Часы показывали четверть первого, когда Рон вошел в парк в паре кварталов от знакомого небоскреба. Есть время отдохнуть перед встречей с Мартином Гиббсом. Рон устроился на скамейке в густой тени высокого кустарника. Приятно пахло водой и цветами. Людей было немного. Рон привычно описал взглядом дугу по обозримому пространству, просчитывая вероятность опасности. Вроде бы, никакой. Мамы с колясками, старушки с собачками. Можно немного расслабиться, дать себе передышку от постоянного напряжения. Рон засмотрелся на цветы, рассаженные замысловатым узором. Никто не видит рук, творящих и поддерживающих эту красоту. Они работают ранним утром, когда те, для кого она создается, еще спят. Рон задумался мыслью, навеянной умиротворенной красотой природы. Может, стоит уехать, найти уединенное местечко и там строить свою обособленную жизнь, скрытую от посторонних глаз…и тогда остаться без прощения? Нет, от греха не убежишь. Он внутри, он точит душу гнилью, и если процесс не остановить, можно уподобиться тухлому дождевику, полному смрадной пыли. Рон пойдет к Мартину Гиббсу. Обязательно. Он будет у него точно к условленному часу.
Глава 12
Мартин встретил Рона любезно и серьезно. Черные глаза блестели то ли от волнения, то ли от азарта. Он провел Рона в комнату, следующую за кабинетом. Здесь Мартин работал с пациентами. Приглушенный свет. Мягкие оттенки зеленого на мебели, шторах, ковре.
– Прошу вас, – движением руки Мартин предложил Рону кресло с пологой спинкой. – Удобно?
– Да.
– Вас никогда не вводили в гипноз?
– Нет.
– Вы готовы попробовать?
– Да.
– Расслабьтесь и не сопротивляйтесь внушению, если вы мне доверяете. Вы мне доверяете, мистер Митчелл?
– Я вам верю, доктор.
– Вы любите природу?
– Да.
– Что вы любите наблюдать?
– Небо.
– Вы лежите на мягкой траве. На поляне. Вокруг лес. Деревья с мерным шелестом листвы. Над вами небо. Вы один на один с огромным, синим, безмолвным небом. Вы смотрите на него безотрывно, слушая спокойный ровный шум леса. Вы смотрите уже долго, очень долго. Ваши глаза начинают уставать. Ваши веки тяжелеют и невольно опускаются. Вы уже не в силах их поднять. Вам хорошо. Приятная тяжесть наполняет тело. Лес шумит все тише…тише…вы погружаетесь в спокойный сон…вы летите сквозь годы в детство, где вам было так же спокойно и хорошо, как сейчас…Когда я досчитаю до одного, вы окажетесь в своей комнате, в том дне, о котором хотите узнать правду… Десять, девять…Вы в своем детстве…Восемь, семь, шесть…Вы в доме родителей…Шесть, пять, четыре…Вы в своей комнате…Три, два, один…
– Рон, сколько тебе лет?
– Мне уже двенадцать.
– Где ты сейчас?
– В своей комнате.
– Что ты делаешь?
– Сижу за столом.
– Что ты делал раньше?
– Рылся в шкафу.
– Зачем?
– Грэг просил вернуть книгу, а я никак не могу ее найти.
– Кто такой Грэг?
– Мой друг. Мы вместе учимся.
– А где Дэн?
– В своей комнате.
– Откуда ты знаешь?
– Мы делаем уроки и не должны в это время выходить из своих комнат.
– Почему не должны?
– Папа запрещает.
– Вы сегодня играли вместе?
– Да, в мяч после завтрака.
– Где?
– Во дворе.
– А потом? Что вы делали потом?
– Так, мотались по дому.
Вдруг Рон замер, его тело напряглось.
– Рон…
– Я слышу шум… Как будто что-то упало…, кто-то кричит. Это мама! Мама кричит!
Рон тяжело задышал.
– Рон, где ты сейчас?
В распахнутых глазах Рона Мартин увидел детский испуг.
– Рон, что случилось?
– Дэн разбился! Он лежит и не дышит. Голова в крови… Дэн упал с лестницы.
– Где ты сейчас?
– Около мамы. Она плачет.
– А где твой отец?
– Он бежит сверху.
– Со второго этажа?
– Да, по лестнице.
– Что делаешь ты?
– Я стою и смотрю…стою и смотрю.
– Где сейчас отец?
– Он рядом.
– С тобой?
– Нет, с Дэном и мамой.
– А где ты?
– Я тоже здесь… Папа сказал, что это он виноват.
– В чем виноват, Рон, в чем виноват?
– Я не знаю. Папа говорит, что Дэн испугался.
– Кого испугался?
– Папы.
– Почему?
– Не знаю.
Рон замолчал. Что-то происходило у него внутри, отражаясь сменой чувств в распахнутых глазах. Быстротечные эмоции, резко меняющие тональность, не давали Мартину возможности их уловить. Мартин ощущал, что их рождает и поглощает течение одного и того же чувства. Испуга? Не только.
– Рон, где ты сейчас?
– Здесь.
– Что происходит?
– Они осматривают Дэна.
– Кто они?
– Врачи. Они приехали.
– Ты видел, как они приехали?
– Нет.
– Почему? Где ты был, Рон?
– Наверху. Я должен сказать маме.
– Что сказать, Рон?
– Мама не слушает, мама меня не слушает…
– Рон, что ты должен сказать?
– Она уходит. Мама… мне надо сказать…
– Что, Рон, что?
– Как же так, мама меня не слушает… мама, мне надо сказать, мама, я должен сказать…мама, я должен сказать…
Тело Рона пришло в движение. Руки и ноги непроизвольно дергались. Из глаз катились слезы. Он тяжело прерывисто дышал, судорожно сглатывая слюну, и повторял, повторял последнюю фразу. Рон впал в истерику. Продолжать было опасно и бессмысленно. Мартин уже знал, что будет дальше – укол и полное забытье. Он начал обратный отчет.
– Десять!
Мартин хлестко ударил Рона по лбу. Тот обмяк, ровно задышал, но еще долго не мог открыть глаза. Мартин устало опустился в кресло. Он не исключал подобного исхода сеанса, и он произошел, произошел, черт бы его побрал! Сильнейший стресс, пережитый Роном в детстве, не дал сознанию расслабиться, не отпустил туго закрученные пружины памяти.
Рон открыл глаза. Обстановка комнаты медленно проступала сквозь туманную пелену. В кресле вырисовались очертания Мартина Гиббса. Он смотрел на Рона темной бездной глаз.
– Ничего не получилось?
Черные озера заколыхались в подтверждающем жесте. Рон в изнеможении снова закрыл глаза. Память ревностно берегла тайну и во сне, и наяву и где-то между ними, там, где он был сейчас. Она не поддалась воле Мартина Гиббса, не позволила для Рона помощи со стороны. Рон по-прежнему один на один с загадкой всей своей жизни. Когда же он получит ответ и как дожить до этого времени? Как не убить? Вернувшееся сознание лихорадочно билось в поисках выхода из очередного тупика. Рон сел в кресле, обхватил голову руками.
– Пробовать второй раз нет смысла, – Мартин встал, подошел к окну, чуть приоткрыл шторы.
– Понимаю, – выдохнул Рон. – Но вы должны мне помочь.
– Я думаю, – не оборачиваясь, произнес Мартин.
Оба замолчали. Назад пути не было ни для Мартина, ни для Рона. Оба осознавали опасность резкого разрыва отношений, завязавшихся на тончайшем уровне бессознательного.
– Ваши жертвы имели что-то общее? – Мартин повернулся и Рон увидел в его глазах зарождающуюся идею.
– Нет.
– Пол, возраст, профессия, одежда, цвет волос?
– Нет.
– Обстоятельства?
– Нет.
– Кто были эти люди? – спросил Мартин, сев в кресло напротив Рона.
– С Филом Кренстоном мы учились в одной школе, он был в параллельном классе. Мы здоровались, если оказывались в общей компании, перекидывались парой слов, но не более того… У нас не было общих друзей, у нас были разные интересы. Фил был настоящий комик, я занимался спортом… Не понимаю¸ почему именно Фил, не понимаю…
Рон замолчал, борясь с поднимающимся в душе протестом против прошлого, настоящего, будущего.
– Имя Ники Томпсон я узнал после ареста. С ней я точно нигде раньше не встречался, даже случайно, вообще ее не знал, не знал!..Она работала в парикмахерской. Ей было двадцать три…
Мартин видел, с каким трудом давались Рону эти воспоминания, каким больным было для него это ворошение прошлого. Но Мартин снова проведет Рона по его крестному пути, заставит терзаться совестью, разбередит душу мучительными воспоминаниями, потому что этот крестный путь теперь остается единственным путем к спасению.
– Что они делали перед тем, как вы их убили?
– Ничего особенного. Фил сидел в запасных, Ники стригла клиента.
– Где и как вы убили Ники?
– В каком-то темном дворе. Я шел за ней следом, в руках оказалась палка.
– До самого убийства вы осознавали свои действия?
– Смутно, словно во сне. Я не могу уловить тот момент, когда начинаю действовать по кем-то или чем-то заданной программе. Если бы я мог, я бы не убивал.
– Когда к вам возвращается сознание?
– Когда все кончено, когда уже ничего нельзя изменить, ничего.
Слушая, Мартин по обыкновению одновременно размышлял, сопоставлял, анализировал. Ученик и парикмахер. Мальчик и молодая женщина. Разный возраст, разные города, разное время и обстоятельства смерти. Что связало их судьбы с судьбой Рона через сотни миль и многие годы? И что самого Мартина связало с Роном? Последнему вопросу Мартин невольно усмехнулся. И он еще спрашивает себя, почему здесь этот ненормальный Рон? За идею, пришедшую сейчас в голову Мартину, коллеги сочли бы его самого сумасшедшим.
– Мистер Митчелл, мне нужны ваши страхи.
– Мои страхи? – недоуменно переспросил Рон.
– Да, чего вы боитесь, не считая самого себя?
– Боюсь, доктор, я ничего не боюсь.
– Подойдем иначе. Что может вас заставить остановиться, вздрогнуть, оглянуться?
Рон замер. Глаза стали оживать воспоминанием, которое становилось все явственнее и ярче, еще ярче, еще, до рези в глазах.
– Крик.
Рон зажмурился. В уши ударил крик Кэт, высокий, пронзительный, невыносимо больной.
– Кто кричал, Рон? Чей крик вы вспомнили? – Мартин мгновенно уловил реакцию Рона.
– Кэт. Сестры Фила. Крик Кэт вывел меня из шока, в котором я убил ее брата. Этот крик разрезал меня заживо, и эта рана до сих пор не срослась.
– А Ники кричала?
– Нет, не успела.
Мартин удовлетворенно откинулся на спинку кресла. Недаром его недолюбливают коллеги. Из очень и очень многих только он обладает даром осязать тайную часть этого мира, именно осязать, потому что ее нельзя ни видеть, ни слышать. Эта материя подобна воздуху, но в отличие от него, ее незримое присутствие ощущают лишь избранные. Но этот особый дар требует и особой ответственности. Мартин смотрел на Рона. Перед ним убийца. И этот убийца утаил свой самый главный страх, который и привел его к Мартину – страх потерять свободу.
– Мистер Митчелл, после убийства Ники вы пытались скрыться?
– Нет. Я сам вызвал полицию.
– Почему?
– Чтобы больше никого не убить.
– Но сейчас все иначе?
– Да. В тюрьму я не вернусь, – Рон прямо посмотрел на Мартина.
– Я готов к помощи, мистер Митчелл, но не готов к соучастию в убийстве.
– Доктор, я не прошу вас быть в моей жизни завтра. Я прошу вас быть в ней сегодня.
В комнате воцарилось молчание. Мартину предстояло принять трудное решение. Его душу терзало непонятное чувство. Совесть, страх, ответственность или все вперемешку? Без сомнения, этот случай в его практике совершенно особый, тем не менее, Рон, пусть и уникальный, всего лишь пациент, и Мартин оказывает ему услугу в рамках своей врачебной практики. Все законно и морально с профессиональной точки зрения. А с человеческой? Мартин не уверен в успехе своей идеи, значит, косвенно становится соучастником возможного будущего убийства? С другой стороны, если он откажется от этой идеи, убийство все равно свершится. В каком случае он будет более виноват: оказав помощь или отказав в ней?
– Моя идея – это крик, – уверенно заговорил Мартин. – Крик жертвы, который спутает ваши мысли, заставит оцепенеть, потому что он для вас – страх. Страх – сильнейшая эмоция, подавляющая все другие подсознательные импульсы. Страх крика вас остановит. На очень короткое время, на миг.
– На миг? Что даст мне этот миг?
– Не вам. Вашей жертве.
– Что? Напасть на меня?
– Удрать, повинуясь главному инстинкту живого мира – инстинкту самосохранения.
– Это покушение на убийство, доктор.
– Это лучшее из двух зол, но выбирать вам.
Глава 13
Рон шел несвойственно себе медленно, глубоко погруженный в собственные мысли. Не реагируя на внешний мир, он не заметил, как прошел мимо улицы, сворачивающей в безлюдье дальних кварталов, и сейчас идет по многолюдному центральному проспекту. Реклама переливалась разноцветными и разноформенными огнями, раскрашивая в разные цвета лица прохожих. В открытых кафе звучала музыка, магазины зазывали яркими витринами. Среди сверкающих огней и галдящей толпы Рон шел по коридору одиночества, полному беззвучной тревоги.
– Простите!
Две веселые юные особы, торопясь в ожидавшее такси, налетели на Рона, выпорхнув из магазина модной одежды. Дверца захлопнулась, машина быстро затерялась в плотном дорожном потоке. Рон посмотрел на дверь, из которой возникли две щебечущие неожиданности, перевел глаза на сияющую витрину. Два манекена с суровыми лицами зазывали покупателей игривым положением искусственных тел. Рон смотрел на них и не понимал, что так притягивает его взгляд. Почему он смотрит на этих кукол? Разная одежда, разные позы, разные волосы, лица. Лица! Лица не отпускают взгляд Рона – оодинаковые и в тоже время разные, разные и одинаковые. Почему? Рон стоял у витрины, всматривался в пластиковые черты и, нисколько не обращая внимания на толчки проходивших мимо людей, все силился понять, что делало одинаковые лица разными. Внезапная догадка звонко щелкнула Рона по лбу. Волосы! Их делают разными волосы! Манекен-блондинка выглядит иначе, чем манекен-брюнетка. Рон тоже может менять внешность, а значит теперь он может взять предложенный шанс на свободу. Он примет предложение Мартина, потому что каждый день будет разным. Если спасшаяся жертва захочет найти убийцу, покусившегося на ее жизнь, она опишет в полиции не Рона. Она опишет человека, в облике которого в тот день будет Рон, и который немедленно исчезнет навсегда. Полиция не любит бесперспективных дел, тем более без внятного состава преступления. Рон словно отмяк внутри. Он спокойно дошел до гостиницы, поужинал и лег спать.
…Рон шел по длинному темному коридору на расплывчатый свет по контуру далекой двери. Шаг за шагом он приближался к запертой за ней тайне. Рон шел очень тихо и очень осторожно, словно боясь случайным взмахом или несдержанным дыханием нарушить зыбкие границы горящего света. Шаг, еще шаг. Рон остановился, пристально всмотрелся вдаль сквозь плотную черноту. В трепещущем ореоле появились новые формы? Или незримые параллели темного коридора исказили знакомые очертания? Рон снова медленно пошел вперед. Шаг, еще шаг. Рон тихо приближался, не отрывая глаз от растущей полоски света, веря и не веря своим глазам. Ближе, еще ближе. Рон замер. Ровной полосой свет истекал из щели приоткрытой двери! В голове Рона бешено запульсировала кровь. Гулкие удары не давали услышать, что происходит за незапертыми дверями. Успокоиться, главное, успокоиться. Рон закрыл глаза. В полной неподвижности кровь постепенно умеряла ритм ударов. Рон услышал знакомые голоса, но тихое звучание не позволяло Рону их узнать. Почему они звучат так тихо, словно дверь, как и прежде, наглухо заперта? Рон открыл глаза. Он стоял в пустом темном коридоре за несколько метров до источника истины, струящейся мягким светом, в десятке шагов от тайны, призывно манящей разгадкой! Рон смотрел на свет, слышал тихий перебор речи за дверью, и не смел сделать ни шага вперед. Он чувствовал, как внутри него нарастает желание не открывать дверь. С каждым мгновением оно становится сильнее его стремления к разгадке тайны, пока не достигает той же неистовой силы, какой в прежних снах обладало его желание открыть таинственную дверь. Наполняемый ужасом от мысли передумать и шагнуть вперед, Рон резко развернулся и, сделав несколько больших шагов, прыгнул прочь, в черную бездну торжествующей ночи…
Рон распахнул глаза. Подушка и простыня были мокрыми от льющегося с него пота. Потолок, стены, дверь… Нет, дверь не та, и уже не ночь. За окном брезжит рассвет. Откуда окно? В коридоре нет окон…Он прыгнул на свою кровать, но как он сумел? Он и не сумел, он же спит на кровати, вернее спал. Он у себя дома, то есть в съемной комнате… Рон с облегчением закрыл глаза. Он спал, а теперь проснулся… Все хорошо, хорошо, это был только сон…Он не в адской пропасти, он в своей грешной, но все-таки земной жизни. Рон снова открыл глаза. Первый солнечный свет уверенно растворял остатки ночи, добавляя интенсивности цветам утренней палитры. Рон упоенно наблюдал расцвет нового дня, впитывая энергию пробуждающегося неба.
Наконец почувствовав, что способен двигаться, Рон поднялся с кровати, прошел в ванную, выбросив скомканную простыню в корзину для белья, встал под душ. Теплые струи воды смыли последние следы ночного кошмара. Слегка промокнув тело полотенцем, Рон, не одеваясь, сварил крепкий кофе. Глубоко втягивая аромат дымящегося напитка, он налил кофе в большую чашку, капнул сливок и с детской непосредственностью уставился на кремовое пятно, нехотя растворяющее свои сливочные кромки в горячем кофейном море.
Глава 14
– Ваш кофе, доктор! – с укоризной в голосе громко провозгласила Джудит, заметив, что босс никак не отреагировал на любимый черный кофе с большим сливочным пятном посередине, чашку которого она только что поставила ему под нос. Вздрогнув от неожиданности, Мартин едва не опрокинул на себя горячий напиток. С недоумением внезапно очнувшегося человека Мартин уставился на Джудит.
– Что с вами, мистер Гиббс, – спросила Джудит с профессиональным участием врача, обращающегося к страждущему пациенту. – Может, вам нужен доктор?
– Я сам доктор, – раздраженно посмотрел на нее Мартин. – Предлагаешь меня вызвать к самому себе?
– Это бы не помешало! – с демонстративной рекомендательностью ответила Джудит и, грациозно развернувшись, поплыла к двери, высоко держа голову и откровенно торжествуя по поводу оставленного за собой последнего слова.
Мартин провожал глазами Джудит, внутренне полностью соглашаясь со своевременностью доброго совета. После ухода Рона Мартин еще долго сам с собой обсуждал правильность сделанного Рону предложения. В двухсторонней аргументации верх брала то одна, то другая сторона. Мартин уехал домой без однозначного вывода, с разворошенными чувствами и тяжелой душой. Ночной сон, соответствуя его состоянию, был тревожен и прерывист. Не выспавшись, не отдохнув и по-прежнему в беспорядке чувств Мартин приехал на работу не как обычно, утром, а лишь к назначенному Рону времени. Первое, о чем он попросил Джудит, был крепкий горячий кофе со сливками. Другого кофе Мартин не пил.
Придет ли сегодня Рон, согласится ли на непредсказуемый эксперимент? Примет ли подсознание Рона установку Мартина? А если боязнь крика – не причина, а следствие другого страха, природу которого не осознает сам Рон, и суть которого не уловил Мартин? В этом случае Рон может повести себя вразрез заданной установке, и эта реакция будет абсолютно непредсказуемой. Может, и к лучшему, если он не придет. Мартин большими глотками выпил кофе, даже не заметив, что тот уже остыл.