднял меня с пола.
"А он сильный! - подумала я. - По виду не скажешь…"
- За тобой снова кто-то гонится?
Я кивнула. Дыхание выравнивалось медленно, пережитый страх мешал внятно говорить.
Слава вздохнул. Положил гантель на пол, ногой откатил ее к стене.
- Пойду поставлю чайник. А ты посиди, отдышись.
- Я с тобой! - проговорила я.
- Ир, да не бойся ты! Здесь тебя никто не найдет.
- Задерни занавеску, - попросила я.
Слава, не вступая в дискуссию, пошел к окну. В сущности, глупая просьба. Окно выходило в глухой, запущенный сад позади дома, и чтобы добраться до него, нужно было перелезть через два забора.
Но страх, овладевший мной, не признавал доводов рассудка.
Слава аккуратно придвинул друг к другу плотные шторы. В комнате стало темно.
- Свет можно включить?
- Можно, - ответила я, громко стуча зубами.
Щелкнул в отдалении выключатель, комната облилась неярким оранжевым светом лампы, стоявшей на столе.
- Садись на диван, - велел Слава. - Я быстро.
Я послушно забралась с ногами на удобный уютный диванчик, накрытый лоскутным одеялом. Обхватила себя руками и затряслась.
- Холодно? - догадался Слава.
Достал плед, которым уже укрывал меня в прошлый раз, накинул на плечи.
- Грейся.
- Спасибо, - с трудом проговорила я, клацая зубами.
- Я сейчас вернусь.
И ушел на кухню.
Я положила голову на спинку дивана и замерла, прислушиваясь к каждому звуку. Но кроме успокоительного позвякивания посуды, мне услышать ничего не удалось.
Никто не крался под окнами, никто не поднимался по скрипучим разболтанным ступенькам крыльца, никто не стучал в дверь.
Действительно, откуда Верховскому знать, что у меня есть персональный ангел-хранитель? Человек, которому на роду написано вытаскивать меня из разных неприятностей?
Слава вернулся назад, толкая перед собой сервировочный столик.
- Ого! - сказала я.
- Это, конечно, не так вкусно, как грибной борщ, но все же… Закусим, чем бог послал.
Я молча рассматривала два отделения стола, полностью заставленные вкусностями.
Наверху дышала паром пицца, разрезанная на длинные аппетитные ломти. Пицца, при одном взгляде на которую у меня началось выделение слюны, как у павловской собаки. Пицца, щедро фаршированная мясом, оливками, грибами, сыром, томатами, луком, кусочками чеснока…
Боже мой!
Я оторвала кусок побольше, шлепнула его на тарелку, стоявшую рядом, и поднесла ко рту.
- Голодная? - спросил меня хозяин с тем же гордым выражением лица, которое я вчера наблюдала у папочки.
- Угу! - ответила я невнятно.
- Осторожно. Не обожгись.
- Угу!
- Кетчупом полить? Или ты не любишь приправы?
- Угу… То есть полить, - с трудом проскрипела я сквозь непрожеванный кусок.
Не знаю, у кого как, а у меня от переживаний аппетит улучшается. Начинаю трескать на нервной почве так, как не трескаю в нормальном состоянии никогда. К тому же я за целый день еще ничего не ела.
- Я еще ничего не ела! - довела я до сведения хозяина.
- За целый день?! - ужаснулся Слава.
Я быстро закивала, набив рот быстро остывающей пиццей. Слава взял вторую тарелку и проворно выложил на ней симпатичный натюрморт: кусочки свежей розовой ветчины, политые крепко пахнущей горчицей, мраморный сыр с изысканной прозеленью, кусочек копченого сала с чесночком, ярко-красные кружочки свежего помидора и здоровенный кус черного хлеба.
Я застонала от вожделения.
- Ешь, ешь, - поощрил Слава и забрал у меня из рук пустую тарелку. - Может, еще кусочек пиццы?
- Хватит.
Глаза требовали еды еще долго после того, как желудок оказался переполненным. Я отвалилась на спинку дивана.
Мною овладела тупая сытая лень, которую наши предки деликатно называли "истомой".
- Чаю, чаю, - суетился Слава, перемещая пиццу и остальные деликатесы с верхней части столика вниз, а чайные чашки - на их место.
- Я не могу.
- Нужно. Иначе будет плохо перевариваться.
Я хотела возразить, но вдруг громко икнула и виновато прикрыла рот ладонью.
- Извини.
- Ты торты любишь?
- Я наелась.
- Все равно.
Слава сбегал на кухню и притащил нарезанный торт, который совершенно не походил на магазинный. Я взяла кусочек и осторожно надкусила.
Божественный домашний "Наполеон".
- У тебя какое-то событие? - поинтересовалась я.
- С чего ты взяла? - не понял Слава.
Я молча обвела рукой продуктовое изобилие.
- А-а-а… Да нет, никакого события. Получил гонорар, решил отовариться.
- Ты хочешь сказать, что это покупной торт? - уточнила я.
- Конечно!
Я в сомнении осмотрела остаток "Наполеона". Убейте меня, если я не отличу домашнего торта от магазинного!
- Слава, такие торты в общественных пекарнях не делают!
- Делают, делают, - возразил он рассеянно. - Я его в центре купил, в хорошей кондитерской.
Я снова осмотрела недоеденный кусок.
- Ну, не знаю… Сколько же он стоит?
- Неважно, - добродушно отмел хозяин мое нескромное любопытство.
- А сало? Только не говори, что ты и его купил где-то в центре!
- Сало домашнее, - честно ответил Слава. - Мать прислала.
- Очень вкусно.
- Рад, что тебе нравится.
Я допила чай и поставила чашку на столик.
- Еще?
Я сделала рукой короткий протестующий жест.
- Умру сейчас.
- Ладно, переваривай.
Слава откатил столик к стене, подвинул ко мне уютное кресло и сел, удобно положив ноги на сиденье дивана.
- Не мешаю?
Я посмотрела на него. Интересно, он издевается или действительно такой деликатный человек?
- Слава! Это твой диван! - напомнила я. - А также твое кресло и твоя комната. Кроме того, у тебя, наверное, были свои планы, которые полетели к черту из-за меня. И не в первый раз. Поэтому не спрашивай, не мешаешь ли ты мне. Это я должна у тебя спросить.