23.51. Сейчас он общался с похитителями уже шесть минут. Примерно столько времени занял первый разговор. Халениус за вечер прослушал его запись несколько раз и также сделал распечатку, а потом спросил, нет ли у нее желания прочитать. "Нет, лучше потом", – ответила Анника совершенно искренне, не хотела слышать голос похитителя, но, пожалуй, могла бы познакомиться с его словами в письменном варианте, выслушать аргументы, не отождествляя их с каким-то конкретным человеком, но не сейчас, не этим вечером.
Теперь в центре по освобождению заложников воцарилась тишина, но телефон не звякнул, значит, разговор не прервался. Чем он занимался там в спальне? Ждал чего-то? Чего тогда? Что-то пошло не так?
– Yes? – услышала она, и вздох облегчения непроизвольно вырвался у нее из груди.
Ей придется еще поговорить с Андерсом Шюманом и подробнее выяснить, в чем его предложение, собственно, заключалось. Как много денег газета была готова вложить? Что ей понадобится раскрыть из ее и Томаса отношений? Секс, какой еде и телевизионным программам они отдают предпочтение? Необходимо ли втягивать детей?
Она отправилась на кухню, а приглушенный голос Халениуса неотрывно следовал за ней. Они поужинали салатом из козьего сыра с рукколой, кедровыми орешками, томатами черри, медом и малиновым бальзамическим уксусом (старая классика) в качестве закуски, а также свиным филе с жареным картофелем и соусом из лисичек (она собственноручно собирала и отваривала их) в виде основного блюда. Халениус вдобавок доел остатки вчерашнего торта вместо десерта.
– Я выкачусь отсюда круглый, как мячик, – сказал он, отодвигая от себя измазанную шоколадом тарелку.
Анника сунула ее в посудомоечную машину, ничего не ответив.
От шести до шестидесяти дней, так долго обычно продолжались истории, связанные с коммерческим похищением. На политическое могло уйти гораздо больше времени. Терри Андерссон, шеф бюро Ассошиэйтед Пресс в Бейруте, просидел почти семь лет у Хизбаллы. Ингрид Бетанкур примерно столько же у повстанцев Революционных вооруженных сил Колумбии.
Она слышала, как Халениус все еще тихо разговаривал с другой стороны стены, значит, у них хватало о чем порассуждать. Она вытерла мойку еще раз. Ее нержавеющая поверхность блестела. Затем открыла холодильник, достала маленький помидор и впилась в него зубами, он лопнул с тихим треском у нее во рту.
Почему он говорит так долго?
Анника вернулась в гостиную и села на диван.
23.58. Почти четверть часа.
Телевизор работал без звука, она выключила его.
В новостях всех каналов весь вечер крутили сюжет о Томасе Самуэльссоне, похищенном в Кении шведе. Остальных заложников едва упоминали. О том, что француза нашли мертвым, пока знал только очень узкий круг лиц, но так не могло продолжаться долго. Ночью, самое позднее утром, эти данные должны были попасть в средства массовой информации. И она не сомневалась, что тогда все коллеги, которым она ответила сегодня вечером, дадут знать о себе снова с вопросом, не хочет ли она прокомментировать тот факт, что заложников начали казнить.
Анника закрыла глаза.
Что ей делать, если Томас умрет? Если они убьют его? Как она отреагирует? Сломается? Сойдет с ума? Испытает облегчение? Стоило ли ей согласиться и порыдать публично? Леттерман, пожалуй, мог позвонить, следовало ли ей поехать тогда? Или Опра? Интересно, у нее осталась еще какая-то программа или она завязала? Кого требовалось пригласить на похороны? И какими их сделать? Закрытыми, только для самых близких членов семьи, или, пожалуй, позвать газеты и телевидение и всех из землячества Упсалы, и Софию Гренборг, и высокомерную директоршу банка Элеонору, его первую жену?
Анника открыла глаза.
Он же еще не умер.
Жил и дышал, она могла ощущать его дыхание совсем рядом с собой.
Или вообразила это сейчас? Как случается, когда старые люди теряют мужа или жену, и их внезапно начинает посещать его или ее дух, они внушают себе, будто видят образ своей потерянной второй половины, и общаются с ним словами и мысленно?
00.07.
Как невероятно долго они болтают. Двадцать три минуты. О чем они говорят?
Анника обратилась к своей памяти, попыталась воскресить ощущение того утра в Пуэрто-Банусе, когда переспала с Томасом снова, осознание того, что она могла бы жить с ним, несмотря на развод, каким оно было? Могло ли победить смерть?
Телефон звякнул, 00.11. Они разговаривали двадцать семь минут.
Вся квартира погрузилась в тишину. Ее дыхание участилось.
Сейчас он проверил, получилась ли запись, и сохранил ее на сервере.
Казалось, ее ноги налились свинцом. Халениус вышел из двери спальни, Анника смотрела, как он пересекал комнату.
– Он жив и в состоянии общаться, – сказал статс-секретарь и опустился в кресло.
– Тебе удалось поговорить с ним? – спросила Анника и заметила, что во рту нее у пересохло. Зернышко от томата застряло между зубами.
Халениус покачал головой и провел пальцами по волосам, он выглядел выжатым как лимон.
– Похитители редко звонят из того места, где находятся заложники. Они видели так много детективных телесериалов, что, по их мнению, полиции и властям достаточно нажать кнопку, и они мгновенно отследят все телефонные разговоры.
– В Сомали есть детективные сериалы? – спросила Анника.
– Звонивший явно контактирует с охранниками пленников каким-то образом, вероятно при помощи мобильного телефона. Я задал один из контрольных вопросов, о которых мы договорились: "Где жила Анника, когда вы встретились?" – и пару минут спустя получил ответ Across the yard from Hanvergata, 32.
Через двор от Хантверкаргатан, 32.
Ей вспомнилась ее убогая конура на самом верху в многоквартирном доме без горячей воды и ванны, освещение от уличного света и сквозняк от рассохшегося окна в кухне. Диван в гостиной, на котором они занимались сексом в первый раз, она сверху на нем.
– Можно отследить их разговоры? Известно, откуда они выходят на связь?
– Англичане проверили это дело. Они звонили отчасти через мачту в Либое и отчасти через другую по ту сторону границы, в Сомали. Обе перекрывают огромные пространства.
– И где тогда Томас? Известно, в какой он стране?
Халениус покачал головой:
– Разговоры не дают ответа на этот вопрос.
– Француза ведь нашли в Могадишо, – напомнила Анника.
– Вовсе не обязательно его убили там. Процесс разложения идет быстро при тамошней жаре, но, по мнению врача из посольства в Джибути, смерть наступила по меньшей мере за сутки до обнаружения тела. А насколько нам известно, в распоряжении преступников имеется машина. Или машины. Минимум три.
– Грузовик и две "тойоты", – констатировала Анника.
Халениус улыбнулся еле заметно.
– Значит, ты слушала, несмотря ни на что.
– Toyota Take Away, – сказала Анника. – О чем вы болтали так долго?
Он потер глаза.
– Строили доверительные отношения, – сообщил он. – Обсуждали политику. Я по большому счету согласен со всем, что говорил этот парень, и фактически мне почти не понадобилось лгать. С моей точки зрения, "Фронтекс" – зло, но у себя в министерстве я ничего такого не говорю. Нам удалось бы ликвидировать бедность в третьем мире завтра утром, прими мы действительно такое решение, но у нас нет желания. Мы слишком много зарабатываем на этом.
Анника не ответила.
– Я сказал, что у тебя нет возможности заплатить выкуп в размере сорока миллионов долларов. Объяснил, что ты живешь в съемной квартире и у тебя двое детей и обычная работа, но сообщил также, что у тебя есть небольшая сумма, полученная в виде страховки за сгоревшую виллу, и что ты сходишь в свой банк в понедельник и узнаешь, как много сможешь получить от них.
Анника резко выпрямилась на диване.
– На кой черт ты рассказал это? Сейчас ведь ему известно, что у нас есть деньги!
– Томаса спросят обо всех ваших средствах, и он проговорится.
– Ты так думаешь!
Халениус поднял на нее глаза.
– Не сомневайся.
Анника встала и вышла на кухню. Халениус последовал за ней.
– Они никогда не должны уличать нас во лжи. Тогда переговоры начнутся снова, и не с нуля, а с минус ста.
Она прислонилась к мойке и скрестила руки на груди.
– Выходит, сейчас ты и похититель лучшие друзья, не так ли?
Халениус подошел вплотную к ней, его глаза налились кровью.
– Я буду стоять на голове и петь "Марсельезу" задом наперед, если это поможет Томасу вернуться домой к тебе и детям, – ответил он, направился в прихожую, надел куртку и ботинки. – Компьютер пусть останется, – сказал он. – Я вернусь завтра рано утром.
И прежде чем Анника успела произнести еще хоть слово, попросить прощения или поблагодарить, исчез за дверью.
День 4
Суббота 26 ноября
Я проснулся от вони. Она не имела ничего общего с другими неприятными амбре, когда-либо достигавшими моего обоняния, ни испортившейся салаки или креветок, ни бытовых отходов, и была тяжелой и едкой, с привкусом аммиака.
– Эй, – прошептал я датчанину. – Чувствуешь запах? Что это такое?
Он не ответил.
Снаружи уже рассвело. Заменявший дверь лист железа четко выделялся на фоне стены благодаря яркому желтоватому ореолу. Мне стало интересно, который сейчас час. У экватора солнце встает рано, значит, наверное, где-то шесть или семь часов. А с учетом двухчасовой разницы дома только четыре или пять утра. Анника наверняка еще спит. А дети, пожалуй, лежат с ней в нашей большой кровати. Собственно, мы договорились, что каждый должен спать в своей, но, насколько мне известно, Анника отступает от данного правила порой, когда я в отъезде, особенно с Калле. У него случаются просто ужасные кошмары время от времени, и тогда она обычно берет его в нашу постель и укачивает, пока он не засыпает.
От недостатка влаги у меня кружилась голова и сердце стучало как заведенное. Рот был полон земли. Руки онемели, я повернулся на живот, стараясь вернуть их к жизни. Меня связали веревкой на сей раз, возможно, у них закончились пластиковые ремешки.
Тогда среди ночи Длинный внезапно ввалился в хижину, осветил мое лицо карманным фонариком, перевел меня в сидячее положение и заорал "сома, сома", а потом дал мне листок бумаги с текстом "Where did Annika live when you met her?".
– What? – спросил я и почувствовал, как мой пульс подскочил до потолка, луч света ослепил меня, и я видел только белые точки перед собой. Откуда он мог знать об Аннике? Это какой-то трюк? Чего он хотел?
Я повернулся к датчанину, но не смог увидеть его из-за белых точек.
– Андика! – крикнул Длинный. – Андика йибу.
Он наклонился вперед с большим ножом в руке, и у меня потемнело в глазах, но он не полоснул им меня, а разрезал ремешок, связывавший мои руки за спиной, и бросил карандаш мне на колени.
– Андика йибу, – повторил он, держа передо мной листок бумаги.
Он хотел, чтобы я написал ответ?
Руки не повиновались мне, я попытался взять карандаш, но выронил его. Длинный заорал у меня над головой "харака, харака", мне удалось крепко зажать карандаш между большим и средним пальцами, и я написал ответ прыгающими буквами. Потом охранник связал мои руки толстой веревкой, выключил фонарь и исчез в темноте, которая стала еще более плотной, чем раньше.
– Что происходит? – прошептал я датчанину, но он не ответил.
Я был ужасно измотан и заснул почти сразу же.
Потом наступило утро, и я старательно пытался найти ответ на мучивший меня вопрос.
Откуда они знали про Аннику? Я же не называл ее никому, ни охранникам, ни кому-либо из прочих заложников. Откуда они могли знать? Мой мобильник был отключен, когда они забрали его у меня, и я не давал мой пин-код, поэтому из него они не могли получить такие данные. Бумажник?
Мне стало не по себе. Точно. Там находились фотографии ее и детей с именами и датами на обратной стороне.
Но почему они хотели узнать, где она жила, когда мы встретились? Зачем понадобилось задавать столь странный вопрос? Что они могли сделать с такой информацией? Она ведь ничего не стоила, ее ведь знал еще только один человек и…
У меня перехватило дыхание. Они разговаривали с ней. Боже, они разговаривали с ней, и она захотела проверить, жив ли я, действительно ли они держат меня у себя в плену… Скорее всего, так и есть! Волна облегчения нахлынула на меня, и я громко рассмеялся.
Но как они добыли ее номер? Все наши телефоны засекречены, за исключением моего мобильного, а по нему они не могли до нее добраться.
Я посмотрел в направлении света, пробивавшегося внутрь из-под листа обшивки стены. И в поле зрения попал маленький паук. Мы минуту смотрели друг на друга в полутьме, паук и я, а потом он быстро подбежал к моему лицу и вскарабкался на него, словно это был небольшой валун. Я зажмурился и почувствовал, как его быстрые маленькие ножки засеменили по моему веку. А после того как он миновал мое ухо и исчез в волосах, я не чувствовал его больше и, пусть даже не верил, что он ядовит, решил подстраховаться на всякий случай и с силой потряс головой с целью сбросить его.
Потом я лежал неподвижно и прислушивался к звукам, доносившимся со стороны света. Слышал, как охранники ходили туда-сюда снаружи, один сказал что-то другому. Запах здесь внутри был действительно ужасным.
– Послушай, – прошептал я датчанину и кое-как сел. – Чем так воняет?
Из моего нового положения я довольно хорошо видел своего товарища по несчастью (по-моему, его звали Пер). Он лежал на спине и таращился в потолок глазами, как бы покрытыми сероватой пленкой, с серым лицом. И все его тело было серым, а серые губы широко раздвинуты, словно он кричал кому-то вверх, кто-то заполз к нему в рот и шевелился там, и он закричал, и его крик устремился к потолку, а затем наружу сквозь щели вокруг двери и через маниатту к горизонту, но кричал не датчанин, не Пер, а я, и я кричал и кричал, пока дверь не отодвинули в сторону, и тогда свет резко осветил тело, и я увидел всех муравьев на нем.
Анника рассматривала свое лицо в зеркале в ванной, провела пальцами по черным кругам под глазами. Они стали последствием одиночества, отсутствия детей, неспособности работать, измен мужа…
Жизнь вокруг нее шла своим чередом, она слышала, как Линдстрем, сосед, открыл кран с другой стороны стены, у кого-то работал вентилятор, лифт с шумом пошел вверх или вниз.
Но эти звуки больше не имели непосредственного отношения лично к ней, ее жилище оккупировали похитители и государственные служащие.
Хотя нормальным домом это ведь не было и раньше, по крайней мере по мнению Томаса. Он считал их квартиру тесной и плохо меблированной, такой она стала, когда он переехал в нее и потребовал другую мебель, чем от ИКЕА. Больше всего ему не нравились ванная, пластиковый коврик на полу, занавески душа, дешевая маленькая раковина. В Ваксхольме они с Элеонорой имели в своем распоряжении целое спа-отделение с баней и джакузи. Анника развела руки в стороны перед зеркалом, словно просила прощения.
Хотя квартира была ни в чем не виновата, да и она сама тоже.
Это ведь он сидел в чертовом самолете до Либоя, в пропавшей "тойоте". Сам так решил, но в результате расплачиваться приходилось ей.
Анника приняла душ, постояла, сколько смогла, под ледяной водой.
Оделась, застелила постель и позавтракала.
Когда Халениус позвонил в дверь, она уже успела навести чистоту на кухне. У него были влажные волосы, словно он также только что вышел из душа, те же джинсы, что и вчера, но голубая рубашка, прямо из-под утюга.
"Интересно, он гладит рубашки сам или его подруга делает это?" – подумала Анника, когда Халениус повесил свою верхнюю одежду.
– Извини, – сказала она. – Я никогда больше не буду ставить под сомнение твои методы и твое мнение. Я не справлюсь без тебя. Спасибо за все, что ты делаешь. Я это очень ценю. Действительно. Если два Хассе нужны тебе здесь, без проблем. Абсолютно.
Анника перевела дух и замолчала. Ее монолог прозвучал совсем не так хорошо, каким представлялся, когда она мысленно репетировала. Тогда в нем вроде было гораздо больше покорности, и фразы лились рекой. Сейчас же она произнесла их несколько натужно и чуточку резким голосом, слова наталкивались друг на друга и рвались наружу слишком быстро и в неправильном порядке.
Она смотрела в пол и кусала нижнюю губу, но успела увидеть, что Халениус улыбнулся.
– Все нормально, – сказал он. – Меня можно подкупить кофе и тортом.
Анника улыбнулась в ответ, удивленная тем, какое облегчение испытала.
– Я чувствовала себя настоящей задницей, когда ты ушел, – призналась она и поспешила к плите кипятить воду. – Черный или как?
Халениус встал в дверях кухни.
– Семьи румына и испанца получили proof of life, – сообщил он. – Каждая свой видеофильм, который по электронной почте прислали прямо близким.
Он сказал это как бы между делом, ничем не выразив своих эмоций, но Анника почувствовала, что ему это стоило немалых усилий.
– Я не проверяла имейл сегодня, – сказала она.
– Я это сделал за тебя, – сообщил Халениус. – Ты ничего не получила.
Анника даже не позаботилась спросить, как ему это удалось.
– И потом, французский пассажирский самолет сегодня упал в Атлантике, – сказал он. – Никаких шведов на борту.
– Террористы? – спросила Анника.
– Гроза, – ответил Халениус и исчез в спальне, она слышала, как он включил компьютер и возился с мобильным телефоном.
Она прислонилась к мойке и простояла так где-то минуту, перерабатывая полученную информацию.
Proof of life. Доказательство жизни. Конечно, есть фильм с таким названием, с Мег Райан и Расселом Кроу. Вполне приличный, насколько ей помнилось. И вроде Мег и Рассел сошлись во время его съемок? И она развелась с Деннисом Куэйдом потом?
Анника включила духовку на 175 градусов, положила большой кусок масла в микроволновку, чтобы растопить его, достала миску и разбила в нее несколько яиц, добавила муку, сахар, ваниль, немного соли, сахарный сироп, какао, расплавленное масло и в довершение всего приличную порцию молока, и смешала все вместе.
"Итак, испанец и румын живы. Интересно, что француз сделал не так", – подумала она.