Снова повисла пауза. Керстнер словно все еще пытался понять услышанное. Затем он резко поднялся и пошел к двери. На ходу стянул с себя халат, и тот упал на пол. Доктор не обратил на это никакого внимания. Рыжеволосая помощница с лицом мопса в этот момент открыла дверь без предварительного стука.
- Миха, я… - начала она, но замолчала, едва увидела окаменевшее лицо своего начальника. У рыжеволосого мопса и доктора, похоже, были доверительные отношения.
- Я должен уехать, - сказал Керстнер. - Изабель умерла.
- Не может быть! - воскликнул мопс, и Боденштайн подумал, что она сомневается в правдивости слов доктора. Однако ее дальнейшие слова убедили его в обратном. - Но ты не можешь сейчас так просто уехать! Лошадь еще не отошла от наркоза и…
- Позвони Георгу, - резко оборвал ее Керстнер и направился к двери.
По дороге в институт судебной медицины в Заксенхаузене Керстнер не проронил ни слова. Он сидел опустошенный и безмолвный, словно погруженный в зловещую бездонную тишину. Институт судебной медицины размещался в импозантной вилле постройки начала прошлого века на Кеннеди-аллее. Еще издалека Боденштайн увидел многочисленных представителей прессы и автомобили с оборудованием для радио- и телерепортажей и массу любопытных репортеров. Останки главного прокурора Гарденбаха, очевидно, уже были доставлены.
- Езжайте к входу для клиентов, - сказала Пия и поймала удивленный и насмешливый взгляд шефа, когда он понял, на что она намекает. - Следующий поворот налево, до зеленых ворот. Там вы меня высадите.
С помощью какой-то тайной уловки Пия открыла ворота, и Боденштайн въехал на задний двор, где были припаркованы три автомобиля и катафалк. Чуть позже они беспрепятственно вошли в здание. Керстнер безмолвно следовал за Боденштайном и Пией вниз по лестнице в подвал здания. Именно там находились помещения, где проводилось вскрытие. В центре первого помещения стояли носилки с трупом, накрытым зеленой простыней. В дверном проеме появился сотрудник института судебной медицины. На его лице расплылась радостная улыбка.
- Привет, Пия, - поздоровался он. - Давно не виделись.
Боденштайн после этого приветствия бросил на коллегу недоуменный взгляд, который она не заметила.
- Привет, Ронни, - ответила она, понизив голос. - Это молодая женщина из Таунуса? Приехал ее муж на опознание.
Ронни приветственно кивнул Боденштайну и Керстнеру, затем покачал головой:
- Нет, это тот, из-за кого папарацци заставили ввести нас осадное положение. Пойдемте.
Он шел впереди них к другой прозекторской. Там стояли еще одни накрытые простыней носилки. Боденштайн слегка покосился на Керстнера. Даже в ярко освещенном, облицованном белой плиткой помещении лицо мужчины оставалось застывшим и не выражало никаких эмоций. Боденштайн чаще, чем ему хотелось бы, сопровождал в эти помещения близких погибших. Людей, уже и без того потрясенных смертью коллеги, друга или родственника, здесь шокировала еще и казенная атмосфера помещения, напоминавшего большую кухню. Металлические шкафы до потолка, неприветливый неоновый свет, плиточные стены и полы - смерть здесь была лишена той почтенности, которая внушает уважение живущим. Сотрудник института судебной медицины откинул зеленую простыню с лица трупа. Керстнер несколько секунд совершенно спокойно смотрел на мертвую женщину.
- Это она, - сказал он и отвернулся. - Это Изабель.
Боденштайн не подал виду, насколько своеобразной находил реакцию мужчины. Ронни хладнокровно подтянул простыню, ослабил фиксирующий тормоз носилок и придвинул труп к металлическим шкафам. Керстнер задрожал, когда дверь шкафа с щелчком открылась и в помещение ворвался поток холодного воздуха. Затем он быстрым шагом направился за Боденштайном к выходу.
Через три четверти часа Керстнер сидел на стуле перед письменным столом в кабинете главного комиссара уголовной полиции Хофхайма. Он держал чашку с кофе, который ему налила Пия. Доктор согласился, чтобы их беседа записывалась на диктофон, сообщил необходимые персональные данные и ждал с опущенной головой первого вопроса, пока Боденштайн делал поясняющие комментарии о присутствующих и о расследуемом деле.
- Извините, что мы вынуждены задать вам несколько вопросов. - Боденштайн повернулся к доктору. - Но речь идет о смерти вашей жены. Возможно, об убийстве.
- Что вообще случилось? - Взгляд Керстнера медленно перемещался в сторону лица Боденштайна. - Как она… умерла?
- Она лежала у подножия смотровой башни на вершине Атцельберг, - сказал Боденштайн. - На первый взгляд показалось, что она спрыгнула с башни, но есть подозрительные обстоятельства, которые говорят не в пользу самоубийства.
- Самоубийство? - Керстнер покачал головой. - Зачем Изабель было лишать себя жизни?
- Расскажите нам что-нибудь о вашей жене, - попросила Пия мужчину. - Она была явно моложе вас, не правда ли?
Керстнер некоторое время помедлил с ответом, его взгляд снова устремился вдаль.
- На девятнадцать лет. Она была сестрой одного из моих лучших друзей. - Мужчина поднес чашку к губам и сделал глоток кофе, при этом его рука сильно дрожала. - Я и моя тогдашняя невеста, с которой я был обручен, как раз вернулись из Америки, когда я встретил Изабель. Это было осенью тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Через три месяца мы поженились, так как Изабель была в положении.
Керстнер погрузился в воспоминания. Боденштайн и Пия ждали, когда он продолжит.
- Казалось, все шло замечательно, но вскоре после рождения нашей дочери начались проблемы.
- Какие проблемы? - спросила Пия.
- Изабель хотела жить так, как привыкла, - пояснил Керстнер. - Большая вилла, крупные траты на отдых, лошадей и шопинг. Но я более охотно инвестировал деньги в наше будущее. Инка, я имею в виду фрау доктора Ханзен, искала тогда второго совладельца для нашей ветеринарной клиники, которую она возглавила сразу после смерти отца. Я познакомился с Инкой Ханзен через моего друга Георга Риттендорфа. Мы быстро сошлись. Доктор Ханзен, как и я, училась и работала в Америке. Между нами троими возникла взаимная симпатия.
Боденштайн и Пия не торопили его с продолжением. Через некоторое время доктор вновь заговорил:
- Нам пришлось сделать дорогостоящие закупки и провести реконструкцию. Инка, правда, получила страховку за своего отца, но этого было слишком мало, чтобы осуществить все то, что мы наметили. Чтобы не очень транжирить наши средства, мы решили сэкономить на персонале. Мать Инки вела бухгалтерию, жена Георга была помощницей ветеринара, а Изабель предстояло работать в регистратуре. - Керстнер вздохнул. - Об этом лучше не вспоминать.
- Почему? - спросила Пия.
- Она не выносила Георга, - ответил Керстнер и потер усталые глаза. - Впрочем, и тот ее - тоже. Но прежде всего, она рассчитывала получить от меня большую финансовую выгоду. Однако все свои сбережения я вложил в развитие клиники и работал зачастую по пятнадцать-шестнадцать часов в день, а также в выходные. Ее это не устраивало.
Его лицо приняло страдальческое выражение.
- Я долго за нее боролся… - Керстнер смотрел перед собой. - Хотя все отчетливее понимал, насколько ей безразличен. Постоянно возникали скандалы, большей частью из-за денег. Она ушла, вернулась, опять ушла… Это был ад.
- Когда ушла ваша жена? И почему?
- Может быть, потому, что в какой-то момент я не стал ее больше удерживать. - Керстнер пожал плечами. - В конце мая она окончательно собрала свои вещи, и когда я вечером вернулся домой, ее уже не было. Она исчезла со всем своим имуществом.
- А вашу дочь она взяла с собой? - уточнила Пия.
- Сначала нет, - тихо ответил Керстнер. - Примерно две недели назад она забрала ее из детского сада, и с тех пор я больше не видел Мари.
Боденштайн наблюдал за мужчиной и пытался проанализировать то, что видел. Керстнер был ужасно подавлен, но стала ли причиной этого смерть его жены, заставившая его прослезиться?
- Где проживала ваша жена после того, как ушла от вас?
- Этого я не знаю.
- А ваша дочь? Где она сейчас?
Керстнер поднял глаза, затем отвернулся в сторону и уставился окаменевшим взглядом на свои руки.
- Я… этого я тоже не знаю.
- Когда вы видели вашу жену в последний раз? - спросила Пия.
- Вчера, - почти прошептал Керстнер. - Она неожиданно появилась в клинике.
Пия бросила быстрый взгляд на своего шефа.
- В котором часу? - спросил Боденштайн.
- Примерно без четверти шесть, - ответил Керстнер, не поднимая глаз. - Я как раз вышел из операционной, когда она бросилась мне навстречу и сказала, что ей надо со мной поговорить.
- И что она от вас хотела?
Мужчина молча покачал головой.
- Господин доктор Керстнер, - Пия говорила мягко, но настойчиво, - нам известно, что ваша жена в половине пятого вечера заправляла свой автомобиль на бензоколонке, после этого она находилась у вас в клинике, а через пару часов скончалась. Возможно, вы были последним, кто видел ее живой. Пожалуйста, ответьте на вопрос.
Керстнер по-прежнему молча смотрел перед собой, будто ничего не слышал.
- Вы поссорились? Из-за чего? Она ведь хотела от вас что-то совершенно определенное.
Молчание.
- Где вы были вчера вечером? - спросил Боденштайн. Вдруг ситуация полностью изменилась. На его глазах пребывающий в шоке вдовец превратился в человека, подозреваемого в убийстве. Имелся и мотив, даже несколько. Неудавшаяся любовь, разочарование, ревность. - Вы не должны ничего нам говорить, что могло бы вам навредить. Не хотите позвонить адвокату?
Мужчина недоверчиво поднял глаза:
- Вы ведь не хотите сказать, что это я… Изабель?..
- Вы видели ее за несколько часов до смерти, - возразил Боденштайн. - Ваша жена ушла от вас. Вы не знали, где она находится. Вероятно, вы испытывали ярость и ревность.
- Нет-нет! Это не так! - резко прервал его Керстнер. - Я не злился на нее и не испытывал ревности… больше не испытывал.
- Почему - больше?
- Потому что… - начал он, но потом замолк.
- Просто скажите нам, чего от вас хотела вчера ваша жена.
Керстнер кусал губы, опустив голову. Затем совершенно неожиданно начал рыдать. Он был в полном отчаянии и даже не пытался вытирать слезы, струившиеся по его лицу.
Понедельник, 29 августа 2005 года
Неделя началась с совещания всех сотрудников отдела К-2 в семь часов утра. После пары относительно спокойных недель им предстояло расследовать сразу два дела, но дело о самоубийстве главного прокурора Гарденбаха передали в Управление уголовной полиции округа. Впрочем, Боденштайна ничуть не огорчил тот факт, что пришлось передать в вышестоящую инстанцию дело Гарденбаха, которое легко могло стать событием политического значения.
Он слушал, как его сотрудники собирали первые фрагменты дела Изабель Керстнер, которые, хотелось надеяться, через некоторое время образуют полный пазл. Франк Бенке, старший комиссар уголовной полиции, был следующим по рангу в отделе после Боденштайна. Два года назад он вместе со своим шефом перешел из полиции Франкфурта в Хофхайм. Родившийся и выросший во Франкфурте, он слегка надменно называл все, что находилось за пределами города, "глубоким тылом". Комиссару уголовной полиции Каю Остерманну было около сорока. Десять лет назад при участии в операции в составе отряда полиции особого назначения он потерял ногу, и с тех пор печальная судьба заставила его тянуть лямку в отделе внутренней ревизии. Когда Боденштайн перебрался в Хофхайм, он сделал запрос на Остерманна и получил положительный ответ. С тех пор Кай со своим острым умом и памятью, сравнимой разве что с компьютером, стал незаменимым сотрудником К-2.
Четвертый в команде - самый старший по возрасту, - Андреас Хассе, служил комиссаром уголовной полиции многие годы. Это был мужчина лет пятидесяти пяти, с каштановыми волосами мышиного оттенка. Его прическа с пробором сбоку напоминала парик. Он носил костюмы коричневого цвета и коричневые туфли на резиновой подошве. При реорганизации, проводившейся два года тому назад, он надеялся, что его назначат руководителем нового отдела, но его расчет оказался ошибочным - повышения он не получил. Боденштайн подозревал, что Хассе, в той или иной степени, сидя за своим письменным столом, просто ждал выхода на пенсию. Самой молодой сотрудницей К-2 была ассистентка Катрин Фахингер, худая бледная женщина лет двадцати пяти. Она начала работать в команде Боденштайна зимой и прекрасно справлялась со своими обязанностями.
Еще накануне во второй половине дня Остерманн навел справки через полицейскую сеть и Интернет и выяснил, что погибшая молодая женщина с точки зрения полиции не являлась безупречной личностью. Лишение прав за вождение автомобиля в состоянии алкогольного опьянения, нарушение закона о наркотических средствах, езда без прав, кража в магазине, нарушение общественного порядка - многое было на совести Изабель Керстнер. Боденштайну удалось убедить дежурного прокурора, что необходимо срочное вскрытие для выяснения обстоятельств смерти молодой женщины, и Пия Кирххоф составила для прокуратуры предварительный отчет. Из досье Пии Боденштайн знал, что раньше она работала в К-2 во Франкфурте, правда, не в его отделе. Через семь лет перерыва в работе вновь вернулась в профессию, но вместо назначения во Франкфурте получила должность в Хофхайме. О ее личной жизни Боденштайн ничего не знал. Разумеется, он был рад получить в лице Кирххоф помощь для своей команды.
- Вскрытие тела Изабель Керстнер назначено на десять часов утра сегодняшнего дня, - объявил Остерманн. - Вы сами поедете, шеф?
- Нет, - покачал головой Боденштайн. - Я еще раз посещу ветеринарную клинику и поговорю с сотрудниками Керстнера. Франк, займитесь этим вы.
- Обязательно я? В прошлом году я три раза участвовал в подобных мероприятиях, - запротестовал Франк Бенке.
- Если не возражаете, шеф, поеду я, - сказала Пия.
Боденштайн недоуменно поднял брови. Она хочет завоевать его расположение или оказать услугу Бенке своим явно заманчивым предложением? Как любой другой, Бенке весьма неохотно ездил на вскрытие, но присутствие сотрудника уголовной полиции и представителя прокуратуры при данной процедуре трупа было досадным правилом.
- Кай, попытайтесь восстановить биографию погибшей, - распорядился Боденштайн. - Родители, детский сад, школы, образование и так далее. Нас интересует абсолютно все. Фрау Фахингер, вы и Хассе поезжайте в Келькхайм и поговорите с соседями. Все понятно?
- Так кто едет в институт судебной медицины? - спросил Бенке.
- Фрау Кирххоф, - ответил Боденштайн, не поднимая глаз. - Узнайте в лаборатории, как продвигается исследование автомобиля. За работу, коллеги. Следующее совещание ровно в четыре часа. И к этому времени мне хотелось бы иметь первую информацию.
Все кивнули и поднялись, чтобы приступить к делу.
- Одну минуту, фрау Кирххоф, - попросил Боденштайн.
Пия остановилась. Оливер откинулся назад на своем стуле и внимательно посмотрел на нее.
- Как вы уже наверняка заметили, - сказал он, когда другие покинули помещение, - я не приемлю авторитарный стиль руководства. Но в каждом коллективе должен быть кто-то, кто определяет игру. В нашей команде это я. И я рассчитываю на то, что мои указания будут выполняться.
Пия ответила на его взгляд. Она поняла, что он имел в виду.
- Я и не думала подвергать сомнению ваши распоряжения. Но я заметила, что Бенке не особенно горел желанием. А поскольку я уже пережила в своей жизни достаточно вскрытий и для меня это не обременительно, то и предложила поехать вместо него.
Боденштайн задумчиво кивнул.
- Ну хорошо. - Он отодвинул стул, поднялся и улыбнулся. - Кажется, судебная медицина - близкая для вас сфера. Я вчера заметил, как непринужденно вы там себя вели.
- Верно, - кивнула Пия. - Я шестнадцать лет была замужем за доктором Хеннингом Кирххофом. Мы жили недалеко от института, и, поскольку он был трудоголиком, мне приходилось ходить туда, если я хотела его увидеть. Соответственно, отсюда мой опыт в области судебной медицины.
- Вы были замужем? - Боденштайн увидел подходящую возможность побольше узнать о своей новой коллеге.
- И продолжаю быть, - ответила Пия. - Но мы с мужем расстались почти год назад. Вы на меня не сердитесь?
- Да чепуха. - Боденштайн неожиданно ухмыльнулся. - Я бы с удовольствием отправил Бенке на это вскрытие. Но на этот раз парню удалось увильнуть.
Пия вошла в помещение, где должно было состояться вскрытие трупа Изабель Керстнер.
- Пия! Как я рад тебя видеть! - воскликнул профессор Томас Кронлаге, руководитель Франкфуртского института судебной медицины, мужчина лет пятидесяти пяти, с фигурой тридцатилетнего атлета, с коротко остриженными светлыми волосами и быстрыми светлыми глазами. Раскинув руки, он улыбался во все лицо.
- Привет, Томми! - Пия тоже улыбнулась, и они обнялись. - Я тоже рада.
Бывали времена, когда Кронлаге был ей более близок, чем ее собственный муж. Он вместе с ней переживал ее напрасные усилия по спасению брака с Хеннингом Кирххофом, заместителем руководителя института судебной медицины. Кирххоф, который все еще продолжал оставаться Мужем Пии, был не простым сотрудником института, а являлся одним из немногих специалистов в области судебно-медицинской антропологии в Германии и звездой в своей мрачной профессии. Его коллеги дали ему тайную кличку Бог Мертвых, и в какой-то момент именно эти его "клиенты" привели брак Пии к краху, поскольку он не мог забыть о работе даже дома. Хеннинг как ученый пользовался огромным авторитетом, даже Пия восхищалась своим мужем и боготворила его. Но когда дошло до того, что она начала разговаривать с мебелью и картинами, ей стало понятно: брак с гением означает одиночество. Почти год назад в марте Хеннинг полетел в Австрию осматривать место, где произошел несчастный случай с участием фуникулера, не простившись с Пией. Она ушла из их общей квартиры в старинном доме на Кеннеди-аллее в Заксенхаузене. Муж это понял лишь спустя две недели.
- Как у тебя дела? - Отстранив Пию от себя, Кронлаге испытующе вглядывался в ее лицо. - Ты хорошо выглядишь. Я слышал, тебя занесло в отдел убийств.
- Да, я уже месяц работаю в К-2. - Пия улыбнулась.
В этот момент постучали в дверь, хотя она была открыта, и в комнату вошел молодой человек.
- Доброе утро, - бойко поздоровался он.
- А, господин прокурор! - радостно воскликнул Кронлаге. - Ну, тогда мы можем начинать.
Пия представилась и подала молодому человеку руку.
- Йорг Хайденфельд, прокуратура Франкфурта.
- Это ваше первое вскрытие? - осведомился Кронлаге и пристально посмотрел на прокурора поверх своих очков-"половинок".
Хайденфельд только кивнул.
- Итак, приступим. - Кронлаге дал знак ассистенту, и тот снял с трупа простыню. - Ваш первый труп, во всяком случае, молодой и свежий.
- Свежий труп? - недоверчиво переспросил Хайденфельд.
- Если вы когда-нибудь увидите труп, пролежавший четыре недели в закрытой квартире, - весело возразил Кронлаге, - то будете с тоской вспоминать сегодняшний.
- Все ясно, - пробормотал прокурор и побледнел.
Пия и Хайденфельд молча слушали, как профессор диктовал в висящий у него на шее микрофон данные внешнего осмотра трупа.
- Что бы вы сказали на первый взгляд, Флик? Когда наступила смерть? - спросил он своего ассистента.