– Все, кто приезжают в Кению, должны оставить отпечатки пальцев на таможне.
Анника закрыла глаза.
– Но даже если рука принадлежит Томасу, это же не самая страшная трагедия, – сказал Халениус. – Он ведь правша?
Анника кивнула.
Он провел рукой по ее волосам.
– Томас поправится, – сказал он. – Люди не умирают, если у них ампутируют одну руку.
Она закашлялась.
– Но рана ведь сильно кровоточит? Он может истечь кровью?
– Конечно, крови хватает, через руку проходят две артерии, но кровеносные сосуды как бы сжимаются рефлекторно. Если помочь им и держать оставшуюся часть высоко и перетянуть чем-нибудь, кровотечение прекращается через десять – пятнадцать минут. Правда, есть опасность инфекции.
– Разве это не больно? – прошептала Анника.
– Ну, от боли можно потерять сознание, и реально болит где-то два-три дня.
– И люди из криминальной полиции знали все это? Об артериях и рефлексах?
– Я позвонил одному товарищу, врачу из больницы в Седере.
Анника посмотрела ему в лицо: он действительно подумал обо всем. Сейчас вокруг его глаз снова появилась красная окантовка, словно он тоже плакал. Она убрала прядь волос у Халениуса со лба, он улыбнулся ей. Она подтянула ноги под себя и свернулась в клубок, положив голову на колени Халениуса. Свет маленьких декоративных ламп отражался в оконном стекле красными и зелеными пятнами на фоне холодного зимнего неба, бахрома занавесок медленно шевелилась от сквозняка.
Анника заснула.
"Наша офисная мебель по своему качеству сравнима с нашей журналистикой и нашей пунктуальностью", – подумал Андерс Шюман и осторожно прошелся пальцами по повязке у себя на голове.
Их шестичасовая встреча начала все больше перемещаться на начало седьмого и еще позднее, но ее по-прежнему называли шестичасовой чисто по привычке. Сейчас было уже без четверти семь. Шюман поднял глаза и огляделся. У него создалось ощущение, словно он просидел за этим столом несколько столетий все в той же компании своих помощников, создающих хаос и истребляющих запасы кофе в его комнате на пути к их навечно закрепленным местам.
Он глубоко вздохнул.
– Закройте дверь и садитесь, чтобы мы в конце концов смогли начать…
Редакторы расселись, замолчали, и все в ожидании уставились на него. Словно он обещал вытащить кролика из шляпы или устанавливал порядок во всем мире.
Он кивнул Патрику, новости стояли на первом месте, он всегда старательно подчеркивал это. Шеф новостей энергично поднялся со своего стула.
– У полиции есть подозреваемый по пригородным убийствам, – сообщил Патрик Нильссон с триумфом. – Мы пока еще не получили формального подтверждения, но Мичник и Хеландер разберутся с этим за вечер.
Шюман кивнул задумчиво сам себе. "Пригородные убийства" выглядело далеко не глупым термином для данной серии преступлений, его вполне можно было использовать в качестве общего заголовка.
– Нам известны какие-то подробности? – спросил он и щелкнул своей шариковой ручкой.
– Есть свидетели, которые могут привязать его по крайней мере к одному из них, и его мобильник оставил электронный след по соседству минимум с одним из других. У нас есть первая полоса на завтра.
Патрик Нильссон хлопнул ладонью по ладони своего помощника.
Шюман снова потрогал пальцами повязку, ему на затылок наложили четыре шва. Он залил кровью годовой финотчет.
– Хорошо, – сказал он. – Подождем и посмотрим, где окажемся. Но нам необходимо поддерживать интерес и к истории с похищением. Там явно вот-вот наступит развязка.
Джимми Халениус позвонил ему как раз перед встречей и поведал, что Томасу Самуэльссону, скорее всего, отрубили левую руку, но главный редактор не собирался рассказывать это здесь.
– Испанец вчера пришелся очень кстати, – сказал Патрик. – Но сейчас нам ведь придется просто топтаться на месте.
– У нас есть фотографии, где он соединяется со своим другом и матерью, – вставил слово Пелле Фотограф.
– Он не сказал ничего больше? О Томасе Бенгзтоне?
– Бенгзтоне? – спросила девица, отвечающая за интернет-версию.
Шюман обреченно закрыл глаза. Патрик застонал.
– Ни звука. Только передал через кого-то вроде своего пресс-атташе просьбу оставить его в покое. У нас есть еще что-нибудь о парне в купальной шапочке?
Шюман моргнул непонимающе.
– Или в полотенце на голове, – уточнил Патрик. – Мяснике из нашего собственного фильма ужасов.
Андерс Шюман увидел перед собой стильного Томаса Самуэльссона, в пиджаке, но без галстука, и попытался представить его без левой руки.
Халениус не смог оценить, хотели ли похитители таким образом выдавить из них выкуп или лишь в очередной раз продемонстрировали свою жестокость и садистские наклонности. Вероятно, речь шла и о том и о другом одновременно, во всяком случае, так они с Халениусом в конце концов решили.
– Я хочу иметь разворот о похищении, – сказал Шюман. – Фотографии жертв, пожалуй, с жирным заголовком наискось внизу: УБИТ, В НЕВОЛЕ, НА СВОБОДЕ. Вытащите исходные факты на свет божий еще раз, кто оказался в заложниках, как они умерли, все такое…
Он не думал бросать это дело, в выходные вся история вполне могла стать главным козырем. Передача денег и освобождение заложников, если верить Халениусу, являлись критической фазой в подобных драмах. Когда злодеи получали свое, жертва становилась балластом, она не выполняла больше никакой функции. Большинство смертей среди заложников случалось именно после выплаты выкупа. Либо они так никогда нигде не появлялись, либо их находили мертвыми.
Патрика, судя по его виду, особо не вдохновила идея шефа.
– Но, черт побери, я понимаю, будь там какое-то движение. А так ведь это просто переливание из пустого в порожнее.
– Поскреби по сусекам, – сказал Шюман. – Что у нас еще?
Патрик с недовольной миной опустил глаза в свои бумаги.
– Самое время для похудения снова, – предложил он. – Я посадил одного из временных сотрудников на это дело.
Шюман пометил у себя и кивнул: хорошая мысль.
Раньше чаще всего писались статьи, чтобы люди связывались с редакцией и рассказывали о самых разных явлениях, например о том, как им удалось сбросить вес при помощи нового, фантастического метода. Но так было в старые времена. Сегодня большие заголовки и первые полосы с оглядкой на тираж планировались заранее в определенном ритме (если только ничего исключительного не случалось: если кто-то не похищал шведского отца маленьких детей или серийный убийца не объявлялся в пригородах Стокгольма). Когда же приходило время для истории с похуданием, сначала делали анонс:
СБРОСЬ ВЕС С ПОМОЩЬЮ НОВОГО ВОЛШЕБНОГО МЕТОДА
Далее начинались поиски самого чудесного рецепта, а их всегда имелось целое море на выбор. Потом находили профессора, способного объяснить, чем же данный рецепт особенно привлекателен. И в итоге оставалось только подыскать какой-нибудь по-настоящему хороший случай с фотографиями до и после, лучше приятной молодой женщины, за три месяца поменявшей размер 48 на 36.
– Еще что-то? – спросил Шюман.
– Завтра день смерти Карла XII, и нацики, как обычно, выйдут на улицы проветрить свои свастики. У нас есть люди для этого, потом двадцать пять лет назад закрыли первый блок в Чернобыле, день рождения Уинстона Черчилля и Билли Айдола и именины у тебя.
Главный редактор с трудом удержался, чтобы не зевнуть.
– Может, пойдем дальше?
– Звонили из mediatime.se, – продолжил Патрик. – Они спрашивали, нет ли у тебя желания прокомментировать собственную черепно-мозговую травму.
Андерс Шюман осторожно отклонился назад на спинку офисного стула, всем своим существом ощущая, что для него пришло время заняться чем-то другим.
– Мы были в скансене, – сообщила Эллен по телефону, – и знаешь, мама, мы видели лося! Коричневого-коричневого! И с огромными рогами на голове, и у него был маленький лосенок тоже, super cute…
Анника вздохнула: пожалуй, они все-таки зря отдали детей в американскую школу, несмотря ни на что.
– И это действительно был лось с рогами и с лосенком? – спросила она в учительской манере (а сама ведь где-то читала, что нельзя указывать детям на ошибку, просто все повторяют снова, используя правильные слова). – Обычно рога бывают у лосей-самцов, а лосята ходят с лосихами.
– Знаешь, мама, София купила нам попить. Калле кока-колу, а мне фанту с лимоном.
– Хорошо, что у вас все нормально…
– А вечером мы будем смотреть фильм "Ледниковый период-2: Глобальное потепление". Ты видела его, мама?
– Нет, по-моему…
– Здесь Калле подошел.
Девочка передала телефон брату.
– Привет, парень, как дела?
– Я скучаю по тебе, мама.
Анника улыбнулась в трубку и почувствовала, что ее глаза стали влажными от слез. Мальчик постоянно старался демонстрировать ей свою безграничную преданность. Скорее всего, он не думал о ней весь день, но как только представился случай, сразу же машинально уверил ее, что она важнее всего для него.
– Мне тоже не хватает тебя, – сказала Анника, – но я ужасно рада, что вы сможете погостить у Софии несколько дней, пока я попытаюсь вернуть домой папу.
– Вы разговаривали с киднеперами?
У кого он научился всем этим понятиям?
– Джимми общался с ними. Мы надеемся, что они скоро его отпустят.
– Они убили женщину, – напомнил он.
Анника закрыла глаза.
– Да, – признала она, – все правильно. Мы не знаем почему. Но они выпустили одного из мужчин вчера, испанца по имени Алваро, и, когда он в последний раз видел папу… тот чувствовал себя хорошо.
Она не смогла сказать "он был жив".
Мальчик всхлипнул.
– Я тоже скучаю по папе, – прошептал он.
– И я, – сказала Анника. – Надеюсь, он скоро вернется домой.
– Но подумай, а вдруг нет? Вдруг они убьют его?
Анника сглотнула комок в горле. Еще в детской поликлинике, когда она только стала матерью, ей объяснили, что детям никогда нельзя говорить о чем-то на самом деле приносящем боль.
– Знаешь, людей похищают порой, но обычно они возвращаются домой к своим семьям. Мы надеемся, что сейчас все закончится столь же хорошо.
– А если нет?
Она вытерла глаза.
– В любом случае есть мы друг у друга, – прошептала она. – Ты, и я, и Эллен, и София.
– Мне нравится София, – сказал Калле.
– И мне, – согласилась Анника, пожалуй, совершенно искренне.
Анника еще долго сидела на диване с мобильником в руке, погруженная в тяжкие думы. Потом приготовила ужин, который не смогла есть, и писала свою статью, пыталась раскрыть собственные чувства так, чтобы они не оставили никого равнодушным. Потом посмотрела "Раппорт" и "Путешествие в мир старины", не понимая, о чем там идет речь.
Халениус разговаривал в спальне по-английски, она не знала с кем.
Анника сделала глубокий вдох, поднялась и пошла в детскую комнату. Гладила рукой игрушки и постельное белье, подняла пижаму Калле с пола. Вещи, которые она вытащила из гардероба, когда хотела отобрать ненужное, кучами лежали у торцевой стены. Она долго просто стояла там, впитывала в себя остатки детского присутствия из стен и прочих окружавших ее предметов, чувствовала дыхание сына и дочери, словно они находились рядом, невидимые и неслышимые.
И думала, думала, думала.
Инвалидность ничего не говорила о человеке сама по себе. Ее характер и душевные качества не зависели от левой руки, или ног, или глаз. Инвалидность была обстоятельством, условием, но никак не качеством.
– Анника! Ты можешь подойти?
Она уронила пижаму на пол и пошла к Халениусу в спальню. Он уже успел отложить в сторону мобильный телефон и, сидя в наушниках, печатал что-то на своем компьютере.
– Я слышала, ты называл имя немки, – сказала она и села на кровать.
Он выключил звуковой файл, снял с головы наушники и повернулся к ней.
– Ее выпустили, – сообщил он, – у шлагбаума, где их похитили. Она пошла назад в сторону Либоя, и ее нашел один из военных патрулей прямо перед городом.
Анника засунула ладони себе под бедра и попыталась разобраться, какое чувство испытала от услышанного известия. Облегчения? Несправедливости? Безразличия? Но так и не поняла.
– С ней отчасти обращались так же, как и с англичанкой. Охранники изнасиловали ее и оставшихся заложников-мужчин заставляли… хотя Томас отказался. И вожак похитителей отрубил ему левую руку своим мачете.
Анника посмотрела в сторону окна. Но увидела в нем лишь собственное отражение, как в зеркале.
– Утром ее посадили в автомобиль, катали несколько часов и выбросили у шлагбаума.
– Когда это случилось?
– Изнасилование? Вчера утром.
Томас потерял левую руку уже сутки с половиной назад.
Анника встала, пошла в гостиную и принесла видеокамеру.
– Ты можешь повторить это еще раз, пожалуйста?
Халениус посмотрел на нее. Она подняла камеру, проверила его изображение на откидном дисплее и подняла большой палец, чтобы он начинал.
– Меня зовут Джимми Халениус, – сказал он и посмотрел в объектив. – Я сижу в спальне Анники Бенгтзон и пытаюсь помочь ей вернуть мужа.
– Я имела в виду, что касается немки, – вмешалась в его монолог Анника.
– Я раньше часто представлял себя здесь, – продолжил он, – в ее спальне, но не при таких обстоятельствах.
Она не опускала камеру, ждала.
Халениус отвел глаза в сторону, но только на короткое время, а потом их взгляды встретились через дисплей.
– Хельгу Вольф нашли около Либоя вчера вечером, изможденную, исхудавшую, но без других физических повреждений. Пока неясно, выплачивался ли выкуп за ее освобождение, но именно такой вывод напрашивается.
– Очень уж скучно у тебя все звучит, – констатировала Анника и опустила камеру.
Халениус выключил свой компьютер.
– Пожалуй, я пойду домой и посплю немного, – сказал он.
– Но что случится, если они позвонят? – спросила Анника, держа видеокамеру в одной руке сбоку от себя.
– Я подсоединю твою стационарную линию к моему мобильнику.
Халениус поднялся и стал собирать свои вещи. Она повернулась и пошла в гостиную, выключила камеру и положила ее на придиванный столик.
– Ты разговаривал со своими детьми сегодня? – поинтересовалась она.
Он вошел к ней в комнату и надел пиджак.
– Дважды. Они купались на пляже в Кэмпс-Бэйе.
– Твоя подруга, – сказала Анника, – кто она?
Халениус остановился перед ней.
– Таня? Аналитик Института внешней политики, а что?
– Вы живете вместе?
Он помрачнел.
– Ей никак не расстаться со своей квартирой.
От него исходил жар, как от камина. Она не уступала ему дорогу, пусть, казалось, сама вот-вот вспыхнет огнем.
– Ты любишь ее?
Халениус сделал шаг в сторону в попытке обойти ее, Анника повторила его движение и положила руку ему на грудь.
– Не уходи, – попросила она.
Его грудная клетка опускалась и поднималась под ее ладонью.
– Я хочу, чтобы ты остался.
Анника положила вторую руку ему на щеку, ощутила шершавость его щетины, шагнула к нему и поцеловала. Он не шевелился, но она чувствовала, как сердце колотится у него в груди. Она стояла вплотную к нему, обнимая за плечи.
Если бы он оттолкнул ее от себя сейчас, она бы умерла.
Но он обхватил ее за талию обеими руками, а потом одной из них прижал к себе, а другой взял за затылок. Ее пальцы впились ему в плечи, и у нее перехватило дыхание. Она провела пальцами ему по волосам и поцеловала его в губы, и он ответил ей. Она перевела дух и встретила его взгляд, тяжелый и хмурый. Он рукой убрал волосы с ее лица, а она расстегнула пуговицы на его рубашке, стащила с него пиджак, и тот приземлился на видеокамеру.
– Мы не можем, – прошептал он.
– Можем, – сказала она.
Если она и была в чем-то уверена как раз сейчас, то именно в этом. Она стащила с себя блузку и расстегнула бюстгальтер, уронила их на пол и стала гладить ему спину, его кожа оказалась сухой и горячей. Она почувствовала, как он коснулся ее груди, сжал сосок, и у нее потемнело в глазах. Джимми, Джимми, Джимми с Химмельсталундсвеген в Норчёпинге, кузен Роланда, постоянно носившего ее фотографию в своем бумажнике. Он стащил с нее джинсы и мягко подтолкнул к дивану, стал ласкать ей бедра и лоно сильными и теплыми пальцами, а когда вошел в нее, она напряглась на мгновение, а потом полностью расслабилась и просто купалась в океане удовольствия, которому, казалось, не будет конца.
День 8
Среда 30 ноября
Мужчину задержали у него дома на Бюэльвсвеген в Баггармоссене в 6.32. Он как раз собирался расправиться с тарелкой овсяной каши с брусничным вареньем и молоком, двумя бутербродами с копченой колбасой и чашкой кофе с тремя кусочками сахара, когда полиция позвонила в дверь. Операция прошла без эксцессов. В качестве единственного возражения на предложение последовать за ними мужчина посетовал, что его завтрак успеет остыть, прежде чем он вернется.
"Он, конечно, успеет более чем остыть, – подумал Андерс Шюман и отложил в сторону гранки статьи. "Квельспрессен", что касается создания самого серийного убийцы и репортажа о его аресте, подошла к делу основательно и скрупулезно. Главный редактор уже распорядился о дополнительных бумажных тиражах, как для столицы, так и для соседних с ней муниципалитетов, остальным регионам страны приходилось довольствоваться подробностями о бутербродах и кусочках сахара через Интернет.
Он взял распечатку фотографии с первой полосы: Густава Холмеруда, 48 лет, выводили на улицу шесть одетых в униформу полицейских в тяжелом снаряжении. Выражение лица серийного убийцы, пожалуй, можно было описать как удивленное. Напряженные мины полицейских, по мнению фотографа "Квельспрессен", прежде всего свидетельствовали об опасности задержанного преступника.
Шюман не сомневался в своей правоте. Они назвали мужчину по имени, с указанием возраста и места жительства, а также привели все подробности относительно его личной жизни и здоровья (незаконченное гимназическое образование, проблемы со спиной, временная нетрудоспособность). Их, естественно, ждали дебаты на предмет того, что нельзя раскрывать личность человека до тех пор, пока его официально не признали виновным, но он мог повторить свои контраргументы даже во сне.
При отсутствии возможности называть преступников до вступления обвинительного приговора в законную силу мы еще сегодня не знали бы имени того, кого суд первой инстанции осудил за убийство премьер-министра Улофа Пальме. Андерс Шюман увидел морщинистое лицо Кристера Петерссона перед собой, этого старого пьяницу позднее оправдал апелляционный суд, и он так никогда и не попал за решетку.