– Вы не можете компетентно судить о намерениях радикальных групп. Они не собираются с ходу выкладывать вам свои тайны. Позвольте нам судить об их опасности для нефтепровода – это наша работа!
Тогда Марат зашел с другой стороны:
– Вы, конечно, в курсе, мистер Снайдер, какая доля мне причитается в случае успешного выполнения нашего соглашения обеими сторонами?
– Известно: четыре процента от личного пая вашего шефа. Это очень щедрый подарок.
– Так вот, своему шефу я верю безоговорочно. А вам с Миллером – нет, я еще не видел цвета ваших денег, как говорят у вас – в Америке. Поэтому часть информации, которая не является оперативно необходимой, я подержу у себя, пока не будут подписаны условия концессии.
На этот раз Снайдера, что называется, "пробило", и он не нашел серьезных аргументов:
– Но это обширный документ, который потребует в лучшем случае нескольких недель юридической и экономической работы. А информация нужна срочно. Пропадает смысл…
– Мне будет достаточно команды Федорцова, – внес ясность Марат. – Так что предпринимайте какие-нибудь встречные шаги – уже пора!
– Профессиональный подход, – со вздохом оценил Снайдер. – Мы сегодня же свяжемся со Смирновым в Москве. А пока что держите свои тайны при себе и побудьте еще денек здесь. Как говорят русские, "авось" какая-нибудь шальная рыбка клюнет.
Когда дверь за американцем закрылась, товарищи с удивлением посмотрели на Марата.
– Лихо ты его отбрил, – сказал Боб. – А не чересчур? Мы же еще ничего не сделали…
– Марат прав, – возразил Сергей. – Если мы дадим им ценные сведения, а контракта не будет, то они включат все это в "предварительные условия" и потребуют новых услуг. В общем, надо пошагово выдавливать из них юридические документы.
Марат тоже вставил слово:
– "Ничего не сделали". В тюрьме посидел, ребро сломано, репутацию подпортили… Меня сегодня за члена УНСО приняли! Да и кое-какую информацию мелкую раздобыли…
– А если серьезно? – спросил Боб.
Марат, дымя "Житаном", ответил:
– Я ему совесть не продавал, а он мне ничего не платил, цэрэушник хренов. Реальных диверсантов я и сам могу покрошить и в тюрягу сдать, – не жалко. Они у меня обещанные проценты отнимают, а у старого армянина – хлеб и его вино. Зацепил он меня, честно говоря. Он на доверии мне имена сказал, и хотя они мало чего стоят, я их просто так этим хитрым ребяткам не отдам. Сначала сам проверю, что за "непримиримые люди".
– Ну и правильно, – решил Боб. – Сильно пачкаться – не к лицу. Я лично суетиться под клиентом не собираюсь… и пойду спать. Я вижу, вы поболтать собрались между собой. Бывайте. Марат, будешь отбиваться – не топай и ведра не роняй, у меня сон чуткий…
– Какой-то ты озабоченный, – сказал Марат Сергею, когда они остались вдвоем. – Как в Москве на МКАДе. Что случилось?
Сергей, как в Москве, принес бутылку водки из холодильника, налил в стаканы на три пальца, выпил свою, не чокаясь, будто лекарство. Еще помолчал и только тогда ответил на вопрос:
– Эти мины на морских платформах я устанавливал. – И со значением добавил: – Тогда…
Марат выпил свою водку и проронил:
– Дела-а.
– Потому и снять сумел, что вспомнил перестановку шифра – "по восходящей". Все перед глазами встало…
Марат широко раскрыл глаза:
– Так ты что – до сих пор не помнил об этом?
– Ни грамма, – подтвердил Сергей.
– Налей-ка еще, друг сердечный, а то такое дело без бутылки не разберешь. Действительно, сопьешься с тобой и твоими загадками…
Сергей сходил к холодильнику и принес какую-то немудреную закуску в пакете, налил по второй – поменьше. Затем выпил и – будто в воду нырнул – рассказал все, что вспомнил ночью после разминирования буровой. К тому времени, как он закончил, они почали вторую поллитровку.
– Это все? – спросил Марат.
– Пока все.
– Что значит "пока"?
– Я не знаю, что было дальше. А вернулся-то я один.
Марат крепко задумался. Он не спешил верить старому сослуживцу, но не спешил и подозревать его в сознательном обмане. Он быстро прокачал в уме три, даже четыре версии. Ни в одной все концы не сходились. Тогда он поискал какую-нибудь зацепку:
– Ты думаешь, память вернется?
– Наверное… Раз проявился один кусок, проявится и все остальное. Боюсь я, честно говоря, увидеть это "кино" – о том, как погибли мои… Крыша едет.
– А от водки легче?
– Да.
– Тогда пей. Она ведь не только с ума сводит. На войне без нее нельзя.
Однако хмель их не брал.
– Но этот эпизод ты теперь твердо помнишь?
– Каждую деталь. Перед глазами стоит.
– Тогда скажи, что было в приказе, который ты в "вертушке" вскрыл?
Сергей вскинулся, потом закрыл глаза, будто пытался прочитать тот листок бумаги из 1995 года.
– Черт! – вскрикнул он. – Текст исчез!
– Как это? – удивился Марат, а сам подумал, что с головой у Сергея, видимо, не все в порядке. К психиатру пора.
– Я сначала видел этот текст, а потом он вдруг исчез, и на его месте осталась одна короткая фраза. Но я ее не могу прочитать. Черт! Так рехнуться можно! Вроде бы вижу буквы, а сложить их не могу…
– Ты не мучь голову. Это ведь неспроста. Возможно, читать эти слова почему-то опасно для тебя… Вот мозг и отказывается это делать.
– Похоже Шеин говорил, – пробормотал Сергей.
– Когда?
– Всегда… И сегодня тоже… – Речь Смирнова вдруг ускорилась, он возбудился. – Я ведь позвонил этой сволочи – Губарю. Спросил его ласково: почему, мол, не предупредил, что платформы заминированы? Почему скрывал, что это я их заминировал? Как тебе это удалось, гад? Он от всего отперся: "Откуда я знаю, что ты все забыл? А если и знаю, то мне врач запретил тебя волновать, иначе совсем свихнешься. Я же тебе код написал на всякий случай. И правильно сделал – ты ведь жив". Спасибо, отвечаю, гнида. Значит, это ради твоих делишек, я ребят положил? Отвечай, как они погибли? Не знает… Говорит, что я вернулся невменяемый и про это ничего не рассказал. Только коды раз за разом твердил и рапортовал, что задание выполнено. Может такое быть, Седой?
– А ты мало видел, что война с людьми делает? И не такое бывало… – жестко ответил Марат.
– Вот и Шеин то же самое толкует. Он мне позвонил сегодня. Долго объяснял, что мозг не выдержал стресса. Говорил, что я стремился уйти в аут… в аутизм. Это значит – полностью прервать связи с внешним миром. Сказал, что сознание боролось с реальностью, что он полгода вбивал в меня нейтральную картину, закапывал в память то, что сводило меня с ума. Что произошло с моими людьми, я так никому и не рассказал.
Марат нахмурился:
– Послушай, Серега, что-то я не знаю такого психиатрического метода – закапывать что-то в глубину сознания. Я, конечно, ни черта в этом не смыслю, но мне кажется, что все психоаналитики стараются, наоборот, докопаться до самой первопричины невроза – тогда он отступает. Почему-то Шеин наоборот действует. Мы же заглядывали когда-то во Фрейда. Он говорит, что вытесненное воспоминание будет давить из подсознания и приведет к болезни… У тебя же так вроде бы и получалось.
Сергей удивленно смотрел на Марата:
– Ну ты даешь, философ. Фрейда помнишь… Ты когда его читал?
– Давно.
– И это у тебя в башке хранится?
– Нет. Но когда понадобилось – то вспомнил. Ты же вспомнил перестановку кода, когда мину в руках держал.
– Точно. И насчет Москвы ты прав. Шеин меня погипнотизирует – мне легче станет, а потом опять начинает давить изнутри. И вспомнить ничего не могу, и понять не могу, отчего мне хреново – а ведь хреново!
Марат налил в очередной раз, надеясь хотя бы дозой свалить Сергея с ног и дать ему проспаться. Может, утром полегчает.
– А горное ущелье в Северном Карабахе тебе ни о чем не говорит? Ты не мог после Каспия оказаться в этих краях?
Сергей задумался:
– Не знаю. Никаких зацепок.
– Тот армянин сегодня сказал мне, что примерно в те самые времена обнаружил в ущелье четырех бойцов. Их посекли неожиданно, возле костра и оставили там. Все без документов, но в нашей форме и с нашими татуировками, вот этими, – он похлопал себя по плечу. – Ничего не всплывает?
– Ни-че-го…
– Ладно, Серега. Сдается мне, что мы эту историю раскрутим. Шеина надо крутить, когда в Москву вернемся. Прищемим его, пусть рассказывает, что он там в ваших мозгах ковырялся. Теперь он режимом секретности не оправдается – не те времена. Да и вспомни хотя бы фильм дурацкий со Шварценеггером – "Вспомнить все", там память со временем полностью восстанавливается. Особенно под влиянием стресса. А этого добра у нас – вагон и маленькая тележка…
Необычно мягкий голос Марата постепенно убаюкивал Смирнова. Он стал ронять голову, засыпая за столом. Марат закупорил бутылку, оставив хозяину на утро дозу "лекарства". Затем он оттранспортировал Сергея к постели и свалил его, не раздевая.
У него теперь было немало пищи для размышлений, но ломать мозги сегодня он уже не хотел. Со всякой проблемой нужно переспать. Он решил, что утром все само собой утрясется в голове…
Утро не принесло ничего нового, кроме головной боли. Марата и Боба поднял на ноги все тот же Снайдер, который почувствовал себя, видимо, нарядчиком, который распределяет рабочих по объектам. Он сообщил, что в Кюрдамир подтянулись как минимум два массированных "десанта" оппозиции, возглавляемые лидерами партий – Али Керимли от "Народного фронта" и глава партии "Мусават" Иса Гамбар. Воспользовавшись предоставленным поводом для того, чтобы заявить претензии, они решили "подтянуть партийную глубинку" и организовали большое собрание, перерастающее в митинг. Понятное дело, речь шла о предвыборном пиаре, но стоило покрутиться на задах этого сборища – не выйдет ли кто-то на осторожный контакт.
С другой стороны, одной из групп содействия предстояла встреча с татарской общиной в компактном поселении этой национальности в окраинном районе. Там тоже появились бакинские активисты, хотя и в меньшем количестве. Вдали от полицейского корпуса столицы все эти оппозиционеры чувствовали себя гораздо увереннее и могли спровоцировать беспорядки, взвинтить себя – и в запале проговориться. Снайдер, с его мышлением цэрэушника, полагал, что Богуславу и Марату следует не стесняться и подтолкнуть разгоряченных инициаторов к беспорядкам – и тем самым заслужить их доверие. Он гарантировал отсутствие последствий для москвичей со стороны полиции.
Марату больше всего хотелось послать его подальше и даже дать по шее. То, что он предлагал, было откровенной полицейской провокацией в худшем стиле – к тому же уголовно наказуемой. Он прекрасно представлял себе разбитые при их соучастии головы сержантов и рядовых, массовые аресты и вызов военных частей и пожарных с водометами.
Боб спокойно сказал американцу:
– Вы хотите заключить с нами какое-то отдельное соглашение? Что вы предлагаете за организацию уличных беспорядков? Обычную ставку провокатора?
Снайдер понял, что зарвался в своем стремлении получить бесплатные услуги грязного свойства:
– Вы меня неправильно поняли. Необходимо только, чтобы вас приняли за сочувствующих и решительных людей. От уголовщины держитесь, конечно, подальше…
– Ты сам себе противоречишь, – угрюмо сказал Боб. – Так куда нам двинуться – к татарам или к ПНФА?
Порешили на том, что Марат отправится на собрание оппозиции, а Боб – к национальным меньшинствам.
Марат был вынужден выслушивать до обеда зажигательные речи на тюркском наречии. Хорошо хоть Айчурек и Гюльзар объясняли ему смысл выступлений и знакомили с расхрабрившимися без полиции патриотами.
В два часа дня он позвонил Бобу и спросил, как дела у того.
– Татары очень горячие люди, – сказал Боб. – Жаль, я не понимаю языка. Только что к нам заглянула Мари, я сматываюсь с ней из этого бедлама. Тут есть дело только для районной милиции.
Марат, в свою очередь, поделился впечатлениями:
– А у меня горячие азербайджанские патриоты. Готовы идти на Степанакерт и громить армянские лавки. Вовсю обвиняют British Petroleum в том, что они ничего не делают для демократии, а только решают вопросы с продажными чиновниками. Один хвастал, что помогал делать "оранжевую революцию" в Киеве, здесь рвется на баррикады. Я сказал ему, что уезжаю завтра в Тбилиси, потому что здесь ничем серьезным не пахнет. Он позвал своих дружков, они сначала горячились, предлагали даже выбить стекла в мэрии. Однако я им ответил, что в толпе не заметно не только гранатометчиков, но даже автоматического оружия никто не принес. Когда они поняли, о чем я, сразу затормозили четырьмя лапами и согласились, что мне лучше податься в Тбилиси. Дали пару адресов и просили передать приветы грузинским братьям. Слушай, а как там Сергей, он с тобой?
– Их "межэтническая" группа содействия здесь, но часа два назад Сергея забрал Губаренко и второй… Шеин. Знаешь такого?
– Знаю. Куда забрал?
– Я думал, он тебе сообщил. Они поехали назад в Баку, там срочные дела. Позвони ему.
– Отбой, – сказал Марат и срочно набрал номер Сергея.
Тот сразу ответил.
– Ты где? – спросил Марат.
– Все в порядке, еду в Баку.
– Зачем?
– Надо разобраться с четырьмя оставшимися кодами. Губаренко привез их, хочет продать.
– Так Миллер же здесь.
– Нет, он еще вчера убыл в Баку.
– Понятно. Шеин тоже с вами?
– Да, он сказал, что надо провести несколько сеансов и попробовать вытащить на поверхность все это. Говорит, что "нарыв созрел". Я завтра вернусь, если отец не появится в Баку. Но это вряд ли.
– Как себя чувствуешь?
– Все в порядке кроме похмелья. Ты меня правильно вчера подпоил. Давай, до встречи.
– Бывай, приветов не передаю. Можешь от меня назвать Губаря сволочью.
– Обязательно.
"Растревожили гадюшник", – подумал про себя Марат.
Глава 7. Второе "я"
Найдя Смирнова на собрании татарских активистов, Губаренко и Шеин сразу же доставили его в гостиницу. Шеин очень беспокоился о его состоянии. Он попросил генерала оставить их и провел быстрое обследование – рефлексы, зрачок, мелкая моторика пальцев, скорость реакции…
– Пил вчера?
– Много, – хмуро пробурчал Сергей.
– А сегодня?
– Ничего.
– Я и вижу, что реакция угнетенная. Но это даже к лучшему. Агрессивные проявления были в последнее время? Кабаки крушил?
– Нет.
– Как к тебе вернулись воспоминания? Был сильный стресс?
Сергей усмехнулся:
– Был, Федор Константинович, – и он рассказал о дезактивации взрывного устройства.
– Отлично, – сказал врач. – Это был не стресс, а настоящий шок. Причем из шокового состояния ты не вышел до сих пор. Но это уже вызвано не прямой угрозой жизни, а первой порцией прорвавшихся воспоминаний о реальных событиях, которые послужили причиной твоего застарелого невроза.
– Я что – сумасшедший? Скажите правду, Федор Константинович!
– Нет, ты социально адаптирован к своему неврозу и адекватен по реакциям. Полная вменяемость. Хотя от суда я тебя – в случае чего – сумею отмазать…
– От какого суда? – насторожился Смирнов.
– От любого. Как этот рвач Ходорковский, сидеть в бутырской камере не будешь. Но давай о другом. Мы воспользуемся этим моментом прорыва воспоминаний и попробуем продвинуться еще немного. Не возражаешь?
Смирнов покачал головой:
– Только вы меня и держите на плаву все десять лет. Делайте как знаете, я вам верю.
– Тогда закатай рукав, введем кое-что внутривенно, чтобы снять блокаду…
Шеин сноровисто перетянул ему руку выше локтя, попросил поработать кистью – и на сгибе руки вздулись бугристые вены – с похмелья шалило давление.
– Отличное наполнение, – пробормотал Шеин, – мечта наркомана. У них вены прячутся к самым костям, – зачем-то объяснил он. – Не "ширялся" здесь?
– Нет.
– И не пробуй. С твоими мозгами сейчас шутки плохи. Уедет крыша и не вернешь.
– Я понимаю.
Врач достал из кармана пузырек с притертой пробкой и откупорил его. Летучий запах немедленно распространился по комнате.
– Знакомый аромат?
Глаза Сергея остекленели в один миг, подсознание среагировало на самом первобытном уровне на запах горького миндаля, который служил условным сигналом. Шеин специально выбрал этот аромат, который почти не мог встретиться в обычных условиях. А если и встретится, то человек, понюхавший пары синильной кислоты, уже никому об этом не расскажет и автоматически выйдет из игры. Понятно, что свой ароматизатор врач использовал в дозах совершенно безопасных для себя и пациента.
– Знакомый запах? – повторил Шеин.
– Да, – механически ответил Сергей.
– Ты отчетливо помнишь события на буровых вышках в 1995 году?
– Да.
– Ты в вертолете вскрываешь приказ в конверте. Видишь его?
– Да, – Сергей разорвал воображаемый конверт руками, оглянулся, немного повернулся на стуле, закрывая содержание секретной бумаги от чьего-то любопытного глаза – там, в 1995 году.
– Читай!
Лицо Смирнова перекосила судорога, скулы свело.
– Читай, я сказал! – прикрикнул на него Шеин.
– "Командиру группы специального назначения старшему лейтенанту Смирнову…" – начал Сергей безо всякого выражения.
– Чушь! Ничего такого на листике нет! Смотри внимательно, там только три слова!
Сергей захрипел, застонал, затем гримаса сошла с лица молодого человека, он успокоился:
– "Твой отец умер", – прочитал он равнодушно.
– Правильно. Встать.
Смирнов мгновенно вытянулся по стойке смирно.
– Возьми нож на столе.
Сергей схватил тяжелый выкидной нож, которым вчера резал колбасу, ловко развернул его в пальцах.
– Воткни сюда, – Шеин вытянул указательный палец, показывая на спинку кресла.
Едва не задев ухоженный короткий ноготь, лезвие по самую рукоятку погрузилось в мягкую обивку кресла.
– Отлично. Какое задание ты должен был выполнить по кодовой фразе?
Сергей начал ответ четким "строевым" голосом, будто рапортовал начальству:
– Первое. Произвести специальное минирование шести буровых платформ. Для этого скрытно высадиться на побережье, найти рыбачий домик…
– Отлично. Ты выполнил это задание?
– Полностью.
– Кому ты рассказал об этом?
– Майору Шеину, полковнику Губаренко.
– А недавно кому-нибудь говорил?
– Вчера – капитану в отставке Марату Суворову.
– Он разжалован – рядовому запаса Суворову.
– Я не признаю это разжалование.
– Придется признать.
– Так точно. Рассказал о минировании вышек разжалованному рядовому запаса Суворову.
– А о складе?
– Я не помнил этого вчера.
– Сейчас помнишь?