- Трупные пятна при нажатии не исчезают. - Молодой врач надавливал пальцами, облаченными в перчатки, на участки тела трупа на спине и вокруг лопаток. - Это говорит о том, что она мертва как минимум двадцать четыре часа. Трупное окоченение хорошо выраженное. Гнилостное разложение еще не определяется. - Он шмыгнул носом. - Итак, действительно, все произошло немногим более тридцати шести часов… Я бы сказал… гм… смерть наступила где-то в субботу вечером.
- Хорошо-хорошо. - Профессор взялся за скальпель, приставил его к правому плечу, чтобы сделать Y-образный разрез, и быстрым натренированным движением провел до грудины трупа. - Я точно такого же мнения.
От похвалы профессора молодой врач покраснел и с удвоенным усердием принялся осматривать мертвое тело.
- Такая милая девушка, - покачал головой Кронлаге. - Абсолютно здоровая, и тем не менее мертва.
Прокурор Хайденфельд слышал о мрачном юморе судебного врача, но предпочел бы улыбнуться шутке, не находясь непосредственно у секционного стола. Щелканье ребер, разъединяемых с помощью специальных ножниц, заставило его завтрак - который ввиду того, что предстояло сегодня утром, был весьма скудным - подняться вверх по пищеводу. Он бросил на Пию ищущий поддержки взгляд, но на женщину, казалось, происходящее не производило особого впечатления, и она лишь ободряюще улыбнулась коллеге.
- Сейчас мы изымаем сердце и взвешиваем его, - сообщил профессор Кронлаге непринужденным тоном, как мясник в зеленом облачении. - Затем легкое… Осторожно, Флик, не уроните.
Это уже было слишком. Пробормотав извинения, утративший бодрость прокурор устремился из зала в вестибюль.
Боденштайн припарковался на площади перед ветеринарной клиникой. Его "БМВ" был единственной слабостью, которую он себе позволил. Старшего комиссара не смущало, что его автомобиль еще в прежние времена на парковочной площадке Президиума во Франкфурте приковывал завистливые взгляды. Все то время, что он уверенно продвигался по службе в полиции, коллеги за его спиной часто поговаривали, будто работает он только от скуки, не имея на то особой необходимости. Но в течение нескольких лет Оливер уничтожил эти злые необоснованные утверждения своим высоким боевым духом и достигнутыми успехами. Средний немецкий бюргер все еще твердо уверен, что дворянская фамилия означает финансовое благополучие.
Боденштайн вышел из машины и стал рассматривать здание ветеринарной клиники. Инка Ханзен и ее компаньоны, должно быть, действительно инвестировали уйму средств в реконструкцию и расширение старой крестьянской усадьбы. Он вошел во двор.
- Оливер?
Боденштайн обернулся и увидел Инку Ханзен. Она уже сидела во внедорожнике, но, увидев давнего знакомого, вышла из машины и закрыла за собой дверь. Достаточно было одного взгляда, чтобы даже спустя двадцать лет Оливер снова вспомнил о том, что некогда в течение долгих месяцев она была предметом его страстных мечтаний. Инка на три месяца моложе его, следовательно, сейчас ей сорок четыре, но ни напряженная работа, ни минувшие годы никак не сказались на ее красоте. Натуральная блондинка с тонкими чертами лица, высокими скулами и светлыми сияющими глазами. Узкие джинсы и плотно облегающая рубашка поло подчеркивали ее женственное обаяние.
- Привет, Инка, - поздоровался Боденштайн. - Очень рад тебя видеть!
На лице женщины появилась улыбка, но в ее поведении чувствовались холодность и отдаленность. Они не обнялись - для этого недоставало прежней близости, - а только подали друг другу руки.
- Я тоже, - ответила она чуть хрипловатым голосом, который тоже ничуть не изменился, - даже если повод для нашей встречи скорее трагический.
Они посмотрели друг на друга испытующе, но доброжелательно.
- Ты хорошо выглядишь, - констатировал Боденштайн.
- Спасибо. - Инка снова улыбнулась и смерила его взглядом с ног до головы. - Ты тоже не сильно изменился за эти годы. Бог мой, сколько времени прошло с тех пор, когда мы виделись в последний раз?
- Я думаю, в последний раз мы встречались на свадьбе Симоне и Мартина, - сказал Боденштайн. - А было это лет двадцать тому назад. Вскоре после этого ты уехала в Америку.
- Двадцать два года, - уточнила Инка. - В июле восемьдесят третьего.
- Действительно. Невероятно! Ты по-прежнему отлично выглядишь.
Инка прислонилась к крылу своего автомобиля. На пассажирском сиденье сидели два джек-рассел-терьера и внимательно следили за каждым движением своей хозяйки.
- Оливер фон Боденштайн, - произнесла она чуть язвительно, - изыскан, как в давние времена. Что тебя сюда привело? Михи сегодня нет.
- Я, собственно говоря, хотел поговорить с тобой и другим твоим коллегой. Мы только начали наше расследование и должны больше узнать об Изабель Керстнер. Ты мне можешь что-нибудь о ней рассказать?
Инка Ханзен бросила взгляд на часы.
- Изабель редко сюда приходила. Мы были не очень хорошо знакомы, - добавила она. - Она здорово отравила жизнь Михи. Тебе лучше поговорить с Георгом. Он знает Миху целую вечность.
- Замечательно, - кивнул Боденштайн. - Спасибо.
Странно. Так много лет вообще не вспоминать об Инке Ханзен, а при встрече с ней почувствовать желание задать тысячу вопросов, ответы на которые не имели бы к нему совершенно никакого отношения…
- К сожалению, мне надо ехать. - Инка открыла дверь своего автомобиля. - Была рада с тобой повидаться, Оливер. Заходи как-нибудь просто на чашку кофе, если будешь в наших краях.
За пределами приемной ветеринарной клиники командовал "рыжеволосый мопс". Сегодня девушка была облачена в зеленый халат. Именной бейдж на груди указывал, что ее зовут Сильвия Вагнер.
- Доктора Керстнера нет, - коротко сообщила она Боденштайну, не здороваясь.
- На сей раз я хотел бы поговорить с господином доктором Риттендорфом, - ответил старший комиссар.
- Он занят.
Зазвонил телефон.
- Я тоже. - Боденштайн постарался быть любезным. - Будьте так добры, скажите ему об этом.
- Одну минуту. - Сильвия ответила на телефонный звонок клиента. Затем на следующий. Быстро и профессионально она записывала данные и согласовывала время визитов. Старательная девушка.
- Вы знали Изабель Керстнер? - осведомился Боденштайн, когда она закончила телефонный разговор.
- Разумеется, - подтвердил мопс неожиданно резко. - И я терпеть ее не могла. Мне все равно, что о мертвых не следует говорить плохо. Изабель была заносчивой тупой коровой и вообще не заслуживала такого мужчину, как Миха.
- Почему?
- Миха… то есть доктор Керстнер… бился с утра до вечера, чтобы клиника процветала, - сказала она. - Он действительно хороший ветеринар.
Вновь зазвонил телефон. На этот раз Сильвия Вагнер не обратила на звонок никакого внимания.
- Изабель все это было совершенно безразлично. - Девушка помрачнела. - У нее в голове были одни развлечения: дискотеки, вечеринки, удовольствия, поездки в конюшню… Здесь она вообще ничем не занималась.
В приемную вошел темноволосый мужчина в круглых очках в роговой оправе.
- Георг, - обратилась к нему Сильвия Вагнер, - с тобой хочет поговорить уголовная полиция.
Боденштайн кивнул компаньону Керстнера.
- Здравствуйте. - Тот с любопытством взглянул на Боденштайна. - Без проблем.
Доктору Георгу Риттендорфу, как и Керстнеру, набежало примерно сорок - сорок пять лет. У него было узкое дружелюбное лицо. Как и Боденштайн, доктор был высокого роста. В его густых темных волосах пробивались первые седые прядки, а голубые глаза за толстыми линзами очков смотрели настороженно и выжидательно. Судя по всему, он обладал здоровой самоуверенностью: в нем не ощущалось нервозности, охватывающей практически любого человека, который не каждый день имеет дело с полицией.
- Давайте пройдем в кабинет, - предложил он. - Хотите кофе?
- С удовольствием. - Боденштайн проследовал за ним и сел за стол, за которым накануне Керстнер услышал новость о смерти своей жены.
Риттендорф хлопотал у кофе-машины.
- Вы знаете, что случилось с женой вашего коллеги?
- Да, - кивнул Риттендорф. - Ужасная новость. Но я не могу сказать, что очень опечален. Ни для кого не секрет, что мы с Изабель терпеть друг друга не могли.
- Вы можете предположить, что кто-то мог иметь мотив для ее убийства? - спросил Боденштайн.
- Конечно. - Риттендорф пренебрежительно фыркнул. - Я, например.
- Вот как? Почему? - Боденштайн внимательно посмотрел на высокого темноволосого мужчину и попытался понять, что тот собой представляет. Интеллектом он наделен, это не вызывает сомнения.
- Эта женщина превратила жизнь моего друга в ад. Я с трудом мог выносить ее, как и она меня.
Взгляд Боденштайна блуждал по кабинету и задержался на гербе, висящем на стене между разнообразными дипломами и фотографиями в рамках. Переплетенные между собой две буквы образовывали перекрещенные мечи.
- Студенческое сообщество? - спросил он и прищурился, чтобы разглядеть фразу на латинском языке, помещенную на гербе.
- Да, - Риттенберг обернулся, - это герб. В университете мы с Михой входили в одно и то же студенческое сообщество. Мы поддерживаем его до сих пор, это так называемая "Команда ветеранов".
- "Fortes fortuna adiuvat", - прочитал Боденештайн. В свое время он учился в классической гимназии и еще не совсем утратил познания в латыни. - "Удача благоприятствует храбрым".
- Точно. - Риттендорф усмехнулся и поставил перед Боденштайном чашку с кофе. - Молоко? Сахар?
- Нет, спасибо. - Оливер благодарно кивнул и сделал глоток кофе. - Расскажите мне немного о клинике.
Доктор также сел за стол и закурил сигарету. Он поморщился, когда дым попал ему в глаза.
- Вам это действительно интересно? Может быть, вы просто зададите мне вопросы о Михе?
- Хорошо. - Старший комиссар искренне улыбнулся. - Обойдемся без окольных путей. Как давно вы знаете доктора Керстнера?
- С первого семестра в университете, - ответил Риттендорф. - Почти двадцать четыре года.
- И вы не только коллеги и деловые партнеры?
- Нет, мы друзья. Близкие друзья. - Риттендорф затянулся своим "Голуазом", и его лицо приняло чуть ироничное выражение. - И единомышленники по студенческому сообществу.
- С какого времени вы являетесь совладельцем этой клиники?
- Уже пять лет, - ответил Риттендорф.
- Вы вложили немалую сумму денег в расширение и реорганизацию клиники, - констатировал Боденштайн.
- Да. - Риттендорф чуть улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз, которые, как и прежде, смотрели настороженно. - Но это окупится.
- И из-за проблем с деньгами разрушился брак доктора Керстнера, - заметил Боденштайн.
В ясных голубых глазах ветеринара мелькнуло что-то неопределенное. Георг скривил узкий рот.
- Там нечему было разрушаться, - саркастически сказал он. - Изабель лгала с самого начала, все время обманывала Миху. И знала, что я вижу ее насквозь.
- Почему вы так думаете?
- Послушайте, - Риттендорф подался вперед, - наверное, вам лучше спросить об этом его самого.
- Но я спрашиваю вас, - дружески улыбнулся Боденштайн.
- В жизни каждого человека, который был достаточно легкомысленным, чтобы связаться с ней, Изабель оставляла свой разрушительный след, - пояснил Риттендорф. - Она была расчетлива и думала только о собственной выгоде. Летом, прежде чем вцепиться в Миху, она крутила роман с нашим близким другом. Его жена должна была вот-вот родить, но это ее не волновало. Когда он ей надоел, Изабель сообщила ему об этом, и он повесился в новом, еще не отделанном доме, который строил для своей семьи. - Риттендорф замолчал и покачал головой.
- Вы терпеть не могли Изабель, - констатировал Боденштайн.
- Это неверное слово, - холодно усмехнулся Риттендорф. - Я ее ненавидел.
В этот момент дверь открылась, и в дверном проеме появился Керстнер. Риттендорф вскочил:
- Тебе не следует сегодня работать, Миха. Мы с Инкой справимся.
Боденштайн отметил искреннюю заботу и расположение в поведении Риттендорфа.
- Нет, надо, - возразил Керстнер. - Иначе я свихнусь.
- А, это опять вы, - кивнул профессор, когда прокурор Хайденфельд с зеленым лицом вошел в прозекторскую. - Мы медленно вникаем в детали. Постепенно милое дитя выдает нам некоторые тайны.
- Вот как? - Голос Хайденфельда был усталым.
- Совсем недавно она сделала аборт, - сказал профессор. - Думаю, недели три-четыре назад. Но это не так интересно, как тот факт, что девушка умерла отнюдь не из-за падения с высоты.
- В самом деле? - удивленно спросил Хайденфельд.
- Да, она умерла до этого, - подтвердил Кронлаге. Он поднял правую руку погибшей. - Посмотрите сюда, - попросил доктор, и Хайденфельд заставил себя взглянуть только на руку, а не на выпотрошенное тело. - На суставах кистей, предплечьях и плечах имеются гематомы. С ней довольно грубо обращались. Но самое интересное - это относительно свежий укол в вену на правой руке.
Он снова опустил руку мертвой девушки.
- Я отважусь предположить, что этот укол имеет какое-то отношение к смерти женщины. Кто-то насильно сделал ей инъекцию.
- В отношении нее многократно составлялся протокол за нарушение закона о наркотических средствах, - подбросила Пия информацию для размышлений. - Не могла она сама себе что-нибудь вколоть?
- Нет, это анатомически невозможно, - возразил профессор. - Женщина была правша. Если ты, будучи правшой, сама себе делаешь укол, то вряд ли будешь это делать левой рукой в правую, не так ли? Кроме того, невозможно самому себе сделать укол под таким углом, как это было сделано в данном случае.
- А что ей ввели? - спросил прокурор. - Это можно установить?
- Мы проводим токсикологический скрининг, - ответил профессор Кронлаге. - С помощью такого экспресс-теста мы можем идентифицировать около трех тысяч различных веществ. И если мое подозрение подтвердится, мы в самое ближайшее время узнаем, не умерла ли она от яда.
- Ага, - кивнул прокурор Хайденфельд. - О’кей.
Кронлаге то и дело бормотал медицинские термины в свой микрофон и одновременно рассекал скальпелем внутреннюю поверхность правого плеча трупа.
- Такого рода неумело сделанная инъекция, - поучал он, - вызывает гематому, правда, у живого человека. У нашей погибшей имеются только кровоподтеки, так как она умерла вскоре после инъекции.
Пия довольно кивнула. Это было однозначным доказательством того, что ее теория верна. Это не самоубийство и не несчастный случай, а убийство.
Боденштайн взглянул на доктора Керстнера. Тот был лишь бледной тенью самого себя, если сравнивать с фото, висевшим на стене в приемной.
- Могу я задать вам еще пару вопросов?
- Да, конечно. - Керстнер сел на стул, на котором до этого сидел его коллега. У него был отсутствующий взгляд, и Боденштайн в какой-то момент заподозрил, что мужчина принял успокоительное средство.
- На какие деньги ваша жена приобрела "Порше"? - спросил он.
Во дворе раздался цокот копыт. Боденштайн бросил быстрый взгляд в окно. Две молодые женщины выгружали лошадь сивой масти из прицепа, пожилой мужчина водил по кругу гнедую лошадь, которая постоянно нервозно приплясывала и пронзительно ржала. Керстнер, казалось, ничего этого не замечал. Возможно, для него это были просто повседневные звуки. Он достал сигарету из пачки, оставленной Риттендорфом на столе, повертел ее в пальцах, погруженный в свои мысли, и наконец зажал губами. "Этими руками, - пронеслось у Боденштайна в голове, - он выполняет сложнейшие операции. Не убил ли он ими же свою жену?"
- Я тоже впервые увидел машину в субботу, - сказал Керстнер с оттенком горечи. - Вероятно, ей дал деньги один из ее… любовников. Она всегда меня обманывала. Только я слишком долго не хотел знать правду.
- Расскажите поподробнее о вашей жене и вашем браке, - попросил Боденштайн, но опять прошла почти минута, прежде чем Керстнер ответил.
- Что здесь рассказывать? - пожал он плечами. - Изабель меня никогда не любила. Сегодня я вынужден себе признаться, хотя унизительно осознавать это, что я был не чем иным, как средством для достижения цели. Я знал ее еще маленьким ребенком. Изабель была сестрой моего друга Валентина. Когда я вновь ее увидел, вернувшись из Америки, она была уже в положении и пыталась срочно решить свои проблемы. Я оказался как нельзя кстати.
Керстнер раздавил сигарету в пепельнице и тут же закурил следующую.
- Она вышла за меня замуж из чистого расчета. Не то чтобы она меня ненавидела, я был ей просто абсолютно безразличен. И это причиняло мне боль.
На улице возникла суматоха: пронзительное ржание лошади, резкий стук копыт, громкие голоса, хлопанье ворот. Но Керстнер даже не моргнул. Он ни разу не поднял голову и, казалось, внутренне находился где-то далеко отсюда. Большим и указательным пальцами левой руки он потер глаза.
- Пару недель назад между нами разгорелась ссора, и Изабель заявила, что я вообще не отец нашей дочери. - Голос Керстнера дрожал. Прошло несколько секунд, прежде чем он взял себя в руки. - Это был конец. С тех пор я ее больше не видел. До последней субботы.
Боденштайн почувствовал сострадание к сидящему напротив человеку и спросил себя, как можно справиться с таким унижением. В силу своей профессии он поневоле постоянно заглядывал в глубины человеческой души. Втайне Оливер нередко с пониманием относился к преступнику, которого безнадежность ситуации толкала на отчаянный поступок. Если Керстнер убил свою жену, что представлялось Боденштайну все более реальным, то это, вероятнее всего, было сделано в состоянии аффекта. Тяжесть многолетнего страдания стала настолько невыносимой, что это должно было привести к трагедии.
- Что жена хотела от вас в субботу? - спросил он.
Керстнер на секунду закрыл глаза, потом открыл их и пожал плечами. На какое-то мгновение наступила полная тишина, которую внезапно прервало жужжание мобильного телефона. Боденштайн недовольно взял трубку.
- Я не могу сейчас говорить, - проговорил он в телефон.
- Но это важно! - кричала Пия Кирххоф. - Нам теперь известно, отчего умерла женщина. Кронлаге обнаружил на сгибе правой руки ранку от инъекции. При экспресс-анализе крови и мочи выяснилось, что она умерла от смертельной дозы барбитурата. Точнее сказать, речь идет о пентобарбитале натрия.
Боденштайн бросил на Керстнера быстрый взгляд, но тот сидел с отрешенным видом.
- Это точно?
- Да, - подтвердила Пия. - Триаж-экспресс-тест достаточно надежен. Керстнер имеет доступ к пентобарбиталу. Это составная часть лекарственных средств, которые используются в ветеринарии для усыпления животных.
- Что насчет времени смерти? - осведомился Боденштайн.
- Доктор определил совершенно точно. Он считает, что смерть наступила в субботу вечером, между половиной восьмого и половиной девятого. Ах да, кое-что еще: незадолго до этого Изабель Керстнер сделала аборт.
- Все ясно, - лаконично ответил Боденштайн. - Увидимся позже.