– Вы сами понимаете, Андрей Павлович, нет такого единого понятия, как "отношение российского правительства". Никого не может радовать работающий нефтепровод, который проходит мимо нашей территории, никому не нужны "Каспийские эскадроны" из американских солдат, которые базировались бы в Азербайджане… Но многие сожалеют теперь о проданных десяти процентах БТД и были довольны нашим присутствием в Баку. А иные силы усердно занимаются проектами отделения Осетии и вовсе предпочли бы устроить там кровавую заварушку. Что тут сказать?.. Определенные силы нас поддерживают, другие будут всячески противодействовать.
Суворов все это время сидел на своем месте подле шефа и внимательно слушал. Никакого его участия в переговорах, конечно, не предполагалось. Он входил в курс дела на случай поездки в Баку, а потому фиксировал в голове сведения и помечал вопросы, которые при необходимости задаст Федорцову.
Марата гораздо больше интересовало неожиданное продолжение истории десятилетней давности, когда были разом уничтожены два элитных подразделения его группы и едва не погиб он сам. Воняло предательством. Ни тогда, ни сейчас он не мог сформулировать точнее, в чем заключалось предательство, но оставалось мерзкое ощущение, что их продали. Нельзя было сказать, что Марат подозревал персонально Губаренко, чье грубое лицо сейчас маячило через стол от него. Не было данных, не было свидетелей.
Марат рассуждал о тех сведениях, которые услышал от Сергея Смирнова – ведь раньше не было и их. Все было покрыто сплошной завесой армейской секретности, субординации, подчиненности, конкуренции различных ведомств и служб. Однако было ясно, что отмена, точнее – кардинальные коррекции в плане операции могли быть внесены только руководством. Речь не шла о предательстве офицерика из штабных, который продал оперативные сведения чеченцам из непримиримых.
Воскрешение прежнего друга было радостью, но смешивалось с привкусом горечи, привкусом подозрения. Не было военной логики в том, чтобы послать половину группы на перехват каравана. С тем же успехом можно было последовательно осуществить обе операции или забросить к пограничникам десантуру. Марат размышлял, стоит ли вообще ворошить прежние дела. Надежды узнать правду, в общем-то, не было никакой. Смысла ее выяснять – и того меньше…
Еще через полчаса наконец задвигались стулья, собравшиеся поднялись и засобирались на выход. Сергей подошел к долоховчанам и, улыбаясь по привычке, спросил:
– Завтра мы, конечно, увидимся у болгар. Ну а как насчет сауны сегодня вечером?
Федорцов пожал плечами:
– Если Марат рвется, то я не возражаю. А вот мне придется провести еще пару-тройку встреч, а вечер посвятить бумагам.
– Где вы остановились?
– Пока не знаю, – Федорцов набрал номер водителя Володи и уточнил у него. – Гостиница "Европейская", номера 303 и 305. Первый мой, второй – Марата.
Они быстро договорились, как найти друг друга после окончания рабочего дня, затем Суворов и Федорцов отбыли из гостеприимного особняка, дождавшись машины.
Первым делом, сев в "лендкрузер", Федорцов набрал киевский номер:
– Алло, Богуслав? Как дела?
В трубке послышался характерный веселый голос:
– "Оранжевая мама, оранжевый верблюд!.." Песня про украинскую революцию. Через три дня назначено совещание с представителем ГПУ – вот уж точно назвали свое заведение: "Генеральная прокуратура Украины"! Без мыла лезут со своей деприватизацией! Отнимут у наших партнеров завод, и все придется начинать по новой. Надо вам самому подъехать к гэпэушникам. А что Москва?
– Пропахла нефтью, Боб. Ты мне лучше скажи, ты своих посольских в столице знаешь?
– Болгар, что ли, имеешь в виду?
– Да.
– Представитель по экономическим связям со странами СНГ подойдет? А то мы с ним вместе борьбой занимались.
Богуслав Кочаров был известным спортсменом у себя на родине, пока судьба не занесла его в Россию. В его роду был и знаменитый штангист Новотны, так что он с детства привык видеть в доме партийных функционеров, которых позже сменили "новые болгары", близкие к спорту. Так что связи у него были весьма обширные.
– В самую точку попадает! Завтра у них прием в честь нефтедолларов и газорублей. Ты мне нужен. Садись на самолет и дуй сюда. Надо, чтобы завтра утром ты с ним обновил знакомство.
– С радостью, – загрохотал Боб. – Мне эти украинские "грицьки" в костях уже сидят, а в посольстве хоть домашним вином угостят. А как с ГПУ?
– Там разберемся, – завершил разговор Федорцов и повернулся к Марату: – Ну что, получилась неожиданная встреча?
– Для меня – да, – кивнул Марат. – А для вас?
Федорцов хитро прищурился:
– Я, скажем, смутно предполагал. Проверили биографии партнеров, как это и следует делать, – выяснилось, что младший Смирнов служил практически в той же части, что и ты, в одно время. Старых счетов нет?
Марат почесал затылок.
– Да как сказать, Андрей Павлович. При непонятных обстоятельствах в один день были уничтожены и его, и мое подразделения. Я считал, что он умер в госпитале. Между прочим, все это происходило при участии того самого Губаренко.
Федорцов округлил глаза:
– Вот оно как! Дела… Собираешься что-то предпринять по этому поводу?
– Десять лет прошло, – задумчиво протянул Марат. – Но в одно местечко я бы заглянул ради старой памяти. Дадите машину на часок?
– Устроимся в гостинице, потом доставите меня в Думу и можете быть свободны часа два. Я вызову Володю, если понадобится. Лучше скажи, что думаешь по поводу совещания. Что знаешь об этом Губаренко?
– Отец-командир… Я долго с ним служил – по нашим меркам, боевым. Подразделение "Ноль", спецоперации. Он сильный оперативник и тактик, способен продумать многоходовую операцию и в точности ее выполнить. Однако, как выяснилось впоследствии, может пожертвовать при выполнении операции любым из нас. Так что "отцом" мы его больше не считали, да и "командиром" он тоже перестал быть. О карьере его ничего не знаю – не моего полета птица. Известно только, что в Москве, в Генштабе, у него была сильная "рука". Ему все сошло с рук: в том числе и гибель нашей группы. Не понимаю, откуда у него материалы по месторождению Гюнешли и чем его так разобидел Гейдар Алиев.
Федорцов хмыкнул:
– Тут все просто. В 1993 году Алиев-старший устроил в Азербайджане референдум, всеобщие выборы и стал полноправным президентом независимой страны. Тогда же были частично национализированы буровые платформы в Каспийском море. Да и вообще все стало принадлежать Алиевым и их клану. Ну, пусть не совсем так – в стране и других кланов достаточно, но русских оттуда вытолкали взашей…
– Как отовсюду, – вставил словечко Володя.
– А вот откуда у него взялись шесть буровых – ума не приложу. Какое у него тогда звание было?
– Полковник, – ответил Марат.
– Не по чину имущество, – протянул Федорцов.
– Группа Смирнова еще в 1995 году была уничтожена в засаде "стоимостью" в два миллиона долларов, – сказал Суворов. – Представляете, какая сумма для тех времен? Чечены несли эти деньги наличными для Басаева. Вернулся один Смирнов, а отправлял его Губаренко, специально прибывший для этого из Москвы.
– М-да-а… А ты себе представляешь полковника спецподразделения ГРУ, который сговорился с чеченцами? – засомневался шеф.
– Я теперь что угодно могу себе представить, – сказал Марат. – Например, два миллиона, которые поделили Смирновы с Губаренко.
– Версия, достойная рассмотрения, – согласился Федорцов, – но это мало что нам дает. Факт остается фактом – документы на эти вышки остались у него, а сами платформы ржавеют до сих пор под Баку. У нас в общем-то простой резон: при помощи наших капиталов реанимировать работоспособность скважин. В 1993 году они ведь давали добычу, затем были брошены и с тех пор стоят. А трубу от Баку до турецкого побережья нечем заполнить.
– Гостиница "Европейская", – объявил остановку Володя. – Осторожно, двери открываются.
Все отправились устраиваться в номерах.
Час спустя Суворов входил в приемное отделение Московского военного госпиталя им. Бурденко – заведение, знакомое многим и многим солдатам, воевавшим в горячих точках. Марат привычно осмотрелся и обнаружил пожилую медсестру, дежурившую на регистрации.
– Здравствуйте, сестра, – тепло поздоровался он. – Скажите, можно ли разузнать, майор медицинской службы Гераськин все еще работает здесь?
Сестра оглядела его усталым взглядом:
– Старые раны заныли? – наметанным глазом узнала она старого солдата.
– Как раз нет, – бодро отвечал Марат, – он меня хорошо залатал, не беспокоит.
– То-то и видно, что давно не был у нас, служивый. Полковник Гераськин теперь завотделением нейрохирургии. Сейчас узнаю, есть он на дежурстве или нет, – она принялась крутить внутренний телефон.
Узнав, кто его беспокоит, полковник приказал пропустить старого пациента во внутренний прогулочный сад. Туда и вышел к нему:
– Здравия желаю, товарищ полковник! – гаркнул Марат.
– Здравствуй, Седой, – протянул руку офицер. – Не сложил еще головушку?
– Не дождутся душманы моей смерти.
– Ну и слава богу. Как плечо?
Марат дважды был ранен практически в одно место – левое плечо. Майор Гераськин долго возился тогда, восстанавливая функции связок и сухожилий. Вместо ответа пациент продемонстрировал редкий элемент гимнастики: он упал лицом вниз, выставив вперед левый кулак, почти коснулся лицом земли, держа руку в упоре, затем резко оттолкнулся и вернулся в исходное вертикальное положение.
– Ну силен, бродяга, – оценил его акробатику врач, – вопросов больше нет. А на то, что ноет к непогоде, – не обращай внимания.
– Я и не обращаю, – успокоил его Марат.
Они присели на лавочку под зазеленевшим апрельским деревом.
– Поздравляю с очередным званием, – вспомнил Марат. – А то я майора по старой памяти спрашивал. Будете здесь дослуживать, я понимаю?
– Спасибо, буду. Иначе кто вас на ноги поднимать станет? Ты благополучно живешь?
– Вполне.
– Был бы "вполне" – не пришел бы ко мне, – неожиданно в рифму получилось у врача. – Что привело?
– Старинные дела. Только сегодня узнал, что мой товарищ жив.
– Кто?
– Старлей Смирнов.
– Да он вовсе и не погибал, – удивился военврач.
– Вы не помните характера его ранений тогда – в 1995 году? Его отправили в Москву, а вы уж тоже к тому времени вернулись в "Бурденко".
Врач задумался, припоминая, и пожал плечами:
– Он был не по моей части. Состояние довольно тяжелое, странное даже… Но по линии неврологии и психиатрии. Мы проверили его, но Шеин, который его привез, плотно наблюдал сам, возился… Впрочем, как и сейчас. Вы как специально собрались – я и сегодня видел Сережу Смирнова в приемной у Шеина, поздоровались издалека. А что тебя смущает?
Марат закурил, чтобы замаскировать паузу.
– Понимаете, Игорь Иванович, нас услали в разные стороны, а вернулись мы порознь, но практически в одиночку – все тогда погибли. Он много дней по горам пробивался к своим, тяжело контужен был. Вообще многодневные бои и преследование в горной местности – штука тяжелая… Говорили, у него воспаление мозговых оболочек было и что не выжил он.
Доктор вытаращил глаза:
– Да кто тебе эти глупости наговорил? Никаких контузий у него не было. Истощение, сумеречное сознание или что-то в этом роде, в общем – психиатрия сплошная, темный лес. Шеин забрал его в свою исследовательскую лабораторию, возился долго и в конце концов комиссовал.
Дело не нравилось Марату – как тогда, так и сейчас.
– Игорь Иванович, что с ним могло быть, как по-вашему?
– Дай-ка мне сигарету, капитан…
– Я разжалован.
– Знаю. Я почти не курю. Свои – точно не курю, – как-то грустно пошутил военврач. – Не из экономии, конечно… Вы чем занимались у "чехов"?
Марат немного смутился, сказывалась давняя привычка держать язык на привязи – от этого часто зависела жизнь людей:
– Спецоперации… Резня, одним словом.
– Вот то-то и оно. У вас такие перегрузки были – физические и психические – ни один не мог остаться в своем уме. Знаю, что Шеин вел специальные психофизические курсы: он занимался со взводом Смирнова, а твои были вроде контрольной группы. Пытались повысить устойчивость или что-то в этом роде. Он не распространялся, это ведь все по линии ГРУ, совсекретно. Может быть, что-то перехимичили с подразделением Смирнова, а может быть, сам по себе не выдержал. Еще может быть – попал в такую переделку, которую вообще нельзя вынести, – начинаются изменения в сознании, часто необратимые. В общем, спроси, Марат, что-нибудь попроще, например: как заработать миллион.
– Как? – улыбнулся Марат.
Врач не ответил на улыбку, сказал:
– Честных способов нет. А у Смирнова и Губаренко деньги после войны появились. Думай сам…
Вечером, когда уже стемнело, младший Смирнов подкатил к Марату на новенькой "мазде" цвета мокрого асфальта:
– Вертолет подан! – весело окликнул он товарища. – Прокатимся по кольцевой с ветерком?
Марат уселся рядом в комфортное кресло:
– Давай.
Выехав на МКАД, Сергей вдавил педаль газа чуть не до пола. Машина понеслась, лавируя между попутными автомобилями.
– Деньги приготовил? – спросил Марат.
– Продавцам полосатых палочек? Конечно. Но нас не остановят.
– Номер специальный?
– Не важно. Может, я везучий такой.
– Похоже, – заметил как-то многозначительно Марат, и Сергей это почувствовал.
– Намекаешь все на ту же историю?
– Не только…
– А ты, пожалуй, прав, – снова заулыбался Сергей.
Линзы желтых монохромных очков защищали глаза от ветра, который бил в лицо из приоткрытого окошка. На лице появилось хищное выражение, знакомое Марату еще по службе. Сергей по-особому оскаливал зубы и щурил глаза, когда становилось опасно и надо было принимать мгновенные и абсолютно верные решения, чтобы остаться в живых в следующую минуту, час и день.
– Мне ведь действительно повезло, Седой. Выбрался живым из мясорубки. Правда, что называется, "чердак поехал". Думал – хана мне. С моей башкой медик наш – Шеин – до-олго провозился. Но ведь выходил! Из армии решил я уходить начисто. И тут оказалось, что пока мы гонялись по горам за вахабитами недорезанными, отец мой, сидя по Голландиям да Германиям, не вина на приемах распивал, а занимался самым что ни на есть конкретным делом. Ельцин тогда с Колем – "дядей Колей" – начал васькаться на брудершафт, полезли к нам немецкие фирмы, а наши, соответственно, к ним. Тут мой отец и пригодился всем сразу. В те времена ведь – пока еще не сформировались как следует капиталы – самым важным были личные связи. Доверие, так сказать, между партнерами. А у кого они были тогда – связи с капиталистами?
Марат внимательно наблюдал за товарищем, не перебивая его речи. Особенно выдавали Сергея руки: костяшки побелели, потому он слишком крепко сжимал рулевое колесо. Речь шла как-то взахлеб, неровно. Да и машину он бросал нарочито резко.
Сергей снова почувствовал это отношение и поспешил объяснить:
– Это лучший отдых для меня – погонять на хорошей скорости. Лучше, чем бабы и водка. Ты не женился? – неожиданно поинтересовался он.
– Нет, – покачал головой Марат.
– И правильно. Не для нас это… Понимаешь, оказывается, отец успел стать необходимым звеном, посредником между нашими доморощенными бизнесменами и Западом. Выхожу из больницы, а у меня готовая поляна – занимайся тем, что в руки идет. Присосался он к газово-нефтяной трубе – не оторвать. А тут пошла экономическая война между английскими и немецкими нефтяными компаниями. А потом – прибалты, белорусы, Украина… А у отца все связи на руках, в правительство вхож. Такие проценты на руках налипли!.. Слушай, Марат, хочешь я тебе покажу, что в Москве ночью бывает? Закачаешься! – неожиданно загорелся Сергей, вертя головой во все стороны, будто высматривая поблизости самое сумасшедшее из московских развлечений.
Марат, которому суматошная езда с возбужденным по непонятной причине товарищем нравилась все меньше и меньше, ответил:
– Знаешь, чего я хочу?
– Ну?!
– Братан, дай порулить твоей "маздой"!
Воскликнув "Эх!", Сергей решительно выкатил на обочину и затормозил:
– Никому бы не дал, но тебе отказать не могу. Десять лет не виделись, хоронили друг друга…
Марат пересел за руль, и у него наконец появилась твердая надежда вернуться с прогулки целым:
– Ты командуй, куда держать путь, – напомнил он. – Мы в баню-то собираемся?
– А? Да, конечно, – спохватился Смирнов.
Оказавшись на месте пассажира, он закурил, притих и явно стал приходить в себя.
– Ты что взъерошенный такой? – с участием спросил Марат. – "Коксу" нюхнул?
– Что? Да нет, не балуюсь. От него в пару лет сгоришь. А что, похож на наркомана?
– Нет, взбудораженный просто.
– Ладно, гони в сторону Кунцева, там покажу. Действительно, что-то я дерганый сегодня. Поехали, распаримся, может, отойду.
– Ты хоть "матрешек" не заказывал?
– А надо было?
– Нет. Или – пока нет.
– Правильно, Седой, они покоя не дадут. Да и вызовем в любой момент по мобиле.
– Да ты меня удивить не старайся, Серега, – угомонил его Марат. – Я ведь не из лесу приехал. Могу тебе про свои приключения на площади Пигаль порассказать. Обхохочешься…
Они прибыли наконец в небольшое заведение под вывеской "Спортивно-оздоровительный клуб "Hot Night"", снятый Сергеем на ночь. Неприметное снаружи полуподвальное помещение внутри было оборудовано всеми изысками современной Москвы – саунами, соляриями, тренажерными залами и номерами с девицами. Марат отказался от всех благовоний и масел, обнаружив, что сауна обшита кедровой доской:
– Не порти аромат, кедр сам все даст, – настоял он и температуру выше ста пяти градусов тоже отсоветовал – лишнее, мол.
Совершив три захода, расслабившись как следует, они почувствовали себя в родной атмосфере мальчишника, а потому отказались и от массажа, и от джакузи, и от барышень, в общем, – ото всех многочисленных услуг, ограничившись пивом и водкой, закуска – не в счет. Хотелось просто поговорить.
Возобновив при помощи пива потерю жидкости и "накатив сверху" водки, Сергей наконец размяк – напряжение, державшее его весь день, схлынуло, будто вышло потом на кедровой доске.
– Что ты думаешь о том деле? – сравнительно спокойно спросил он наконец Марата.
– При недостатке сведений ломать голову бесполезно, – ответил ему товарищ. – Версий я могу изложить сколько угодно, но толку от этого не прибавится. Я не знаю главного – куда вас посылали.
– Подозреваешь меня?
– В том числе. Никто еще не отмылся от подозрений, если вернулся с задания в одиночку.
Сергей согласно кивнул:
– Я сам не знаю, что думать. Весь день, как на еже. Даже к врачу смотался.
– Я тоже, – ответил Марат, – в "Бурденко".
Сергей удивился:
– Могли там встретиться. Что за совпадения целый день! То десять лет не виделись, то по два раза на день пересекаемся. Ты тоже к Шеину заглядывал? Хотя вряд ли… Он же твоим подразделением не занимался.
– Я этому рад. Нет, я был у Гераськина, и он сказал, что никакой контузии у тебя не было.
Сергей поглядел Марату в глаза, отвел взгляд и взялся за бутылку, наполнил опустевшие рюмки.