КОРОЛЬ ВСЕХ ЗВЕРЕЙ.
Он поднялся по ступенькам к двери трейлера, постучал, подождал, снова постучал, а затем позвал мистера Шида.
- Мистер Шид?
Внутри трейлера раздался грохот, что-то похожее на низкое рычание одной из кошек Шида.
- Это я, - сказал Уоррен, приблизив лицо к двери. - Уоррен Чемберс. Мы говорили недавно по телефону.
- Мрф, - послышалось внутри трейлера.
- Мистер Шид?
- Да подождите минуту, ради всего святого!
Уоррен ждал.
Он подумал, что слышит, как кто-то мочится. Он подумал, что слышит звук спускаемой воды в туалете. Он продолжал ждать. Он слышал, как льется вода. Шид моет руки. Уоррен надеялся на это. Через минуту дверь распахнулась.
Дейви Шид выглядел несколько старше, чем можно было ожидать от Короля всех зверей. Уоррен ожидал, что тот должен быть в возрасте около тридцати лет или чуть старше; кто же еще может быть настолько отчаянным, чтобы войти в клетку с дикими животными? Но мужчина, стоявший в дверях трейлера с хмурым выражением на заспанном лице, был старше пятидесяти лет. Темноволосый, с густыми бровями, светло-карими глазами, глядящими исподлобья, как пушечные дула, образно говоря: он стоял босиком, его мускулистая грудь была обнажена, на нем были короткие шорты. Он смотрел на Уоррена, как будто они и не договаривались встретиться в час тридцать в понедельник. Его грудь и руки были иссечены старыми шрамами, возможно, результатами столкновений с кошками, с которыми он работал.
- Мистер Шид? - спросил Уоррен.
- Вы разбудили меня.
- Простите, я думал, что мы договорились…
- Входите, входите, - Шид отступил в сторону, давая возможность Уоррену войти, почесал низ живота, потом прошел внутрь трейлера к тому месту, где была территория столовой и кухни. Поработай с кошками, подумал Уоррен, и ты станешь вести себя так же, как и он.
- Мы же договорились на час тридцать, не так ли?
- Я задремал, - объяснил Шид. - Садитесь. Хотите пива?
- Нет, спасибо, - отказался Уоррен и поискал место, где бы сесть. Почти на каждой плоской поверхности трейлера валялось грязное белье. От белья исходило зловоние. Будь он проклят, если прикоснется к грязному белью Шида или его носкам.
- Куда? - спросил он.
- Куда хотите, - отозвался Шид и, взмахнув рукой над обеденным столом, сбросил все белье на пол. Подойдя к холодильнику, стоявшему напротив стола и банкеток, он открыл дверцу, вынул банку пива, открыл ее и поднес ко рту. Уоррен заметил, что мойка рядом с кухонной плитой была полна грязных бумажных тарелок и пластиковой посуды.
- Мистер Шид, - начал он, осторожно усаживаясь на банкетку слева от стола, - как я уже говорил вам по телефону…
- Да, да.
- Я пытаюсь проследить действия Мэттью Хоупа…
- Да, да.
- …Действия на прошлой неделе в попытке…
- Да…
- …Чтобы понять, почему в него стреляли. Полицейские обычно концентрируют внимание на двадцати четырех часах до преступления…
- Почему? - удивился Шид. - Он умер?
- Нет, но он в очень тяжелом состоянии в госпитале "Добрых Самаритян".
- Мне жаль это слышать.
- Да, - продолжал Уоррен, - и на двадцати четырех часах непосредственно после преступления, потому что это самое важное время. До преступления - так как эти часы говорят нам о том, где он был и с кем встречался…
- Но вы не полицейский. Я понял…
- Все правильно. Я частный детектив. Я работал с ним. Он мой близкий друг.
- Хорошо, - Шид кивнул головой.
- Но я был полицейским в Бостоне…
- Ух-ху.
- Именно поэтому я знаю все эти процедуры. Во всяком случае, двадцать четыре часа после преступления важны потому, что когда время уходит - след преступника становится холоднее.
- Ух-м-м. - Шид снова почесал низ живота, ему было до смерти скучно. Вероятно, он читал всю эту ерунду в дешевых детективных романах, и ему вовсе не хотелось снова и снова слышать это в своем сокровенном убежище, пропахшем звериной мочой. Он поставил банку с пивом на столик, взял джинсы, которые валялись на другой банкетке, и стал натягивать их на себя.
- Я считаю, что опаздываю на неделю, - объявил Уоррен. - Сегодня двадцать восьмое число. Это дает преступнику, стрелявшему в него, очень большое преимущество.
- Да, какая досада, я понимаю.
В его голосе не было ни сарказма, ни скуки; он просто произносил слова: никаких эмоций, никаких интонаций, ничего. Может, работа в клетке с дикими животными так влияет на человека. Лишает его способности эмоционально реагировать. Если вы тратите свои эмоции вне клетки, тогда вы можете потерять спокойствие, находясь внутри клетки с кошками, а это значило многое. Покажите им что-нибудь, что они могут видеть, нюхать или ощущать, и они разорвут вас на кусочки. Свидетельство тому - шрамы Шида.
- Вы сказали мне по телефону, что он приходил повидаться с вами в прошлый понедельник, - продолжал Уоррен.
- Да, это так, - подтвердил Шид, застегивая ширинку, затем он сунул ноги в туфли, не надевая носки, и снова взял в руки банку пива.
- Можете рассказать мне, о чем вы разговаривали?
- В основном об Уилле.
- Торренс?
- Да. В любом случае, в чем дело?
А дело было вот в чем: Мария узнала от Тутс, что Мэттью собирался поговорить с Шидом как можно скорее. Дело было в том, что Мэттью приходил сюда в прошлый понедельник. Дело было в том, что Мария сказала сначала Мэттью, а потом Тутс о том, что парень, заглатывающий пиво у мойки, убил ее мать. В этом было дело, но именно это Уоррен не мог ему сказать.
- Разве мистер Хоуп не сказал вам? - спросил он.
- Он сказал мне, что кто-то оспаривал ее завещание…
- Это так, - солгал Уоррен.
- И он хотел узнать, в каком она была состоянии перед самоубийством?
- Вы знали ее еще в то время, не так ли?
Надо вернуть его на три года назад, когда Уилла Торренс, предположительно, пустила пулю себе в лоб. Это заключение оспаривала ее дочь, заявляя, что Шид застрелил ее, а затем вложил пистолет в безжизненную руку.
- Послушайте, - сказал Шид, - вы не возражаете, если мы уйдем отсюда? Я ненавижу оставаться среди всего этого безобразия. - Он бросил пустую пивную банку на кучу уже собранного мусора, затем немедленно пошел к задней двери, не дожидаясь ответа. Одетый только в джинсы и туфли, все еще обнаженный до пояса, он вышел. Уоррен последовал за ним.
То, что десять минут назад представляло собой огромный белый с голубым купол, окруженный парком трейлеров, стоявших в грязи, ссохшейся и спекшейся за неделю под лучами яркого солнечного света; то, что в час тридцать в действительности казалось кладбищем автомобилей, - не было видно ни одного человека, ни один лист не колыхался в безветренном тяжелом воздухе флоридского полдня; то, что было сонным и безжизненным, все трансформировалось в яркий карнавал на открытом воздухе. Время сиесты закончилось, решил Уоррен, а сейчас все проснулись и пробудились к действию.
Когда Шид повел его вперед, туда, где, как он сказал, находились клетки с животными, вся площадка заполнилась артистами в трико и купальниках, голубых джинсах и бикини, шортах и кофточках, спортивных костюмах и плавках. Как ребенок с широко распахнутыми глазами, двигаясь через волшебную страну цирка, таинственным образом лишенную ее блестящих украшений, Уоррен следовал за Шидом к шатру, минуя разминающихся акробатов и суетящихся клоунов.
- Сократим путь через тент, - предложил Шид и вошел в широкую дверь. Там, куда они вошли, все было на нескольких уровнях, как трехмерная шахматная доска. На арене, в одном из двух кругов, репетировала женщина с полдюжиной лошадей без наездников…
- Это вольные лошади, - прокомментировал Шид, - без всадников.
Сначала поодиночке, затем по двое, наконец по трое, великолепные животные передвигались по кругу; их гривы развевались в такт движениям, пока темноволосая женщина-дрессировщица в джинсах и ковбойских сапогах уговаривала и подбадривала их. Во втором кругу - дрессировщик с помощницей, высокой брюнеткой в шортах и розовой кофточке - заставляли трех огромных слонов сесть на задние ноги и приподнять верхнюю часть туловища.
- Помощница - это его жена, - пояснил Шид.
На втором уровне, на полпути между ареной и трапециями наверху, слаженно, осторожно, но уверенно двигалась пирамида танцоров на проволоке. Двое мужчин на велосипедах; каждый из которых держал длинный балансировочный шест, формировали основу треугольника. Над ними был третий, находившийся на узкой планке, поддерживаемый шестом. У него в руках тоже был длинный балансировочный шест, а на его плечах стояла девушка с длинными рыжими волосами, которая раскинула руки, направив их вверх к куполу, как крылья большой птицы в полете.
- Семья Звонковых, - представил Шид. - Из московского государственного цирка. Они знали Уиллу гораздо лучше, чем я.
Высоко над ареной, выше танцоров на проволоке, репетировали летающие акробаты. Закинув голову, обшаривая глазами купол цирка, Уоррен следил, как блондинка в черном трико и розовой футболке концентрировала внимание на пустой трапеции, качнувшейся в сторону платформы, где она стояла. Рассчитывая время, пока такой же светловолосый мужчина, висевший вниз головой на другой качавшейся трапеции, максимально приблизится к ней; затем прыгнула, ухватилась за перекладину и взлетела вверх, назад, снова вперед, назад, вперед и, наконец, выпустила из рук перекладину, перекувыркнулась раз, два раза, и еще один раз, попыталась схватить протянутые руки партнера - и промахнулась.
Когда она камнем упала на натянутую внизу сетку, Шид пожал плечами и пояснил, что они репетируют новый номер, тройное сальто.
Блондинка подпрыгнула на сетке, широко раскинув руки, пнула ногой сетку, снова подпрыгнула, быстро отодвинулась в сторону, выбралась на землю и немедленно направилась к столбу со ступеньками. Бросив взгляд туда, где теперь сидел на трапеции блондин, безучастно смотревший на нее, она извинилась и стала взбираться наверх.
В дальней стороне тента оркестр из восьми музыкантов настраивал инструменты. Шид и Уоррен вышли через открытую дверцу шатра на яркое солнце, как раз в тот момент, когда оркестр заиграл веселый марш. Казалось, что наступил первый день мая, но сегодня было всего лишь двадцать восьмое марта.
Огромных кошек только что покормили, и они лениво дремали в своих клетках. Шид переходил от клетки к клетке, невзначай время от времени протягивая руку сквозь металлические прутья решетки, нежно почесывая массивные головы тигров и львов, называя их по именам, напоминая Уоррену, что ручных животных не существует, а эти - только дрессированные.
- Я считаю их своими друзьями, разве это не так, Симба? - спросил он, почесывая одного из львов за левым ухом. Лев лизнул его руку. - Со львами легче работать, чем с тиграми, - сказал он. - Да, Симба, да, они общительные животные. Тигры - одиночки, они охотники, они не любят быть частью коллектива. Они сами принимают решения, не подают никаких сигналов перед прыжком, очень опасные звери. Да, Симба, хороший мальчик. Большую часть своих шрамов я получил от леопардов, они хуже, чем ваши медведи. С ними я больше не работаю.
- Ваши медведи? - переспросил Уоррен.
- Нет, ваши леопарды, - ответил Шид. - Ваши пантеры тоже в этом отношении. Быстрые, ненадежные, более непредсказуемые, чем все ваши другие кошки. Но ваши медведи - это вообще звери с другой планеты. "У медведя всегда имеется зуб против кого-нибудь" - это старая цирковая поговорка. Попробуйте обидеть медведя, плохо обойтись с ним, дайте ему любой повод затаить внутри злость, и он это запомнит: он будет выжидать до тех пор, пока не сможет отомстить. Вы будете настоящим безумцем, если войдете в круг с медведем. Вы когда-нибудь видели медведя в цирке без намордника? Вы знаете, как питбули вцепляются в ногу мертвой хваткой? Или как мурены захватывают руку, когда вы суете ее в их потайное место? Вот таков ваш медведь. Ни за что не отпустит, пока не откусит. В глазах отсутствует всякое выражение, на морде тоже никаких признаков того, что он собирается атаковать, и - хоп! - он уже схватил вас и не выпустит!
Уоррен хотел говорить о Уилле Торренс.
- А что вы можете сказать мне о ее настроении? - спросил он, пытаясь вернуться к своим проблемам.
- У Уиллы, вы имеете в виду? Мне казалось, что с ней все в порядке, - Шид пожал плечами, - но кто знает, что происходит в голове у женщины, не так ли? Выстрелила в себя? Никогда бы не подумал, что она способна на такое.
- Она не испытывала подавленности в то время? Ее ничего не беспокоило?
- Об этом мне ничего не известно. Знаете, когда-то давно была проблема с Эгги, но к тому времени все уже было в прошлом.
- Эгги?
- Маккалоу. Мать Сэма, вы только что видели его в паре с Марни наверху. Самые лучшие руки в нашем деле. Муж Уиллы сбежал с ней. Если я правильно понял. В то время я не работал в цирке "Стедман энд Роджер". Я узнал об этом позже.
- Вы знаете, как его звали?
- Питер Торренс, человек, доступный все двадцать четыре часа в сутки или что-то подобное, на самом деле я не очень знаю.
- Но вы говорили, что это случилось давно…
- О да, давным-давно. Эгги вернулась в цирк, и они с Уиллой стали подругами. Между ними не было никаких сложностей.
- Что случилось с Торренсом?
- Я не знаю.
Они возвращались к трейлеру. Все, мимо кого они проходили, похоже, были рады поздороваться с Шидом, им льстило, что знаменитость такого масштаба отвечает им улыбкой или взмахом руки. Здесь, у себя дома, в знакомой обстановке, он казался таким же уверенным в себе, как и в клетке с дикими животными - Дейви Шид, Король всех зверей.
- Как хорошо вы ее знали? - спросил Уоррен.
- Уиллу? Или Эгги?
- Уиллу.
- Очень хорошо.
- Насколько хорошо?
- Угадайте сами, - ответил Шид и улыбнулся.
Они уже были у трейлера. Шид начал подниматься по ступенькам к двери.
- Когда вы в последний раз видели ее? - спросил Уоррен.
- Зачем вам об этом знать?
- Я любопытный.
- Знаете, я ведь уже отвечал на все эти вопросы. - Шид потянулся к дверной ручке. - Вы несли чепуху, рассказывая мне о том, что кто-то оспаривает ее завещание, но на самом деле вы хотите спросить меня, убил ли я ее, не так?
- А вы убили ее? - спросил Уоррен.
- Конечно. Именно это я и сказал полиции в Раттерфорде. Я убил Уиллу Торренс, парни, поэтому берите меня и заключайте в тюрьму. Давайте, почему же вы этого не делаете? Она выстрелила в себя три года назад; и кто, черт побери, может теперь оспаривать ее завещание? Вы и ваш друг должны придумать что-нибудь другое.
- Мой друг лежит в госпитале.
- Да, это очень плохо, но не я отправил его туда.
- Какая у вас машина, мистер Шид?
- Желтый "ягуар".
Детектив Морри Блум вернулся из отпуска только в понедельник утром, и, занятый то одним, то другим делом, только в половине третьего узнал, что в Мэттью Хоупа стреляли в пятницу вечером и он в критическом состоянии находится в госпитале "Добрых Самаритян".
Он пришел туда в три часа. Патриция Демминг все еще находилась в приемном покое. Он хорошо ее знал: подготовил для нее дюжины дел с тех пор, как она стала работать в офисе окружного прокурора. Она рассказала ему о состоянии Мэттью, сообщила, что с минуты на минуту он должен прийти в себя. Она взглянула на часы, вздохнула, затем спросила:
- Кто из твоих людей работает над этим случаем?
- Кепьон и Де Люка работали, - ответил Блум. - Теперь я сам буду им заниматься.
- Хорошо. - Она вздохнула.
- Ты не знаешь, что он делал в Ньютауне?
Один и тот же вопрос снова и снова. Что, черт возьми, он делал в Ньютауне?
- Нет, не знаю, - ответила она. - Уоррен Чемберс был там в пятницу вечером, прочесал весь район…
- И обнаружил что-нибудь?
- Проститутка видела машину стрелявшего. Единственное, что она ему сообщила, - это была черная "Мазда".
- Не заметила, из какого штата?
- Она не знает.
- Номера не видела?
- Не заметила.
- Она видела стрелявшего?
- Только руку. На ней была черная перчатка.
- Я позвоню Уоррену, спрошу, что еще у него есть.
- Тутс тоже этим занимается.
- Ну, лучше и быть не может. Я просто не хотел бы дублировать…
- Да, ты должен поговорить с ними.
Она снова замолчала.
Она вспоминала, как она впервые увидела Мэттью Хоупа…
…Кошка выпрыгнула внезапно из-под дождевых струй, ловкое, серое, изможденное создание, которое напоминало костлявого енота, живущего в этих местах; она метнулась с обочины дороги в сторону канавы. Патриция мгновенно нажала на тормоза, и маленький красный "фольксваген", на котором она тогда ездила, занесло в сторону и стукнуло о задний левый бампер изящного голубого автомобиля, припаркованного у обочины дороги. Она вышла из машины, посмотрела на смятый бампер. В это время босоногий мужчина, одетый лишь в банный махровый халат, в ярости мчался под бушующим дождем, готовый ее задушить. Она стояла в своем маленьком красном шелковом платьице и красных туфельках на высоких каблуках, промокшая насквозь; ее длинные светлые волосы стали совсем мокрыми, и единственное, что она смогла пробормотать перед лицом его огромной злости: "Мне очень жаль…"
В нем было метр девяносто или около того, темные волосы облепили его голову, темно-карие глаза горели от ярости.
- Я не хотела давить кошку, - объяснила она.
- Какую кошку? - взорвался он.
- Она выскочила прямо на дорогу. Я нажала на тормоза и… Простите меня. Мне на самом деле очень жаль. Я - юрист, - сообщила она, считая, что лучше перевести разговор на официальные рельсы как можно скорее, прежде, чем он…
- Я тоже.
Это было начало.
- Мэттью направился в "Сан энд Шор" сразу же, как только закончил разговор с Шидом в прошлый понедельник, - сообщил ей по телефону Уоррен.
- Тебе об этом сказал Шид? - спросила Тутс.
- Стедман. С Шидом разговор не совсем получился.
- Как зовут этого человека? В "Сан энд Шор"?
- Лонни Макгаверн.
- Я уже еду. Где будешь ты?
- В госпитале. Послушаю, что они скажут о Мэттью после очередного осмотра.
- Тогда где?
- Зависит от того, что я узнаю. Между прочим, у Шида желтый "ягуар".
- Мария ездит на красном "бенце".
- Значит, с этим все.
- Я позвоню тебе домой попозже.
- Хорошо, - сказал Уоррен и повесил трубку.
Мужчина из фирмы "Сан энд Шор" любил блондинок.
Он почти сразу же сообщил Тутс Кили, что его жена блондинка, три его дочери тоже, и он всю жизнь предпочитал блондинок.
- Всегда приятно поговорить с блондинкой, - сказал он и широко улыбнулся.
Помимо лысеющих волос, у него, к несчастью, были водянистые голубые глаза, рот с тонкими губами, нос, похожий на носы героев комиксов, очки с черной роговой оправой и щетинистые черные усы. Его звали Лонни Макгаверн, и он сообщил Тутс, что, кроме блондинок, он обожает Цинциннатти, Огайо: это его родина.