"Ясно одно: если тайник в доме, полиция его обнаружит. Но почему тогда его не нашли те два гангстера? Они-то знали, зачем приходили".
Голова у нее шла кругом.
"Господи, знать бы еще, что ищешь, - совсем было бы хорошо", - подумала она.
В это время к дому подъехал крытый фургон с буквами ОЗЖ на брезенте.
"Это еще что такое?"
Из кабины выпрыгнули и вошли в дом два рыжих молодца в кожаных перчатках и длинных белых плащах.
Через несколько минут они вернулись обратно, ведя на цепи Шебу, собаку Мизинца.
И тут вдруг ее осенило. Как же она раньше не догадалась?! Сколько времени потеряно зря!
Теперь все встало на свои места.
Собаку посадили в фургон с буквами ОЗЖ на брезенте и увезли. Небесную подмывало броситься за машиной, позвать собаку, предъявить на нее права. "Чистое безумие! - урезонила она себя. - Собаку все равно не получишь, а за решетку как пить дать угодишь!" Она мысленно сравнила себя со стоящим на берегу человеком, который видит, как волны уносят его друга, а сделать ничего не может.
Она попыталась сообразить, что означает ОЗЖ. "Отделение"… Нет, вряд ли в полиции есть особое отделение, которое занимается надзором за домашними животными.
Ведь ловить бездомных собак может любой полицейский, без всякого отделения. И тут она догадалась: Общество защиты животных. Где-то она слышала про такое.
Небесная выбежала из подъезда, направилась на Бродвей и вошла в первый попавшийся бар. Найти номер телефона манхэттенского отделения Общества защиты животных было делом нескольких минут.
В трубке раздался вежливый женский голос.
- Я слышала, вы продаете бездомных собак, - сказала Небесная. - Я хотела бы приобрести собаку.
- Как правило, тех собак, что к нам поступают, мы не продаем, - разъяснил вежливый голос. - Мы подыскиваем им подходящих хозяев, с которых берем два доллара на нужды общества.
- Вот и прекрасно. Я готова внести два доллара. У вас в данный момент есть на примете собака, которую вы бы хотели пристроить?
- Да, есть, а какую вы бы сами хотели?
- Мне нужна большая собака. Величиной с льва, - сказала Небесная.
- Такие у нас редко бывают. - В вежливом голосе прозвучало сомнение. - Кроме того, нам далеко не безразлично, кому мы отдаем животных. Не могли бы вы сказать, для чего вам такая большая собака?
- Видите ли, у меня дом в Нью-Джерси, недалеко от Хобокена, а место это, - может, слышали? - не самое спокойное. Участок у меня большой, огороженный, так что собаке привольно будет. Кормить ее буду мясом, костями - этого добра хватает.
- Насколько я понимаю, вам нужен сторожевой пес?
- Именно. И чем больше, тем лучше. Наша последняя собака была ростом с теленка. Немецкая овчарка. Его бандиты убили.
- Вы сказали "его". А если это будет сучка?
- Не важно. Главное, чтобы побольше.
- Знаете, вы вовремя позвонили. Через несколько дней нам должны привезти очень большую собаку. Будьте любезны, продиктуйте мне ваши фамилию и адрес.
- Только через несколько дней! - В голосе Небесной прозвучала полная безысходность. - А я так надеялась взять собаку сегодня. Понимаете, я уезжаю на две недели в отпуск и хотела оставить в доме сторожа с собакой.
- Нет, сегодня, боюсь, это невозможно, мы же еще должны их проверить… хотя… подождите… не вешайте, пожалуйста, трубку…
Небесная вцепилась в трубку обеими руками.
Через минуту в трубке послышался вежливый голос:
- Алло, вы слушаете?
- Да, конечно.
- Не исключено, что вы сможете получить собаку уже сегодня, как вы и хотели. Сделаем для вас исключение… Буквально только что пришли… Вы не перезвоните мне через час? Хорошо?
- Хорошо, - сказала Небесная и положила трубку.
Она посмотрела на часы. Три минуты пятого.
Ровно в пять она снова набрала тот же номер, однако вежливый голос, извинившись, сказал, что за это время пришли из полиции и собаку увели.
Только сейчас Небесная впервые поняла истинный смысл выражения "собачья жизнь".
14
Гробовщик чуть не плакал от ярости. На его обезображенном ожогами лице застыла гримаса невыразимого и беспомощного бешенства.
"Сволочи поганые, - бормотал он сквозь стиснутые зубы. - Ублюдки, сукины дети, паразиты, скоты, недоноски, прохвосты, сифилитики! Наширялись, говноеды, и стреляют безоружному в спину из своих самодельных пушек. Ничего, мы еще с вами разберемся…"
Он говорил сам с собой.
На стене в самом конце ослепительно чистого больничного коридора висели часы. Двадцать шесть минут третьего.
"Вот ведь как бывает, - с горечью думал он. - Нас уволили за то, что мы избили сбывавшего наркотики ублюдка, а не прошло и трех часов, как Могильщика подстрелил вооруженный наркоман".
У Гробовщика из глаз лились слезы, они струились по избороздившим его лицо шрамам, и казалось, что плачет сама кожа.
Медицинские сестры и практиканты обходили его стороной.
Но хуже всего было то, что он себя чувствовал виноватым. "Если б я не поторопился, послушался Могильщика и дождался ребят из уголовной полиции, Могильщик мог бы избежать пули".
А Могильщик лежал за закрытой белой дверью на операционном столе. Он был на волосок от смерти. Понадобилось переливание крови, а в больнице имелась всего одна пинта крови его группы. Такая кровь была только в Бруклинском Красном Кресте, и туда уже выехала полицейская машина в сопровождении двух мотоциклистов. Быстрее их по забитым транспортом городским магистралям не мог бы проехать никто - но времени было в обрез.
Гробовщику сказали, что его группа Могильщику не подходит.
"Ну вот, даже этим я не могу ему помочь, - думал он. - В одном можешь быть уверен, старина: если ты отправишься на тот свет, они последуют за тобой".
У него у самого на затылке, за левым ухом, была громадная шишка величиной с гусиное яйцо, а голова раскалывалась от невыносимой боли, шедшей откуда-то из-под глаз. Врачи сказали, что у него сотрясение мозга, и попытались уложить его в постель. Однако он отбивался с какой-то слепой, почти неуправляемой яростью, и в конце концов от него отстали.
В больницу они попали первоклассную, оборудованную по последнему слову техники, и Гробовщик не сомневался: если только Могильщика можно спасти, он спасен будет. И тем не менее он ужасно злился - прежде всего на самого себя.
Увидев в конце коридора свою жену и жену Могильщика, подымавшихся по лестнице, он вскочил и бросился в противоположную дверь, которая вела в процедурную, пустую и темную.
Жене Могильщика он боялся посмотреть в глаза, не хотелось встречаться и со своей женой. Его дочка находилась в летнем лагере в Кэтскилских горах, и дома, по счастью, сейчас никого не было. "И на том спасибо", - подумал он.
В операционную женщин не пустили. Они стояли в коридоре за дверью, с застывшими, как у деревянных идолов, коричневыми лицами. Жена Могильщика то и дело подносила к глазам носовой платок. Обе молчали.
Гробовщик осмотрелся по сторонам. Дверь напротив была заперта. Он подошел к окну процедурной и поднял приспущенное матовое стекло. Прямо под окном оказалась пожарная лестница. Он вылез из окна и начал спускаться вниз. Из соседнего корпуса на него с любопытством смотрели студенты-медики. Гробовщик их не заметил. Спустившись на первый этаж, он спрыгнул на асфальтированную дорожку, ведущую на задний двор, к запасному входу.
Гробовщик вышел на улицу и направился на Ривер-сайд-драйв, где стояла его машина. Он был без шляпы, полуденное солнце палило нещадно, и перед глазами все плыло. Голова болела так, будто у него было воспаление мозга.
Через полчаса он притормозил перед своим домом в Астории, на Лонг-Айленде. Как он доехал, ему и самому было непонятно.
В больнице ему дали успокоительную микстуру. "Одна чайная ложка каждый час" - значилось на бутылке. Перед тем как войти в дом, он вытащил флакон с микстурой из кармана и швырнул его в мусорный бак.
Начал он с того, что пошел на кухню и поставил на огонь кофеварку "Сайлекс", насыпав в нее столько кофе, сколько не пил за неделю. Затем разделся, сложил одежду на стуле у кровати, пошел в ванную, отыскал в аптечке бензедрин, положил под язык две таблетки и запил их, подставив ладонь под льющуюся из крана воду. Из ванной он услышал, что кофе закипает, побежал на кухню и потушил под кофеваркой огонь.
После этого он опять вернулся в ванную и принял контрастный душ. От ледяной воды захватывало дыхание, стучали зубы, в тело впивались иголки. Голова раскалывалась на части, в глазах рябило, зато вялость, расслабленность прошли.
Он растерся полотенцем, пошел в спальню, надел длинные, в обтяжку, трусы, нейлоновые носки, легкие черные туфли на эластичной подошве, брюки от только что купленного темно-серого летнего костюма и темно-синюю шелковую рубашку с воротничком на пуговицах. Галстук он надевать не стал - "может помешать, когда буду вытаскивать револьвер".
Кобура висела на задней стороне двери встроенного бельевого шкафа, а в кобуре лежал сделанный по специальному заказу длинноствольный никелированный револьвер 38-го калибра, который наводил ужас на весь Гарлем. Гробовщик вынул револьвер из кобуры, повертел барабан, привычным движением выбил пять патронов, после чего револьвер прочистил и смазал, а затем перезарядил, вставив в последнюю камеру трассирующую армейскую пулю и оставив пустой камеру под курком - чтобы револьвер не выстрелил, если вдруг придется действовать им как дубинкой.
Положив револьвер на кровать, он снял с крюка кобуру, достал из шкафа банку тюленьего жира, смазал им толстую подкладку кобуры, вложил револьвер в кобуру, чистым носовым платком отер излишки жира, бросил носовой платок в корзину с грязным бельем и накинул наплечный ремень, к которому пристегнул кобуру, после чего надел на левое запястье часы с секундомером.
Теперь предстояло выбрать дубинку. Их у него в комоде хранилась целая коллекция, и Гробовщик подобрал дубинку из мягкого свинца, с оплеткой из воловьей кожи и с ручкой из китового уса. Ее он опустил в набедренный карман, специально для этого предназначенный.
В левый карман брюк он положил перочинный нож, а в задний, после минутного размышления, сунул и пристегнул к поясу тонкую плоскую охотничью финку с рифленой резиновой рукояткой, в ножнах из мягкой свиной кожи.
"Осталось только живой воды выпить - знать бы только, где такая течет", - мрачно пошутил он сам с собой.
Теперь можно было надевать пиджак. Он специально выбрал этот костюм, потому что по размеру он был у него самый большой; кроме того, пиджак был сшит с таким расчетом, чтобы под ним на плечевом ремне поместилась кобура.
В левый, обшитый изнутри кожей карман пиджака Гробовщик опустил коробку с патронами, а в правый, тоже кожаный, - несколько патронов с трассирующими пулями.
Одевшись, он пошел на кухню и выпил две чашки крепчайшего, обжигающе горячего кофе, который на пустой желудок произвел эффект ледяной воды, вылитой на раскаленную конфорку. От кофе Гробовщика чуть не вывернуло наизнанку. Он с утра ничего не ел, но бензедрин убил аппетит, оставив во рту сухой, отвратительный привкус. Но этого привкуса он тоже не замечал.
Когда Гробовщик уже был в дверях, раздался телефонный звонок. Несколько секунд он колебался - подойти к телефону или нет, но в конце концов все же вернулся в спальню и снял трубку.
- Джонсон слушает, - сказал он.
- Говорит капитан Брайс, - раздался голос на другом конце провода. - Вами интересуется лейтенант Уолш из уголовной полиции. Хотите моего совета? Не лезьте вы в эту историю. Сидите дома. Пусть это дело полиция расследует. Имейте в виду: если вы опять нарветесь, я вас вытаскивать не буду. - Он сделал паузу и добавил: - И никто не будет.
- Да, сэр, - откликнулся Гробовщик. - Вас понял. Лейтенант Уолш, сэр.
- Кстати, кровь из Бруклина доставили, - сказал капитан, помолчав.
Гробовщик прижал трубку к уху, но от волнения задать вопрос не решился.
- Пока жив, - сказал капитан Брайс, словно читая его мысли.
- Да, сэр, - отозвался Гробовщик.
Не успел он положить трубку, как телефон зазвонил снова.
- Джонсон слушает.
- Эд, это лейтенант Андерсон.
- Как дела, лейтенант?
- Это тебя надо спросить.
- Он все еще держится, - сказал Гробовщик.
- Я сейчас туда еду, - сказал Андерсон.
- Какой смысл? Он ведь все равно никого не узнает.
- Согласен. Подожду. - Последовала пауза. - Не лезь в это дело, Эд. Я все понимаю, но лучше держись в стороне. Сейчас ведь у тебя никаких прав нет, поэтому ты хоть на уши встань - только хуже будет.
- Да, сэр.
- Что? - Андерсон удивился. Никогда раньше Гробовщик не говорил ему: "Да, сэр".
Но Гробовщик уже повесил трубку.
Он набрал номер уголовной полиции Уэст-Сайда и попросил к телефону лейтенанта Уолша.
- Кто его спрашивает?
- Эд Джонсон.
Через минуту в трубке послышался спокойный, солидный голос:
- Джонсон, я хотел бы знать, что вы обо всем этом думаете.
- До того, как мы обнаружили труп африканца, я об этом ничего не думал. По правде говоря, мы не знали даже, с какого боку к этой истории подступиться. Ну, а когда они подстрелили Могильщика, ситуация изменилась. Их вроде бы было двое…
- Это нам известно, - перебил его лейтенант Уолш. - Двое профессиональных гангстеров. Наши ребята всю квартиру перевернули вверх дном, но ничего найти не удалось, абсолютно ничего. Из-за чего был убит африканец, как вы считаете? Если б мы знали хотя бы это, уже было бы проще.
- Полагаю, из-за героина. Из-за партии героина.
- Мы об этом думали. Ребята из отдела по борьбе с наркотиками уже работают в этом направлении. Но ведь партию героина, даже неразбавленного, не так-то легко спрятать. По-настоящему ценная партия героина, такая, ради которой идут на убийство, никак не может быть, вместе с упаковкой, меньше футбольного мяча. Атакой сверток ребята наверняка бы нашли.
- Но ведь это мог быть не сверток, а ключ от тайника, где героин прячут.
- Ключ от тайника? Не знаю, как ребятам, а мне это в голову не пришло. Возможно, вы и правы. Поделюсь вашей догадкой с коллегами. Впрочем, они собираются искать до тех пор, пока не убедятся, что в квартире ничего нет.
- Кроме героина, мне ничего в голову не приходит.
- Понятно. Кстати, как вы думаете: что случилось с управляющим и его женой? Гас и Джинни Харрис - так их, кажется, зовут? С ними и с их подручным, бывшим боксером по кличке Мизинец?
- Гас и Джинни должны были сегодня днем отплыть на "Королеве Марии", а Мизинец скрывается от полиции.
- Верно, у них были на сегодня билеты, но на пароход они не явились. Все трое где-то прячутся.
- Не могут же они прятаться вечно.
- Почему ж, могут - если на дне реки лежат.
Гробовщик промолчал. Все, что он обязан был рассказать, он рассказал.
- Пока вроде бы все, Джонсон. Не пропадайте. Вы нам можете понадобиться в самое ближайшее время. И еще, Джонсон…
- Да, сэр?
- Не лезьте вы в это дело. Предоставьте его нам, хорошо?
- Да, сэр.
Гробовщик пошел на кухню и налил себе холодной воды из холодильника. В горле у него пересохло.
Затем он пошел в гараж, сунул испачканный краской комбинезон, оставшийся после ремонта, в большой мешок, положил этот мешок в багажник, сел в машину и подъехал к дому Могильщика на той же улице.
Он знал, что входная дверь заперта, поэтому обогнул дом и с помощью отмычки открыл кухонное окно. Теперь он двигался с такой легкостью, что буквально не чувствовал тела. "Убью - и не замечу", - подумал он.
Соседские дети, мальчик и девочка, игравшие во дворе напротив, с укором смотрели на него.
- Зачем ты без спросу лезешь в дом мистера Джонса? - крикнул ему мальчик, а затем громко позвал мать: - Мама, мама, к мистеру Джонсу грабитель забрался!
Как раз когда Гробовщик занес ногу, чтобы перелезть через подоконник, в дверях соседнего дома появилась женщина.
Он кивнул ей, и она улыбнулась в ответ. На этой улице жили одни негры, и взрослые хорошо знали друг друга;. дети же редко видели детективов, которые обычно днем отсыпались.
- Это друг мистера Джонса, - объяснила женщина детям. - Мистер Джонс тяжело ранен, - добавила она, как будто детям это могло быть интересно.
Гробовщик запер окно изнутри, вошел в спальню и открыл встроенный шкаф. На дверце, на таком же, как и у него, крюке, в такой же кобуре лежал точно такой же длинноствольный никелированный револьвер 38-го калибра. Он вынул револьвер, машинально покрутил барабан - проверить, заряжен ли, а затем сунул его дулом вниз за пояс брюк так, чтобы ручка револьвера была слева.
"Почти все готово", - вслух произнес он и поморщился от очередного приступа головной боли.
Из спальни он прошел в гостиную, порылся в столе, нашел лист почтовой бумаги и написал на нем: "Стелла, я взял пистолет Могильщика, Эд".
Взял записку и положил ее на туалетный столик.
Гробовщик уже собирался уходить, когда ему в голову пришла неожиданная мысль. Он подошел к стоявшему у кровати телефону, снял трубку и снова позвонил в уголовную полицию.
Когда к телефону подошел лейтенант Уолш, Гробовщик спросил его, что случилось с собакой управляющего.
- С собакой? Ах да. Ее отвезли в Общество защиты животных. А что?
- Я вдруг вспомнил, что собака тоже пострадала, и хотел узнать, оказали ли ей помощь.
- Вот об этом я спросить забыл, - сказал лейтенант Уолш. - Кстати, вам, случайно, не известно, откуда у нее на голове рана?
- Мы с Могильщиком видели, как сегодня утром африканец водил ее в парк, к реке, но домой вернулся без нее. Было еще совсем рано, шестой час утра. Мы не придали этому значения и, где собака, расспрашивать его не стали. Когда же мы вернулись на Риверсайд-драйв в районе часа, собака уже лежала у калитки с пробитой головой.
- Все ясно, - сказал Уолш. - Как там Джонс, не знаете?
- Пока дышит. Полчаса назад был еще жив.
- Понятно.
Они положили трубки одновременно.
Гробовщик позвонил в больницу.
- Скажите, как состояние детектива Джонса? - спросил он, назвавшись.
- Тяжелое, - ответил ему ледяной женский голос.
От сильного головного спазма перед глазами опять все поплыло.
- Это мне известно, - процедил Гробовщик сквозь стиснутые зубы, пытаясь сдержать вновь подкатившую к горлу ярость. - Сейчас хуже, чем было?
Голос немного смягчился:
- В данный момент он находится в кислородной палатке и впал в кому. Мы делаем все, что в наших силах.
- Я знаю, - сказал Гробовщик. - Спасибо.
Он положил трубку, вышел из дому через переднюю дверь, захлопнул ее за собой и сел в "плимут".
Завернув за угол, он притормозил у аптеки купить лактозу. Гробовщику нужно было четыре с половиной фунта, но у аптекаря нашлось всего три, и Гробовщик попросил его разбавить лактозу хинином.
Аптекарь от страха и удивления выпучил глаза.
- Это я своего друга разыграть решил, - пояснил Гробовщик.