Ни для кого в отделе К-2 не было неожиданностью, что доктор Кирххоф при вскрытии трупа Шнайдера обнаружил у него такую же татуировку группы крови, как до этого у Гольдберга. Более странным было то, что Шнайдер в день своей смерти выписал платежный чек на сумму десять тысяч евро, который кто-то пытался обналичить сегодня около половины двенадцатого в филиале банка "Таунус-Шпаркассе" в Швальбахе. Сотрудники банка отказались выплатить столь значительную для них сумму и позвонили в полицию. На записи с камеры наблюдения в кассовом зале был зафиксирован мужчина, который после своего побега утром разыскивался в соответствии с распоряжением об аресте. Когда Роберт Ватковяк заметил, что возникли проблемы, он сбежал из банка без чека, а чуть позже появился в отделении банка "Нассау-Шпаркассе" в Швальбахе и там столь же безуспешно попытался получить наличные деньги с помощью платежного чека на сумму пять тысяч евро. Оба чека лежали сейчас перед Боденштайном на его письменном столе. Графологическая экспертиза подтвердила, что подпись Шнайдера была подлинной. Факты, обосновывающие подозрения в отношении Ватковяка, были неопровержимы, его отпечатки пальцев обнаружены на обоих местах преступлений.
В дверь постучали, и в кабинет вошла Пия.
- Позвонил сосед Шнайдера, - сообщила она. - В ночь с понедельника на вторник около половины первого, когда он с собакой был еще на улице, увидел подозрительный автомобиль при въезде на территорию Шнайдера. Это был "комби" светлого цвета с рекламной надписью. Когда он вернулся через четверть часа, машины уже не было, а свет в доме не горел.
- Номер он не запомнил?
- Это был номер с буквами МТК. Было темно, а машина стояла примерно метрах в двадцати. Сначала он подумал, что это, должно быть, автомобиль, на котором приезжает солдат гражданской службы, но потом увидел фирменный логотип.
Ватковяк был у Шнайдера не один, об этом свидетельствуют бокалы с разными отпечатками пальцев и показания соседки. Другой тип, возможно, ездит на служебном автомобиле, и он мог приехать позже еще раз.
- К сожалению, база данных по отпечаткам пальцев не выдала другого имени, кроме Ватковяка. И сравнительный анализ ДНК еще пока не готов.
- Тогда нам нужно найти Ватковяка. Бенке должен еще раз поехать в ту квартиру и расспросить женщину, в какие пивнушки обычно ходит ее постоялец.
Боденштайн заметил некоторую нерешительность своей коллеги и вопросительно посмотрел на нее.
- А Франк поехал домой, - сказала Пия. - Ему дали больничный лист.
- Почему? - Оливер, казалось, был удивлен поведением человека, с которым проработал вместе больше десяти лет. Бенке был единственным из его франкфуртской команды, кто перешел вместе с ним в полицию Хофхайма, когда Боденштайн принял руководство вновь образованным отделом К-2 при Региональной уголовной полиции.
- Я думала, он вам звонил, - сказала Пия осторожно. - Фрау Крэмер хотела помешать Бенке преследовать Ватковяка. При этом он упал на бутылку и поранил себе руку и голову.
- Понятно, - только и сказал Боденштайн. - Тогда коллеги из Эшбора должны обойти все пивные в этом районе и поговорить с обслуживающим персоналом.
Пия предполагала, что шеф будет еще задавать вопросы, но он не стал больше обсуждать поведение Бенке. Вместо этого встал и взял свой пиджак.
- Поедем еще раз в Мюленхоф и поговорим с Верой Кальтензее. Я хочу узнать, что она может сказать нам о Ватковяке. Может быть, она знает, где он находится.
Большие ворота при въезде в поместье были открыты, но мужчина в темной униформе и с каким-то устройством в ухе дал Пие знак остановиться и опустить стекло. Поблизости стоял другой человек в униформе. Пия предъявила ему свое удостоверение и сказала, что они хотели бы поговорить с Верой Кальтензее.
- Одну минуту. - Охранник остановился перед капотом радиатора и стал что-то говорить в микрофон, который был прикреплен у него на отвороте куртки. Через некоторое время он кивнул и отошел в сторону, позволяя Пие проехать. Перед домом стояли три автомобиля. Клон первого охранника у ворот вновь остановил их. Новая проверка удостоверений, новые расспросы.
- Что за дела? - пробормотала Пия. - Это же чистой воды издевательство!
Она твердо решила при следующем разговоре с Верой Кальтензее не проявлять душевных чувств, даже если старая женщина будет извиваться на полу в истерическом припадке. Следующая проверка состоялась у двери в дом, и Пия постепенно теряла терпение.
- Что означает весь этот цирк? - повернулась она к седовласому мужчине, который сопровождал ее и Боденштайна в дом. Это был тот самый человек, который остановил их прошлый раз. Моорманн, если Пие не изменяла память. Сегодня на нем был темный свитер и черные джинсы.
- Вчера вечером была попытка взлома, - сказал он с озабоченным лицом. - Поэтому были усилены меры по обеспечению безопасности. Милостивая госпожа часто остается здесь в доме совершенно одна.
Пия хорошо помнила, как она сама боялась оставаться в своем доме после взлома прошлым летом. Она понимала страх Веры Кальтензее. Старая дама была как-никак очень богатой и довольно известной особой. Вероятно, она собрала в этом доме бесценные сокровища искусства и ювелирные украшения, которые всегда являлись соблазном для грабителей предметов искусства и взломщиков любого рода.
- Подождите, пожалуйста, здесь. - Моорманн остановился на этот раз перед другой дверью, нежели накануне.
Из комнаты доносился приглушенный гул возбужденных голосов, которые затихли сразу, как только садовник постучал в дверь. Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Боденштайн сел с равнодушным лицом в кресло с пропыленной обивкой из парчовой ткани. Пия с любопытством оглядывала большой холл. Солнечный свет, который, пробиваясь через балюстраду на лестнице, ведущей в дом, проникал в три витражных фронтальных окна, выводя пестрые узоры на черно-белом мраморном полу. На стене висели темные портреты в золоченых рамах, а рядом - три необычных охотничьих трофея: огромная набитая голова лося, голова медведя и могучие оленьи рога. При более тщательном рассмотрении Пие бросилось в глаза, что большой дом был не особенно ухоженным. Пол обшарпан, обои поблекли. Внешний вид чучел портила паутина, на деревянном парапете лестницы отсутствовало несколько балясин. Все казалось несколько запущенным, что придавало дому некий шарм запустения, как будто время остановилось шестьдесят лет тому назад.
Неожиданно дверь, за которой исчез Моорманн, открылась, и из комнаты вышел мужчина лет сорока в костюме и галстуке. У него было недовольное лицо. При этом он вежливо кивнул Пие и Боденштайну и вышел из дома. Прошло еще минуты три, и вышли еще двое мужчин, одного из которых Пия тотчас узнала. Доктор Мануэль Розенблатт был знакомым адвокатом из Франкфурта, которого особенно часто нанимали крупные хозяйственные руководители, если попадали в затруднительное положение. В открытой двери появился Моорманн. Боденштайн поднялся.
- Фрау доктор Кальтензее просит вас, - сказал он.
- Спасибо, - ответила Пия и вслед за своим шефом вошла в просторное помещение высотой примерно метров пять, облицованное унылыми темными деревянными панелями, доходившими до потолка с гипсовой лепниной. В дальнем конце находился мраморный камин величиной с гаражные ворота, в середине стоял массивный стол из такого же темного дерева, как и облицовка стен, с десятью на первый взгляд неудобными стульями.
Вера Кальтензее сидела во главе стола, на котором располагались стопки бумаг и открытых регистраторов. Будучи бледной и явно усталой, она прекрасно владела собой.
- Фрау Кирххоф! Дорогой господин Боденштайн! Чем обязана?
Оливер проявил свою вежливость и благовоспитанность. Типичный аристократ! Осталось только поцеловать руку.
- Господин Моорманн только что сказал, что вчера у вас произошло покушение на взлом. - Его голос звучал озабоченно. - Почему вы не позвонили мне, фрау доктор Кальтензее?
- О боже, я не хотела обременять вас такими пустяками. - Вера Кальтензее слегка покачала головой. Ее голос был неуверенным. - У вас и так много дел.
- Что же случилось?
- Да ерунда. Мой сын прислал мне людей из охраны предприятия. - Она улыбнулась. - Сейчас я чувствую себя в большей безопасности.
В комнату вошел приземистый мужчина лет шестидесяти. Вера Кальтензее представила его. Это был ее второй сын Зигберт, управляющий KMF. Со своим розовым, как у свинки, лицом, отвислыми щеками и лысиной он производил впечатление дружелюбного и общительного человека, в отличие от своего брата Эларда с его аристократической худобой. Улыбаясь, он подал руку сначала Пие, затем Боденштайну, потом встал позади стула, на котором сидела его мать. Его серый костюм, белоснежная рубашка и галстук с неярким рисунком сидели безукоризненно, как только может сидеть одежда, сшитая на заказ. Казалось, что Зигберт стремится к сдержанности как в манере держать себя, так и в одежде.
- Нам не хотелось бы вас долго задерживать, - сказал Боденштайн. - Мы ищем Роберта Ватковяка. У нас есть основания предполагать, что он побывал на обоих местах преступления.
- Роберт? - Вера Кальтензее ошеломленно вытаращила глаза. - Но вы ведь не думаете, что он… имеет к этому какое-то отношение?
- Пожалуй, - признался Боденштайн. - Это только первый след. Мы хотели бы с ним поговорить. Вчера мы были в квартире, где в настоящее время проживает Ватковяк, но он сбежал от моих коллег.
- Он все еще состоит на учете в полиции здесь, в Мюленхофе, - добавила Пия.
- Я тоже не могла захлопнуть дверь перед его носом, - сказала Вера. - Я беспокоюсь о парне с тех пор, как он в первый раз появился в этом доме.
Боденштайн кивнул.
- Я знаком с перечнем его судимостей.
Зигберт ничего не сказал. Его внимательный взгляд перебегал с Оливера на Пию.
- Вы знаете, - Вера Кальтензее глубоко вздохнула, - мой покойный муж Ойген долгие годы скрывал от меня существование Роберта. Бедный мальчик вырос у своей матери в ужасных условиях бедности, пока она не допилась до смерти. Ему было уже двенадцать, когда Ойген выложил мне правду о своем внебрачном сыне. После того как я оправилась от шока, вызванного его неверностью, я настояла на том, чтобы Роберт рос у нас. Он ведь не был в этом виноват. Но, я думаю, для него это уже было поздно.
Зигберт положил руку на плечо своей матери, и она ухватилась за нее. Жест полного доверия и близости.
- Роберт был испорченным еще в детстве, - продолжила она. - Мне никогда не удавалось сблизиться с ним, хотя я действительно перепробовала все. Когда ему было четырнадцать, Роберт был впервые уличен в краже из магазина. Так он начал свою бесславную карьеру.
Фрау Кальтензее подняла глаза, в которых отражалась печаль.
- Мои дети считают, что я слишком ему покровительствовала, и он, возможно, всегда имел это в виду, когда оказывался в тюрьме. Но мне в душе всегда было очень жаль мальчишку.
- Вы считаете его способным убить человека? - спросила Пия.
Вера на какое-то время задумалась, в то время как ее сын все еще упражнялся в вежливой сдержанности и хранил молчание.
- Я хотела бы, я могла бы с полной убежденностью сказать "нет", - ответила она наконец. - Но Роберт невероятно часто нас разочаровывал. Примерно два года тому назад он был здесь в последний раз. И, как всегда, хотел денег. Тогда Зигберт в конце концов выставил его за дверь.
Пия видела, что в глазах Веры стоят слезы, но она была к этому готова и смотрела на старую женщину с трезвым интересом.
- Мы всегда давали Роберту шанс, но он ни разу его не использовал, - сказал Зигберт. Его высокий голос был своеобразным противоречием крепкой фигуре. - Он постоянно выпрашивал у матери деньги, кроме того, занимался воровством, как ворона. Мать была слишком добра, чтобы поставить его на место, но однажды мне это надоело. Я пригрозил ему заявлением в полицию за нарушение неприкосновенности жилища и потребовал, чтобы его нога не переступала порога этого дома.
- Он был знаком с господином Гольдбергом и господином Шнайдером? - поинтересовалась Пия.
- Конечно, - кивнул Зигберт Кальтензее. - Он хорошо знал обоих.
- Вы допускаете, что он мог просить у них денег?
Фрау Кальтензее скривила лицо, будто эта мысль была ей в высшей степени неприятна.
- Я знаю, что в прошлом он регулярно одалживал у них деньги, - Зигберт засмеялся, точнее, просто фыркнул без привычной веселости. - Для него действительно нет никаких преград.
- Ах, Зигберт, ты несправедлив. - Вера покачала головой. - Я упрекаю себя в том, что послушала тебя. Я бы взяла на себя ответственность, и Роберт находился бы рядом со мной. Тогда бы ему не пришли в голову эти глупые мысли.
- Мы говорили уже об этом тысячу раз, мама, - терпеливо сказал Зигберт. - Роберту сорок четыре года. Сколько бы ты еще могла покровительствовать ему? Он ведь вообще не хотел от тебя никакой помощи, ему нужны были только твои деньги.
- К каким же глупым мыслям пришел Роберт? - спросил Боденштайн, прежде чем мать и сын Кальтензее погрузились в дискуссию, которую они и без того, видимо, часто вели.
Вера натянуто улыбнулась.
- Вы ведь знаете его дела, - сказала она. - При этом Роберт по своей натуре не злой. Он просто очень доверчив и то и дело наталкивается на лживых людей.
Пия видела, как Зигберт при этих словах в безмолвном смирении поднял брови. Он думал то же, что и она. Точно такую же фразу сама Пия постоянно слышала от родственников многих преступников. Если сын, дочь, супруг или партнер становились на кривую дорожку, виноват в этом всегда был кто-то другой. Так легко было списать ответственность на чье-то негативное влияние, чтобы оправдать собственные неудачи. Вера Кальтензее не была исключением.
Боденштайн попросил ее позвонить ему, если Роберт Ватковяк даст о себе знать.
Роберт Ватковяк был в плохом настроении. Он шел по асфальтированной пешеходной дороге из Келькхайма в Фишбах, тихо ругаясь про себя и одаривая Германа Шнайдера всеми проклятьями, какие только знал. Больше всего он злился на то, что позволил этому старому подлецу обставить себя. Чеки ведь равнозначны наличным деньгам, сказал тот и с сожалением продемонстрировал ему свое пустое портмоне. Черта с два! Эти идиоты в банке устроили целую суматоху и стали названивать, наверное, фараонам. И тогда Роберт предпочел исчезнуть. Но теперь у него не было ни мобильника, ни достаточного количества бабок на автобус, и он был вынужден тащиться пешком! Полтора часа тому назад он просто сбежал, не думая о том, куда именно. Страх, который он испытал сегодняшним утром, когда фараоны появились у Мони, его отрезвил, а пеший марш на свежем воздухе придал мыслям ясности в отношении его положения: он дошел до предела. Он был голоден, хотел пить, и у него не было крыши над головой. У Курти лучше не появляться, его бабка уже множество раз поносила его и вышвыривала вон, а других друзей у Роберта больше не было.
Единственная возможность, которая у него еще была, - это Вера. Он должен найти возможность, чтобы поговорить с ней наедине. Как проникнуть незамеченным в Мюленхоф, Роберт знал, и ему был знаком каждый сантиметр дома. Когда он окажется перед ней, он сможет совершенно объективно объяснить ей, как плохи его дела. Может быть, она даст ему что-нибудь добровольно. А если нет, то он достанет пистолет и приставит его к ее голове. Но так далеко дело не зайдет. Собственно говоря, не Вера запретила ему появляться в доме, а Зигберт, эта высокомерная толстая свинья. Он всегда терпеть не мог Роберта, тем более после той автокатастрофы, виновным в которой сочли одного Ватковяка. При этом за рулем была Марлен, но ему никто не поверил; в конце концов, ей было только четырнадцать, и она была такой милой и послушной девочкой! У нее возникла идея совершить прогулку на "Порше" дяди Эларда. Она украдкой стянула ключи и уехала. Роберт сел в машину только для того, чтобы удержать ее от глупостей. Но семья, разумеется, была убеждена, что это затеял он, чтобы произвести впечатление на девчонку!
Ватковяк неуклюже прошагал мимо бензозаправки и пересек улицу. Если он приложит усилия, то через час сможет быть в Мюленхофе. Внезапно громкий сигнал клаксона вырвал его из мрачных мыслей. Рядом с ним остановился черный "Мерседес". Водитель опустил стекло со стороны пассажирского места и наклонился к нему.
- Эй, Роберт! Тебя куда-нибудь подвезти? - спросил он. - Давай, садись!
Ватковяк некоторое время помялся, потом пожал плечами. Все же это лучше, чем тащиться пешком.
- Собачонки тявкают весь день. Мне уже сегодня жаловались, - признался управляющий домами жилого квартала на Ротдорнвег, когда он вместе с Боденштайном и Кирххоф поднимался в узком лифте на самый верхний этаж здания. - Но их часто целыми днями не бывает дома, и собаки остаются одни и лают, и гадят прямо в квартире.
Остерманн воспользовался положением об обстоятельствах, не терпящих отлагательств, и в самое короткое время добился у компетентного судьи постановления о проведении домашнего обыска в квартире Моники Крэмер.
Лифт рывком остановился, управляющий открыл поцарапанную и размалеванную дверь и продолжил свою болтовню.
- …едва ли в этом доме найдутся приличные люди. Большинство из них и по-немецки не говорит! А аренду им постоянно оплачивает Отдел социального обеспечения. К тому же они еще невероятно дерзкие. Вообще-то мне должны платить двойную зарплату за все неприятности, с которыми я здесь целыми днями сталкиваюсь.
Пия нервно закатила глаза. Перед квартирой в конце мрачного коридора ждали двое полицейских в униформе, три сотрудника Службы сохранности следов и один представитель Службы экстренного вскрытия замков. Боденштайн постучал в дверь квартиры.
- Это полиция, - крикнул он. - Откройте дверь!
Никто не отвечал. Управляющий оттеснил его в сторону и стал стучать по двери.
- Откройте дверь! А ну, живо! - кричал он. - Я ведь знаю, что вы здесь, придурки!
- Не перегибайте палку! - остановил Боденштайн мужчину.
- Они же не понимают другого языка, - проворчал управляющий.
Дверь в квартиру напротив чуть приоткрылась и тут же захлопнулась. Полиция в этом квартале была, очевидно, необычным явлением.
- Вскрывайте дверь, - обратился Оливер к управляющему.
Тот с поспешностью кивнул и попытался открыть дверь вторым ключом, но она не поддавалась. Сотрудник из Службы экстренного вскрытия замков в течение нескольких секунд вскрыл цилиндрический замок, однако дверь все равно не открылась.
- Там есть какой-то упор изнутри, - предположил слесарь и отступил шаг назад. Двое полицейских всей своей массой навалились на дверь из клееной древесины и сумели приоткрыть дверь для прохода в квартиру. Собаки лаяли как обезумевшие.
- Черт возьми! - пробормотал один из полицейских, когда понял, что затрудняло им проход в квартиру. Прямо за дверью лежало безжизненное и перемазанное кровью тело квартиросъемщицы Моники Крэмер.
- Мне кажется, меня сейчас стошнит, - выдавил из себя полицейский и, торопливо протиснувшись мимо Кирххоф, вышел в коридор.